Есть ли в небе лисы?

Я выползаю из мастерской с одним-единственным желанием — умереть. К сожалению, молния не поражает меня прямо за порогом, поэтому приходится тащиться дальше. Добравшись до окна, кидаю рюкзак на пол и сажусь рядом, потому что подоконник, кажется, грязный. Плитка, в общем-то, тоже не сильно чистая, но логика сейчас все равно не со мной. Я достаю телефон, проверяю расписание на завтра и борюсь с желанием послать все это туда, куда сказал Омар Хайям. Потом лезу в мессенджер, и настроение понемногу ползет вверх. Я отвечаю Сереже, что мне нужно будет зайти к Кате, потому что она приболела, но если что, ждет нас обоих. У него еще одна пара, так что я, собрав все силы в кучку, поднимаюсь и тащусь в парк, чтобы там сдо… посидеть. Едва упав на скамейку, опять берусь за мобильник, где уже красуется новое сообщение: «Завтра приезжает мой друг, Олег Волков, у него дембель» Друг? Сережа вроде упоминал о нем, но как-то вскользь. Пожав плечами, пишу:

«Поздравь его за меня. Будете отмечать?»

«Просто встретимся, я не люблю алкоголь» «Я хотел спросить, может, ты хочешь пойти со мной?» «Я не настаиваю, если не хочешь, то не страшно» «Прости, я забыл, что у тебя сейчас много заданий» Не дожидаясь, когда «печатает…» обернется очередным «прости», я спешу ответить:

«Хочу, если ты не против. У меня завтра не такой уж страшный день»

На самом деле, эпически стремный, но мы опустим детали. Сережа пишет, что скоро освободится и придет ко мне, поэтому я достаю скетчбук, чтобы убить немного времени. Увы, после сегодняшних занятий рука с карандашом не поднимается, а от мыслей о живописи тошнит, поэтому скоро я прячу все это обратно и просто сижу, видами любуюсь. Неподалеку замечаю парочку, которая что-то обсуждает и смеется. С подозрением смотрю на них. Да нет, вроде веселье направлено не в мою сторону. Не скажу, что видео, снятые на фестивале косплея сделали из меня звезду, но по универу разлетелись. Или мне так кажется, потому что не обсудил это на моем курсе только ленивый, как и на курсе Разумовского. Да и черт с ними. Главное, что и Ветрова, и Андрей сидят тихо. Первая, потому что основная волна негатива была направлена в ее сторону, и тут, как я потом выяснила, Катя постаралась, в красках расписав ситуацию нескольким однокурсникам, которые понесли это дальше. Само собой, раздулась куча слухов, начиная с того, что мы парня не поделили, заканчивая тем, что друг друга. Андрей, надо полагать, просто внял голосу разума и решил отвалить. Или решил, что без языка будет жить и правда грустно. Тот странный момент еще периодически всплывает у меня в памяти. Разумовский был… не собой. Нет, я не жалуюсь, мне очень приятно, что он вступился за меня, но… Я не могу описать, что не так. Может человек за несколько секунд в экстремальной ситуации внезапно стать другим? Настолько сильно? А это была экстремальная ситуация? Может, тут как раз то самое «в тихом омуте черти водятся»? Не знаю. Мы не разговаривали об этом, я видела, что тема для него очень неприятная, и не поднимала ее. Будем честны, Андрей нарывался и получил, что заслужил. Заметив невдалеке знакомую фигуру, встаю, закидываю рюкзак на плечи и иду к Разумовскому навстречу. Улыбаюсь, потому что безумно рада его видеть и успела соскучиться со вчерашнего вечера. Мысль о том, что я все-таки выгляжу как влюбленная идиотка, влетает в голову и тут же ее покидает, потому что кому какое дело, потому что Сережа тоже мне улыбается, потому что это потрясающее чувство. — Привет, — говорю я и протягиваю к нему руки. Разумовский обнимает меня, все еще осторожно, готовый в любой момент быстро отпустить, будто я скажу что-то вроде «не лезь ко мне». Несмотря на то, что мы выяснили кое-какие спорные моменты, неуверенность все еще не покидает Разумовского. — Привет, — отзывается он и наклоняется, останавливается, чтобы дать мне возможность отказаться. Отказываться я не планирую, ибо ждала этого со вчерашнего вечера, поэтому подаюсь вперед и легко целую его. Сердце подпрыгивает, когда он несмело отвечает, явно опасается, что мне не понравится. Зря. Я в восторге от него всего, целиком, и отсутствие опыта тут явно роли не играет. На самом деле, если б не опасалась смутить, я бы рассказала ему про одного парня в моей жизни, который очень буквально понял необходимость французского поцелуя и пытался осуществить его каждый раз и с первого касания. Вот это действительно была жуть. Как могут не нравится Сережины острожные действия и ласковые поцелуи, я не знаю. Разве что в параллельной вселенной. — Как ты? — спрашивает Разумовский, аккуратно коснувшись моей щеки. — Нормально, — отвечаю, хоть и понимаю, что синяки под глазами сказали ему все сами. Сережа хмурится. Ладно, сдаюсь. — Задание тяжелое, совершенно мне не дается. — У тебя получится, — говорит он, улыбнувшись. — Ты видел мои работы. Эта совершенно в другом стиле, и, кажется, я ее провалю. — Ты очень талантлива, Ася, — возражает Разумовский. — Я уверен, что ты сможешь. Тебе просто нужно отдохнуть. — Спасибо, — бормочу, ткнувшись лицом в его толстовку. — Ты чудо. — Я просто… — Ты чудо, — упрямо повторяю и смотрю на него. Он опускает голову, пряча покрасневшие щеки, но это явно провальный маневр. — Пойдешь со мной или встретимся позже? — Идем, — говорит Сережа и отстраняется, берет меня за руку. — Ася, насчет завтрашнего дня… Ты точно не против? — Нет, не против. Это же твой друг. Мне очень приятно, что ты хочешь нас познакомить. Мы сверяемся с приложением в телефоне и выбираем автобусную остановку. — Почему нет? Он же все равно вернется в университет, — произносит Разумовский и идет в нужную сторону, крепко держа меня за руку. Я хочу сказать, что далеко не все пары решают так быстро знакомить друг друга с друзьями, некоторые вообще не собираются, но решаю промолчать. С Сережей явно не стоит на кого-то равняться, и не только потому что у него впервые происходит нечто подобное. Он просто… другой, но от этого нравится мне не меньше. — Вы давно знакомы? — спрашиваю, глядя на него. — С… с детства, — отвечает он, запнувшись. — С девяти лет. — Ничего себе. Почему он решил в армию? — Не знаю, если честно. Олег ушел после первого курса, решил сделать перерыв. Он учился на экономическом. — Я бы тоже с экономического в армию сбежала, — замечаю, нервно улыбнувшись. Слишком свежие воспоминания о том, как меня туда и хотели засунуть. Возле остановки мы снова сверяемся с приложением, и если ему верить, то автобус вот-вот подъедет. Я дожидаюсь, пока Сережа уберет телефон, и снова ныряю в его объятия, чувствуя себя до одури счастливой, когда он бережно прижимает меня к себе. — Я подожду тебя завтра после занятий, — говорит Разумовский, коснувшись щекой моей макушки. — Хорошо. Мы пойдем к тебе? — Нет, он хочет снять квартиру на пару дней. Мы уже подобрали вариант. — А как вы познакомились? — интересуюсь я, но по тому, как напрягается его тело в моих руках, понимаю, что зря. — Мы… просто познакомились, — отвечает Сережа. — Как-то само собой вышло. Смотри, наш автобус. Понятно, в детском доме, значит, а рассказывать о нем Разумовский пока не намерен, судя по всему. Неужели думает, что я буду осуждать или смеяться? Глупость какая, кто вообще так делает? Пожалуй, стоит дать ему время. Уже в автобусе я перевожу тему, к видимому Сережиному облегчению. *** Разумовский открывает передо мной дверь подъезда и заходит следом. Поднявшись на одну ступеньку, разворачиваюсь и ловлю своего улыбающегося парня в объятия, целую, пользуясь тем, что разница в росте теперь не так заметна. Сережа сегодня пребывает в очень хорошем настроении, впрочем, застенчивость никуда не делась, лишь слегка притупилась, потому что это не первый наш поцелуй за день. — Идем, — шепчет он, поглаживая меня по спине. — Олег уже, наверно, думает, что мы по дороге потерялись. — С тобой сложно потеряться. Идем. Мы направляемся к лифту и поднимаемся на шестой этаж. Сережа встречался с Волковым еще утром, но все равно выглядит так, будто не может дождаться. Похожи, они действительно очень близки с Олегом. Надо было полагать, что Разумовский просто так не будет бросаться словами «лучший друг». Мы останавливаемся возле одной из квартир, и я жду, пока Сережа откроет дверь ключом. Я захожу в небольшой узкий коридор и нервно цепляюсь за лямку сумки. На улице меня не сильно волновала предстоящая встреча, но вот теперь как-то тревожно. Вдруг я ему не понравлюсь? Или он мне? Или мы друг другу? Сережа выглядит таким воодушевленным, этот Волков явно важен для него. — Олег! — зовет Разумовский, а я вздрагиваю. Он недоуменно смотрит на меня и тихо и взволнованно спрашивает: — Все в порядке? — Да, нормально, — улыбаюсь и киваю. Сережин взгляд становится еще внимательнее. — Просто устала, не обращай внимания. — Вы там через Красную Площадь пройти решили? Я отворачиваюсь от Разумовского, чтобы оказаться лицом к говорящему, и первое, что вижу, — кулон из серебристого металла в форме волчьего клыка. Так. Поднимаю голову и встречаюсь с карими глазами, такими же темными, как мои. Олег Волков оказывается чуть выше Сережи, и оправдывает все стереотипы про тех, кто только что вернулся из армии. Короткие черные волосы, футболка цвета хаки, которая обтягивает явно рабочие мышцы, камуфляжные штаны и ремень с приметной бляшкой. Спасибо хоть, что берцы стоят в углу коридора. Взгляд оценивающий, улыбка дежурно-вежливая. Такое чувство, будто он меня уже заранее в чем-то подозревает. Может, та ситуация на первом курсе и на него действует? — Ася, это Олег, — говорит Сережа, коснувшись моей спины. Волков протягивает руку в знак приветствия, я отвечаю на этот жест. — Олег, это Ася, моя девушка. — И правда, настоящая, — произносит он, хмыкнув. — Я уж думал, ты себе компьютерную сделал. Он разжимает пальцы, но я не отпускаю, смотрю на него, вздернув бровь. — Не так давно я чуть не прибила свою однокурсницу здоровенным бутафорским мечом за то, что она пыталась насмехаться над ним, — кивком головы указываю на Сережу. — Поэтому не советую. — У тебя сейчас есть здоровенный бутафорский меч? — с неподдельным интересом спрашивает Олег. — Нет, у меня с собой есть резак для карандашей. Это хуже. Я отпускаю его руку, а Волков улыбается снова, на сей раз гораздо теплее. Повернувшись к растерянному другу, предлагает: — Серый, ты мигни, если она тебя в заложниках держит. — Олег, — мрачно произносит Разумовский. — Да я шучу, — смеется он и легко хлопает меня по плечу. — Проходите, чего вы на пороге замерли? Ася, ты ж после занятий? Голодная? У меня там почти готово. Не парься, я не отравлю, научился. Волков скрывается в ближайшей арке, а я вопросительно смотрю на Сережу. Он бегло целует меня и шепчет: — Спасибо. Я обнимаю его, но постоять долго нет никакой возможности, потому что Олег снова зовет нас. Кинув рюкзак на пол в коридоре, я иду за Сережей на кухню, и только сейчас понимаю, что запах оттуда очень даже вкусный. Волков, держа в зубах сигарету, стоит, согнувшись у открытой духовки, и бормочет: — Ребят, я покурить, на балконе разрешили. Серый, тебя не прошу, а ты, Ась, последи, ладно? Там минут пять и выключать можно. Его не пускай, сожжет. Волков выходит, а я заглядываю в духовку. Выглядит как мясо с картошкой, надеюсь, что тем и является. Закрыв дверцу, осматриваюсь. Кухня небольшая, но отремонтированная явно недавно, чистая, но совершенно неуютная, пустая. Оно, впрочем, и не удивительно для суточной квартиры. Сережа стоит рядом со столом немного потерянный и я уточняю: — Все нормально? — Да, я… — Он садится, смотрит в пол и тихо говорит: — Я просто рад, что он вернулся. Без него тоскливо было, я привык, что мы все время вместе. Думал, что и учиться вместе будем. — Ну, теперь-то он вернулся, — напоминаю, погладив его по плечу. — Будете опять учиться вместе. Правда, ты закончишь раньше. — Не обращай внимания, — просит Сережа и поднимает голову. — Просто нытье. — Зачем ты так к себе? Эй. — Я подхожу еще ближе, чтобы можно было его обнять. Разумовский кладет ладони мне на талию и очень старается не отводить взгляда. — Я с тобой и готова слушать все, включая нытье. И не буду тебя упрекать, так что не волнуйся об этом. Хорошо? — Попробую, — нервно улыбается Сережа, дернув плечом. — Спасибо, Ася. Я целую его в щеку и отхожу, вспомнив про еду. Ткнув вилкой сначала в картошку, потом в мясо, выключаю духовку и достаю противень. Ну, выглядит хорошо, пахнет тоже, плюс я достаточно голодная, чтобы сжевать это даже, если оно будет на вкус как подошва. Олег возвращается, мы вместе ищем чашки, а потом и чайник, который оказывается в шкафу в коридоре, а потом я нарезаю овощи, пока Волков спорит с Разумовским, нужно ли купить на вечер пиво. Я в этом вопросе солидарна с Сережей, поэтому Олег дает нам почетное ханжеское звание и соглашается на газировку, ибо пить одному не комильфо. Мы располагаемся за столом, и трое человек — максимум, который может здесь поместиться без того, чтобы не задевать друг друга локтями. Хотя, Сережа сидит достаточно близко, чтобы это было возможно, но я очень даже за. Олег включает на его ноутбуке свой плейлист, который начинается с «Сектора Газа», и предлагает тост за встречу. У нас пока налит только чай, поэтому мы торжественно чокаемся кружками и принимаемся за еду. Беседа за столом идет сначала вяло, потому что в ход пускаются дежурные темы про учебу, подработки, сессии и все такое прочее. Затем Олег спрашивает, как мы познакомились, но тут тоже не очень интересно, потому что девяносто процентов метаний и я, и Сережа опускаем, поэтому остается только сухое «сломался ноутбук, починил ноутбук, пошли гулять». В итоге все плавно переходит к решению Олега бросить учебу и уйти в армию, и тот беззаботно бросает: — Я вообще не думал, что поступлю-то, ждал, что сразу из детского дома в берцы влезу, но каким-то чудом прошел. Серый, ты помнишь, как наша заведующая все рожу удивленную корчила? Ася, серьезно, ты бы видела, там… Я киваю, а Разумовский рядом сидит, сгорбившись, и по ощущениям словно окаменевший. Блин. Вот и дали время. Волков продолжает рассказ, перескакивая с детского дома на то, как чувствовал себя не в своей тарелке и решил уйти, а я, как могу, поддерживаю разговор. Разумовскому лучше не становится. Пока Олег возмущается по поводу отстойного качества формы, я откидываюсь назад на стуле и касаюсь ладонью Сережиной спины, начинаю размеренно гладить, но это не особенно помогает. — Я курить. Ась, ты как, за ЗОЖ? — Ага. Тебе еще чай сделать? — Давай, потом в магаз за вашей газировкой сгоняем. Хочу посмотреть «Хоббита» сегодня, скажи, что за меня, а? — Я за тебя, — поднимаю кулак вверх с серьезным лицом. — Наш человек, — с облегчением вздыхает Олег и уходит. Я отодвигаю стул и тяну Сережу за локоть, чтобы сделал то же самое. Он слушается, но не смотрит на меня, сбивчиво начинает объяснять: — Ась, я хотел сказать, просто не было возможности, вернее, момента, прости… Я прерываю его тем, что целую, снимая губами это опостылевшее «прости», которое всплывает у нас через каждый день. И не из-за того, что он делает что-то не так, скорее, адски нервничает и свято верит в это. Сережа замирает, даже глаза не закрывает, а я отстраняюсь почти сразу и говорю: — Мне не важно. Совсем. Разумовский все-таки смотрит на меня, и так больно становится от того страха и настороженности, что я вижу в его глазах. Да уж, вот тебе и разница. Олег, например, вообще не особо парится по этому поводу. — Мне не важно, что ты из детского дома, — повторяю так, чтобы понял правильно. — И ты не обязан говорить об этом, если не хочешь. — Я должен объяснить, — неуверенно возражает он. — Нет, солнышко, не должен… Блин, прости, я случайно. Сереж… — Мне нравится, — тихо перебивает Разумовский. — Правда. — Да? Хорошо. Так вот, ты не должен ничего объяснять. Поговорим, когда захочешь. Или не поговорим, если не захочешь. Ладно? Он согласно кивает, а я снова тянусь за поцелуем, и на этот раз получаю его в ответ. Сережа касается моей щеки, с нежностью гладит большим пальцем и улыбается, не отрываясь от губ. Мне хочется обнять его, чтобы удостовериться, что напряжение прошло, но с этими стульями получится только, если на колени к нему сяду. Но не при Олеге же, он вернется вот-вот. — Я с тобой, — заверяю, отодвинувшись. — Спасибо, — тихо говорит Сережа, коснувшись своим лбом моего. В другой комнате громко хлопает балконная дверь, и мы спешно усаживаемся, как было. *** — Бред, — фыркает Волков, указывая стаканом в сторону экрана. — Да если бы так в реальности сделали, у них бы весь авангард лег сразу! Сережа закатывает глаза и бормочет что-то про компьютерные игры, а я вынуждена согласиться с его другом. Ну, правда, не логично. Мы втроем сидим на диване и смотрим уже третий фильм, а время плавно подбирается к одиннадцати вечера. Скоро надо будет уходить, а так не хочется. Первую стадию знакомства мы с Олегом прошли довольно быстро, что не сильно удивительно. Ему хочется поговорить и рассказать кучу армейский историй, а я легко схожусь с людьми, так что особых проблем у нас не возникло. Разумовского, кажется, тоже постепенно отпускает. Несмотря на мои заверения в том, что я не вижу ничего страшного в том, откуда он, Сережа еще некоторое время ощутимо нервничал. Сейчас же вполне спокойно сидит рядом и обнимает меня, рассеянно рисует пальцами узоры на плече. — Все хорошо? — спрашиваю я, когда Волков ставит кино на паузу и уходит курить. — Да, — говорит Разумовский и улыбается. — Все хорошо. Ты не устала? — Немного, но это не важно. С вами весело. У тебя хороший друг, он мне нравится. — Да? — уточняет Сережа, а его рука замирает на середине рисунка. — Да, не переживай. Он классный. Разумовский согласно мычит и чуть крепче прижимает меня к себе. Видимо, мои слова его обрадовали. Я обвиваю его талию руками, устраиваясь удобнее. Вот и хорошо, ведь я сказала правду. Олег действительно хороший и явно очень тепло относится к Сереже, так что одна общая точка у нас изначально была, еще до знакомства. — Ну что, погнали? — произносит Волков, вернувшись. До конца фильма остается еще немного, поэтому мы его все-таки досматриваем, после чего я планирую начать собираться домой, но Олег спрашивает: — Ты останешься, Ась? — Маловато места, — качаю головой, осматриваясь. Ну, не совсем. Комната разделена две части перегородкой из цветных нитей с бусинами. С одной стороны кровать, с другой диван и телевизор, и для троих тут вполне хватило бы пространства, чтобы переночевать. При условии, что двое из них будут спать в одной постели, и я не думаю, что это хорошая идея. Сереже вряд ли будет комфортно со мной. Хотя, они могли бы завалиться спать вместе. Нет, ну а что? Мы с Катей сто раз так делали на ночевках. Ладно, не стоит мешать, поеду домой, пока метро не закрылось. Я как раз выхожу из уборной и лезу в рюкзак, оставленный в коридоре, чтобы проверить, не забыла ли в мастерской инструменты, когда слышу диалог из комнаты. — Завтра нужно будет проверить твои документы и сходить с ними в универ, — говорит Сережа, когда Волков открывает очередную бутылку с газировкой. — Не к спеху, — пожимает плечами он. — Олег, нужно заняться этим сразу, чтобы потом не бегать в панике. Уточним, что понадобится для восстановления и сразу все подготовим. — Серый, уймись, а? Не надо. Я не останусь. — Хочешь вернуться пока в Питер? Все равно нужно позаботиться о восстановлении заранее, и… — Сереж, — прерывает его Олег и молчит несколько секунд. Затем решительно говорит: — Я контракт подписал. Поэтому не остаюсь. Сначала под Ростов, потом куда отправят. Съежившись на корточках рядом с рюкзаком, я в ужасе жду, что будет дальше. Боже, Разумовский ведь так радовался, что его друг вернулся, а теперь что? Я понимаю, что у всех своя жизнь, но они ведь были вместе так долго, с детства. Судя по разговорам, для них это все равно что семья. — Я тебя понял, — отвечает Сережа так тихо, что я едва могу расслышать. Спустя пару мгновений он выходит из гостиной и направляется на кухню, даже не глянув на меня. Похоже, и не заметил. Я встаю и заглядываю в комнату. Олег сидит со стаканом в руке, свесив голову вниз. Волкова по-человечески жаль, потому что ему приходится делать нелегкий выбор, чтобы жить так, как решил. Закусив губу, прохожу дальше. В кухне свет не горит. Разумовский стоит возле окна, опираясь руками о подоконник. Я раздумываю о том, стоит ли мне лезть или пока оставить человека в покое, и делаю выбор в пользу первого. — Сереж, — негромко зову и подхожу к нему, касаюсь напряженного плеча. — Как ты? Прости, я слышала все. Мне жаль, что… — Пусть проваливает, — неожиданно жестко говорит Разумовский. Я удивленно смотрю на него. — Хоть в армию, хоть к черту, туда и дорога. — Я понимаю, что ты злишься… — Мы и без него справимся, — продолжает Сережа. — Справимся, конечно, — растерянно соглашаюсь, гадая, при чем тут Олег и почему нам надо было справляться с чем-то именно с ним. Разумовский поворачивает голову, смотрит на меня. В тусклом свете из окна его выражение лица кажется совсем другим, чужим. Я медленно убираю руку. Он отталкивается от подоконника и шагает ко мне, а я почему-то отступаю назад, упираюсь в столешницу. Сережа наклонят голову, будто изучает меня. Понять не могу, почему так странно реагирую, передо мной будто совсем чужой человек. Я, наверно, не настолько хорошо знаю Сережу, чтобы судить об этом, но… — Что такое? — тихо спрашивает Разумовский. — Боишься? — Нет, — вру я. Такие перемены действительно кажутся странными, и немного даже пугают. — С чего бы? — Тогда почему стоишь как мышь перед змеей? — продолжает Сережа, и в его голосе слышится усмешка. — Я не… Он протягивает руку, касается моей щеки, ведет по ней кончиками пальцев. Жест странный, будто раньше он меня не касался. Сглотнув ком в горле, я беру его ладонь в свои и повторяю: — Сереж, мне жаль, что все так вышло. Разумовский двигается ближе, прижимается ко мне, обвив свободной рукой талию. Уткнувшись носом в волосы, вздыхает. Я глажу его по спине, немного удивленная такой несвойственной инициативе, потому что в обычное время он более сдержан, обнимает всегда осторожно. Сейчас нет, он явно уверен в своих действиях, даже руки не дрожат. Хотя мышцы под пальцами очень напряженные, Сережа явно не в порядке. Видимо, новость о контракте Олега все-таки сильно его задела. Он вздрагивает и шепчет: — Прости, пожалуйста. И собирается отстраниться, но я мягко удерживаю. Никакого другого знака ему не нужно, Разумовский, выдохнув, жмется ко мне и чувствуется… другим. Собой. Уткнувшись лбом в мое плечо, бормочет извинения вперемешку с оправданиями, а по спине несмело проходится чуть подрагивающая ладонь. — Все в порядке, Сережа. Я понимаю, не волнуйся. А ты не против, если я останусь сегодня с вами, а? У меня завтра первая пара не с утра. Хочешь? — Хочу, — глухо шепчет он. — Очень хочу. — Только мне даже спать не в чем, — бормочу я больше для себя, чем для него. — Я дам тебе футболку, — быстро говорит Сережа и немного отстраняется. Голову не опускает, темнота явно придает ему чуть больше уверенности. — Тогда по рукам, — улыбаюсь я и целую его. Когда мы возвращаемся в комнату, Волков и Разумовский пытаются сделать вид, что ничего не произошло. Олег вручает мне полотенце, одно из тех, что любезно подготовили для гостей хозяева, Сережа дает футболку, и я отправляюсь первая в ванную. Надеюсь, они поговорят, пока меня не будет. По-хорошему, нужно было уезжать домой, но оставить Разумовского в таком непонятном состоянии совесть не позволяет. И не только совесть, но и еще одно теплое и очень навязчивое чувство. Я принимаю душ, а потом пару минут стою в полотенце и прислушиваюсь. Тихо. Похоже, разговор не состоялся. Ладно, ожидаемо. Я надеваю черную футболку и свои джинсы и выхожу, взяв оставшиеся вещи в охапку. Сережа расправляет кровать в комнате, а Олег курит на балконе. По лицам невозможно понять, обсуждали они что-то или нет. — Я диван займу, — говорит Волков, вернувшись. Усмехается и добавляет: — Не шумите сильно. Сережа молча уходит в ванную, а я сажусь на кровать поверх одеяла. Мы с Олегом смотрим друг на друга через разноцветные бусины перегородки, и он спрашивает, дождавшись, когда включится вода: — Что, думаешь, как будешь вырывать мне кадык? — Не мне судить тебя, — отвечаю и кладу мобильник на тумбочку возле кровати. — А выглядишь так, будто думаешь. — Мне не нравится видеть его таким, это правда. Но я не собираюсь судить тебя за твой выбор, это не мое дело, как минимум. — У меня просьба есть, Ась, — вздыхает Олег и садится на диван. — Какая? — Он так смотрит на тебя и полдня болтал без умолку о своей нереально красивой, крутой и удивительной девушке. Не обижай его. — Постараюсь, — честно отвечаю, кивнув. — Серый… Он разносторонняя личность, но я думаю что со всех сторон относится к тебе очень тепло и искренне. Не хочет пугать. Чего? Я раздумываю над странной формулировкой, когда Сережа возвращается. Волков уходит последним, а Разумовский выключает свет, минует ширму и останавливается рядом. — Я могу на полу поспать, — говорит он, переступая с ноги на ногу. — Зачем? — удивленно спрашиваю и поднимаюсь на ноги. — Здесь полно места. — Не хочу, чтобы ты чувствовала себя некомфортно, — признается Сережа. — Мне с тобой комфортно, — заявляю и целую его в щеку. — В любой плоскости. Разумовский, прокашлявшись, бормочет: — Хорошо. Он обходит кровать, а я быстро снимаю джинсы, потому что спать в них будет пыткой, и забираюсь под одеяло. Прохладная простынь отзывается неприятными мурашками по голым ногам. Поежившись, поворачиваюсь на бок, складываю руки под головой и смотрю, как Сережа садится на краешек кровати. Я сказала правду, мне с ним действительно комфортно, я совершенно точно уверена, что он не полезет приставать или что-то в этом роде, если я не захочу. Для него мы просто ночуем вместе, хоть и в одной постели. Думаю, что если Сережа не получит четкого разрешения, желательно письменного и в двух экземплярах, он даже руку ниже талии не опустит. — Холодно? — спрашивает Разумовский, копируя мою позу. — Ну так… Одеяло маловато, а мы лежим на максимальном расстоянии друг от друга, и накрыться нормально из-за этого не получится. Второе есть, но не оставлять же Олега спать без него. Он, кстати, как раз возвращается и падает на диван. — Спокойной ночи, ребята, — произносит, зевнув.- Я сплю крепко, если что. — Олег, иди в баню, — беззлобно советую, подвинувшись чуть ближе. — Не, не люблю, — фыркает он. Некоторое время мы лежим тихо, я уже почти начинаю засыпать, несмотря на не самое удобное положение. Из полудремы сознание вырывает тихое Сережино: — Можно тебя обнять? Открыв глаза, пару секунд осмысливаю вопрос, а потом отвечаю: — Можно. Он двигается ближе к середине, и я тоже. Сережа кладет ладонь мне на талию, но ни на что другое не решается. Опасаясь, что завтра точно завалюсь, если не высплюсь хоть чуть-чуть, сокращаю оставшееся расстояние сама, прильнув к нему, и жду. Сначала он застывает, а я даю ему время переварить это, потому сейчас мы друг к другу ближе, чем были когда-либо раньше. Сережа немного меняет положение, чтобы нам было удобнее, бережно прижимает меня к себе, проводит дрожащей рукой по спине. — Так лучше? — тихо спрашиваю я. — Да, — в тон мне отзывается он. — Да, гораздо. — Тогда спокойной ночи? — Д-да, я… Да, спокойной ночи. Он целует меня в макушку и повторяет: — Спокойной ночи. Я вновь отстраненно замечаю некоторую перемену в голосе и теле, но она тут же проходит. *** Все пытается обрушиться нам на головы, когда Сережа встречает меня на следующий вечер после визита в галерею, владелец которой заинтересовался моими работами, выставленными в интернете. Вместе с Разумовским мы едем к нам с Полиной, где в коридоре уже стоит небольшая спортивная сумка. Днем я попросила сестру кинуть в нее кое-какие вещи, потому что сегодня мы с Разумовским тоже договорились остаться на ночь вместе. Я бегло просматриваю содержимое, замечаю весьма примечательную коробочку и заталкиваю ее на самое дно. Позже выскажу кое-кому за самодеятельность. Взяв вещи, мы с Сережей направляемся уже в его общежитие, чтобы он тоже мог собраться. Выйдя из автобуса возле поликлиники, неспешно направляемся к парку, чтобы пройти его насквозь и выйти уже на нужную дорогу к общежитию. Вечер сегодня отменный, было бы преступлением его упустить, особенно если учесть, что Волков все равно отправился по делам и встретит нас возле Ломоносова, когда закончит. И все было бы отлично, если бы на тропе, куда мы свернули, было бы чуть больше людей, а не только Андрей и его закадычный придурковатый друг Макс. Уже потом я предположу, что это ни черта не случайная встреча, козлы следовали за нами от моего дома. Разумовский подтвердит. Сейчас же, когда неугомонный Андрей нас обгоняет и загораживает путь вместе с Максом, я виню звезды, которые очень неудачно сошлись. Мой несостоявшийся ухажер задвигает речь про «че, теперь не такой крутой?» и явно намерен поквитаться за эпизод на фестивале. Я пытаюсь вступиться и призвать его здравый смысл, но даже сказать толком ничего не успеваю. Макс награждает меня нелицеприятным эпитетом и тянет руку, чтобы то ли схватить, то ли оттолкнуть. Не усевает, потому что Разумовский бьет первым, и явно сильно, парень аж назад отшатывается и, не удержавшись, спотыкается и падает, ошарашенно схватившись за вмиг закровивший нос. Я так и стою, в ужасе глядя на него, когда Андрей кидается на Сережу, что, впрочем, оказывается бесполезно. Разумовский точно знает, куда и как бить, только раз вскользь пропускает удар, отвлекшись на Макса, который встает и кидается мимо меня прочь. Я оторопело смотрю ему вслед, а когда поворачиваюсь, Андрей уже лежит на земле, а на его грудь давит Сережин кроссовок. — Помнишь, что я говорил про язык? — вкрадчиво интересуется Разумовский. — Ты, похоже, решил, что оно стоит того, да? Твое право, я… — Сереж, — тихо зову я. Ноги будто одеревенели, как и все тело. Никаких вспышек адреналина, как пишут в книгах, только потрясение и ужас, потому что он поворачивается и смотрит на меня, и это… не он. Мне не показалось тогда, на фестивале, и вчера тоже. Я не знаю, как объяснить происходящее, но рядом со мной не Сережа, совершенно точно нет. Он слизывает каплю крови из разбитой губы, скользит по мне взглядом. Глаза… желтые? Или это из-за фонарей? — Тебе везет, — цедит сквозь зубы Разумовский, снова глядя на Андрея, лицо которого представляет собой печальное зрелище. Нет, ничего смертельного или непоправимого, но явно больно. — Если ты или твой дружок попробуете кому-то пожаловаться, я солью в сеть то, что вы потом в жизни не ототрете. Понял меня? — Он снимает ногу с его груди и бьет ею в бок, кажется, вполсилы. — Понял? Отвечай давай. — П-понял, — хрипит Андрей. — Не трогай меня… — Смотри-ка, молодец какой, — фыркает Разумовский и ухмыляется, а мне хочется сбежать прямо сейчас. — Дальше. Увижу тебя рядом с ней, повторим сегодняшний урок. Не усвоишь, и мы с тобой вернемся к языку. Понял? Андрей утвердительно мычит, и Сережа оставляет его в покое, идет ко мне. Я смотрю на него, перепуганная до смерти, и даже ничего сказать толком не могу. — Идем, — говорит он, схватив меня за локоть. — Молча. Ясно? Не вовремя-то как… Эй, очнись, хватит уже мышь изображать. Пойдем. Разумовский хватает мою сумку и направляется туда, куда мы и шли, а я покорно следую за ним, опасаясь даже слово против высказать. Он перемещает ладонь на мое запястье и продолжает путь, ничего больше не говорит. Что это такое? Я не понимаю, как вообще… Он играл все время? Или играет сейчас? Но как так можно играть и… Нет, можно, конечно, но я бы в жизни не подумала, что Сережа способен на это. Или?.. — Не трясись, мышка, — бросает Разумовский, когда мы останавливаемся на переходе. Меня действительно бьет крупная дрожь, и я никак не могу успокоиться. Надо бы, наверно, попросить помощи у кого-то вокруг, но… — Тебя не трону. — Почему? — только и могу выдавить, следую за ним по зебре. — Не тупи, — раздраженно бормочет он. Я продолжаю идти с ним и думаю, что это наверняка шок. А с другой стороны, может, и не шок, я же двигаюсь и как-то соображаю, даже что-то отвечала ему. Или все-таки шок? Как это состояние выглядит вообще? Понятия не имею, но наверно, именно так. Пред входом в общагу Разумовский снова вытирает кровь с губы, а я мысленно умоляю кого-нибудь поинтересоваться, в чем тут, собственно, дело. Хотя, даже так у меня нет уверенности, что смогу объяснить нормально. Сережа открывает дверь в свою комнату и вталкивает меня внутрь, так и не отпустив, заходит сам и тут же запирает ее. Раздраженно цыкнув на валяющиеся под ногами книги, он проходит дальше и дергает за руку в сторону кровати, на которую я почти падаю. Разумовский ничего больше со мной не делает и направляется к шкафу. Я скидываю кроссовки и лезу на постель с ногами, забиваюсь в угол возле стены, отстраненно думаю, что все-так не шок, раз обувь сняла, цепляюсь за попытку вспомнить описание данного состояния. Сережа распахивает дверь шкафа и смотрится в маленькое зеркальце на ней. Выругавшись, что-то ищет на полках, вытаскивает оттуда белый флакон и начатую пачку ватных дисков. Со всем этим подходит ко мне и швыряет рядом с моим ногами словами: — На. Сделай что-нибудь с этим. Он указывает на свою губу и садится. Я продолжаю обнимать колени, испуганно слежу за ним. — Серьезно? — вздыхает он и мрачно смотрит на меня. Глаза. И правда желтые какие-то. — Я же тебя и пальцем не тронул. — Что с тобой происходит? — тихо спрашиваю, рассматривая его. — Жду, пока ты наконец поможешь, — закатывает глаза он. Мы глядим друг на друга еще полминуты точно, затем я беру флакон с перекисью и ватные диски. — Надо промыть, — шепчу, указав на ранку. — Так давай. Я двигаюсь чуть ближе, лью перекись на диск и тянусь, чтобы приложить к его губе, но все-равно далеко. Прожигая меня недовольным взглядом, Разумовский садится ближе, подставляясь мне под руку. Недовольно морщится, но молчит. Я сначала стираю кровь, потому уже нормально обрабатываю и тут же отползаю обратно в угол. — Я тебя не тронул, — напоминает Сережа. — Но ты их… — И что? — пожимает плечами он. — За дело. Разумовский встает, ходит по комнате и выглядит очень разозленным. Вдруг замирает, недовольно бормочет: — Наконец-то. Поворачивается ко мне спиной и опирается ладонью на стол. А через мгновение становится… собой. Я же, кажется, начинаю понимать. Это точно не игра и не притворство. Тихо зову: — Сережа? Он вздрагивает, разворачивается и смотрит так испуганно, что сердце разрывается. Наверно, такой же выгляжу и я. — Ася, — шепчет он и делает шаг к кровати. Не доходит и падает на колени рядом, закрывает лицо руками. Судорожно вздохнув, тараторит: — Прости, прости, пожалуйста, я не хотел, я не трону тебя, он не тронет, он разозлился на них, я бы никогда… — Ты болен или что? — спрашиваю и пересаживаюсь ближе к краю. Глядя на него сейчас, чувствую, что страх начинает постепенно расцеплять свои костлявые пальцы с моей шеи. — Он есть с детства, я не знаю, я… — Перестань причитать уже, — угрюмо прошу, разглядывая сгорбленные трясущиеся плечи. — Расскажи нормально. Он отнимает руки от лица, делает несколько вдохов-выдохов и действительно пытается объяснить. Да, срывается, умоляет простить, но неизменно продолжает говорить о том, что их двое, и, кажется, это ДРИ или что-то вроде. Второго зовет Птицей, утверждает, что он для меня не опасен, опять просит прощения и сетует на то, что не рассказал раньше. Я примерно прикидываю, как бы это выглядело. Феерично, надо полагать. Вот тебе и подвох. Я сползаю с кровати, надеваю кроссовки. — Ася, я понимаю все, я знаю, что не имею права, — шепчет Сережа, уставившись в пол. На пошарапанном паркете отчетливо видно несколько мокрых капель. — Но умоляю, если ты дашь мне шанс… Он не обидит тебя, он только хотел защитить, просто слишком резко взял контроль, но я обещаю, что такого не повторится. Прости меня, прости, я должен был сказать… Я иду мимо него к двери и берусь за ручку. В замке торчит ключ. Птица, видимо, и не собирался меня запирать. Позади слышу полузадушенный всхлип, но не оборачиваюсь. Если сделаю это, то уже точно не уйду, поэтому стою и думаю. Сколько раз он появлялся рядом? Получается, тогда на фестивале, вступился за меня. Сережа сказал, что они руководствуются в такие моменты единым импульсом, то есть оба тогда хотели этого, оба впечатали Андрея в столб. Так. Еще когда? Вчера. Я зажмуриваюсь, пытаясь отрешиться от тихих всхлипов сзади. Вчера, да. Там, на кухне, это он был, Птица, а потом Сережа. И сегодня. Он сорвался на Макса, когда тот ко мне потянулся. И что теперь? Разумовский психически болен, разве это не опасно? Сколько мы уже знакомы? Примерно полтора месяца? Не особо долго. Так почему тогда я не ухожу? Наверно, все-таки шок. Я поворачиваюсь, скользнув взглядом по сгорбленной фигуре на полу. От его вида хочется расплакаться самой. Отпустив дверную ручку, возвращаюсь, сажусь перед ним и беру за плечи. Сережа вздрагивает от этого жеста, чуть поднимает голову и порывисто обнимает меня, а потом сразу же пытается отстраниться. Я не даю, прижимаю к себе, а он не особенно сопротивляется, только снова тихо всхлипывает, утыкается лбом мне в ключицу, опять пытается умолять не бросать его и дать этот чертов шанс. — Не нужно тебе никакой шанс давать, — говорю и целую его в растрепанную макушку. — У тебя не отнимали ничего. Я здесь, с тобой, не уйду. Слышишь? Сережа, я не уйду. Он, дернувшись сначала от моих слов, теперь жмется сильнее, цепляется за одежду. Я глажу его спине и волосам, продолжаю заверять, что не уйду и не брошу его. Олег знал. Вот, что значили его слова вчера. А еще Олег сваливает черт знает куда по контракту, и тут еще эта ситуация с Птицей, из-за которой я по всем разумным соображениям должна бежать куда глаза глядят. И Сережа останется один, опять. Наверно, его еще и поэтому так сильно кроет. Не успел же он за такое короткое время… Я двигаюсь чуть назад, чтобы опереться спиной о кровать. — Я с тобой, — вновь напоминаю, ласково ероша волосы у него на затылке. Вплетаю в них пальцы и продолжаю поглаживать, чтобы хоть немного успокоить. — Здесь, солнышко. Я не уйду. — Прости меня, — отчаянно шепчет Сережа. — Все нормально. Я понимаю, что о таком было бы трудно говорить, не волнуйся. Мы обсудим это позже. А пока я буду здесь сидеть и обнимать тебя, ладно? Я держу его, пока он не затихает, и потом все еще продолжаю успокаивать, заметив, что он на прикосновения реагирует лучше, чем на заверения и обещания. В конце концов, Сережа находит в себе силы отстраниться и, извинившись, выскальзывает в коридор, оставляя дверь открытой. Я ею не пользуюсь, сажусь на кровать. Разумовский возвращается спустя пару минут и пристраивается рядом на краешек. Глаза краснючие, смотрит в пол, на щеках нездоровый румянец, нос все еще слегка забит. — Нас там Олег ждет, — напоминаю, чтобы хоть как-то перевести тему. — Да, — тихо отзывается он. — Думает, наверно, что мы его на разврат променяли. — Наверно, — бормочет Сережа, а я замечаю, как уголок губ дергается вверх. — А мы тут время теряем и без разврата. — Ч-что? — переспрашивает он, запнувшись. — То. Человек зря вокруг Ломоносова круги наяривает. — Я двигаюсь ближе и касаюсь ледяной щеки. Холодной водой умывался, что ли? — Надо идти. — Куда? — настороженно уточняет Разумовский. — К Олегу, — терпеливо повторяю я. — А ты? — И я к Олегу. Мы пойдем в квартиру, где вы весь вечер долго и обстоятельно будете рассказывать про Птицу и все, что с этим связано. — Да, я… Я понимаю. Судя по голосу и тому, как он отворачивается, не очень. Похоже, думает, что я выслушаю их и помашу ручкой. Увы, дури во мне на двоих хватит. — А потом мы с тобой ляжем спать, — продолжаю, вновь потянув его за ворот толстовки к себе. Сережа нерешительно обнимает меня, ткнувшись лбом в плечо. Чуть слышно уточняет: — Вместе? — Вместе.