Питерская интеллигенция

       Обшарпанные стены многоэтажки не внушают особого доверия. В воздухе витает ужаснейший смрад, вперемешку с сигаретным дымом и вонью спирта. Рядом сидят совершенно незнакомые люди. Они пьют, болтают и выглядят расслабленно, пусть, и отторгают своим внешним видом.       — Да расслабься ты, боже, чё, первый раз?       Спрашивает кто-то из тех, кого парень терпеть не может. Этот пацан, вроде как, с параллельного класса, неплохо дерётся, дружит с Колей… а где он сам?       — А где Ромадов? — спрашивает рыжий, резко сменяя тему. Парень в ответ глазами хлопает, будто первый раз про этого человека слышит.       На заднем фоне кто-то громко блюёт. Кислород пропитывается этим мерзким запахом, давит на нюх, бьёт под дых. Рыжему здесь не нравится. Запрещённая травка, куча пустых и полных бутылок, своим громким звоном отвлекающие внимание.       — Я не знаю, вроде в магазин с остальными вышел.       — Ты уверен? — рыжий спрашивает это максимально странно, поджимая нижнюю губу. Взгляд мутно-голубых глаз воротит собеседника. Стук кроссовком по бетону усиливается.       — Блять, Дань, я в душе не ебу, где он. Забей ты хуй уже.       Внутри что-то дёргается, сердце пропускает длительный удар. Рыжий хмурится тут же, сжимая правую руку в кулак. Очертания эскиза татуировки натянулись тонкой нитью на костяшках. Тупая и никчёмная боль.       — Не называй меня так, пожалуйста, — сквозь зубы говорит парень.       — Да как скажешь блять, — собеседник ухмыляется, кидая на прогнивший столик комплект марок. — Так ты будешь, или нет?       — Я не знаю, — рыжий чешет затылок, от усталости прикрывая глаза. Сзади слышится глухой стук. Что-то упало. Девочки заливисто засмеялись.       — Ты чё такой, унылый-то? — вот же доебался. Он садится на противоположную табуретку, довольно резко закидывая руки на столик. Его пьяный взгляд не обещал ничего хорошего. По спине пробежал неприятный холодок.       «Беги отсюда»       «Тебе здесь не место»       «Ты достоин лучшего»       Куча подобных мамкиных наставлений пронизала яркую рыжую голову, пока парень напротив всё же не начал говорить.       — Если у тя есть какие-то проблемы, лучше избавиться от них сейчас, — бубнит парень, пальцем тыкая в лист, на котором мелькало множество марок. — Если ты ссышь, то не надо. Товар хороший. По-братски предлагаю. Бесплатно.       — Слушай, я вообще не уверен в том, что приходить сюда было хорошей идеей. Я не знаю, зачем меня Колян сюда потащил…       Рыжий вновь кусает губу, рассматривая эскиз татуировки. Послезавтра она уже будет законченной.       — Да не обращай ты на него внимания блять. Нашёл советчика, — фыркает собеседник, еле как удержавшись на стуле. — Я тебе говорю, эта хуйня поможет разобраться в себе. И твои проблемы, пуф, — дует губы. — исчезнут. Я уже год как начал.       — И как? — с лёгким недоверием спрашивает парень, теребя чёлку.       — Охуенно, — улыбнулся тот. — Штырит нормально так. Первый раз только голова чутка болит, а потом заебок.       — Бля, я хуй знает, — хмыкнул рыжий, краем глаза всё ещё рассматривая, столь привлекательные марки. Они были яркие, красочные, со смайликами на внешней стороне. И на секунду даже кажется, что никакого вреда не будет… кажется. — Хуй с ним, давай.       — Вот, другое дело! — радостно воскликнул собеседник, разрывая бумагу. Парень протянул одну марку и рыжий покорно её принял, при этом так воровато обернувшись, будто кто-то из близких мог его застукать. — Клади ее на язык и жди.       — Просто ждать? — парень с сомнением покрутил маленькую бумажку в руке. Фиолетовая, отдаёт даже каким-то сладковатым запахом. Смайлик, нарисованный синим контуром, приветливо улыбается, предлагая окунуться в мир запустелых фантазий и грёз. Звучало соблазнительно.       — Ага. Вот, смотри.       Собеседник открывает рот, кладя марку на язык. Все движения рваные и простые, правда, руки его трясутся.       — И сколько ждать? — всё ещё спрашивает рыжий.       — Полчаса где-то. Ты не вопросы задавай, а делом займись. Вперёд.       Даня боязливо приоткрывает губы, ощущая вязкую слюну, скопившуюся за столь долгое время. Сглатывает, дёргая кадыком. Бумажка падает на скользкий язык. Всё, пути назад нет.       — Молодцом, Кашин! Через полчаса встретимся. Ты только ляг лучше, а то могут вертолёты начаться.       Собеседник скрывается за дверью, уходя в отрыв с одноклассниками рыжего, разливая алкоголь. Парень же остался сидеть на табуретке, поджав под себя ноги. Коля до сих пор не пришёл, а страх и напряжение засело где-то под кожей. Ощущение того, что ты сделал что-то неправильное, что-то такое, чего не одобрили бы родители, поглотило.       А вдруг они узнают? А если мать в нём разочаруется? А что тётя скажет? Она же возненавидит его, перестанет общаться и навсегда закроет двери в свой дом…       А отец? Он же будет бить его. Хуже, чем обычно. Вместо шнура, будет тяжёлая цепь с их гаража, которая обычно висела без дела. И снова эти чудовищные синяки, которые сойдут только через месяц. А если ему понравится? Он станет наркоманом?       А если?       И в таких мучительных мыслях невозможно было расслабиться. Совесть сжирает изнутри, кусает и выплёвывает плоть огромными кровавыми кусками, ползает в кишках, заставляя живот скручиваться от этих манипуляций. Голова словно раздулась, наполнившись дурными предположениями о возможном будущем.       Кажется, пришло.       В один момент все цвета исчезли, погружая мир в полный мрак. Парень испуганно вскакивает с места, тут же падая ниц, ударяясь разодранными коленями о холодный бетон. Ноющая боль разливается по телу столь же быстро, как затуманивается мозг. Все мысли разом канули в огромную пропасть. Они исчезли, заменившись на сладкую блевотную патоку, растекающуюся и бурлящую внутри.       Парень пытается приподняться, но обнаруживает, что все его руки покрыты чём-то липким и мерзким. Они скользят, не давая встать на ноги, мешают, пачкают все вокруг. Липкая масса стекает по коже, просачиваясь сквозь одежду и обувь.       Даня в истерике бьёт ногами по полу, пытаясь стряхнуть эту дрянь, но в итоге пол начинает трещать, ломаясь окончательно после пары стуков.       Он падает.       Падает, крича, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, хотя бы за ту несчастную табуретку. Её поглотила неизвестность. Парень только сейчас понял, что падает в абсолютную пустоту. Крик усилился. Уши заложило от собственных истошных воплей, а ногти впились в кожу до крови, сдирая мягкую плоть до костей.       Ужас. Страх. Отсутствие боли.       Даня смотрит на то, как его рука кровоточит, как видно белую кость, как алая жидкость капельками взмывается вверх, окрашивая единственный лучик солнца в кровавый оттенок. Туда летят и слезы. Жалкие крупинки, размывающиеся на фоне красного заката.       Темнота.       Парень открыл глаза. Это… гостиная? Гостиная тёти? Вроде как. Сбоку горит камин, освещая полуночный мрак, на столе горят свечи и в тарелках лежит курица. Уже обглоданная кем-то. В комнате тихо, за окном воет ветер.       — Блять…       Вырвалось изо рта. Парень часто-часто дышит, глазами стреляя из угла в угол. Грудную клетку сдавило, дыхание тяжелеет, хрипы, вырывающиеся из глотки, всё же заставляют прекратить дышать так громко.       — И где ты был? — доносится спереди. Силуэт скрыт во тьме. Очертания смутные. — Я так хотела, чтобы ты не приходил снова.       — В смысле? Я… я…       — Молчи, бога ради, — женщина, судя по голосу, решает показать себя. Тётя. Да, это точно она. Короткие аккуратные кудри, мелкие морщинки на лице, губы, накрашенные едкой помадой и запах лавандовых духов… — Заткни свой рот.       — Да, Данечка, тебе нужно помолчать.       — Мама…       — Даня, я столько всего пережила, я так волновалась за тебя, Данечка, ангелочек мой, ты понимаешь, что заставил мамочку нервничать?       — Да…       — Ты плохой, Данечка, — мать становится позади тёти, смыкая руки на её талии. — Ты ужасный ребёнок.       Щелчок. Руки матери разрывают живот женщины, выпуская ей кишки. Они ленточкой тянутся к полу, кровавыми сгустками стекая на паркете. Слышен мерзкий, отвратный, чавкающий звук. Мать вытащила трепещущее сердце. Парень сжал край стола так, что на нём остались борозды.       — Эта старая швабра… — брезгливо лепечет женщина, раскрывая зияющую дыру в животе так широко, чтобы Даня увидел. — Кого она из тебя вырастила? Бедный, бедный мой мальчик.       — Я…       — Ты никчемен, Данечка, — женщина толкает тело ладонью, после чего поднимает груду внутренностей, вытягивая их вперёд. Руки её окропила кровь. Она черная… словно мазут, стекающий струйками по её белоснежной коже. — Смотри! Смотри, какая прелесть! Давай поужинаем, Даня!       Женщина медленно подходит к столу, швыряя желудок, печень и тонкую кишку на тарелку парня. Курица теряется среди этого месива, блекнет где-то на периферии. Мясо выглядит тухлым, хотя тётя была жива совсем недавно. Наверное, очередной бред воспалённого мозга.       — Ну же, Данечка. Съешь. Съешь свою мёртвую тупую тётку-шлюху, которая тебя извратила! Сожри её грязную селезёнку! Пусть она сдохнет в твоём чреве, пусть она помолится богу в твоём желудке, пока ты будешь разрывать её!       Не дожидаясь ответа, женщина хватает содержимое тарелки и пихает парню в рот, зажав тому нос. Отвратительный вкус человеческой плоти и гнилой запах бьёт в ноздри, чёрная субстанция стекает по лицу, женщина мажет ею по лбу и щекам.       — Данечка! — восторженно кричит мать. — Тебе вкусно, радость моя?       — Пошла ты нахуй.       Парень с злостью выплёвывает мясо из рта, хватая вилку со стола. Мать склоняется в истерическом смехе, прерываемым её дикими криками. Уши разрывает нещадно, пока гортань жжёт от этого ужаса, проглоченного ранее. Рыжего трясёт всего, рука с вилкой дрожит вся, страх пронизывает до костей.       — Данечка мой, пойдем, поможешь мне с уколами. А потом я засну и ко мне придёт наш папа. Он будет трахать моё тело, зная, что я не смогу сопротивляться. Он будет жадно желать меня, когда я без сознания.       — Заткнись! — парень выронил вилку, склоняясь ближе к земле. Руки смыкаются вокруг коленей, окольцовывая себя хоть ради какой-то защиты.       — Данечка, а ты не бойся! Ты же уже видел, как папа трахает твою маму, — женщина наклоняется к сыну, начиная почти шептать ему на ухо. — Случайно, правда, но ничего. Даня, ты меня слышишь?        — Даня.

***

      Щелчок затвора рядом с виском заставил распахнуть глаза.