Осколково

На улице было почти сорок, если не больше. Пекло. Но, как оказалось, такая температура была в тени. Кейго много лет мечтал о кондиционере, выпрашиваяего у отца в качестве подарка на новый год. В их регионе каждое лето температура повышалась примерно на 2-3 градуса из-за масштабного производства по всему миру. Экологи кричали: «Остановитесь! Глобальное потепление грядёт!», но уже зимой все молились на тёплую погоду. Скопить на желаемый аппарат так и не удалось. Таками был достаточно спортивным, чтобы быть привлекательным для людей, но достаточно слаб здоровьем, чтобы быть привлекательным для простудных заболеваний. Нормой стали его импровизированные каникулы раз в 3-4 месяца. Отец всё время бухтел и норовил закурить, но потом всё же спускался за лекарствами, неизменно принося с собой дешёвый леденец со вкусом малины. Когда же птенчик вылетел из родительского гнезда, то попал прямиком на «операционный стол» компетентных преподавателей медицины в колледже. Тётеньки измывались над ним не только морально, но и физически, потому что Кейго был одним из немногих представителей мужского пола в этой обители толстых дамочек за сорок. То окно им открой, то документы занеси, то сходи-ка, милый, за ведром водички. Впрочем, у всего были свои положительные стороны. Дамочки были колоритные, но зато относительно зажиточные, поэтому Ястреб не нуждался в деньгах на проезд на время своего студенчества. Неизвестна причина, по которой Таками позволил ездить на себе уже на работе. Может, он выглядел слишком тощим, чтобы давать отпор, а может дело в отпечатавшемся в сознании поведении отца, привыкшего к приказному тону. Только в захудалой поликлинике не было тех добрых и щедрых тёток, зато были сварливые старухи за семьдесят, которые то и дело норовили повесить на юного интерна ночное дежурство или штраф за опоздание. Он просто не находил в себе сил встревать, когда после двух ночных смен заваливался спать, а в шесть утра ему названивали на старый кнопочный телефон с едва выжившими кнопками «Принять вызов» и «4» с криками и трёхэтажным матом а-ля: «Кто тебе позволил оставить пациента без присмотра? Едва откачали, бездарь! Бегом на работу, не то вылетишь отсюда, и никуда больше не устроишься, гадёныш!». В общем, радоваться было особо нечему, разве что в зоне для курильщиков, отделённой от парковки цветастой изолентой, находилось окно, под которым курили, но из которого дул ветерок дребезжащего кондиционера. Так Кейго заработал себе однажды двустороннюю пневмонию, когда пытался спрятаться от жары под окном, а рядом курили почти выписанные больные. Тогда он едва концы не отдал. Вечером того же дня у него началось лёгкое головокружение, что стало обычным явлением из-за регулярных недосыпов. Дома он спал с раскрытым настежь окном, дабы не задохнуться, но с утра его мучил долгий кашель. Он попросил отгул на два дня, из которых ему дали один, в течение которого всё стало хуже: поднялась температура, началась не превозмогаемая слабость, от которой Таками засыпал беспокойным сном. Когда же он явился в поликлинику, но уже в качестве пациента, потому что плюхнулся в обморок прямо на пороге больницы, его долго отчитывали те самые бабки, которые выгоняли его из комнаты с кондёром. Потом, конечно, его поставили на ноги и дали вип-доступ в заветную комнату «чаепитий», где бабуси чаи гоняли и отлынивали от работы со всей старческой серьёзностью и скурпулёзностью. Теперь Кейго мог официально там прохлаждаться вместо обеденного перерыва, пытаясь унять плывущие перед глазами цветастые круги. Ему даже никто не завидовал, потому что все (кроме бабулек-педанток) были в точно таком же состоянии. Бесплатная медицина творит чудеса! Самое интересное началось, когда Кейго пришёл увольняться, весь сверкающий от счастья. Мало того, что его отчитывали за халатность, так ещё и по макушке треснули пачкой документов с трудовой, мол, проваливай, не задерживай нас. Всю дорогу до выхода он слышал громкие, якобы случайные, разговоры бедных почти-пенсионерок о его «личности», но ещё и завистливые взгляды интернов, которым после меда обещали высокооплачиваемую работу и просторный кабинет в частной клинике с табличкой «Главврач». Придя домой, Таками первым делом написал письмо отцу, куда сложил тысячу. Отнёс на почту, приписав прямо на конверте: «Я уволился. Еду в хорошее место, буду писать». С отцом он общался редко, но каждая их короткая встреча была достаточно тёплой, чтобы почувствовать отголоски тех отношений, о которых они оба мечтали. А маленькая традиция обмена письмами вместо двухминутных звонков умиляла их обоих, дарила ещё одну надежду, что тененькая нить доверия разрастётся в широкий мост счастливых семейных отношений. Затем он собрал пожитки, уместившиеся в одну большую спортивную сумку, в отдельный карман аккуратно сложил написанное врачебным почерком направление из городской поликлиники №15 и почти в припрыжку спустился в подвал за подаренным ему отцом велосипедом в честь окончания колледжа. Велосипед был не новый, покрытый лёгким налётом ржавчины, зато с шестью скоростями! И с двумя колёсами, в отличие от того, который долгое время гнил на их балконе. Ни кепки, ни шапки, ни очков у него не было. Зато были надежды, стремления, даже какие-то планы и старый скрипящий велосипед. И ещё, конечно, бережно вырезанное объявление о работе, упакованное в один карман с направлением. *** Когда Кейго стал крутить педали, практически не отставая от старомодного трамвая, то впервые почувствовал свободу. На закрома подсознания ушли и усталость, и стресс, и страхи, и всё-всё-всё, что мешало ему насладиться моментом. Впереди были километры асфальтной дороги, скрип трамвайных рельс и палящее солнце, которое наконец-то придавало сил, а не высасывало их остаток. Путь его лежал через окраины «соседнего» города, где он был очень редко, лишь по поручениям. Поэтому Таками неизменно держался нагретых зноем железных дорог, петляющий между автострадами извилистыми клубками. На дворе было 31 мая, температура в тени +37°С и один очень-очень счастливый маленький человечек. Кейго крутил педали, иногда шатаясь из стороны в сторону благодаря дующему в лицо ветру встречных машин, и думал о прошлом: сколько ему повезло встретить необычных людей? Да, некоторые из них были не сахар, но зато он так много узнал. Начиная от книжки библиотекарши Илин, которую он сложил в первую очередь, заканчивая интересными лекциями о редких заболеваниях одной из старух в комнате чаепитий. Да, все старые люди любят ворчать, но, с другой стороны, у них есть чему научиться. Нужно лишь уметь не реагировать на подколки и агрессивный тон. Кейго думал и думал, и всё больше ощущал себя лампочкой: последние несколько лет его свет был тусклым и едва заметным, иногда потухал на короткое время, но упорно не хотел гаснуть навсегда. А сейчас будто бы к ней подключили новый источник питания — свет стал ярким и тёплым, даже стекло накалилось. Улыбка давно не посещала его лица, но сейчас упрямо не хотела уходить в дебри апатии и самокопания. Он ехал и сверкал всей шеренгой белых островков, бесконечность назад спрятанных в изгибах усталых губ, на все четыре стороны. Ребёнок внутри него пищал от счастья, а выдуманные крылья в нетерпении топорщили ястребиные перья древесно-красного цвета. В таком приподнятом настроении пролетели все четыре часа его утомительного путешествия. Наконец, он проехал конечную остановку троллейбуса, и до деревни осталось всего ничего. *** Кейго не смог побороть соблазн и на секунду остановился, смотря неверящим взглядом на указатель, показывающий направление на «Осколково».Теперь осталось минут тридцать-сорок езды; педали он крутил уже из последних сил, ноги нещадно болели, а руки чесались от вылезающих мозолей. Свою третью бутылку воды он допил на остановке и там же выбросил. Теперь следующий магазин, скорее всего, будет уже на месте назначения. Ностальгия — вот что охватило его, стоило ему вывернуть руль ровно после поворота. Всё было так ярко, будто Кейго сейчас не на велосипеде ехал, а шёл под ручку с мамой. Он старался не винить себя за то, что плохо помнил её лицо, словно кто-то замылил изображение. Зато всё те же пейзажи накрепко врезались в закрома памяти: та же трава, те же луга, почти не изменившиеся деревья, у которых, если приглядеться, можно обнаружить градиент от салатового до мятного цвета по мере приближения листвы к стволу; всё те же ржаво-жёлтые трубы с водой или газом. Будто за пятнадцать лет этот кусочек мира бережно охранялся — для него. Всё было также, как и тогда, разве что изменился главным элемент картины — Кейго. Теперь он не мог так бесстрашно распахнуть грудь навстречу ветру или прокатиться по зелёным росткам чеснока. Теперь он много чего не мог. На секунду он позволил себе сильнее сгорбиться, так тяжела была невидимая ноша. Но тут же неестественно резко распрямился — старушка Илин была права, в крыльях его — сила. Зной брал своё, будто бы сегодня не тридцать первое мая, а середина августа. Блики сухого асфальта, зеркалом слепящие уставшие сощуренные глаза, песочная пыль, забивающая воздух в лёгких, и скромная тень, лишь изредка накрывавшая его голову, сыграли с Таками злую шутку. Он едва не проехал магазинчик, стоящий сразу за памятным знаком. Кейго притормозил и тяжело слез с велосипеда, чувствуя разом всё, что отсидел или натёр. Даже знак не изменился. Ну, почти. Ржавчина будто бы сошла с плёнки его воспоминаний, но кривизна столба оказалась совсем не такой уже изогнутой. Неужели в детстве он не так запомнил? В остальном ничего не изменилось, разве что добавился асфальтный лежачий полицейский и новая зебра. Кейго честно хотел перейти дорогу, купить водички и, возможно, посидеть внутри прохладного обшарпанного здания минут десять, чтобы перевести дух. Видит бог, он так и хотел, но … Стоило ему встать на ноги в полный рост, как вместе с ослепляющим бликом солнца, попавшим ему в глаз, пришла внезапная слабость. Колени подкосились, и Таками в панике ухватился за раскалённое железо погнутого знака. Но из-за того, что знак был вкопан на начинавшимся углублении съезда на первую улицу, Кейго потерял равновесие и завалился назад, с удивлением отмечая, что перед глазами всё стало болезненно яркого жёлтого цвета. Кейго упал в обморок. *** Сквозь пелену неразборчивых звуков Таками вычленил целую уйму возмущённых голосов. — … да на что нам сдался такой хлипкий докторишка! — … понаедут, больные, а нам что прикажешь делать, Эн… Затем последовал глубокий бас, с расстановкой приказавший всем успокоиться. И в этот момент на Кейго обрушился поток ледяной воды. Глаза в страхе распахнулись, не успевая складывать картинку в чёткое изображение, а торс в судороге поднял его в сидячее положение, после чего мышцы так же резко расслабились, грозя уронить его обратно. Только вот кто-то его придержал. Кейго потрусил головой, смахивая липкие холодные капли прозрачной воды. Большая тень над ним складывалась в тело очень крупного мужчины. Он начал что-то говорить, но сознание Кейго снова отправилось в безоблачное плавание. Всё, что он смог из себя выдавить, это: — В… кармане… … и снова отключился, безвольно откинув голову, напрягая шейные позвонки, врезавшиеся в мощную мускулистую руку, до предела. Толпа снова раздосадовано загудела, а кто-то вообще грязно выругался. Мужчины хмурились, а плотные дамочки почти оскорбительно перешёптывались. Зачем им нужен такой доктор, спрашивается?! Энджи Тодороки, управляющий посёлком, снова всех утихомирил одной фразой и приказал расходиться. Через 10 минут остались четверо — обморочный доктор, сам глава деревни, старичок — владелец магазина, и ещё один плечистый мужик. — А теперь спокойно расскажи, что произошло, Йороймуша, — уже доброжелательно говорит староста. — Да сижу я на прилавке, газетёнку читаю. Вижу, малец подъехал, запыхавшийся весь. Я отвернулся, — чешет дед затылок, — а этот — хлоп! — и падает. Я побежал к нему, а этот хиляк не отзывается. Повезло, что ты мимо проезжал, Кора. — старик похлопал мужчину по плечу. — Повезло, что я был на машине и быстро до старосты дозвонился, — непроницаемого ответил тот. Все взгляды снова обратились к бесчувственному парню. Тодороки как примчал сюда на тракторе, так сразу постарался привести его в чувства — набрал в рот воды, да и освежил. — У пацана, видимо, тепловой удар. Я везу его домой. — Мужчины переглянулись, и Кора пообещал, что доставит велосипед к старосте под дверь до вечера. Старик же схватил сумку Кейго и забросил в трактор. Энджи уложил парня на сидения в горизонтальное положение. У докторишки немного замедлился пульс, да и выглядел он бледным, поэтому действовать нужно было оперативно. Тодороки залез в машину и поехал домой, не прекращая каждые 30 секунд бросать косые взгляды на сиденье через зеркало заднего вида. *** Кейго медленно открыл глаза. Спустя две минуты слепых морганий он смог проанализировать своё состояние: дышалось тяжело, будто грудную клетку придавили, голова трещала и в теле ощущалась слабость, но ничего особо опасного и серьёзного. Не как было десятки раз за время его практики. Легче, намного легче. Он приподнялся на локтях и обнаружил себя … в чьём-то доме. Маленькое окно с деревянными вставками было плотно зашторено, а сам он лежал на старой двуспальной советской кровати — железной, скрипучей, но с матрасом. Возле изголовья стояла низкая тумбочка из потемневшего соснового материала, где аккуратно умостился стакан воды и таблетки от головной боли. Кейго отложил осмотр интерьера на потом — нужно было привести себя в вертикальное положение. Приподнявший на локте, он едва не упал обратно. А было от чего. Он лежал в одних трусах, не прикрытый одеялом. Краска тут же нахлынула на недавно бледное лицо. Таками хотел было открыть рот в возмущении, но к нему сразу пришёл ответ — ему спасли жизнь после того, как он получил тепловой удар. Вместе с солнечным, судя по всему, раз он проспал до вечера — огненный круг уже медленно заползал за линию горизонта. Проглотив горчащую таблетку, Кейго принялся уже с интересом вертеть головой в разные стороны, осматривая помещение. Слева от кровати, в ногах, стоял письменный стол из тёмной древесины и старый стул. Вместе с кроватью они закрывали всю северную стену, находившуюся напротив двери. На противоположной от кровати стене висела картина яблочной рощи, а в её изголовье — огромный цветной ковёр. За тумбочкой располагался одинокий стул, где Кейго облегчённо опознал свои вещи.У противоположной стулу стены, боковой к нему, стоял высокий шкаф, в дверце которого располагалось заляпанное зеркало, сколотое в уголках, обрамлённое позолоченной каёмкой дерева, отражающее богато расшитый ковёр. Кейго опознал в этом шкафу гардероб, закрывающийся на ключ. «Даже у моей бабушки был поновее», — скептически оценил убранство комнаты Таками. Надо сказать, свою бабушку он не видел, но был совершенно уверен, что даже для неё такой шифоньер — прошлый век. Весь дом, как он понял, был деревенским, а значит — деревянным. И куда в наше время делись благородные кирпичи и бетон? Даже полы были деревянными, но лакированными. Кейго почти дёргано оделся в свои шмотки. Пугливо выглянул за дверь и, никого не обнаружив, отчего-то не решился позвать хозяина. Впереди раскрылась узкая светлая лестница с широкими ступенями. Пришла пора спуститься вниз. Таками шёл тихо, тщательно выверяя каждый свой шаг. Нет, он вовсе не был настолько стеснительным (хотя отчасти да), просто ослабевшее тело могло попрощаться с пунктом управления в любой момент. Он, к своему стыду, держался за перила двумя руками и переставлял ноги на следующую ступеньку только тогда, когда твёрдо стоял обеми на деревянном плато. Первый этаж оказался намного светлее второго: будто на контрасте. Даже лестница была светлой, а весь первый этаж, включая мебель и деревянные вставки окон были почти белыми. Почти современными. Спустившись на предпоследнюю ступеньку, он вновь осмотрелся: входная дверь была ровно напротив лестницы, оставляя узкое пространство для прохода около широко раскинувшейся кухни. Узкий диванчик в светло-оранжевых тонах стоял в метре от широкого кухонного стола, обрамлённого всей полагающейся утварью: холодильником, плитой, тумбами и полочками. Слева от лестницы (со стороны Кейго) был небольшой проход без двери, ведущий в гостиную. Таками перегнулся через перила, чтобы побольше углядеть, но отвлёкся на знакомый запах. Пахло малиной. Он так резко развернулся в сторону кухонного стола, что едва не навернулся на ровном месте. На столе стояла пиала с аппетитными пирожками по центру, а у края, ближе к окну, благоухал букет полевых цветов. Какая-то навязчивая мысль закопошилась на подкорках памяти, но так и не нашла выхода в более чёткую форму. Проплыв к столу, как в тумане, Кейго понял, что откуда-то знает это место. По крайней мере, оно казалось ему смутно знакомым. Все рассуждения провалились в желудок вместе с первым откушенным кусочком. Пирожки были мягкие, пышные, с тонной подслащенного теста и малиновым вареньем. И очень-очень вкусные. Не помня себя от голода, Кейго ухватил сразу два и стал грызть их одновременно, уподобляясь дикарю. Проглотив второй, он широко улыбнулся, облизывая испачканные пальцы. Не успел он утереть рот, как входная дверь открылась. И в дом вошла скала. Огромных размеров мужчина со скрипом отворил дверь и тут же замер. Они встретились глазами, и Кейго замер с высунутым языком, пытаясь достать крошку. Мужчина легко улыбнулся и закрыл за собой дверь, пронося внутрь пакеты с припасами. — Вижу, оклемался. Бас голоса едва не оглушил Кейго до очередного обморока. Он крутанулся почти на 180 градусов, быстро утирая рукой заляпанный рот. — Эм, да… Почему-то он чувствовал себя вором. И идиотом, когда ляпнул: — Вкусные пирожки. Мужчина добродушно рассмеялся, пронося пакеты к кухонным тумбам. «Угощайся», — прогремел незнакомец. И Кейго расслабился, будто и не было скованности в его теле секунду назад. Помолчав несколько мгновений, он спохватился: — Кейго. — незнакомец обернулся. — Таками Кейго. Моё имя. Вы спасли меня, хотя, надо сказать, я… в общем, спасибо большое! Я ваш должник! Зрачки мужчины расширились, будто какая-то мысль озарила его, но он также быстро прогнал её. И протянул огромную руку навстречу: — Тодороки Энджи, управляющий. После рукопожатия Кейго представился доктором по объявлению, отчего моментально залился краской. Доктор, да так запустить себя! — Знаю. Нашёл рекомендательное письмо в сумке. Таками открыл рот, но Энджи опередил его: — Возможно, ты не помнишь, но ты сам мне об этом сказал, прежде чем свалился в второй раз. — А. П-понятно, — он падал дважды?! Позор! Старая врачиха с зубного отделения открутила бы ему голову за такое, вставила бы самые старые ржавые зубы и прикрутила бы его бедовую головушку обратно! И это с учётом того, что он с ней виделся всего один раз! Неловкость снова прилипла к коже вместе с одеждой. Он не знал куда себя деть или о чём спрашивать. Единственное, что ему оставалось в тишине возни, так это осматривать, как выяснилось, дом управляющего. Первый этаж был чистым и очень хорошо спроектированным с точки зрения … красивости? Повертев головой туда-сюда, Кейго начал рассматривать картину, висевшую на стене у стола. Букет искусственных цветов в коричнево-жёлтых тонах идеально оттенял бежевые обои, контрастируя с яркостью живых цветов, раскинувшихся в прозрачной изогнутой вазе на столе из тёмного дерева со скруглёнными углами. Он сам не понял, почему так долго смотрел на картину. Ничего нового она ему не рассказывала, да и воспоминаний не вызывала. Но было в этих ненастоящих цветах что-то близкое по духу. Что-то тревожившее его. Не успел он погрузиться в тёмные мысли, как хозяин дома пригласил к столу. Оказывается, он уже разогрел две порции жаренной картошки с котлетами в кляре. Пахло просто волшебно! Желудок, несмотря на недавний приём пищи, снова громко и жалобно заявил о себе, на что Кейго стыдливо прикрыл живот руками. — Прошу к столу, — произнёс гигант. — Спасибо. Ели в приятной тишине, иногда переходя на отстранённый диалог. И только когда Энджи помыл тарелки, отказав в такой перспективе гостю, пригласил в гостиную. Ничем не примечательный тёмный проход привёл к широко раскинувшемуся помещению с двумя кожаными бежевыми диванами, несколькими кожаными креслами, прозрачным низким кофейным столиком, телевизором — плазмой! — висевшим над настоящим камином. А антураж завершал огромный книжный шкаф, немножко закрывающий почти что панорамное окно. «Вот куда больше всего вложились», — кивнул сам себе Кейго. Перед книжным шкафом притаилась дверь, ведущая по направлению обратному их, ведущая в уборную, куда Таками отпросился. Только когда холодная вода смыла остатки усталости и вернула трезвость мышления, он начал говорить на адекватные темы. По началу были обычные для него расспросы, по типу: «Что заканчивали? Какие успехи? Есть ли ещё рекомендации с предыдущего рабочего места? В каких областях имеете опыт работы?» и т.д. и т.п., как говорится. Кейго отвечал прилежно, немного волнуясь, конечно, но в целом держался образа отличника-практиканта, и правдой из этого было только «практикант». Таками всегда мог учиться на отлично. И в школе, и в колледже, и возможно даже в вузе, если бы смог найти финансы для поступления. Но первые его попытки быть отличником были погублены со всех сторон, будто мир тогда сговорился. Ещё в пятом классе на него насела назойливая учительница, требующая от него пятёрки по физике, ведь он, видите ли, «такой хороший и вообще молодец, надо держать планку». А его планкой тогда были спортивные соревнования, самообучение в библиотеке на интересные темы и попытки не окочуриться до выпуска. Одноклассники подтрунивали над ним, да и отец со своими требованиями не облегчал задачу. В колледже ситуация с преподавателями усугубилась в сотни раз, будто бы наказывая молодого, ещё бодрого студента за подростковый бунт, если его вообще можно так назвать. Ну хоть бесконечные подработки и суточные в больницах и лечебных заведениях самого разного рода помогли ему. Энджи-сан, кивавший ему с полной сосредоточенностью на каждый его ответ, явно остался доволен хлипким докторишкой, свалившимся ему на голову жарким летним днём. — Теперь обсудим вопрос жилья, — Кейго согласно кивнул. — Видите ли, Кейго-сенсей, — о боги, как смущающе! — в нашей деревни и без того плохо с жильём. Все жители отстраивались сами ещё когда «объединение» только намечалось властями. Потому никакого жилья у нас не предусмотрено. — И как тогда быть?! — ой, Таками, тупость спорол, перебил главу деревни! — У тебя есть два варианта. Первый — работать и, соответственно, жить в медицинском пункте. Но там у нас только одна кушетка и пристроенный сарай. Здание едва ли больше этой комнаты, — Тодороки повёл плечом, будто стесняясь их бедственно положения. — И второй?.. — аккуратно подтолкнул Кейго, ненароком наклоняясь ближе. — И второй — жить здесь. Но тогда я буду вычитать из твоей зарплаты арендную плату. — И-и сколько это стоит? — гигант, делящий с ним один светлый диван, казался знакомым. Но какое-то природное чувство (а может сознание, решившее, что кличка — это часть его поведения) диктовало ему быть настороже с большими размерами. Не то чтобы он не имел дело с большими размерами раньше, да и вообще у него разный опыт был… Боже, какой стыд! Хватит думать всякие глупости! Энджи окинул его взглядом, хмуро моргнул и, коротко поведя губами, выдал: — Половина зарплаты. — Идёт! — Кейго по инерции протянул руку. Глава деревни моргнул, сбитый напором и полным согласием. Ему и невдомёк было, что для него — молодого врача, жившего все четыре года на почти что одной лапше и дешёвом кофе «3-в-1» — это наилучшая из возможных сделок. И жильё, и работа, и собеседник, и еда, и вообще — Рай! Энджи пожал руку со свойственным людям его возраста скептицизмом. Поднял бровь и ещё раз окинул мальчонку перед ним оценивающим взглядом. Ну, раз он сам согласен, то и Тодороки не прочь сэкономить. Ему определённо точно есть куда девать деньги. Для Кейго стало открытием, что проснулся он на хозяйской кровати. И, конечно же, его туда же не пустили, освободив ему новый, без торчащих пружин, сигарет и обрывок нашивки, кожаный диван. День становился лучше с каждой утекающей в прошлое секундой. Несмотря на неловкий казус в середине дня, последний день весны открыл для него радужные перспективы ближайшего года. Этого хватит, чтобы надышаться вольным ветром глубинки. Засыпая в гостевой (только для него таковой) комнате, Таками по-детски мотылял ногами и тонёхонько пищал от радости в выданный ему хлопковый плед. Открытое окно доносило щебетание сверчков и сонные перепевы засыпающих птиц. Где-то далеко наверху — в этот раз наверняка! — ветер одобрительно засвистел, прогоняя удушливость знойного дня. Кажется, он счастлив. А нет — совсем не кажется.