Писатели и редакторы.

Холодный ветерок проходит в квартиру, танцуя вальс в объятиях тюля, и щекочет женские стопы, которые выглядывают из-под тёплого одеяла в светло-голубом пододеяльнике. Сыльги трёт ноги друг о друга и открывает глаза. Белый потолок, красивая люстра с прозрачными камнями, возле двери дубовый шкаф. Дверь открыта и пускает в комнату какие-то странные звуки. Смесь мычания и мелодии. Девушка, как ошпаренная, комкает одеяло и отпихивает его где-то на кровати, подымается на ноги и замечает свои вещи на стуле. Сколько же кружек они вчера выпили? Осматривает себя. Чёрная футболка и ее белье. Затягивает на голове хвост и идёт на звук. Мычание доносится с кухни, войдя туда бесшумно, она застаёт писательницу у плиты, та тоже в футболке и белье. Покачивает бёдрами и что-то напевает снова и снова. — Доброе утро, — произносит девушка за ее спиной, так что писательница вздрагивает. — Ты ещё тише могла это сказать? — возмущается Айрин, интересуется: — Голова не болит? Сыльги отрицательно качает головой и облокачивается рядом с хозяйкой, которая решила приготовить завтрак для знакомой. — Я привыкла пить среди недели, — отмахивается девушка и открывает кухонный шкаф, чтобы достать стакан и наполнить его водой. Айрин бросает взгляды, но не отвлекается, потому что следит за едой. Сыльги пьёт и невольно засматривается. Округлые, голые бёдра, подкачанные ягодицы, измазанная паприкой футболка, пучок с свисающими прядями на затылке, элегантные ручки. Она смачивает большой палец слюной и касается футболки писательницы ниже пупка, там, где грязно. Айрин вздрагивает, но старается вести себя непринуждённо. — Что готовишь? — спрашивает Сыльги, подходя сзади. Ее не волнует, что она там готовит. Ей интересно, как она пахнет. Нет, не запах шампуня, геля для душа, крема для тела, а запах тела, естественный. Пока Айрин объясняет как готовить блюдо, наивно полагая, что девушке и вправду интересно, Сыльги утыкается носом в ее шею, нюхает. Запах сладкий, какой-то молочный, пахнет так, как новорождённый ребёнок. Очень сладко. Как холодное молоко с конфетой, вот так, да. Ладонями нежно берётся за ее локти, притягивая к себе ближе, упираясь грудью в девичью спину. Айрин откидывает голову на плечо девушке и ухмыляется. — Так быстро? — глаза тоже улыбаются, и она косится на девушку слева от ее уха. — Просто увлеклась, — желает скрыть правду, снова. — «Просто увлеклась» значит? — она как-то грустно глянула на завтрак и выключила плиту, а Сыльги виновато смотрела на спину и затылок девушки. От неё исходило разочарование. Сыльги проклинала себя за то, что сказала это. — Айрин, — она снова коснулась ее локтя, нежно проходясь по руке, ближе к запястью, — я. — Не надо, — прервала писательница, отдергивая руку, как от горячей плиты; потянулась к шкафу, чтобы достать две тарелки и положить завтрак, — надо думать, прежде чем говорить, — заключила она, повернувшись к менеджерке, подходя к столу. Сыльги теперь поняла. Думать, прежде чем говорить. Правильно, чтобы не ранить того, кого… любишь? Они сели за стол, и Айрин вновь пришла в себя, снова настроение поднялось, а Сыльги расслабилась.

***

Снова летний дождь, правда, бьет по крышам сильнее обычного. В кухне, у стены, стоит ведро, в которое с потолка капает вода. У соседей сверху частенько протекает труба в ванной. Чонгук стучит по клавишам своего ноутбука, снова работает, теперь над другой книгой, потому что недо-писательница забрала ужасную работу, чтобы изменить её. «Вам понравится, господин редактор», — чертовка, видит же, как он теряется, когда она кидает это слово в его адрес. Старается сохранить стойкость, непринужденность, но все равно в этой игре чувствует себя сопливым девственником. Черт, как же злит. Неосознанно сжимает мышку в руках сильнее, и тянется к карману чёрной кофты, в котором есть сигарета, последняя в пачке. — «Вам понравится, господин редактор», — передразнивает парень, отдергивает руки от карманов, вскидывая вверх, — мне понравится, если ты прокричишь это на столе в моей квартире, — ухмыляясь бросает он в воздух, — Блять, — осознаёт сказанное парень. Его глаза округлились, а ладонь прикрыла рот, — что я только что ляпнул, — прижал ладони к лицу и мычал от усталости Чонгук. Отнимает руки от лица, и снова лезет в карман, доставая пачку. Пустая. — Сука, — сжимает картон и кидает на стол. Хочется курить, успокоить нервы.        Парень подымается, касаясь онемевшей ногой пола, хромает в комнату, и, когда нога приходит в чувство, он выпрямляется во весь рост. Шарит в куртке, висящей на стуле, в поисках ключей от квартиры. Выудив ключи и найдя карту, он встревоженно ощупал карманы кофты и штанов в поисках зажигалки и щелкнул замком на двери.        Соленые капли коснулись серой макушки, с которой сполз капюшон чёрной кофты. Чонгук захлопнул дверь подъезда, но с места не двигался. Парень прикрыл глаза и поднял голову так, что капли теперь падали на лицо, а челка встала дыбом. Вдохнул и почувствовал, как этот летний, прохладный воздух щекочет душу, где-то внутри, разливает негу по телу. Темные глаза снова открываются, и ноги несут своего хозяина по ступенькам к синему магазину.        Звон колокольчика над дверью оповещает кассира о новом человеке внутри. Чонгук скидывает промокший капюшон с головы и подходит ближе к кассе. За ней стоит молодой черноволосый парень и улыбается квадратной улыбкой. Вдруг лицо Чонгука преображается и он с хлопком хватает ладонь старого друга и крепко, с любовью, жмёт её. — Тэхен! Как давно мы не виделись! — он приобнял друга и похлопал по спине в знак приветствия, выражая трепет и любовь, скопившиеся в сердце за долгое время разлуки. Черноволосый отпрянул от друга, осматривая его. Он неплохо изменился с студенческих времён. Покрасил волосы, вытянулся, стал мужественнее, не осталось и следа от того парня, который усердно учился. Был «занудой», как говорил сам Тэ. — Как тебе работа за границей? — спросил старый друг, облокачиваясь, и, совершенно, позабыв зачем пришёл. — Неплохо, — начал Тэхен, — работать журналистом в Испании оказалось очень здорово. Я приобрёл новые знакомства и хороший опыт по нашей специальности. Но ты-то как? Пошёл по специальности? — с искренним интересом спрашивал старый товарищ, забыв о работе. — Не, я стал редактором в издательстве. Платят негусто, но работа меня устраивает, — с толикой грусти и даже зависти вспоминал Чонгук о своей работе. — А почему ты вернулся? — вспомнил он. — Да. — помедлил Ким, — турнули меня оттуда, вот я и решил рвануть домой, — словно извиняясь за своё решение, он виновато глядел и чесал затылок. — Испания значит, — мечтательно начал Чонгук, — в Мадриде был? — не без интереса спрашивал он. — Не, — протягивая буквы, — в Картахене, — гордо обьявил Тэхен, потому что выучил название города, который мало кто знает, а вот он знает, и даже был там. — О, такой я не знаю, — только произнёс Чон, а затем, наконец, вспомнил о сигаретах, и вообще зачем пришёл сюда, и ему стало так тоскливо и невыносимо тяжело, ведь ему придётся покинуть старого знакомого и заняться работами бездарных писателей. Чонгук приуныл, и Тэхен это заметил. — Зачем зашёл? — вырвал голос друга из грустных мыслей. Колокольчик над дверью вновь зазвенел, и Чонгук учуял, как оборотень, до боли знакомый аромат, который смешался с дождём. Холодок прошёлся по голым щиколоткам. — Дай пачку крепких Данхилл, — бросил Чон, сунув руки в карманы, приняв суровый вид. По его затылку пробежали неприятные мурашки, и его чуть ли не передернуло от осознания того, чей это запах. Тэхен пошарил руками меж полок с сигаретами и, не найдя нужные, отлучился. — Любишь британок? — услышал за своей спиной самодовольный голос; он чувствует затылком, как она ухмыляется своему эффектному появлению. Не подав виду, что удивился и разозлился, Чонгук обернулся на звук — писательница промокла до нитки, ее белая футболка прилипла к коже и вырисовывала рельефы привлекательной груди и живота, мокрые пряди волос прилипли ко лбу и вились, руки в карманах чёрных джинсов, а взгляд ее странный, словно она довольна тем, что встретила его тут и даже рада видеть. Закусила нижнюю губу и улыбалась глазами, и не скрывала этого. Как же она красива. На неё можно было смотреть не отрывая глаз, так она была прекрасна, промокшая, но настоящая. — Ты приехала за несколько километров, чтобы спросить это? Настолько сильно тебя мучал этот вопрос? — колко ответил он. Джисан почувствовала удовлетворение и раздражение. Но его резкий, колкий вопрос восхитил её, но, конечно, она не подала виду. — Я приехала сюда в надежде отыскать мои любимые сигареты, и, кажется, я их нашла, — проговорила черноволосая, подходя ближе к кассе, когда заметила Тэхена. Девушка стояла в сантиметре от Чонгука, так, что он мог опустить свою руку ей на плечо, или просто прикоснуться к холодному тельцу. Сейчас она казалась ему маленькой и милой, его тянуло к этой милой девушке, ну, милой она была, только когда мочала. Тэхен положил пачку перед Чонгуком и прежде чем друг оплатил ее, Джисан коснулась его предплечья, и парень повернул голову. — Подожди, — шепнула она Чонгуку, а затем продолжила, обращаясь к Тэхену: — Принесите и мне такие, — черноволосый кивнул и удалился, странно посматривая на друга. — Оплати мою, — потребовала Джисан, когда Тэхен принёс и ей пачку. — С какой стати? — возмутился парень, повысив голос. — Я забыла свою карту, когда собиралась, — врала она или нет — неясно, скажу лишь, что ее лицо приняло лукавое выражение, поэтому Чонгук не сразу поверил ей. — Это мои проблемы, по-твоему? — он склонился ближе к её лицу и смотрел из-под темных бровей. Взгляд был такой грозный, в нем было столько злости, а Джисан, конечно, была напряжена и одновременно восхищена его властным поведением, но сохраняла непринужденный вид, как если бы на неё орало громадное чудовище и заплевало слюнями. — Помогите мне, — все ещё требовала Джисан, а в глазах читалось что-то странное, будто она хочет сказать это слово, но подобие гордости не позволяет это сказать. — Пожалуйста, — хватает его обеими руками за плечо и тянет вниз, к губам его ухо, шепчет: — Господин редактор, девочка очень хочет курить, — Чонгук сам не понял, когда словосочетание «Господин редактор» стало для него, как звоночек для собаки Павлова. Не помня себя, он прислонил карту и получил чек с оплатой двух пачек сигарет.        Дверь магазинчика захлопнулась, оставив там старого одногруппника с сладкими воспоминаниями. Чонгук рад бы ностальгировать вместе с ним, держа в руке бутылочку пива на заднем дворе этого магазинчика, делить одну сигарету на двоих и смотреть на закат, который не закрывают деревья. Но он возвращается в реальность очередного летнего дождливого дня, вновь воздух, пропитанный сыростью земли и мокрых крон деревьев, касается его носа, проникая внутрь по тоннелю. Остановившаяся впереди Джисан смотрела на него в недоумении: парень закрыл глаза и поднял голову к небу. А почему бы и нет? Просто стоять и смотреть, как его серые волосы намокают и темнеют, белая футболка, которая выглядывала из-под кофты мокнет, прилипает к телу, а на лице улыбка, глаза расслаблены и ресницы не дергаются. Она невольно улыбнулась, но отогнала от себя эту улыбку, решительно подошла к парню и легонько подёргала его рукав. — Пойдём, промокнем, — она не подняла голову, поэтому сперва он ничего не услышал, но потом догадался о чем она и возобновил шаг.       Чонгук сам не понял, как пригласил горе-писательницу к себе в квартиру, но он не удивился, когда она зашла за ним и закрыла дверь. Он так и продолжил стаскивать с себя обувь, а затем прошёл в комнату, на ходу стягивая кофту с футболкой, и кинул их на пол. Джисан чувствовала, что её джинсы промокли и не решилась сесть на кровать, поэтому пристроилась на стуле у стола и наблюдала за парнем. Иногда ей казалось, что он просто не заметил, что она зашла за ним, но когда он кинул ей в лицо свою белую футболку, она поняла, что он всё-таки заметил ее присутствие. Чонгук вышел на балкон, оставив мечтательную писательницу наедине с её мыслями. Она стаскивала джинсы, когда он поджег сигарету и выдохнул густой дым. Девушка не могла оторваться, поэтому с каждой снятой вещью поднимала глаза, боясь упустить что-то жизненно важное в этой, казалось бы, обычной картине. Он докурил и швырнул окурок куда-то вниз, обернулся к двери и, вдохнув свежий запах листвы, вошёл внутрь.       Пара прошла в кухню. Джисан, поджимая ноги, уселась на стул, а Чонгук, поправив серые волосы, которые спадали на глаза, достал две кружки и заварку для чая. На вопрос девушки: «можно здесь курить?» он зажег сигарету и затянулся. — Может, поговорим? — проговорила она, когда парень занял место рядом с ней и подвинул кружку жасминового чая гостье. — Тебе обязательно было нарушать тишину? — немного раздраженно бросил он, выдохнув дым в окно. Он подтянул ногу, чтобы опереть на неё руку, которая свешивалась в окно. Этот его вид нравился Джисан: крепкого телосложения парень, самодовольный и умный, в дождливый день сидит перед ней и курит сигарету в окно. Как не засмотреться? Никак, вот и весь ответ.       Спустя время ей удалось расшевелить его, и они начали разговор, но ни слова о работе, иначе начнётся Третья мировая. Они говорили долго, много. Джисан рассказала, как уехала от деспотичных родителей подальше, и теперь живет на окраине, потому что денег на проживание в центре города не хватает. Сказала, что зарабатывает на жизнь писательством, и в свободное время работает, где придётся. Парочку газет напечатали ее и он посмеялся, потому что не верил, что ее можно напечатать. Когда дело дошло до него, Чонгук рассказал, как бросил попытки писать из-за девочки, которая назвала его стихотворения, посвящённые ей и его любви, бездарными и посмеялась, но не это остановило его, а слова мамы в поддержку девочки. Она согласилась, что его стихотворения ужасны. — Моя сестра оценила бы, — проговорила Джисан, желая поддержать, допив пятую кружку чая. — У тебя есть сестра? — удивленно. — Да, ей шестнадцать, и она обожает книги, — было видно, что она гордится своей милой сестрой, но затем девушка грустно продолжила: — Как она там, интересно. — выражение лица Джисан изменилось; она тоскливо улыбнулась, вспомнив о милой сестре. — Хей, — это всегда говорит Чон, когда хочет кого-то поддержать; он накрыл ее ладонь своей, и этот жест был самым подбадривающим в жизни девушки, — ты не виновата в том, что уехала от семьи, — поглаживая большим пальцем белую нежную руку. Джисан искренне улыбнулась. Да, без этой усмешки в глазах, не ухмыльнулась, а благодарно улыбнулась и кивнула. — Кстати, — перевела тему девушка, начав бодро, — я вторила вашим советам, господин редактор, и поменяла некоторые линии сюжета в моей «бездарной» книге, — выделив слово в кавычки, потому что все ещё не считала свою работу такой уж ужасной, как отзывался о ней редактор. — Прекрати называть меня господином, — решив, что сейчас самый подходящий момент, отрезал он. Джисан лишь лукаво улыбнулась, сощурив глаза. Ясно одно: ей нравится, когда он злится и становится грубым с ней. Понимаете, что-то в этом есть. От него сразу веет властью. — А что? — с вызовом лепетала она, — не нравится? — загадочно взглянув на него. — Нет, — резко. — Как скажете, господин, — уже без «редактора»; она видела, как он сжимает кулаки, пытаясь унять раздражение, но это только сильнее распаляло ее. — Прекрати, — коротко. — Хорошо, господин, — на этом Чонгук уже не выдержал; поднявшись, схватил ее за шею, не сжимая, но заставляя её подняться на ноги. Она победно ухмылялась и пустилась бы в пляс, если бы его крепкие ладони не удерживали её шею. Его лицо было очень близко, нос касался носа. Он смотрел из-под сдвинутых бровей так, будто мог навредить ей, но он никогда этого не сделает. Джисан затаила дыхание и наслаждалась этим жаром, который исходил от него, не из-за тёплого чая, а из-за внезапного приступа раздражения. — Повтори извинения, — потребовал Чонгук; он чувствовал некое удовлетворение от того, что вот так держал ее, чувствовал власть. — Простите, господин, — пролепетала она, а парень лишь нагнулся к ее уху, шепнув требовательно ранее произнесенное. Джисан почувствовала, как в животе завязался тугой узел и мгновенно распустился, заставив ее вздрогнуть. Чонгук вдыхал запах холодной кожи, не понимая, что касаеться носом и ведёт выше, к уху, убирает прядь мокрых чёрных волос за ухо, продолжая наслаждаться ею в собственных руках. Она была легкой, как бабочка в его руках, позволяла касаться пальцами, носом, где-то и губами.       Получив заветное извинение, он оставил поцелуй в углублении ключиц и назвал ее умницей. Этим словом она словно получила подножку, это заставило её содрогнуться, конечно, девушка пыталась остаться непринужденной, но все же не вышло, и парень приметил это, желая отомстить в будущем.       Они прошли в комнату с тусклым светом, который проникал сюда через стеклянную дверь балкона. Девушка уже расслабилась и не чувствовала напряжения от тишины. Она покорно сложила руки сзади и ходила по маленькой комнате, как по музею ходит школьница. Она внимательно оглядела деревянный стол, стул с серой подушкой, желая запомнить это и отчётливо восстановить в своей памяти. Рассмотрела одеколон на полке, и склонила голову на бок, а потом загадочно глянула на Чонгука, который непрерывно рассматривал её. Она плыла по комнате, как лебедь, руки изящно двигались, словно в танце. Джисан вставала на носочки, чтобы потрогать флакон одеколона, открыть крышку и вдохнуть запах, который теперь будет ассоциироваться с ним, где бы она ни услышала этот запах. Она ступала по комнате тихо, осторожно, как кошка, и все это время молчала, не нарушая эту идиллию, но открыв платяной шкаф была шокирована и воскликнула: — Ты хранишь книги в шкафу? — удивленно, достав все, что умещались в её руке. — Да, тебя это удивляет? — подперев голову рукой, он продолжал смотреть на то, как она роется в коллекции в шкафу и только потом понял, что улыбается. — Это крутой способ, надо и мне попробовать, — она открыла первую попавшуюся книгу и, пробежав немного по страницам, захлопнула её. Когда Джисан потянулась к самой высокой полке, его футболка на ней немного поднялась, открыв вид на низ живота и чёрное белье. Чонгук лишь отвёл глаза, вспоминая свои утренние мысли. Джисан, видимо, поправила все то, что потрогала в шкафу, и вернулась к кровати, на тумбочке рядом нашла ещё одну книгу. — «Искусство любить», — прочла девушка и как-то странно взглянула на лежащего парня. Её взгляд выразил недовольство, как показалось сероволосому. — И зачем ты это читаешь? — спросила она, присев рядом. — Чтобы понять, умею ли я любить, — проговорил Чонгук и схватил девушку за талию, повалив рядом с собой. Сейчас их работа не имела значения. Не важно, что он говорит об её умении писать, не важно, что говорит она о его грубости. Сейчас им просто хочется забыться и отдаться тому чувству, которое тянет их друг к другу, они хотят внимания, ласки, они соскучились по этим чувствам. — Да ну, все умеют любить, — она наивно полагала, что знает все о любви, потому что дарила её всем, но никто не ценил этого. — Нет, не все, Джисан, — удивительно, он впервые назвал её по имени вслух и даже не понял этого. Девушка оживилась, а Чонгук отстранил ее от себя, чтобы потянуться за пачкой, которая лежала рядом с книгой, о разумности которой эти двое размышляли. Но Джисан не дала ему взять желаемое, быстрее него схватив пачку и спрятав за спиной. — Как ты меня назвал? — кокетливо спросила черноглазая, прекрасно услышав в первый раз. — Ты слышала, — начал Чонгук, — отдай пачку, — потребовал он. — Угадай в какой руке, — предложила она, чтобы бой был честным. — Не буду я угадывать, просто отдай, — злился парень; его волосы падали на лоб, а он их сдувал.        Все же он выхватил желаемое у девушки и прижался спиной к стене, выдыхая дым в потолок. Незаметно для обоих потемнело, и тусклый свет фонарных столбов проникал в тёмную комнату, где эти двое расположились. — Не такой уж ты и всезнайка, раз не смог написать книгу, которую хотел, — из злости и обиды сказала Джисан, усаживаясь на кровати поудобнее, когда дело-таки дошло до работы. — Это не так легко, как тебе кажется, — было неприятно, она задела тему, которая убивала его всегда. — Это просто оправдание, — она явно обижена, это ясно всем. Ей лишь бы уколоть его побольнее за то, что он с ней так поступил, когда работал над ее книгой, и эти действия понятны, но не Чону, ему было тяжело это слышать. — Не у всех есть талант, — понизив голос и опустив голову на колени; Гук явно был расстроен и подавлен из-за этой правды. — Тогда не берись учить других. Редакторы просто завидуют писателям, потому что у них есть талант, которым тех не наградила жизнь, и теперь они мстят за это нам, писателям, — разгорячаясь продолжала свою мысль девушка, тыча пальцем в своё колено. — Нет, это не так, — он пытался защититься от её несправедливых нападок. Конечно, Чонгук, ты же знаешь, что редакторы могут стать писателями, они просто не хотят этого делать, и если книга действительно ужасная, они не будут её рассматривать. Нет, сейчас он этого не слышал.

***

Разлепить глаза оказалось тяжело, дождь продолжал шарашить по крышам, странно, кажется планета пытается избавиться от людей. Один день палящее солнце, другой — соленый потоп. Голова трещала из-за плохой погоды и Чонгук плотно прижал палец к виску, массируя и морщась от бьющей боли. Погладив руку, он поднялся на ноги и начал заправлять кровать: простынь помялась, одеяло, которое обнимал он ногами, скомкано, баррикада между двумя телами в виде подушки на полу. Управившись с этим, он прошёл в кухню и открыл синие занавески и окно, чтобы впустить в маленькую комнату свет и свежий воздух. Как же прекрасна дождливая погода, но только тогда, когда метеозависимый человек выпивает что-то от боли. Холодный воздух касался голых плеч и груди парня, заставляя вздрагивать и обнимать себя. Он пятерней взъерошил серые волосы и мило зевнул, как серый котёнок. Серый свет заглядывал в комнату, так что некоторые участки ее были в темноте. Парень поднял голову кверху и прикрыл глаза, вслушиваясь. Соседка напротив встряхивала белье, чтобы повесить его, но его все равно придётся перестирать, потому что дождь намочит ткань. Маленькие дети обули резиновые сапоги, как сказали им матери, и теперь прыгают по огромным лужам, им одним эти дыры в асфальте доставляют радость.        Чонгук даже не слышал, как ушла девушка, да и это мало его волновало, потому что их ночной разговор был не из приятных. Он протер темные глаза пальцами и тупо уставился на чайник, который начинал греться, и вспоминал все ею сказанное. Нет, у него есть талант и он может написать книгу, сейчас это вопрос времени и желания, а самое главное идеи. Ему было больно, обидно от ее слов. Она сказала это из-за обиды на него, потому что он критиковал ее писанину, только и всего. — Она просто не может принять того, что ее книга такая же, как у всех. Она ведь хочет выделиться, блять, — парень злился, потому что эта правда ему не нравилась, но ему лишь следовало вспомнить, что у каждого своя правда, и он может не верить её словам.       От размышлений его отвлёк вскипевший чайник и дождь, который во всю заливал подоконник. Сматерившись и закрыв окно, редактор сел за стол и пригубил чай, который обжег его губы. — Блять, — ругался парень, и стукнул кружкой по столу, когда экран его ноутбука загорелся и на рабочем столе появилось уведомление о новом письме. Открыв почту, редактор пробежался глазами по содержанию письма и открыл файл, а затем прочёл вслух. — Пляж… че, блять, как это читается?