Сдержанность

      — … и ей даже тридцати нет? Да вы, верно, шутите!       Не может молодая женщина обладать благородством состоявшейся дамы.       — Дорогая, неужели ты думала, что ее прозвище взято с неба?       Ее сдержанность произростала изнутри и находила отражение во внешнем виде. Стрелки на брюках, шелковая рубашка — стильно на фоне непристойно ярких и обтягивающих платьев. Черные туфли, невысокий каблук — элегантно по сравнению с сумасшедшими шпильками. Взглянешь на такую и убеждаешься: успех — это не кожа и мех. Она хранит успех в каждом отточенном жесте, просчитанной улыбке.       — «Монаршая особа», — мужчина мечтательно облизнулся, не отводя взгляда от объекта обожания.       Богатая, успешная, влиятельная — влюбить в себя такую мечта каждого «Анатоля Курагина».       Под высокими белокаменными сводами она чувствовал себя комфортно. В разговоре с уважаемым, по большей части, депутотом — уверенно. На их диванное трио за угловым столиком ей, разумеется, было абсолютно все равно.       О чем шел разовор услышать было невозможно. Наверняка о расширении бизнеса. Ее уста тронула улыбка, а благородный виски оставил на них поцелуй. В то же время толстое лицо политика побагровело. Она отставила руку в сторону — подлетел официант, принимая недопитый стакан. Депутат разразился бы то ли воплем, то ли руганью, если бы она не дала понять: разговор окончен. Особа поднялась из-за стола и вежливо кивнула на прощание. Толстые пальцы на коленях мужчины сжались добела — видимо, он представлял ее шею. Как рядом с редкими родинками появляются кобальтовые синяки от удушия… Прыти пока еще уважаемому политику не хватало, как и координированности. Его попытка резко встать вызвала жалость. Девушка же не сдвинулось с места, намеренно давая мужчине шанс воплотить задуманную угрозу. Осознание, а следом испуг, почему-то отразился в затуманенных ненавистью глазах. Они смотрели мимо удивительно бесстрастного лица прямо за острое плечо дамы. Там, на расстоянии в полшага, замер молодой человек двадцати с небольшим лет. Он возник из ниоткуда. Не спутник, друг или пережиток буржуазии — некто необходимый, как тень в солнечный день.       Не так давно уважаемый политик сделал тяжелый шаг в сторону, позволяя монаршей особе пройти к выходу. Для нее вечер перестал представлять интерес. Молодой человек прошел следом, сохраняя установленную дистанцию.       — Кто это рядом с ней?       Черный костюм, белая рубашка. Неудевительно, что ему с такой легкостью удалось затеряться в толпе. Волосы русые, вьющиеся, по жизни наверняка непослушные — сейчас тщательно ухожены.       — О, это Александр, — многозначительный взгляд, ломкий смех.       — Боюсь, я не посвещена.       «Не посвещена», но поддержать общее настроение бессмысленной улыбкой считается должным.       — Многое упускаешь! Сейчас объясню…       Впервые они появились вместе на светском рауте около года назад. Все обратили внимание и сочли за благо промолчать. Кроме одной глупышки. «У вас тоже появился мальчик на побегушках? Чудесная прислуга!» Хах, чем она только думала! Монаршая особа улыбнулась, я бы сказала, с разочарованием. Предмет обсуждения вряд-ли испытывал к услышанному что-то кроме безразличая. Он уже собирался растворится, как королева взяла слово: «Его зовут Александр. И он не служит мне, а на меня работает». Слова звучали легко, почти по-доброму, а горло отчего-то сжимало тисками. «Надеюсь, больше недопониманий не возникнет?»       Только потом я поняла, что вызывает такой трепет. Она не говорила — выносила приговор. Смертельный, в случае глупышки…       Знаете, самое любопытное: я готова поклясться: перед тем как исчезнуть Александр улыбнулся.       Вино стукнуло в голову мужчины и он не сдержался:       — Пф, не выдумывай! Оно не говорит, не улыбается, а порой, как мне кажется, вообще не существует.       Почти год «оно» сопровождало ее на всех вечерах и едва ли проронило дюжину слов. Некоторые вообще утверждали, что «оно» немое. Если бы вместо сплетен люди плели пряжу, дефицит одежды казался бы немыслимым.       — И что случилось с той «глупышкой»?       — Она умерла. Во всяком случае, в глазах общества. Шахматист может простить ошибку в дебюте. Свет — нет.       Вино действительно было неплохим. Стекало по хрустальным стенкам бокала, оставляя дорожки божественных слез.       — Так высокомерна.       — И тут промах. Она имеет всё, чтобы смотреть на людей с брезгливой презрительностью. А смотрит как на равных. Потому что для нее высокомерие нечто неподобающее, неприличное.       В словах мужчины было слишком много восхищения. Так говорят либо верующие, либо влюбленные.       — Это она сама вам сказала? — от фразы веяло снисхождением.       — Поверь, чтобы это понять, с ней достаточно пообщаться лишь раз.       К рьяно верующим, как и к отчаянно влюблюнным, доверия мало.       Она. Монаршая особа. Королева.       — Вы не разу не назвали ее по имени…       — А что имя? Пустой набор звуков. Если так угодно, по паспорту она Дарья Софийская. Обычное имя, обычная фамилия, и ни то, ни другое, не дает о ней никакого представления.       Дарья. Даша. Что же ты такое, Даша?       — Забавно. Выходит, Александр такая пустышка, что не заслужил даже прозвища.       — Дорогая, если пустышка способна одним своим видом отрезвить разгораченного политика, то ты, пожалуй, права. Уверена, судья из него получится просто отличный. Перед ним любой грешник раскаится, и не из страха, нет… тут что-то другое.       Неприязненно фыркнув, мужчина дал более сухую характеристику:       — Информации об Александре катастрофически мало. Один из лучших студентов юридического и работает на монаршую особу. На этом пожалуй, все. Остальное только догадки.       — Странный дуэт.       Она — благородство и сдержанность во плоти. Богатая и успешная. Святая и грешная. На такую либо молиться, либо мечтать похоронить.       Он — молчаливая тень. Незаметная и неминуемая. Служитель мрачной церкви, готовый услышать любую исповедь.       Такими их видел свет. Мраку открывалось куда больше правды. Например, мраку ее двухэтажной квартиры.       Тяжелая дверь мягко закрылась, защелкали замки. Никто из них даже руки в стороны выключателя не протянул — полутьма была слишком приятна уставшему глазу. Лишь отбески уличных фонарей проникали сквозь тюль на огромных окнах.       В полном молчании Александр привычным движением помог ей снять пальто. Для него это казалось чем-то правильным, само собой разумеющимся. Она уже давно перестала сопротивляться подобным жестам. По началу ведь не любила: девушка с нуля построила успешный бизнес, неужели сама пальто снять не в состоянии? А потом смирилась. Александр так воспитан, нет резона его перекраивать.       Ему не нужен был свет, чтобы повесить верхнюю одежду в шкаф. Не нужен был и для того, чтобы краем глаза выловить как опускаются гордые плечи. Словно у атланта, сбросившего непомерно тяжелый груз. Правда, атлант себе такого позволить не мог. А она могла — под покровом ночи в тени собственной квартиры. Пока думала, что никто ее не видит. Александр в том числе. Поэтому со шкафом он разбирался с намеренной нерастропностью.       На фоне окна четко вырисовывался ее хрупкий силуэт. Она только подняла руку в потерявшем выразительность жесте, не успев даже проронить слово, как молодой человек предугадал ее просьбу.       — Кофе в кабинет? — голос заполнил все пространство, как мелкая дробь летнего дождя по стеклу.       — Спасибо.       За то, что догадался. За то, что все понимаешь.       «Монаршая особа» — возможно.       «Человек» — абсолютно точно.       Такой же человек, как и все остальные. С той лишь разницей, что на ее плечах целая империя.       Девушка сделала несколько медленных шагов в сторону нужной комнаты. Раз. С едва различимым шарком подтянуть ногу. Два. Повторить. Александр все смотрел ей вслед. Три. Внезапная тишина. Нарушение алгоритма. Любопытство подтолкнуло молодого человека поднять глаза. Все, что он получил — хлесткий взгляд через плечо. Точно кнутом по протянутым рукам.       У девушки были проблемы с ногой. Хромоту приходилось постоянно скрывать от любопытных глаз недоброжилателей и участливых взоров близких. Даже Александр ее заметил отнюдь не сразу, хотя каждый день был рядом.       Последний пункт был прописан в договоре как «доступность в любое время» и сперва показался невыполнимым в сочетании с учебой. Однако, все оказалось не так уж и плохо. В его полном распоряжении была приятная комната на первом этаже и, конечно, все удобства квартиры. На втором жила сама девушка и там же, по соседству, распологался ее кабинет.       «Не так уж плохо» — это спать часа по четыре в сутки, в лучшем случае. Зато спать на удобной кровати и иметь какое-никакое свое место в мире.       Так Александр живет уже одиннадцать месяцев и скорее позволил бы отрубить себе палец, чем что-то изменить. Сварить кофе в полвторого ночи меньшая плата за стабильность.       Кофе она пила черный с ложкой сахара. Спала еще меньше своего помощника. Не терпела жалось, презирала глупость и ненавидела снисходительные улыбки. И не только улыбки. Хотя ручаться Александр мог только за первые три пункта. Сколько бы он не бился над ее разгадкой — все бестолку. По договору девушка пускала его в свою квартиру, возможно, даже в свою жизнь. Но не в голову. Не в душу.       Одиннадцать месяцев — а он так и не узнал ничего кроме ее повседневных привычек (которые можно было пересчитать по пальцам). И это завораживало. Отдавало сладостным привкусом тайны. Примерно то же ощущает молодой священник, наткнувшийся на упоминание о древнем культе. Так и тянет поддаться соблазну и уйти во мрак тайны целиком.       Но Александр знал себе цену (порой ему казалось — буквально). Знал цену свободе. Не лез в чужое личное пространство и чужую жизнь.       Поэтому раздавшийся глубокой ночью глухой стук заставил молодого человека с недоумением оторваться от документов. Дверь приоткрылась, внутрь заглянула Дарья. Она молчала. Он не отводил пустого от усталости взгляда от, казалось, столь же уставшей девушки.       — Можно?       Короткий кивок. Можно, конечно. Только зачем?       Обычно стул сбоку от стола пустовал — его звездный час настал. Александр выжидающе посмотрел на нежданную гостью, а когда понял, что говорить ему ничего не собираются, снова склонился над документами.       Взгляд девушки блуждал в пустоте. Она не искала зрительного контакта, но и не избегала его. Все это было слегка странно, и, не будь сейчас три часа ночи и горы незавершенных дел, молодой человек наверняка проявил бы сдержанное любопытство.       Он так и не переоделся, все сидел в брюках и рубашке, только пиджак аккуратно висел на спинке стула. Русые волосы растрепались. В свете настольной лампы кожа казалась бледнее обычного, а синяки под глазами особенно выразительными. Как есть: кощей над златом чахнет.       Компания Дарьи, как выяснилось, ни сколько не мешает ему работать. Никакого напряжения в воздухе или ощущения недосказанность: просто пустоты в комнате стало чуть меньше. Что касается слов… Александр не собирался ничего вытягивать насильно. Захочет — скажет, не захочет — посидят молча, почему бы и нет. Сам факт ночного визита уже вызывал вопросы, что уж говорить о его мотивах.       Тем временем девушка оставалась неподвижна. Мысли же ее будто метались и вились тревогой. Если Александру это не привиделось. Искушение убедиться в здравости своего рассудка оказалось слишком велико, и он на пару секунд оставил бумаги.       Возможно, именно этого она и ждала. А может, она не ждала ровным счетом ничего, просто звезды сошлись.       Едва не взметнув документы, точно порыв осеннего ветра, девушка перегнулась через край стола. Так резко и так внезапно. Между их губами оставался какой-то жалкий сантиметр. Они замерли, останавливая этот миг.       Будто мраморная скульптура.       Будто масляная картина.       Будто актеры в театре.       Пока это не превратилось в обыденное и плотское. Пока это было искусство. Волнующее чувства, заставляющие мысли стремительно возникать и исчезать.       Никаких прикосновений. Только барабанная дробь, позволяющая додумать развязку самостоятельно.       Когда Александр вновь взглянул на мир трезвым взглядом, ее в комнате уже не было. Остался лишь он, документы и желание сберечь пережитое в памяти. Ведь дама пришла к нему с клубникой в декабре.       Клубника — алая вспышка, что дороже платины. Особенно в мире холодном и стерильном. В мире вечной зимы.