Не будем терпеть это

Петя просто заебался. Заебался с этой учёбой, с извечным отсутствием сна, с ссорами, бинтами, которыми скрывал побои, полученные от отца. Просто заебался, пусть от него уже отстанут, боже упаси. Трогает аккуратно шершавую кирпичную поверхность стены школы, еле сдерживается, чтобы кулаком ударить по ней, вымещая злость. Сигареты достать нельзя, бинты надо сменить. Блядство какое-то. Признаться честно, в школе его не любят. Учителя считают хамоватым, ученики — высокомерным, так что спасаться приходится в постоянном сидении в телефоне. Хазину это быстро надоедает, поэтому он решает переключиться на книги. Школьная библиотекарша — женщина предпенсионного возраста — единственная, кто относится к нему адекватно. Книги всегда выдаёт какие надо, пару раз даже сама что-то советовала. Петя охотно берёт очередной томик Толстого или Достоевского, и углубляется в чтение, устроившись на перемене вдали от одоклассников, всем своим видом показывая: «Пошли нахуй, уёбки». Хочется закрыться. Отец бьёт его линейкой по рукам за то, что он написал какую-то олимпиаду по физике на меньшее количество баллов, чем максимум. Конечно, Петя ведь должен быть самым лучшим абсолютно во всём, без исключения. Хочется сказать что-то грубое, послать нахуй, уйти, громко хлопнув дверью, навсегда из его жизни, но он лишь отвечает привычное «хорошо, отец» и уходит заматывать бинтами руки. У него, как и у многих сверстников, слишком много проблем для какого-то десятиклассника: приближается конец четверти, он не знает, какие экзамены будет сдавать в следующем году, кем вообще хочет быть, а ещё в его жизни присутствуют извечный недосып и постоянно заканчивающиеся сигареты. Петя прячется от всего мира в книгах, потому что больше негде. Он мечтает быть Андреем Болконским, Григорием Печориным или Гаем Монтегом, лишь бы не сталкиваться со своей реальностью, и у него это отлично получается. Жаль, что лишь временно. Он сбегает с последних уроков, покупает себе сигареты. Курит очень долго и нервно, теребит воротник водолазки, словно бы его что-то душит, жгутом перетягивая вены и останавливая кровотечение. Он отпрашивается на уроках, а сам меняет бинты на руках в мужском туалете. Отец часто бьёт его до крови, поэтому приходится перебинтовывать конечности, чтобы не подцепить ничего. Только заражения крови ещё не хватало. Петя подыхает морально от одиночества, грызущего изнутри, домой не хочет, ровно как и оставаться в школе, вообще никуда не хочет, только лишь усесться куда-нибудь, где тепло, с книгой в руках — и всё, читать, не отрываясь. Он хочет сбежать от реальности, уехать в глушь, как главный герой «Записок юного врача», вот только никогда не возвращаться. Его как-то в октябре находит на переменке парень из параллельного класса: Хазин в это время сидит на холодном полу, сжимая в руках «Анну Каренину» так, будто бы вот-вот отнимут. Тут с ним заговаривают, и первое, что произносит Петя — это короткое, но информативное: — Отъебись и не мешай мне. Парень действительно уходит. Вот только через день возвращается снова и делает попытку завязать разговор. Хазина он поначалу люто бесит, аж до трясучки, но однажды, когда тот цитирует стихотворение Лермонтова, — любимого Петиного поэта — внезапно начинает интересоваться. Паренька зовут, Игорь, оказывается. И фамилия такая прозаичная: Гром. Забавно ровно в той степени, что материться больше не хочется. Игорь хорошим оказывается. В ноябре он зовёт Петю после школы гулять, а затем они жрут шавуху на одной из питерских крыш, и Хазин уверен в том, что ничего в жизни вкуснее не ел. Крыши домов в Петербурге — это вообще тема отдельная, о них хоть поэму сочиняй или роман пиши. Места эстетичнее этого найти трудно. Опадающие листья, серое небо, темнющее с каждым днём всё раньше и раньше, старые здания, сохранившиеся с прошлых лет. На Каменном острове, куда его так часто водит Игорь, намного лучше, чем на Крестовском, где живёт Петя. Там как-то поспокойнее, потише, нет этой роскоши, фарса и дорогих автомобилей на каждом углу. На ум приходит слово такое, совсем не вяжущееся с ними обоими: эстетика. Когда Хазин в первый раз заявляется домой в двенадцатом часу ночи, он получает знатных пиздюлей, как словестных, так и физических, а затем ещё неделю ходит только в водолазках, чтобы скрыть от друга (Игоря ведь можно назвать другом?) следы прошедших побоев. Как-то раз, в январе, Гром водит его к себе в гости. Ну, как, к себе. Петя с удивлением выясняет, что Игорь не так давно потерял отца и теперь живёт в семье Прокопенко, которые его опекают. Впрочем, они хорошими оказались, очень даже. Хазин в край умудряется смутиться тем, что его приняли, как своего, радуясь тому, что у Игоря появился кто-то, кого смело можно назвать другом. Он всю ночь не спит, обдумывая происходящее. «Только сейчас я задумался, что лучше: иметь отца, но ненавидить его, или же потерять, но при этом любить?» Петя размышляет об этом очень долго, на протяжение многого времени то и дело возвращаясь к этой навязчивой мысли. Игорь открывается для него с новой стороны, более глубокой, словно персонаж книги, которого ты поначалу считаешь за очередного второстепенного шаблонного героя, а затем он растёт в твоих глазах, выходит на новый уровень и отнимает бразды правления у главного героя. Хазину тошно, хочется сбежать от своей жизни, потому что вместе к букету имеющихся проблем прибавляется ещё одна, и зовут её Игорь, мать его, Гром. Дружить с ним весело, круто, интересно, но есть одно «но». Зима в Петербурге долгая, снежная. Пете нравится январь за то, что в этот момент наступает кульминация, когда всё вокруг покрывается морозом и снежными хлопьями. Тусклый осенний ноябрь, снежный декабрь, январь со своею пургой — три самых любимых его месяца. Грому же по душе больше лето, но он с радостью поддерживает желания Хазина ходить в заснеженный парк. Однажды и вовсе сбегают с уроков на весь учебный день и едут в Сестрорецк. По парку очень долго гуляют. На небе пасмурно, но снега нет, сугробы большие, Петя мёрзнет, но ему всё равно нравится. Он чувствует уединение с природой, с тайгой, и ему всё ближе к душе становится север. Игорь фотографирует его около замёрзшего озера, говорит о том, что неплохо было бы сюда ещё вернуться, но только летом, когда будет уже совсем тепло. Обедают в «МакДоналдсе» бургерами и картошкой фри, возвращаются счастливые донельзя. В конце дня, перематывая руки бинтами, впитывающими в себя кровь, Петя думает, что впервые может сказать сам себе: «День прошёл хорошо. Я был счастлив.» Петя ощущает себя Печориным, что «к дружбе неспособен». Так оно и оказывается в итоге, потому что дружить Хазин не умеет действительно, зато умеет любить. Петя понимает, что влюбился в «друга» в марте, когда Игорь подхватил его после того, как он, поскользнувшись на ещё не растаявшем льде, чуть было не падает. Что-то в сердце замирает, а от встревоженного взгляда сердце сжимается. Почему-то Хазину раньше казалось, что так бывает только в книгах. — Всё в порядке? — спрашивает Гром встревоженно, отпуская его; Петя лишь кивает. Нет. Нихуя у него не в порядке. Отец говорит, что они переедут в Москву через год. Младшему Хазину эта идея очень не нравится, но он молчит, потому что его мнения не спрашивали. От осознания своей ничтожности, отсутствия права на мнение, ему становится лишь хуже морально. Всё чаще он прогуливает уроки, тащит Игоря в разные места, забивает на учёбу, просто потому, что ему надо вдыхать свежый воздух, чтобы окончательно не сойти с ума. Тем более, мест, которые он бы хотел посетить, в Петербурге много. Какого это — жить в Северной столице, но при этом ни разу не быть в музее-квартире Достоевского, не гулять по Таврическому саду? У него ровно год, чтобы наверстать, а хочется всего и сразу, хочется открытий, новых впечатлений… Попрощаться с городом хочется, в конце-концов. Грому он, конечно же, ничего не говорит: а что бы эта информация изменила в их отношениях? Блять! Одно слово «отношения» заставляет беситься с собственной беспомощности. Кричать хочется. Громко, сдирая голосовые связки, просто потому, что всего этого слишком много. Петя лишь обычный подросток, в жизни которого происходит много дерьма, и который хочет кричать и плакать всю ночь, но не может. Весна проходит незаметно, проносится мимо, оставляя за собой лишь шлейф — запах черёмухи. Когда до конца учебного года остаётся одна неделя, Игорь провожает его до самой парадной, обнимает, хлопая по плечу, как всегда, а у Пети что-то в мозгах переклинивает, вот он и подаётся вперёл, нежно целуя его в уголок губ. «Я пропал» — проносится в русовласой голове. Гром в долгу не остаётся, тут же притягивает к себе ближе и целует в ответ, придаваясь той секунде нежности, витавшей вокруг них обоих. На дворе май, а у Хазина сердце то ли колотится, словно бешеное, то ли останавливается вовсе. Они целуются минут пять, трепетно, до тех пор, пока Игорь не отстраняется первым, проводя пальцами по чужим скулам. — Тебе въебёт от родаков, если опять опаздаешь, помнишь? — спрашивает он с еле уловимым беспокойством в голосе. — Помню, — кивает Петя, завороженно глядя в глаза напротив. — Тогда до завтра. Они расстаются тут же, но Хазин перед тем, как войти в парадную, останавливается и глубоко вдыхает запах черёмухи. Так пахнет весна, так пахнет Петербург. Лёгкий ветерок колышет его волосы и Пете кажется, что именно ради таких моментов, когда на губах ощущаются призраки поцелуев, а лучи солнца путаются в веснушках на лице, и стоит жить. Только через десять минут он уже так не думает. Через десять минут Пете хочется по-настоящему сдохнуть. — Как ты посмел?! — отец бьёт его наотмашь линейкой по руке, специально попадая по незажившим ранам. — Как ты вообще в глаза смотреть мне можешь?! Думаешь, мы тебя таким воспитывали?! Испытываешь моё терпение?! После каждого вопроса следует очередной удар. Младший Хазин еле сдерживает слёзы, накатившиеся не сколько от боли, столько от обиды. Отец всё видел из окна: прощание, объятия, поцелуи — это ж надо было так облажаться! Самое страшное заключается именно в том факте, что он узнал всё. — Ты — неблагодарная тварь! Мы с матерью столько в тебя вкладываем, а ты заслуживаешь только того, чтобы тебя на улицу выкинули! Подзаборная шваль, лучше бы ты вообще не рождался! Больно. Обидно. Петя терпит. — Марш к себе в комнату! — с этими словами отец последний раз бьёт его по руке (задним умом Петя отмечает, что линейка покрылась пятнами его же крови) и разворачивается, напоследок бросая: — И ещё. Собирай вещи, мы уезжаем послезавтра. — Что? — вопрос сипло вырывается из горла против его же воли; Петя тут же жалеет, что вообще подал голос. — Куда? — В Москву. Твой непоправимый проступок удачно совпал с тем, что меня захотели перевести туда на год раньше. А насчёт твоих обжиманий с подзаборными шавками ещё завтра поговорим. Вон! Хазин послушно плетётся в свою комнату, не зная, что и думать. Падает на кровать обессиленный, не замечая, что по лицу текут слёзы нескончаемым потоком ровно до тех пор, пока изо рта не вырывается первый всхлип. Тут же прижимает руку к лицу, замечает следы крови, оставшиеся на одеяле. Блять. Ему же влетит за это. Хочется сдёрнуть белоснежный пододеяльник, чтобы не видеть алые капли, впитывающиеся в ткань, но у Пети просто нет сил. Рыдает, уткнувшись носом в подушку, ещё минут десять, сдерживая крик, а затем на его голову падает ещё одна суровая правда: это конец. Конец прогулкам по вечернему Петербургу, конец посиделок в школьной библиотеке, конец визитам к семье Игоря, конец всему, что Хазин успел полюбить всей душой за прошедший учебный год. Всё, финита ля комедия! От этого хочется плакать ещё сильнее, и в кои-то веки Петя даёт волю слезам по-настоящему, пытаясь заглушить настойчивый голос отца в голове, что говорит одно и то же: «Ты не имеешь права плакать. Не жалей себя, тряпка!» Он проводит так почти два часа: слёзы уже практически закончились, глаза покраснели, за окном начинает темнеть. Скоро начнутся белые ночи. Жаль только, что Петя их не застанет. Из положения креветки, обхватившей собственную подушку, его вырывает звук уведомления, пришедшего на телефон. Игорь. 21:58. Как ты? Игорь. 22:35. Всё хорошо? С трудом подавив желание написать в ответ «Всё хуёво», Хазин заходит в настройки чата и нажимает «Удалить переписку». Через секунду экран становится безжизненно одиноким. В группе класса все обсуждают какую-то хуету, связанную с годовой контрольной по математике, а Пете в принципе поебать. Он достаёт наушники, подключает их к телефону и заходит в раздел «музыка». Включив рандомную песню, откидывается на спину и закрывает глаза. Сейчас ему максимально хуёво. Звук ударных наполняет уши, сопровождаемой песней солиста.* Откуда глэм-метал затясался в его плейлист? Точно, эту группу любит Игорь. Хазин решает не переключать, оставив так, вслушивается в ритм, текст, и, блять, как же он хочет сказать так же. Oh we're not gonna take it О, мы не будем терпеть это, No, we ain't gonna take it нет, мы не будем терпеть это, Oh we're not gonna take it anymore! О, мы больше не будем терпеть это! «Я тоже не хочу терпеть это, — думает Петя, беззвучно шевеля губами, повторяя строчки, словно мантру, — я не хочу терпеть это.» This is our life, this is our song Это наша жизнь, наша песня, We'll fight the powers that be just Мы будем бороться всеми адекватными способами. У Хазина адекватные способы закончились. Он ощущает себя запертым в клетке. Сильно хочется списать сложившуюся ситуацию на подростковый максимализм, но это не даёт сделать мысль о послезавтрашнем отъезде в Москву, куда он совсем не хочет. We're right Мы правы We're free Мы свободны We'll fight Мы будем бороться You'll see Вот увидите Он не свободен, а сил на борьбу нет. Поставив песню на автоповтор, Петя слушает её вновь и вновь до тех пор, пока не выучивает весь текст, так подходящий сложившейся ситуации. Не спит всю ночь, слушает музыку, разряжает свой пауэрбанк, чтобы поддерживать заряд в телефоне и переслушивать одни и те же песни, прекрасно зная, что это не поможет, но продолжая тешить себя мыслью об обратном.

***

Хазин провожает взглядом знакомые дома, зная, что уезжает, если не навсегда, то на очень долгий промежуток времени, но не в силах ничего с этим поделать. Крестовский, Каменный острова… Как же много здесь воспоминаний оставлено. Словно бы призраков, он видит себя и Игоря, бродящим по этим улицам: Гром смеётся чему-то, а Петя лишь скромно улыбается, пытаясь сдержать рвущийся наружу хохот, но у него совсем не получается. Затем он засыпает, — сказались две бессонные ночи подряд — а просыпается лишь когда они подъезжают к вокзалу. В поезде, напротив, не спит, лишь жадно пожирает глазами открывшиеся виды на Ленинградскую область. Знает, что будет скучать по Петербургу, знает, что так и не привыкнет называть шаверму шаурмой на московский лад, знает, что никогда больше не увидит Игоря. Петя умнее, чем может показаться: он прекрасно это понимает и старается отпустить то немногое, что у него было. За полчаса до прибытия в Москву, когда пейзажи из родных становятся какими-то чужими, он внезапно понимает одну вещь: «Я так и не вернул «Петербургские повести» Гоголя в школьную библиотеку…»

***

10 лет спустя. Хазин торопится: он человек пунктуальный и опаздывать на первую же встречу со своим будущим начальником, имя которого он даже не знает, не хочет. Только-только приехал из Москвы поганой, перевёлся в Питер, а всё пошло наперекосяк, стоило только выйти из поезда. Он изо всех сил старается сохранять невозмутимый вид, хотя ещё чуть-чуть — и побежит, как школьник. Заворачивая за один из углов узкого коридора полицейского участка, неожиданно налетает на кого-то, держащего в руках стакан с водой. По иронии судьбы, вода оказывается на новой водолазке Петра, отчего тот не сдерживается и позволяет себе громко выругаться. — Блять, смотри, куда прёшь, еблан, — огрызается он, на мгновение встречаясь взглядом с чужим. Тёмные глаза, знакомое лицо, конечно же, изменившееся спустя столько лет, но сохранившее многое, синяки под глазами; меньше, конечно же, чем у Хазина, но всё же есть. Тот же нос, те же брови и губы. Он отворачивается прежде, чем незнакомец, случайно обливший его водой, успевает открыть рот. Уходит как можно быстрее, гадая, узнали ли его, всё ещё не веря в происходящее. Только убедившись в том, что за ним точно не следуют, позволяет себе улыбнуться.