Лёгкими шагами по солнечным клавишам

***

      Всегда ли гений одинок? Раньше Слава считал, что да, но сейчас уже не так в этом уверен. Он ведь сталкивался с непониманием, нежеланием бывших пассий принимать его талант и привычки: постукивание по столу, пока музыкант пьёт кофе, ходьба по комнате во время раздумья над композицией, отсутствие сна в некоторые ночи и многое другое. Тогда мужчина и решил, что одиночество ему больше подходит, главное, разбавлять его кем-то.       После аварии это одиночество не спасало, не помогало, а лишь убивало окончательно, отнимало силы. Сейчас все не так: рядом человек, принимающий композитора целиком, со всеми его причудами, потому что у него тоже есть такие. Антон творческий, успокаивающий, спасающий. Молодой, даже слишком, по мнению Штыпса. Любимый, желанный. Но ему пока нельзя говорить о той цели, которую поставил для себя музыкант.       Написать композицию. В тайне, пока балеруна нет в квартире. Хотя непривычно ещё думать о том, что тот должен быть в ней.       Антон переехал к нему, и они оба не поняли, как это вообще могло произойти. Просто, кажется, осознали необходимость в самой середине июня. Потому что вместе встретили весну и день рождения танцора, который совершенно случайно купил его, Славин, любимый торт. Тот самый, с нежнейшим сметанным кремом, лёгким и крайне сладким. Потому что музыкант не мог позволить молодому человеку поздно покидать его квартиру, зная, что на метро Антон не успевает точно. Потому что не хотелось оставаться одному, лишаясь общения и сладких поцелуев до следующего дня. Потому что с этим человеком его мрачная и одинокая квартира преобразилась: появились календарь и не Славино расписание на стене, горшки с цветами на подоконниках, за которыми любезно ухаживал сам Авдеев или неожиданно подружившаяся с ним Агата. Атмосфера в квартире стала совсем другой.       Вячеслав усмехается, вспоминая моменты переезда. Только тогда он в первый и последний раз видел, где жил Антон. Дом балеруна, как композитор узнал, хотя и так помнил с осенней поездки, находился довольно близко — в пяти-шести остановках от театра Авдеева — и представлял собой небольшую однокомнатную квартиру, ведь молодой танцор не видел смысла брать больше для одного себя. Своего человека на тот момент он еще не встретил, поэтому довольствовался имеющимся и копил деньги на что-то большее. А на что — и сам не мог ответить. Видимо, на мечту. Слава в момент сбора вещей узнал, о чем мечтал парень. И не о путешествиях он грезил или новой вещи, а просто хотел бы завести собаку. Таксу. И почему-то звать её должно было непременно Купером. Им хотелось одного, удивительно. Только завести себе любимца никто так и не решился, хотя и сейчас они не торопились, занимаясь другими хлопотами, но не забывая про это желание. Когда-нибудь.       И как писать музыку, если композитор в последний раз её сочинял осенью? С того времени слишком многое изменилось.       Правда, пока мужчина еще продолжает привыкать к тому, что его холостяцкая жизнь закончилась, потому что странно просыпаться не одному утром, смотреть на то, как балерун делает какие-то полезные бутерброды с творожным сыром, зеленью и сёмгой, попутно подогревая ему вчерашние сырники. Штыпс в это время варит себе кофе, а любимому достаёт заварку зелёного чая. (Он сначала даже удивлялся тому, сколько кружек кофе может выпить артист за день.) А после утренних новостей, короткого поцелуя и пожеланий на ужин, которые Антон шепчет в чужое ухо, Вячеслав смотрит за тем, как парень убегает на очередную репетицию, где вновь будет танцевать.       Странно, что сейчас понижение Авдеева нисколько не тревожит. Он по-прежнему занимается любимым делом, просто на других ролях. Но это волнует Штыпса, ведь тому хотелось бы вновь видеть горы цветов в руках Антона, освещённого софитами. И он же знает, как всё исправить, как вернуть главные партии его звезде, его Музе и его возлюбленному.       Только все не то. И эти впустую потраченные часы за пианино в попытках доделать мелодию лишь сильнее давят. Слава не понимает, почему почти законченная мелодия, выстраданная, вытащенная из глубины сознания, вмиг оказалась… неподходящей, пустой, лживой. Это музыка не для его танцора, а для премьера театра, чьи выступления покоряли. Сейчас композитор знает совсем другого, именно настоящего человека, а не придуманный им идеальный образ.       На сцене Антон тот, из кого вышел бы прекрасный белый лебедь, будь он девушкой: лёгкий, грациозный, чистый. Солнечный. Иногда слишком идеальный для того, чтобы зрители верили в реальность происходящего       Слава опрокидывает голову назад, закрывая глаза рукой. Он отвлёкся. Эта любовь вскружила ему голову. Авдеев оказался слишком жестокой Музой, хотя и не подозревал об этом.       Пианино закрывается, потому что вновь нет и мысли, как все исправить. Штыпс встаёт, разминая кисти и пальцы, как советовал ему делать врач. А слушать того приходится, ведь чуть ранее балерун все-таки настоял на продолжении реабилитации, возобновлении выступлений, но… Композитор заключил с самим собой сделку: он вернётся в мир музыки с этой мелодией, а за ней уже пусть идут остальные композиции, концерты, представления.       Раньше ноты рождались от мыслей, ощущений, приходили с озарением, но именно эти хотелось достать из самого сердца, потому что остальное подсказывало совсем другое. И как унять водоворот чувств, чтобы не превратить задумку в ненужный фейерверк? Как выразить через мелодию то, что сильнее уважения, признания чужого таланта и простого, почти эгоистичного желания показать, на что ты способен? Любовь не поддаётся разуму, прихотям, из-за этого все куда сложнее. Да, с Антоном куда сложнее. Но без него никак.       Ключ в замке поворачивается почти не слышно. Танцор возвращается в квартиру, развязывая и скидывая с себя кроссовки. Он смотрит в окно и видит тёплое питерское лето, в котором иногда не хватает солнца. Потом Авдеев чуть заглядывает в спальню, заставая там своего мужчину, — тот выглядит ужасно серьезным, — а после убегает в ванну. — Не хочешь сходить завтра в театр? Можно даже в наш, — предлагает артист чуть позже, вытирая лицо полотенцем: все-таки в транспорте даже без палящего солнца было душно. — Или просто прогуляемся, пока дожди не начались.       И музыкант резко выходит из своих раздумий, отводя плечи и распрямляясь. Хозяин квартиры смотрит на уставшего, но довольного возлюбленного. Мягкая улыбка появляется неосознанно. Сложно поверить в то, что этот человек, который младше его на целых шестнадцать лет, и правда его полюбил. Такого разбитого и нелюдимого. Обычно все предпочитали делать из Штыпса рыцаря, готового бросить все ради отношений, хотя это было далеко от правды. — Давай попробуем. — Встречаться двум мужчинам открыто было опасно. Делать их отношения такими — непредусмотрительно. Поэтому для всех знакомых в городе, за исключением Агаты, существовали факт дружбы и отрицание того, что Слава с Антоном живут в одной квартире. Такое всякий раз убивает желание куда-то сходить вместе, зато дает возможность проведения свидания дома с заказанной едой из ресторана. Но театр… Давно композитор там не был.       Антона же словно для него создавали. Даже в качестве зрителя он смотрелся в этом месте правильно. А постановку, на которую они выбрались, мужчина потом так и не запомнит, потому что все это время будет любоваться танцором и тем, как эмоции отчётливо читаются на чужом лице, на котором, правда, уже видна небольшая щетинка. Чертовски красивый. Композитор не понимает, откуда возник прилив нежности. Видимо, он все-таки стареет, раз хочет поцеловать артиста балета прямо сейчас, но может лишь провести своим большим пальцем по чужой ладони, видя, как Авдеев замирает, отвлекаясь от происходящего на сцене.       Дома он не сможет сдержаться: с порога утащит молодого любовника в спальню, тем самым прерывая рассказ балеруна и наслаждаясь его смехом, пока его собственные ладони скользят по чужому телу под одеждой. Пусть сам танцор не поймёт, что нашло на музыканта, но точно не будет против.

***

      Антон мягко проводит по чужой груди пальцами, не переставая легка жмуриться и зевать. Спать очень хочется, но почему-то царство Морфея его не принимает. Тонкая нога скользит по простыне, а сам парень не перестаёт смотреть на возлюбленного сияющими голубыми глазами. Он его любит. Несмотря на их разницу в возрасте, их проблемы и весь этот мир. Даже несмотря на то, что мужчина от него явно что-то скрывает. Только что? Где-то в голове напоминает о себе несколько глупая и наивная мысль о музыке. Но композитор точно же прячет не другого мужчину? Всё-таки Слава никогда не рассказывал про прошлые отношения, отчего и появилось такое ужасное чувство ревности и неуверенности. Про свои балерун давным-давно все сказал. Даже про детскую влюблённость в наставника. Авдеев мог легко прочитать про бывших композитора в Интернете, но считал это неправильным, поэтому в тайне желал, чтобы его имя никогда не появилось в списке тех, с кем расстался мужчина. Он этого не переживёт, пусть и прекрасно понимает, что когда-то так уже думал о другом. И продолжил жить.

***

      Мягко вставая с постели, подобно коту, артист находит свои брошенные вчера на стул возле пианино вещи и лишь мельком смотрит на исписанные и расчерченные листы, брошенные на инструмент. Одевшись, Антон проводит руками по волосам, напоминая себе о том, что нужно не забыть про расчёску. А ещё про то, что стоит замазать засосы. Эта мысль вызвает смешок, ведь его любимый человек вчера увлёкся. Любимый… Как это слово приятно таяет на языке. — Антон, до… — только успевает проговорить мужчина, опираясь на дверной косяк, смотря за тем, как «колдует» артист театра перед зеркалом, то и дело прикрывая глаза. — И тебе доброго утра, — просто отвечает парень, приводя в порядок свои непослушные волосы, а после замирает и снова издает лёгкий смешок, довольно улыбаясь. Он снова за него заканчивает фразу Славы. Все-таки что-то, кажется, никогда не поменяется.

***

      Вячеслав знает на что идёт, решаясь вновь посетить Мариинский театр, нарушая слово, данное артисту балета. Тот просил не ходить на его выступления сейчас, по крайней мере, без его личного приглашения. Причины такого поведения композитор спрашивать не стал, но и просто оставить Антона не мог.       Теперь мужчина смотрит на себя в зеркало, понимая, что его внешний вид отличается от того, в котором он предпочитает ходить на прогулки, и слегка ухмыляется. Кажется, сегодня это то, что нужно. До спектакля ещё два часа, но из-за отсутствия машины выходить стоит сейчас. Штыпс обещает себе, что войдет в прежнюю колею, чтобы накопить на личное транспортное средство и на то, что сделает их жизнь проще. Но пока он даже не может подарить розу, которая за все прошедшее время стала неким символом их связи. Антон не простит его появления.       В театр музыкант приезжает вовремя, спокойно, но несколько суетливо проходит внутрь. Хорошо, что из-за тёплой погоды не нужно тратить время на гардероб, особенно после спектакля. Слава уже не помнит, куда именно купил билет — просто туда, где было свободно и более-менее видно. Он давно не наблюдал за Антоном из зрительного зала, только в те моменты дома, когда парень задумывался и невольно вставал на носки, отводя ногу в сторону, а после делая какие-то базовые движения. Музыкант не запоминал все названия, про которые ему говорил артист. Сейчас предвкушение от предстоящего лишь усиливается.       Но ожидание не оправдывается. Почему-то премьер снова не в главной роли; вместо него Спартак —неизвестный композитору артист, а его Муза на третьем плане. Но… Все-таки на Авдеев хочется смотреть постоянно, даже если не он в большей степени сияет в свете софитов. Лёгкий, плавный. Тот, кто не перестаёт улыбаться. И эту красоту Вячеславу хочется защитить сейчас так, как никогда.       Он не остаётся досматривать поклоны: нужно уходить. Внутри кипит злость за любимого, которую стоит направить в нужное русло. Он обязан дописать ту самую мелодию, должен убедить Антона с ней выступить и… Ещё многое предстоит сделать.

***

      Сложно было начать. Мужчине пришлось согласиться с соседкой, которая, вольно сидя на его кухне и попивая крепкий кофе, уверяла, что ему надо поговорить с артистом о своей идее. Агата лучше разбиралась в отношениях, чем музыкант. И она была права. Все-таки балерун мог помочь, ведь Штыпс на данный момент не был в силах соотнести композицию и сам танец. Но было волнительно раскрывать такой дорогой сердцу секрет. Словно это был подарок на день рождения, который приходится дарить раньше срока.       В тот день Слава буквально с порога целует своего возлюбленного, снимая с него рюкзак. А Антон лишь тихо смеется, говоря о том, что давно его так никто не встречал. Композитор мягко улыбается, проводя подушечкой пальца по чужой щеке. Красивый. После тот опускает руки, берет ладони Антона в свои, наклоняется, касаясь своим лбом чужого, и пытаеся собраться с мыслями. Один вдох, за ним другой. — Знаешь, я хочу… Тебе кое-что сыграть. Послушаешь? — наконец, шепчет он, получая в ответ короткий поцелуй. В этот раз даже не хотелось заканчивать фразу за хозяином квартиры или отвечать. Они иногда понимали друг друга без слов.       Вот — Слава играет уже написанные кусочки, те, которые изменять он больше не намерен: слегка медленно, будто бы заново обдумывая каждую ноту, пока Авдеев слушает так же внимательно, почти сидя на рабочем столе. Из-под почти полностью восстановленных пальцев льются обрывки мелодии, выражается вся любовь к одному из всех людей, живущих на планете. Заканчивая этот танец по клавишам, мужчина чуть не слепнет от вечернего солнца, освещающего сейчас пианино, а после внимательно смотрит на Музу, ожидая её вердикта.       Артист балета слегка поджимает губы, вновь прикрывает глаза, а после уверенно встает. — Она прекрасна. Как и все, что ты создавал, — с широкой улыбкой произносит молодой человек. Конечно, то, что он сейчас услышал, не сравнится с ранее написанными мелодиями. Новая отличается, в ней чувствуется… воздух. В этих разбитых кусочках — любовь. — Она… — Твоя. Только твоя, Антон.       И снова вспоминаются разговоры на эту тему в театре. Значит, это были не слухи? В сердце разливается тепло, отчего танцор опускает голову. Приятно. — Я подумал о том, что хочу подарить тебе композицию ещё после того, как впервые встретился с тобой взглядом. Пусть блеск в твоих глазах, как и ты сам, казался мне другим. С того времени многое изменилось, изменилась и музыка внутри тебя, но… — Я понимаю. Тебе ещё надо над ней работать, — спокойно пожимает плечами любовник музыканта. — Нам. Это нам надо поработать, если ты только согласишься. Ты мне поможешь создать твою мелодию? — спрашивает композитор, а после притягивает к себе балеруна, позволяя тому провести ладонью по его коротким, начинающим седеть волосам. — Только скажи, что от меня требуется.

***

      На следующий день, ставший выходным для работника театра, Антон принимается за дело и изучает знакомые ему сайты по балету, видеоканалы и книги, находящиеся в открытом доступе. Он начинает понимать, почему Мария, их хореограф, иногда злится, когда руководство просит внести изменения для обновления постановочного движения. Не все известные танцорам движения могут встать там, где хочется. А хочется действительно показать всю работу композитора.       Позже артист балета, головой лёжа на чужих коленях, тянется за рукой возлюбленного и мягко целует его пальцы, не вслушиваясь в то, о чём говорят по телевизору. Слава. Любимый, талантливый, такой взрослый по сравнению с ним, но такой родной. Вера, извечная партнёрша Антона, узнав про их отношения, сказала бы, что он помешался. Наверное, так и есть, ведь сейчас он любит не только музыку этого человека, а его самого, даже погрязшего во тьме. — Можно я отнесу композицию в театр, когда ты её закончишь? Мне помогут поставить номер, покажу его на осеннем гала-концерте. Тебя вновь все услышат, Слав, — говорит Авдеев, надеясь на согласие мужчины. — Я уверен, что ты успеешь её дописать. — Если только ты будешь мне танцевать, — слегка усмехается Штыпс, коротко целуя свою Музу. Так ему легче будет понять, какой темп мелодии все-таки оставить. «И тогда я помогу тебе засиять вновь», — думает секундной позже хозяин квартиры, но вслух эту мысль так и не произносит. Хорошо, что балерун согласился выступать с его, как ему кажется, лучшей работой.

***

      Летние дни отпуска проходят быстро, но все же за это время Антон действительно хорошо проводит время, вытаскивая своего возлюбленного на прогулки. Иногда и не слишком длинные. Но… Пусть короткие, пусть такие, что не позволяют прилюдно продемонстрировать чувства, — они все равно делают артиста балета счастливым.       В один день они со Славой даже отправляются на горячие источники, желая спокойно провести день только вдвоём, но встречаются со знакомыми Штыпса по его работе в филармонии. После разговора с ними мужчина заметно мрачнеет, из-за чего танцор сильно сжимает его ладонь, которая находится под водой. — Не слушай их. Твоя новая мелодия им все покажет, — серьёзно шепчет Антон, а музыкант думает о том, что никогда не видел своего возлюбленного таким недовольным. Конечно, он не обязан был улыбаться все время, но… Мужчина забывает о том, что даже солнце не всегда светит. — Надеюсь, — остается лишь согласиться.

***

      Вячеслав упускает мгновение, когда заканчивает мелодию. Он делает мысленную пометку не забыть записать один момент в блокнот, — который он все равно везде забывает, — пытаясь отойти от старого принципа сочинительства. И позже, пересматривая все наброски, композитор вдруг понимает, что менять уже нечего. Совсем. Для уверенности музыкант играет композицию полностью. Его устраивает каждая нота, хотя, наверное, через полчаса он захочет уже что-то поменять.       Но именно сейчас он уверен в том, что мелодия достойна его Антона.       Того, кто мог казаться ангелом, недостижимым идеалом и при этом быть неуклюжим и по-детски наивным в некоторых вопросах. Того, кто завораживает красотой и кого любит один почти смирившейся со своей тьмой музыкант. Солнце. Le Soleil… И почему-то это французское слово подходит и к мелодии, и к самому Антону. Его свет, его солнце. Впервые Штыпс пишет название на нотном листе, впервые это действительно название, а не посвящение. — Антон, — зовёт своего любовника музыкант, отвлекая того от чтения. Балерун чуть ранее успел удобнее расположиться в гостиной, занимая весь диван, читая воспоминания одного танцора советской эпохи. Теперь встает молодой человек немного нехотя, но все-таки довольно быстро приходит к композитору, поправляя футболку. — Я её закончил, — слегка усмехается мужчина, ловя чужой поцелуй губами, а после начинает исполнять своё творение, краем глаза замечая, как артист театра присаживается на край кровати, вдумчиво слушая уже знакомые куски и словно представляя что-то. Сам музыкант тоже представляет: танец, включающий в себя тот renverse en dehors, часто приходящий к нему во сне; свет софитов; аплодисменты и слезы зрителей. Завершает мужчина закрытием инструмента и поворачивается к Авдееву, довольно улыбаясь. Но внезапно замирает, видя то, как его премьер сидит и вытирает руками слезы. — Извини, просто… Мне очень понравилось. Ты же… Её для меня написал, — в ответ Вячеслав получает светлую улыбку, слегка качает головой и обнимает своего человека.

***

      В конце августа, во время возвращения всей труппы из отпуска и начала почти ежедневных репетиций, Антон после занятий просит хореографа задержаться, включает ей на плеере ту самую мелодию, не переставая улыбаться и буквально светиться от собственного счастья. — Материал интересный, — заключает Лагацкая, снимания наушники. — Но мне надо время, чтобы подумать, как его обыграть, хотя мне нравится, что ты решил повторить за Анной Павловой и её «Лебедем». Как ты только уговорил этого композитора её написать, — в этот момент на лице женщины средних лет виднеются несколько морщинок из-за ухмылки. Но балерун ничего не говорит, лишь отрицательно покачивает головой. Тот сам решил это сделать.       Уговорить Ростислава Вячеславовича, как и дирижёра, оказывается несколько труднее. Всё-таки он просит заменить давно прокатанный и пользующийся спросом номер, который, кстати, пока Головкину взять так и не удалось, авторским произведением… Хотя сама история создания должна была заинтересовать: после аварии известный композитор все-таки смог закончить мелодию и с ней же планирует вернуться в мир музыки. — Дело сильных чувств, — лишь говорит дирижёр, глядя на название. Он не помнит, чтобы Вячеслав Штыпс называл так свои работы. — Я бы дал шанс. — В этот момент пожилой мужчина смотрит на художественного руководителя. Колпаков понимает: ему придётся много что сделать для постановки этого номера, но отказаться он не может, в частности, потому что этого они и добивались всем руководством. Только вышло все позднее, когда пика карьеры танцор уже достиг. — Тогда у тебя два сольных номера. Этот, — мужчина показывает на лист с нотами и какими-то набросками хореографии, — будет где-то ближе к концу всей программы.       А Антон не против: пусть он выступит меньше и даже не дуэте с Верой или другими партнёршами, зато эта музыка откроет себя миру. По крайней мере он на это рассчитывает. Главное, не забыть напомнить о том, чтобы это для зрителя до самого конца осталось тайной, а то ещё анонсируют…

***

      В совместной жизни двух творческих людей тоже происходят изменения: танцор всё меньше бывает дома. Он раньше уходит, чтобы успеть до основных репетиций проработать сольную программу. Хочется сделать все как можно лучше. Слава же пытается скрыть волнение из-за всех этих тренировок, ведь боится, действительно боится, что танцор перестарается. Он лишь может вечерами отправлять Антона на отдых, делая ему иногда массаж, попутно целуя гладкую кожу, и каждый день оставаться одному, ожидая возвращения любовника.       А тот все танцует, выучивая движения, закрепляя их, повторяя снова и снова. Это шестиминутное шоу обязано остаться в сердцах зрителей. Авдеев вздыхает, присаживаясь на пол в комнате, где проходят многие репетиции, и подтягивая к себе бутылку воды. Нужен небольшой перерыв. Мария обещала завтра подкорректировать его движения, значит сегодня можно не сильно утруждаться, чтобы не запомнить все неправильно. — Не помешаю? — совершенно спокойно, но как-то натянуто спрашивает Виталий, проходя в зал. — Ты в последнее время приходишь рано.       И не то чтобы Антону хотелось отвечать коллеге по работе и человеку, который заменил его во многих постановках. Наверное, это из-за влияния Славы: композитору не нравится Головкин. — Просто не сидится дома. Да и готовлюсь к осеннему концерту, — отвечает приветливо танцор, все-таки справляясь с неприятным чувством. — Но я закончил. Можем порепетировать совместный отрывок, — предлагает балерун, не зная, что человек, стоящий рядом с ним, знает про его индивидуальный номер: увидел случайно лежащие листы с мелодией и приписки от хореографа. И как же Головкин завидует этому человеку, понимая, что после представления Авдеев вновь «взлетит», а он уйдет вновь на второй план. Этого допускать не хочется. От этой мысли, пока премьер отворачивается, на лице светловолосого артиста появляется нехорошая усмешка. Он же сможет это станцевать сам?

***

      Пока в квартиру не возвращается уставший работник театра, Вячеслав играет своё новое творение. Ему не хочется подвести Антона тем, что пальцы, аккуратно ложась на клавиши, могут вдруг замереть, словно окоченев, из-за волнения. Мужчина начинает снова и снова — играет так часто, чтобы подобных моментов становилось меньше с каждым разом. Прикрывая глаза, композитор видит тот самый сон, переставший быть наконец-то кошмаром: сцену театра, озаряемую софитами; танцора в лёгкой рубашке с нашитыми на ней цветами; зрителей, внимательно следящих за каждым действием со стороны премьера. Он слышит музыку, видит её физическое воплощение, и ему этого достаточно. Когда же он стал таким чувствительным? Наверное, всё из-за возраста, постоянно напоминающего, что музыкант слишком стар для молодого балеруна. Ему сорок три, а Антон младше в полтора раза. Сколько они ещё будут вместе, сколько Вячеслав сможет удовлетворять любовника во всех аспектах и считать себя полноценным мужчиной, а не рухлядью? Наверное, Слава тот ещё собственник и эгоист, раз никому не хочет отдавать своего человека, только вот если Солнце захочет уйти, то сможет ли он его удержать? Грустный смешок срывается с губ: определённо нет.       Вибрация на телефоне заставляет отвлечься от негативных мыслей. Отвечая на звонок, Штыпс слышит голос Антона, очевидно уставшего за спектакль. «Слав, я заказал нам роллы. Там твои любимые. Я надеюсь, ты не против, мне просто захотелось: у нас в театре про них сегодня все говорили. Только они приедут раньше. Вообще, это должен был быть сюрприз, но не вышло. Встретишь?»       И почему-то становится легко на сердце от всей этой ситуации. Иногда Антон ведёт себя словно ребёнок. Но… Штыпсу это нравится. Он его любит. Взаимно. И балеруну явно все равно на то, какая у них разница в возрасте, поэтому композитор старается не думать о печальном исходе. У них ещё столько времени до его старости.

***

      Середина октября наступает незаметно. Скорее всего из-за того, что смена времён года ощущается тяжело только учащимися. Хотя один день все равно похож на другой — и только листья краснеют и желтеют с каждым днём все больше, падая под ноги гуляющих людей.       Антон не может поверить, что сегодня он выступит на публику с личной мелодией. И от того, что Штыпс согласился сам сесть за фортепиано, легче не становилось. Пусть он и пытается не показывать волнения, которое возникло скорее не из-за страха, а из-за предвкушения какого-то триумфа, все вокруг всё понимают. Молодой человек слишком часто подымается на носки и вновь опускается, мысленно проговаривая каждое разученное движение.       Сольный номер позволяет отвлечься: все-таки вариацию Базиля он танцевал не раз. Танцор улыбается под аплодисменты публики и покидает сцену. За кулисами он ловит любовника и отводит его в безлюдное место, целуя. Ему нужно куда-то деть эмоции, которые переполняют. — Иди, — шепчет мужчина, проводя ладонью по чужому плечу, Антону остаётся лишь кивнуть. Да, нужно переодеться.       Конечно, отдельный костюм для его номера никто шить не стал бы, поэтому наряд собран из того, что сегодня не понадобится. Блузка с жабо, белые лосины и золотистая с прошитым бисером жилетка делают Антона, если вспомнить его высказывание во время примерки, похожим на пуделя. Но Слава его таким ещё не видел. На миг вспоминая про возлюбленного, артист утыкается в верхнюю часть костюма носом, счастливо улыбаясь. Приятно осознавать, что сегодня композитор вновь сыграет. Для него.       Но от этих радостных мыслей парня заставляет отвлечься внутренне чутье. Что-то не так. Ткань на блузке почему-то совершенно другая. Разворачивая одежду, Авдеев в этом лишь убеждается. Да и жилета нигде в гримёрке нет. Как и никого другого, ведь никому кроме него переодеваться или не нужно, или придется за кулисами, так как следующий выход почти сразу. Тогда как объяснить… — Извини, но твой успех мне был бы ни к чему, — нарушает тишину Виталий, стоящий прямо в дверном проёме. В том самом костюме для сольного танца. Видно, что не под его размеры подбирали. — Я только вышел из тени и не горю желаниям туда возвращаться. — Нет… Давай поговорим, Вить? Какая тень? Ты никогда там не был… Ты же понимаешь, как этот номер для меня важен, — слегка испуганно и забито говорит солист театра. — Договоримся? Тебе нужно больше главных ролей? Бери, хочешь — забирай все, я уступаю. Только верни мне сейчас костюм, скоро выходить, — Антон заставляет себя улыбнуться, пусть и выходит немного наивно; он чуть пожимает плечами, стоя наполовину раздетым, ведь уже успел снять с себя костюм Базиля, юного цирюльника из «Дон Кихота». — Звучит очень хорошо, но… пожалуй, я откажусь. Ты хочешь меня заболтать, заставить поверить в твои слова. Потом сделаешь вид, что ничего такого не говорил. Не твой сегодня звёздный час, Антон, — Головкин слегка хмурит брови, видя, как к нему делается шаг. А после закрывает дверь на ключ, который взял на время у гримёрши. Только так блондин мог быть уверен, что Авдеев ему не помешает. Виталий знает все движения, специально разработанные под соперника, знает, как это делать и когда. А музыка… Он не верит, что мелодия может быть создана только под кого-то одного. Поэтому сегодня публика увидит его триумф и его возвышение. Конечно, Головкин осознает, что поступает неправильно, но он очень боится потерять то, к чему стремился столько лет. Антон его все равно простит спустя какое-то время.       А в это время балерун после того, как надевает одну из своих тренировочных футболок с почти стёртой надписью, дёргает дверную ручку, стучит по запертой двери, надеясь, что его услышат и выпустят до того, как Головкин украдёт его композицию… Антон медленно сползает вниз, утыкаясь затылком в дерево того, что ему мешает покинуть эту чёртову комнату. Он слишком устал за последнее время, чтобы продолжать бессмысленную борьбу с пустотой. Виталий станцует Славину мелодию, пусть её и не сыграет сам автор, а он… Не исполнит своё единственное желание. Кажется, он никогда не хотел оказаться на сцене так сильно, как в этот момент. Он виноват, что позволил этому случиться. — Эй, а что гримёрка закрыта? Там есть кто-то? — вдруг раздаётся голос недоумевающей Веры, которая только вспомнила о том, что забыла взять венок для одного из последних номеров. И, видимо, это дарит шанс поверить, что не все потеряно.

***

      В это время Штыпс следит, чтобы фортепиано выкатили на сцену. Ещё и про микрофон не забыли бы, раз ему придётся играть с третьего плана. Странно, что мужчина за все это время столько раз увидел одних и тех же артистов, но ни разу Антона. Действительно ли он так долго переодевается? Все-таки его выступление… Сейчас. Вячеслав, оказывается, теряется во времени, ведь чуть не пропускает момент, когда заканчивают свой номер две девушки, издалека похожие на близняшек.       Композитор выходит на сцену, понимая, что в зале знающие его люди шепчутся. На фортепиано лежит роза, которую Слава собирается подарить своей Музе в конце выступления. Как и тогда, год назад. Почему-то сейчас музыкант начинает нервничать: это выдают пальцы, не перестающие подрагивать. Он же прошёл реабилитацию, он может играть, он должен это сделать сейчас. Закрыть глаза кажется лучшим решением: теперь все ощущается иначе, почти по-домашнему. Словно нет никакого зрительного зала и концерта, словно в квартире только они вдвоём и их вымышленная собака, которую они обязательно купят. Хорошо. И вот Слава слышит почти невесомые шаги — явившийся торопится занять место в центре сцены под яркими софитами. Десять секунд до того, чтобы начать, а мужчина все ещё не собирается открывать глаза. Для этой музыки ему и правда не нужны ноты — вся мелодия внутри него, в его уставшем от долгого одиночества сердце. И вот пальцы зажимают нужные клавиши, и «Le Soleil» становится готова предстать миру.       Через пару аккордов Штыпс все-таки открывает глаза, продолжая играть, делясь со зрителями мелодией. Ещё через секунду он понимает — что-то не то, а потому решает глянуть на артиста. И резко зажимает крайние клавиши, прерывая ту мягкость, им же созданную. Почему сейчас на месте Антона кто-то ещё?! В ином случае — с любым другим человеком — музыкант мог бы подумать, что его обманули, заставив создать что-то для незнакомого, но не сейчас: Антон слишком любит и его, и эту мелодию, чтобы отдать её кому-то.       И серо-зелёные глаза танцующего встречаются с его, выказывая недоумение и раздражение. Но Вячеславу наплевать, ведь сейчас он зол больше. Какого черта вообще происходит?! Зрители и остальные музыканты не понимают, что происходит, а из-за кулис доносится шорох. Артисты там расступаются, пропуская вперёд другого танцора. Слышатся тихие извинения и благодарности родным для композитора голосом.       Через минуту на сцене появляется Антон, растрёпанный, в неподходящей для выступления одежде. Молодой человек делает вдох, не зная, что делать. Нельзя же сейчас просто обвинить Виталия в том, что он сделал… Голубые глаза ищут другие, ставшие родными. Почему-то ладони резко холодеют. Но Штыпс все понимает, подзывая к себе. Эти шаги танцор делает очень быстро и хватается руками за микрофон. — А… Эм. Извините, произошло недоразумение. Виталий Головкин выступит, но… Позже, — каждое слово даётся с трудом, ведь Антон не актёр, чтобы так просто обращаться к публике. Он к ней вообще никогда не обращался. — Извините за внешний вид — не успел переодеться, но позвольте… Я выступлю.       И под возникшую тишину артист идет на законное место. А его сопернику ничего не остается, кроме как покинуть сцену, зная, что за ней его уже ждут Ростислав Вячеславович и разрушенные планы. Их с Авдеевым явно накажут, только второго в меньшей степени.       А сам балерун поправляет футболку, занимая начальную позицию, оборачиваясь и кивая композитору. Он готов приступить к танцу. И больше артиста уже ничего не волнует, так как его мысли полностью поглощает музыка. Поворот, а потом renverse en dehors, после которого Антон наконец-то вновь улыбается. Он и правда открывает сейчас новое творение Славы. И никогда для него чужие чувства не становятся столь открытыми. Это понимает и композитор, нажимая на клавиши и борясь с желанием остановиться и просто смотреть на свою Музу, свою любовь и своё Солнце, прекрасно сияющее под светом проекторов. Кажется, что тот сон, мучивший его столько месяцев и подаривший спокойствие потом, окончательно исчезает. Внутри становится совсем легко. Он слышит музыку и видит, какой танец она позволила создать.       Зрители чувствуют то, что не для них явно существует, но солнце, созданное музыкой и показанное им тем, кто не переставал желать танцевать, согревает и ослепляет. Каждая нота проникает под рёбра, играя на струнах души, напоминая о той любви, которая есть, была или скоро будет. Некоторые и вовсе не заметили, как по щекам потекли непрошенные слезы. Слишком прекрасна эта светлая мелодия, в которой есть и восхваление, и чья-то слабость, и огромная сила, и что-то несколько возвышенное, интимное, написанное не для всех. Одна женщина бросает взгляд на буклет, по которому пробежалась мельком в самом начале, и отыскивает нужный номер. Вот значит как… «La Soleil». Красивое название.       Заканчивая танец, который длился словно бы несколько прожитых за раз жизней, Антон останавливается и смахивает слезы со своих глаз. Он отдал всего себя в этот момент и, скорее всего, никогда не станцует больше так, как в эти минуты. Пусть сейчас это произошло и не в желаемых виде и состоянии. В его ушах — звон, собственные мысли, оглушающие аплодисменты, сначала тихие, но затем заполнившие весь зал. На трясущихся ногах танцор бежит к музыканту, беря его за руку и поднимая из-за инструмента. Мужчина на миг теряется, даже забывая про цветок, который секундой позже вручает несмело. Он сам ещё под влиянием произошедшего. Но Антон улыбается, глядя на него с теплотой, которую прекрасно видно в глазах цвета ясного неба. Почему же он раньше думал, что они подобны льду? Стоя в центре зала, двое кланяются, наконец-то замечая публику, но не разжимая сцепленных рук. На секунду переглядываются и вновь кланяются. Сейчас не время для таких аплодисментов, ведь концерт ещё не закончился. Но всем уже не так это важно.       Они еле сдерживаются, чтобы не поцеловаться прямо тут, на сцене, расчувствовавшись. Нельзя, не сейчас, нужно немного потерпеть. Остаётся лишь сильнее сжать чужую ладонь, что Антон и делает, ведь волнение никуда не пропадает. Другой рукой он прижимает к сердцу одну-единственную красную розу. Так правильно, так он чувствует. После финальных поклонов будут ещё цветы, но сейчас ничего не надо. Они оба сияют от переполняющего душу счастья. Сейчас так хорошо вырисовывается их будущее: совместные выступления, ночи в объятиях друг друга, такса, которая не даёт спать по утрам, поездки на море и все то, что так похоже на дивный сон. И ради этих моментов хочется жить дальше, страдая, переживая, ссорясь и мирясь вновь и вновь. И не раз придётся повторить этот легкий танец, созданный одним человеком совместно с тем, кто умеет играть на солнечных клавишах.