Отцвела в цветах тоска твоих губ; цветы целую

***

Золото опаляло глаза, и под его светом было трудно дышать. Несколько вдохов-выдохов и на тело навалилась такая тяжесть, что Ло Бинхэ с трудом поднялся с колен. Глаза не сразу привыкли к яркости освещения, и с самим светом, будто, что-то было неправильно. Но вопреки дискомфорту, новое место, по сравнению с гнетущими пустыми темными туннелями, радовало и давало надежду. — Ложные идолы оставили нам свои одежды, как любезно с их стороны, — оскалился Шэнь Цзю, поднимая голову. — Но мы не будем отказываться от даров. Ло Бинхэ вгляделся в источник света и преисполнился благоговения, до того ослепительная открылась картина. Перед ними высились кристаллы, растущие и из пола и с потолка; их нутро сияло медово-янтарным светом. Но все внимание забирали два одеяния, наброшенных на кристаллы: накидки, расшитые золотыми дисками и пластинами, пестрыми каменьями, мехом. Диски и пластины отражали свет кристаллов во все стороны, и тот преломлялся от стен, потолка и отовсюду, где только попадались вкрапления других кристаллов и зеркальных поверхностей. — Звереныш, чего замер? Мы нашли, они теперь наши, — в голосе Шэнь Цзю не было ни удивления, ни восхищения, при этом Шэнь Цзю совершенно точно был рад находке, — забирай. — Вам нравится золото? Я раньше не замечал за вами, — золотые накидки легко слетели с кристаллов и упали Ло Бинхэ в руки. — Это не просто золото, это символ власти, — Шэнь Цзю поморщился, как будто его утомляло объяснять очевидные истины. — И над чем же они дают власть? — Ло Бинхэ вернулся к Шэнь Цзю, трофеи издавали мелодичные звуки. — Над страхами? Над духами? Над тварями? — голос Шэнь Цзю звенел как ритуальный колокольчик, эхом отражаясь от стен. — Кто знает, — в последних словах проскользнуло фальшивое безразличие, как будто Шэнь Цзю хотел дать понять: ему еще есть что сказать, но озвучивать он не будет. — Шэнь Цзю, какая вам больше нравится? — Ло Бинхэ развернул накидки перед Шэнь Цзю, обе похожи, но на одной нашиты подвески из костей, а на другой вышивка красной нитью. — Не мы выбираем, нас выбирают. Моя та, что дышит землей, а твоя залитая кровью. — В этих облачениях действительно есть сила? — Ло Бинхэ уже протянул накидку с костями Шэнь Цзю, но замер, так и не отдав. — И их так беспечно оставили здесь? — Сила должна быть внутри того, кто их носит, а без нее это просто тряпки, — Шэнь Цзю взялся за протянутую накидку, и Ло Бинхэ отпустил ткань. В глубине зрачков бедствия всегда плясала какая-то тайна, искус и холод зимней ночи в лесу. Шэнь Цзю набросил меха себе на плечи, и теперь золотые пластины отражали свет ему на лицо, окружая торжественным сиянием. Ло Бинхэ невольно залюбовался и лишь с большим трудом отвел зачарованный взгляд и накинул себе на плечи оставшуюся накидку с красной вышивкой. Она уютно устроилась на нем, обняла за плечи, подарила тепло и приятную тяжесть добротной ткани. Теперь они с Шэнь Цзю оба стали источником золотых отблесков. Ло Бинхэ хотел уже подхватить Шэнь Цзю и отправиться в путь, но Шэнь Цзю покачал головой. — Куда собрался, звереныш? На ногах-то твердо стоишь? — в словах Шэнь Цзю была неприкрытая насмешка, но не только. Он и правда почувствовал, как кружится голова, кровь медленно начала вскипать. Ло Бинхэ опустился на колени рядом с Шэнь Цзю, стараясь держать спину, его вело, слабость разливалась по всему телу. И было никак не решить, бороться с навалившейся сонливостью или отдаться блаженному забытью. — Спи, — Шэнь Цзю решил за него, и будто его голос имел силу, Ло Бинхэ больше не смог сопротивляться и с упоением прикрыл глаза, заваливаясь на землю. И Ло Бинхэ не увидел, как что-то темное обняло его и легло сверху, придавливая к земле. Они уже много лет слонялись по однообразным тоскливым пространствам. И что пещеры, что залы, выстроенные из камней, минералов и самоцветов, что руины, оставленные неизвестно кем — все было одно, словно путешествие по миру, сотканному из неясных образов, желаний и смутного ощущения нереальности. Постоянно пахло кровью, кровью Ло Бинхэ и убитых врагов. И то ли он был слишком удачливым, то ли у бедствия непревзойденное чутье, но их смерть не преследовала. Бедствие обвивало его за шею и разгоняло тоску. Бедствие пило его кровь, и кровь приливала ко всем частям тела. Тогда бедствие выгибалось и стонало, и Ло Бинхэ пил его стоны. Иногда им встречались формы жизни отличные от неразумных враждебных тварей, не похожие ни на людей, ни на демонов, ни на существ с поверхности. Они склонялись перед ним и бедствием, хватаясь за их золотые подолы в немой мольбе. И тогда бедствие милостиво внимало их молитвам и даровало желанное освобождение. Ведь как Ло Бинхэ понял, те, кто населял бездну, несли в себе противоречивое желание, покинуть бездну. Но для большинства это было невозможно, потому что бездна запятнала каждого, поселившись внутри. И куда бы запятнанный ни пошел, бездна была с ним навсегда. Даже жрецы, служившие сущностям более высокого порядка, чем самые могущественные смертные, были связаны по рукам и ногам со своими покровителями, и вопреки их поддержке рано или поздно становились или бесплотными тенями, или теряли рассудок, или превращались во что-то неописуемо ужасное. Но Ло Бинхэ явственно чувствовал, что пока он несет на себе печать бедствия, ему ничего не грозит. — Ты долго спишь, нам уже пора, — недовольный, но такой болезненно-приятный знакомый голос вывел Ло Бинхэ из транса. Он заторможено открыл глаза. Они все еще были в той же зале с золотыми кристаллами, Ло Бинхэ лежал головой на коленях Шэнь Цзю, тот что-то тихо бормотал на грани слышимости. — Сколько я проспал? — Ло Бинхэ было тревожно, и ответ казался важным. Может, кристаллы вокруг уже были совсем не те? — Несколько лет? — Шэнь Цзю пожал плечами. — Если выспался, вставай, я тут чуть со скуки не умер. Ло Бинхэ с трудом поднялся, новое одеяние издавало мелодичный перезвон, когда пластины и диски ударялись друг о друга. Но стоило взять на руки Шэнь Цзю, как все зазвенело и забрякало куда сильнее, гулко разносясь эхом по пещере; костяные подвески мерно раскачивались, заглушая сомнения. Они покинули дом золотых кристаллов, вступили в очередной узкий темный коридор и после изнуряющих блужданий оказались в цветущем поле, граничащим с подобием леса. Сверху струился знакомый сине-зеленый свет с водопадом серебряных искр, как будто шел проливной дождь, но без воды, а снизу раскинулась невиданная ранее растительность. На ветвях незнакомых деревьев сидели незнакомые птицы и пели человеческими языками: «Подними голову, посмотри на нас, вы такие забавные, останься здесь, это лучшее место, дай свое тело, мы поделимся мясом, какие красивые у нас перышки, позаботься о нас, покорми, покорми, посмотри на наши яркие перья, покорми, дай крови, оно рядом, чувствуй себя как дома, покорми, у нас изящные косточки…» Ло Бинхэ завороженно смотрел вверх, не в силах отвернуться. Птицы, почувствовав внимание, начали кучнее собираться на ветке, потряхивая переливающимися хвостами. Прилетело еще несколько птах, заливаясь звонкими голосами: «Берегись, берегись, когда расцветает змеиный цветок, воняет мертвечиной, ой как воняет, мерзость мерзостная, посмотри на наши косточки, мы такие умные…» Шэнь Цзю не выдержал, сорвал одну кость с накидки и швырнул в самых разговорчивых. Несколько птиц упали с веток замертво, а оставшиеся щелкнули клювами, захлопали крыльями и начали петь уже на птичьем языке. — Что они тебе растрепали? — прошипел Шэнь Цзю. — Я ничего не слышал, — улыбнулся Ло Бинхэ. — А вы? — Тоже ничего, — прикрыл глаза Шэнь Цзю, делая вид, что поверил. — Сегодня зажарим тех, что лежат на земле. А завтра остальных, подумалось Ло Бинхэ, раз уж Шэнь Цзю они не нравятся. Он собрал добычу, упавшие птицы были увесистыми, как откормленные куропатки, а перья и правда яркие, голубые да изумрудные. За полем, за лесом, среди залежей минералов и кристаллических наростов нашелся чей-то брошенный дом. Внутри из дерева, снаружи из камня, дверь — круглый пустой проем, окна — проемы поменьше, и дурманящие цветы пышным цветом так и вьются вдоль стен. Цветы похожие и на розы, и на пионы, и на лилии сразу, одновременно прорастающие с общих стеблей, стелились и внутри дома. Как будто пристанище принадлежит им. А вместо крыши — сине-зеленое зарево и крошечные мерцающие искры, и все светится и слепит, отражаясь от их золотых облачений. Но внутри были стены, отделяющие несколько помещений друг от друга, просторное деревянное ложе, что-то наподобие каменного стола, и даже какая-то утварь. Ло Бинхэ довольно оглядел дом, стол и кровать, задержался взглядом на хризолитовых и циановых бутонах, и, приобнимая Шэнь Цзю, усадил его так, чтобы ему открывался лучший обзор на бутоны, которые больше напоминали розы. — Пойду, соберу веток, разожжем добрый костер, посмотрю, может, где есть вода неподалеку. Вы чего-нибудь хотите? — Да, дверь за собой закрой. Оба скосили глаза на отсутствующую дверь. — А еще передай главе ордена, что меня завтра не будет на собрании. И если придет Лю Цингэ — глава пика спокойствия и красоты ушел в глубокую медитацию, искать внутренний покой. И найди звереныша, он потерял свой меч, и его надо просветить, что без меча заклинателя одолевает тоска и обнимает несчастье. Кстати и мой меч поищи заодно. — Еще что-нибудь? — Ло Бинхэ еле сдерживался, чтобы не рассмеяться, кто ж знал, что Шэнь Цзю умеет шутить, да еще и с таким серьезным лицом. — Пожалуй, принеси кисть ланхао (1), жемчужную бумагу (2) и натри туши. Пока «сияет луна, и гречихи под ней цветы — словно выпавший снег» (3) я буду занят. По такому случаю еще почисти корону с лунными камнями, не забудь собрать в камни звездный и лунный свет. — Слушаюсь, — Ло Бинхэ вежливо поклонился. — Все ясно? — Да. — Вот и славно, и последнее, подойди-ка сюда. Ло Бинхэ замер около Шэнь Цзю. — Если они, — Шэнь Цзю неопределенно махнул рукой вверх, — будут что-то говорить, ты не слушай, — прозвучало с такой интонацией, чтоб было понятно, кого надо слушать. — Да что они могут знать своими куриными мозгами. Ло Бинхэ понятливо улыбнулся и сел на пол в ногах Шэнь Цзю. — Меня птичьи речи совсем не волнуют, но правда, что я меч свой потерял. И теперь гадаю, не заблудилось ли мое несчастье в метели, не заснуло ли на сонной поляне, а то как не чувствую его на своих плечах. Теплая ладонь легла Ло Бинхэ на шею. — Ты что, из камня? Несчастье вцепилось тебе в горло, повисло на твоих руках, а ты все еще не понял, не заметил? — Просвети меня, Шэнь Цзю, — Ло Бинхэ перехватил чужую ладонь и мазнул по ней губами, — чего я не понял? — Да ничего ты не понял, — руки Шэнь Цзю прошлись по шее Ло Бинхэ, по плечам, скользнули под халаты, задержались на груди, — глупый звереныш, — тихо выдохнул Шэнь Цзю, опаляя теплым дыханием его голую мочку. Ло Бинхэ развязал пояс, распахнул халаты на груди, сжал в руке руку Шэнь Цзю и потерся об нее щекой, мучительно прикрывая глаза. — Покажи мне, чего ты хочешь, откройся мне, и я сделаю для тебя, все что скажешь, — легкие поцелуи Ло Бинхэ огладили запястья Шэнь Цзю. Золотые накидки слетели на деревянное ложе, укрывая его мехом и блеском. Лента в волосах Шэнь Цзю змеей выпуталась из волос, шелковое полотно разметалось в стороны. — Шэнь Цзю, — с болью прошептал Ло Бинхэ, нависая над своим бедствием. — Я Шэнь Цзю, но я не твой учитель, помни об этом, — улыбнулся уголком губ Шэнь Цзю. — Тебя устраивает? — Да, — Ло Бинхэ склонил голову, его волосы занавесили половину лица. — И откуда ты такой взялся, — Шэнь Цзю потрепал его по голове с тихим смешком. — Но можно я задам один вопрос? — кое-что не давало Ло Бинхэ покоя все это время, но он до этого не решался озвучить. — Спрашивай, — за насмешливыми искрами в глазах бедствия в то же время скрывалась и печаль. — Во время падения в бездну я крепко сжимал тебя, но тот, кого я сжимал, был ли это ты? Когда я очнулся, ты был далеко от меня. Что-то произошло между нашим падением и моим пробуждением… — Что ты хочешь услышать? Разве это был ты, кто сжимал меня? Разве там за пределами бездны был ты? Или все-таки кто-то другой? Ведь здесь мы все другие. — Хорошо, я спрошу иначе. Ты сказал, что мой учитель умер. Но когда он умер? — Он умер, попав в бездну. Ты убил его, — улыбнулось бедствие. Ло Бинхэ скатился с Шэнь Цзю и лег на спину рядом с ним, смотря в бесконечную сине-зеленую сумеречную высь. — И я буду с тобой вместо него, — Шэнь Цзю погладил Ло Бинхэ по голове, зачерпнул пальцами густую копну волос. — Не плачь, маленький звереныш, у меня его лицо, его имя. На последних словах с Ло Бинхэ спало оцепенение, и он снова потянулся к Шэнь Цзю, жадно вглядываясь в его лицо. — Так кто же ты? — вырвалось у Ло Бинхэ. — Тот, кому ты поклялся, — Шэнь Цзю запечатал губы Ло Бинхэ пальцами. — Тот, кого ты вскормил своей кровью, — пальцы Шэнь Цзю обвели его губы и скользнули внутрь. — Тот, кому нравится твоя демоническая природа, — Шэнь Цзю надавил подушечками пальцев Ло Бинхэ на язык. — Если тебе нравится боль, я могу причинить тебе боль. Если тебе нравится впитывать ненависть, я могу разделить с тобой ненависть. Все мы здесь порождения бездны, все познали страдания вдоволь и щедро можем ими поделиться. Ло Бинхэ всей кожей принимал каждое слово, и оно стеклом приятно резало его по живому. — Жалеешь о чем-нибудь, звереныш? — Нет. — Не жалей. Если ты оказался здесь, уже поздно жалеть. Ты, он, я, мы одно злосчастное столкновение. Давай же отпразднуем смерть твоего учителя. Заглушая голоса в голове, Ло Бинхэ прильнул губами к губам Шэнь Цзю. Они неумело начали ласкаться и ластиться. Одежды слетели, и темные души предстали друг перед другом. Холодный неземной свет гладил их кожу, а хризолитовые помертвелые лилии звоном колокольчиков разносили стоны, рожденные в печали. На мертвенно-мраморной коже Шэнь Цзю расплывались темные цветы, как расплывается тушь по влажной необработанной квасцами рисовой бумаге. Ло Бинхэ задел языком острые ключицы, прикусил за шею, прошелся по напряженным жемчужинам сосков. От прикосновений к соскам Шэнь Цзю дернулся, но Ло Бинхэ взял его за руки, зацеловывая ладони и оцарапанные шипами роз пальцы. — Все хорошо, мое несчастье, все хорошо, — Ло Бинхэ вкладывал весь бархат, что успел собрать в своей уютной комнате, посвященной Шэнь Цзю. Когда Шэнь Цзю расслабился, и шелковые волосы Ло Бинхэ легли ему на бедра. Ло Бинхэ уткнулся ему в пах, глубоко вдыхая прохладный леденящий душу запах. Шэнь Цзю пах свежими цветами другого мира, пах тлетворными желаниями, пах сбывшейся мечтой и болью. Он пах как отклонение ци, и пах как голоса, запертые в голове Ло Бинхэ. Ресницы Шэнь Цзю дрожали, на лице застыло смятение. Но бездонные глаза выдавали и предвкушение, и интерес, и темную тварь, что одновременно вменяла обвинение и брала на себя вину. — Ты как ночной цветок, открывающийся раз в сто лет, чтобы поделиться своими соками. И я выпью до дна все, что из тебя вытечет. Даже если твои соки — яд, туманящий разум, — мягко струился печальный голос Ло Бинхэ. Ло Бинхэ яростно насаживался ртом на плоть Шэнь Цзю, не отрывая внимательных глаз от его и насмешливого, но и постепенно теряющего себя в удовольствии, взгляда. Исступленный стон вырвался из горла Ло Бинхэ, когда сперма выплеснулась ему на язык. Шэнь Цзю рассмеялся, вдребезги разбивая немолчный гул ветра и уханье зловещих сов иного мира, едва Ло Бинхэ, забывшись, направил его колени к груди, и тот послушно согнул. Ло Бинхэ погладил его по ступням, потерся щекой о лодыжки, огладил острые строптивые колени, прижимаясь к ним лицом. Конечно, он догадывался. Такие уже родные колени, которые так приятно давят на руки, пока они рассекают тени и дикие пустоши бездны. Благодаря Шэнь Цзю Ло Бинхэ постиг любопытную технику, одной рукой он всегда держал Шэнь Цзю, прижимая к груди, пока тот цеплялся за его шею, а другую мог подставить под удар. И кем бы ни был враг, стоило ему напасть, стоило заглотить хоть каплю крови с оцарапанной руки, он попадал под власть Ло Бинхэ, а перед кровью священного демона склоняли головы и боги и люди. Но те редкие разумные создания, что встречались в бездне, бросались целовать золотые подолы верховных жрецов бездны. Ведь те, у кого был разум, разумели, как выглядит сила, не дожидаясь вынесения смертельного приговора. А когда кровь и разум были бессильны, Шэнь Цзю просил опустить его на землю и о чем-то с ними говорил на неизвестном шипящем языке. И глядя на отпечаток оцепенелого безвозвратного ужаса вперемешку с безумием, застывшего на, порой, безликих лицах, даже Ло Бинхэ не хотел знать, о чем они говорили. Но Шэнь Цзю как-то сам рассказал. — Я их проклинаю. Язык проклятия простой, он наполнен неистовством и жгучей горечью, так что доступен для разумения даже самой неразумной твари. Что же ты темнеешь лицом, маленький злодей? Тебя я проклял давно, едва увидел. Тебе бояться нечего. Ло Бинхэ тогда задержал долгий откровенный взгляд на Шэнь Цзю, пока не убедился, что язык проклятия и, правда, простой. Его бедствию даже не надо ничего говорить, только смотреть. — Больно? — распухший член Ло Бинхэ, истекая обильной смазкой, еще одна приятная особенность жидкостей в теле священного демона, вошел только головкой, но Шэнь Цзю зажмурился, царапая плечи Ло Бинхэ. «Больно» — эхом разносили колокольчики-лилий. «Хорошо» — стекало каплями крови по шипам роз. «Сладко» — пахли бархатные пионы, ловя лепестками перламутровые капли. Ло Бинхэ хотел Шэнь Цзю нежно и медленно, но выходило сильно и быстро. Загоняясь, задыхаясь. Пот стекал по их телам. Ло Бинхэ сжимал тонкие запястья, кусал опухшие губы, вылизывал прозрачную кожу. В мертвенном свете все казалось нереальным. Но в то же время настоящим. И здесь в бездне они оба исчезли. И никого не осталось. Только звереныш, несущий в зубах печать собственных несчастий, прекрасный цветок, чьи тысячи лепестков дурманят взгляд и обжигают язык. Шэнь Цзю робко подавался навстречу, вкладывая проклятия в свои стоны, и Ло Бинхэ громко откликался на каждое. И позже, уткнувшись лицом Шэнь Цзю в шею, вжимаясь грудью в спину, с упоением медленно брал его на боку, глубоко входя туда, где уже и так было влажно, скользко и горячо. Стенки ануса тесно сжимали могучий член, с неохотой выпуская его наружу. После того, как они в который раз излились, сперма Шэнь Цзю окропила и меха, и невинно подглядывающие за ними бутоны, а Ло Бинхэ любовно огладил живот Шэнь Цзю, где глубоко внутри плескалось его семя. — Ты моя болезнь, — Ло Бинхэ поцеловал Шэнь Цзю в глаза. — Ты мой недуг, — в губы. — Мое злоключение… Но Шэнь Цзю не дал поцеловать себя куда-то ниже губ, а вместо того чтобы подставляться, схватил Ло Бинхэ за горло и впился зубами ему в шею. — Будет тебе и болезнь и злоключение, — напившись крови, припечатал Шэнь Цзю. Ло Бинхэ, поддавшись искушению и выработанной привычке, прижался ладонями к спине Шэнь Цзю. Тот так дрожал, когда насыщался, будто ему очень приятно. Казалось, его удовольствие, разливающееся по телу, можно осязать руками. Теперь почувствовав, как Шэнь Цзю содрогается во время оргазма, Ло Бинхэ узнал, что еда и секс давали Шэнь Цзю разные оттенки эйфории. Так умопомрачительно прекрасно пробовать бедствие на вкус. Так сладостно донести останки столь небезразличного ему существа до вершины своей башни. Но что если скинуть их вниз и разбиться рядом? Нет. Теперь Ло Бинхэ хотелось закутаться в бархат волос, накрываясь черным бархатом, прижимая к себе дорогое.

***

(1) Ланхао или «волчья» жесткая кисть. «Жесткие кисти часто называют «волчьими», однако для таких кистей могут также использовать мех хорька, медведя и лисы. Название «жёсткие» тоже условно, оно используется, чтобы противопоставить эти кисти мягким кистям из козьей шерсти. На самом деле, их главное достоинство не жёсткость, а гибкость и упругость, а также тонкий кончик, в который собирается хорошо подготовленный ворс». http://www.bluefenix.ru/category-291/category-295/category-308.html (2) Серебряная «жемчужная» бумага используется для создания картин в стиле гунби. Относится к бумаге шусюань («обработанная» бумага), то есть обычно выдерживается в квасцах, и после обработки на её поверхности остаются блестящие частички. На этой бумаге тушь и краски не расплываются. Стиль гунби переводится как «тщательная кисть» или «прилежная кисть». Отличается проработанными деталями. Цветы частый сюжет для гунби. (3) Шэнь Цзю цитирует стихи китайского поэта Бо Цзюй-и (772-846гг.) «В деревне ночью»: Под инеем ночью мерцает трава, цикады кричат и кричат. На юг от деревни, на север — нигде прохожих не видно людей. Один выхожу за ворота свои, гляжу на луга и поля. Сияет луна, и гречихи под ней цветы — словно выпавший снег. Саундтрек Heilung — Marduk Heilung — Afhomon Ordo Rosarius Equilibrio — Ménage à Trois There Is Nothing To Regret