Mirrored

Хуа Чэн Золотистый закатный свет с трудом пробивается сквозь запыленные окна, устремлённые ввысь. Покрытые разросшимися плющем стены отдают жар, как исходящее паром блюдо под стеклянной крышкой – помещение напоминает смесь оранжереи и заброшенного бассейна. Хуа Чэну кажется на миг, что у этой трясины, ограниченной в рамки плесневелой плиткой, нет дна. Вспышка камеры. Босые ноги ступают по белой скатерти, обходя блюда с фруктами и выпечкой. Растрёпанные кукольные волосы неестественно блестят, небрежно натянутые на голую болванку. Глаз у манекенов, рассаженных по правую и левую сторону, нет за ненадобностью, зато открытые рты скалятся белозубыми улыбками. Гнилая болотная вода пачкает отвороты брюк, расцветая плесенью на полуразложившейся ткани вечерних нарядов. Пластиковые гости жаждут отведать сырого мяса. Вспышка. Бледные руки тянутся через длинный стол. Черные когти-стилеты касаются одной – вверх по застывшим пальцам бежит золотая тропа, превращая манекен в драгоценную статую. Хуа Чэн и не рассчитывал на подобную удачу. Тусклого света от далёкого стеклянного купола как раз достает, чтобы камера уловила блеск украшенных пайетками рукавов. Хэ Сюань вдруг замечает, насколько близко подобрались к нему темные волны. Босая нога задевает блюдо с жареным гусем, колени подгибаются, не способные больше удерживать равновесие. Тело, украшенное без меры золотом, приземляется на четвереньки. Ладони хватаются за край стола, касаясь грязной воды, и Хэ Сюань отшатывается в сторону. Позолоченные руки манекена ловят его в объятия, утягивая под воду. Искусственные волосы дамы в вечернем платье похожи на водоросли, жёсткие пальцы давят на плечи. Хэ Сюань задыхается, стараясь схватиться хоть за что-то – ему кажется, что он попадает по теплым губам. «Мин-сюн, успокойся, мама рядом. Сделай вдох» — слышится шелестящий от нехватки кислорода шепот. У Хуа Чэна мороз пробегает по спине от этого голоса. Он скидывает камеру, оставляя на набитом техникой рюкзаке, и прыгает в бассейн. Запах гнилых водорослей бьёт в нос, тошнота подкатывает к горлу. Тело в его руках сопротивляется, барахтаясь на поверхности – золотые украшения тянут вниз, словно камни. Манекены, раскиданные в процессе борьбы, расплываются в стороны, как раздутые утопленники. Говорить что-то, когда чужие пальцы отчаянно цепляются за шею, бесполезно. Лучшее, что можно сделать — самому успокоиться. Они в бассейне. Здесь неглубоко, и рядом стол. Никто не утонет. Хватает нескольких мощных гребков в нужную сторону, и удается вытащить Хэ Сюаня на обмелевшую часть. Черная блузка облепляет грудь – которая, слава богам, дышит, пусть и слишком часто. Густой макияж потек, зато украшения с виду все на месте. Только ноги названного «морского царя» не держат, приходится помочь ему сесть. Они оба все ещё наполовину в воде. — Ты сейчас похож на Русалочку, — понимая, что смех – это нервная реакция, Хуа Чэн садится рядом, обнимая чужие, дрожащие от холода плечи. — Иди к черту, — выдают посиневшие от воды губы. — Спасибо, – добавляет Хэ Сюань уже твёрже. Можно было спросить: «Что ты там увидел?», но Хуа Чэн прекрасно знает ответ на свой вопрос. Манекен в вечернем платье проплывает так близко, что хочется оттолкнуть его рукой. Растрёпанная женщина с пустым лицом утопленницы ласково улыбается Хэ Сюаню.

****

Яркие лучи утреннего солнца пробиваются сквозь мутное зеленоватое стекло. Обе двери в оранжерею открыты, иначе через пару часов, ближе к полудню, здесь станет душно, как в террариуме. Хуа Чэн лежит на вышитом темном покрывале, скорее напоминающем гобелен, устроив подбородок на сложенных ладонях. С его ракурса видно только обтянутое черным шелком бедро. Хэ Сюань неподвижно сидит на бортике пустого бассейна, не опасаясь испачкать ткань зелёными разводами. Его контрастная фигура, словно сошедшая с обложки концептуального журнала, собирает мрак из самых темных уголков помещения. Траурный призрак под черным зонтом, не принадлежащий этому миру – снова в этом проклятом месте, в котором едва не утонул. Хуа Чэну хочется встряхнуть его. «Ты, черт возьми, с ума сошел?» Вместо того он нарочито небрежно спрашивает другое: — Почему ты захотел устроить пикник именно здесь? — чтобы уловить реакцию, приходится переменить позу. Но выражение лица толком не разглядеть в тени широкого черного зонта. — Мой отец проплывал по десять кругов каждое утро, он был отличным пловцом. В отличие от меня, — от спокойного ответа Хэ Сюаня веет могильным холодом. Солнечные блики играют на обнажившимся дне, словно лёгкая рябь на поверхности моря в ясный день. — Ты ни в чем не виноват, — искренние слова вырываются против воли. Хуа Чэн понимает, что сказал лишнее, когда ощущает, как властная рука в митенке ловит его за подбородок. — Правда? Однажды у отца выдались три свободных дня, и мы отправились на морскую экскурсию. Угадаешь, что было дальше? — тяжёлый золотой перстень на указательном пальце Хэ Сюаня мягко касается внутренней стороной щеки, не настаивая на ответе. Острый черный коготь чертит линию на скуле без нажима, почти нежно. Угадывать здесь нечего. Можно сразу переходить к части «Десять лет спустя». Разбитая посуда в столовой и заляпанная черным воском скатерть. «Что ты, я ждал тебя весь вечер», сказанное будто бы в шутку. Плотная одежда, душным погребальным саваном сковавшая шаг. Вызывающе босые ступни. Соленая вода, которой Хэ Сюань захлёбывается. Все те разрывающие сердце вещи, которые вспоминаются сразу, и кое-что еще. Невысказанный вопрос – точно так же, как и тогда, повисший в воздухе. Хуа Чэн благодарен за то, что ему не приходится на него отвечать. — Ты можешь мне погадать? — первое, что приходит в голову под пытливым взглядом. Острые когти возмущенно отталкивают подбородок. Как будто Хуа Чэн сам лез ласкаться к этой тяжелой, увешанной украшениями руке. — На любовь? Может, тебе ещё приворот сделать? — Хэ Сюань подбирает под себя ноги, отворачиваясь от бассейна. В голосе слышится презрение, но он любит и умеет гадать на картах. Очередь из клиентов подтверждает его талант предсказателя, или что вероятнее – чудовищную убедительность. — Просто на будущее. Приворот мне не требуется. Я пока не потерял надежды справиться сам, — Хуа Чэн, ни капли не стесняясь, с вызывающей усмешкой потирает розовую линию, прочерченную чужим ногтем, и смотрит в глаза, ожидая реакции. Они не в том возрасте, чтобы краснеть от каждого слова. Но игра, которая все ближе подходит к острой грани, где намеки уже не списать на дружеские подначки, развлекает обоих. Хуа Чэн улыбается, сверкая глазами, прекрасно зная, что в этот раз победа за ним. — Вставай. Ты несешь покрывало и корзину для пикника. Примерно два часа до сеанса у меня есть. И ничего в кабинете не трогай! Я после прошлого раза сортировал колоды, не очень смешная шутка с твоей стороны, — себя сбором вещей Хэ Сюань не утруждает. Черный зонт так и остаётся лежать у самого бортика пропахшего тиной пустого бассейна.

****

Маленькая квадратная коробочка из ювелирного магазина, неуместная на круглом столике для гаданий, сразу же привлекает внимание. Свою коллекцию украшений Хэ Сюань хранит под замком – вряд ли он мог забыть в приемной что-то ценное. Дав волю своему любопытству и другому, менее приятному чувству, Хуа Чэн интересуется: — Что у тебя лежит на столе? – его не волнуют драгоценности, но мысль, что кто-то мог сделать романтический подарок Хэ Сюаню, не отпускает. Почему, черт возьми, эта вещь на виду? Неужели показательная месть за сказанное по телефону? Се Лянь не его парень, и судя по последним новостям, уже не будет. В лучшем случае, стоит ждать открытки из Америки с приглашением на свадьбу. Хуа Чэн усмехается про себя: не он один чересчур сблизился с лучшим другом. В ответ на вопрос Хэ Сюань, который поправлял контур карандашом, стоя у зеркала во весь рост, оборачивается, чтобы разглядеть, о чем речь. Зачем красить губы золотой помадой на черной подложке в десять утра, лучше не спрашивать. — Ах, это... Клиент подарил, мне не нужно. Открой, — отвернувшись к зеркалу, будто реакция его не интересует, Хэ Сюань откладывает косметику и берется за расчёску. Длинный высокий хвост, как шелковая плеть, спускается ниже талии. В распущенным виде его волосы закрывают собой всю спину до бедер, и забыть эту картину, увиденную однажды, невозможно. Однако комплименты лучше оставить при себе – не перед каждым, кто красиво выглядит и носит дорогую одежду, стоит лебезить. Есть вероятность под декоративным фасадом обнаружить зубастую тварь. Внутри коробки лежит узкий мужской браслет-цепочка. Вещь лаконичная, и зная вкусы Хэ Сюаня – недешевая. Хуа Чэн про себя отмечает, что украшение в его стиле, белое золото неплохо сочетается с серебром. На тонкой пластинке выбита бабочка, что вызывает улыбку – рисунок напоминает его художественную подпись и лого фирмы. Вопрос, готовый сорваться с губ, прерывают слова, сказанные безучастным тоном: — Нравится? У меня такой уже есть. Забирай себе, если хочешь, — Хэ Сюань величественно притягивает руку, на которой среди других браслетов выделяется один похожий. В ровном голосе отсутствуют эмоции. Нет сомнения, что если от подарка откажутся, вещь отправится обратно в магазин. Почему он не отправился туда сразу, и почему на браслете Хэ Сюаня выбит другой, парный к бабочке рисунок, спрашивать бесполезно. — Мне нравится. Поможешь застегнуть? — Хуа Чэн протягивает левую руку, заглядывая с интересом в глаза, которые не меняют своего обычного, арктически спокойного выражения. Избавленный от бирки браслет смыкается на запястье. Это конечно, не обмен кольцами, но они с Хэ Сюанем друг друга прекрасно поняли. Внешне ничего не меняется. Все то же солнечное утро упрямо пробивается золотистыми лучами сквозь плотные занавески. Статная фигура, закутанная в слои черной ткани, все так же равнодушно неподвижна. Знакомое до последней чёрточки узкое лицо не отражает ни намека на иронию. Хэ Сюань под прожигающим взглядом неторопливо стягивает митенки одну за другой. Затем та же участь постигает тяжёлые золотые перстни – все украшения, кроме одного-единственного браслета на руке. Температура в приемной резко повышается. Нетрудно догадаться, для какого занятия наедине требуется снять кольца и перчатки. Логичный вопрос «А с когтями ты что делать собрался?» удается оставить при себе. Хуа Чэн колеблется, пробегая взглядом снизу вверх: от узких ступней в кожаных мокасинах до рук, непривычно избавленных от всего лишнего. Секундное замешательство не получается скрыть. Когда ему хватает решимости взглянуть прямо в лицо, в наказание приходится поймать тонкую усмешку на чужих губах. «Что бы сейчас не происходило, Хэ Сюань это планировал» — короткая мысль обдает жаром. Второго приглашения Хуа Чэну не требуется. Если ему зарядят пощечину за наглость, ничего страшного, позже извинится. В комнате для гаданий, не предназначенной для подобного рода развлечений, маловато прочных поверхностей, способных выдержать двоих. Не то, чтобы подобная мелочь могла кого-то остановить. Хэ Сюань медлит с действиями и ни слова не говорит, но в его обычно тусклых глазах постепенно разгорается интерес. Хуа Чэн слишком хорошо помнит, какого это – прижимать обманчиво холодное тело к столу. Здесь столик тоже имеется. Надеясь, что дряхлый раритет, выписанный издалека, не развалится под весом двоих взрослых парней, Хуа Чэн без особых усилий повторяет то, что сделал в столовой. Пощечину не получает, но прижаться ближе ему не дают. Ноги в шелковых укороченных брюках широко расставлены, от фигуры, сидящей на столе, веет властью. Взгляд Хуа Чэна задерживается на ступнях, не рискуя подняться выше. Поза Хэ Сюаня будто вынуждает его опуститься на колени. А затем взять в рот. Мокасин, обутый на босу ногу, слетает на пол. Обувь, расчётливо подобранная так, чтобы при необходимости легко стряхнуть, отлетает далеко в сторону. Кажется, дальше, чем рассчитывал Хэ Сюань, но это уже не играет никакой роли. Не теряясь, он быстро избавляется и от второй пары. — Подними, — приказ звучит выверенно холодно. Пальцы жёстко и нервно собирают складками край парчовой скатерти. Хэ Сюань прекрасно знает, как выглядит со стороны. Невидимая морская зыбь почти касается обнаженных ступней. Хуа Чэн смотрит вопросительно и жадно, не спеша подбирать мокасин. «Это намек?» — спрашивают его глаза. Вслух он не говорит ничего, подталкиваемый к ответной провокации, словно бесом. Спина Хэ Сюаня, обтянутая черной блузой, отражается в зеркале позади стола. Точно такое же висит за спиной Хуа Чэна. Если он трахнет его прямо здесь, как раз откроется вид со всех ракурсов. — Я что должен сделать, обуть тебя? — вопрос специально звучит, как издёвка. В эту игру прекрасно можно играть вдвоем. Так кажется, пока узкая ступня не касается носком ширинки. — Подними обувь, я сказал, — голос звучит ровно и уверенно, словно приказывает собаке. Ладонь притягивает к себе за волосы. Плавно, неспеша. Непроницаемые глаза заглядывают в лицо с насмешливым поощрением. Хэ Сюань никуда не торопится, бесцеремонно поглаживая снизу ногой. На недостаток реакции или излишнюю скромность жаловаться не приходится. Внизу уже явно стало тесновато. «Да расстегни ты уже ебаные джинсы!» — мелькает краткая мысль, но вслух ничего подобного Хуа Чэн не произносит. Намеренно игнорируя ступню, которая свободно двигается ниже пояса, он всё-таки подбирает один мокасин – тот, что лежит ближе. Ощущения, конечно... Однако выдержки хватает, чтобы твердо взглянуть в глаза Хэ Сюаня. — Я тебе что, лакей? Туфли целовать не собираюсь, — едва удается удержать вздох сквозь зубы, когда носок сильнее нажимает на ширинку. «Ну что за хуйня?» Хуа Чэн зашвыривает мокасин куда подальше. Затем ловит руками ступню и засасывает кожу на лодыжке. — Ты подобного хотел? Чего-то такого? — язык коротко чертит по подошве, оставляя влажную дорожку, губы жадно затягивают в рот большой палец. Судя по реакции, да, такого. Дыхание Хэ Сюань контролирует, а вот тело - нет. Холодная ступня дрожит под поцелуями, пальцы рефлекторно поджимаются, вызывая желание проверить, в каких местах он такой же чувствительный. Плотная одежда целомудренно запахнута, но спина выгибается так, что касается холодной стеклянной поверхности позади. А ведь они только начали. «Что случится, если опустить голову между этих сжатых бедер, и попробовать его там, внизу?» Хуа Чэн надеется, что из зеркала в самый ответственный момент не появятся утонувшие родители Хэ Сюаня с вопросом, что он тут делает. Собирается взять в рот, очевидно. По ощущением кажется, что его уже в него ебут – забрать пальцы глубже физически невозможно. Губы растянуты до предела, слюна стекает из уголка, как у большой собаки. Приходится придерживать свод, чтобы ступня не повредила что-то внутри. При всем изяществе, это все ещё мужская нога соответствующего размера. Если забыть об осторожности, после того, как они здесь закончат, губы распухнут так, будто он принимал в горло, а не слегка пососал пальцы. Вторая такая же уверенная ступня останавливается в районе ширинки. Чтобы помочь ей, Хуа Чэн расстёгивает молнию. Не удержавшись, сжимает пальцами у основания свой изнывающий член. «Я ему сейчас все брюки заляпаю. Этот черный педикюр с ума сводит». Не давая продолжить, его тут же настойчиво прижимают подошвой. Не больно, но на грани. — Я разве разрешал тебе себя касаться? Убери руки, — низкий холодный тон дает понять, что за неповиновение последует наказание. В ответ ладонь Хуа Чэна спокойно ловит ступню, удерживая ее на месте, а второй рукой вытирает уголок губ. Если Хэ Сюань думает, что они здесь в дрессировку собак играют, то сильно ошибается. Пальцы стальной хваткой смыкаются на лодыжках, подтягивая тело ближе к себе. Черные длинные ногти пытаются ухватиться за край скатерти, но Хуа Чэн без всяких усилий вклинивается между ног. Губы выдают негромкое: — Ещё один подобный приказ, и я разложу тебя прямо здесь, — не приходится сомневаться, что так и будет. Хуа Чэн ясно даёт понять, что положение, где он как животное, прижимается сверху, для него самое естественное. Хэ Сюаню следует запомнить, что не имея в руках поводка, дразнить зверя не стоит. Если он конечно, не мечтает проверить на прочность антикварный стол прямо сейчас. Близость не дает ошибиться. Сквозь все слои ткани чувствуется нехилый стояк. — Нет, дорогой, ты будешь слушаться. Мы оба знаем, что тебе нужна твердая рука. Я прав? — тонкие губы, отливающие металлом в утреннем свете, шепчут эти слова доверительно низко. Рука с длинными ногтями опускается ниже, безошибочно нащупывая член. Пока это лишь ласковое предупреждение. Хэ Сюань, не давая прийти в себя, наклоняется ещё ближе, к самой шее, расцвечивая кожу жалящими поцелуями. Все, чего касаются эти губы, обречено обратиться в золото. В ответ Хуа Чэн молча и сильно толкается в чужой кулак. Как он и ожидал, несмотря на хозяйские замашки, дрочить эта тяжелая рука умеет прекрасно. Ветхий столик ходит ходуном от слишком быстрых движений. На всю комнату раздаются характерные влажные звуки. С искушением задрать длинные ноги и на деле показать, кто в чем твердом нуждается, трудно справиться. Вместо этого Хуа Чэн, как хорошо воспитанный молодой человек, подхватывает Хэ Сюаня за талию и несёт в сторону спальни. С удовольствием отмечая, что его торс оплетают ногами, будто так и было задумано. — Где у тебя смазка? Презервативы с собой, — Хуа Чэн спрашивает негромко, сдерживая эмоции. Да, стоит признать – они оба готовились. — В комоде. Возьми там кое-что ещё из верхнего ящика. Ты увидишь, — голос Хэ Сюаня звучит повелительно твердо. «Будь послушной собакой, выполняй приказы, и в конце получишь награду». Ага, блядь, сейчас. От приемной до спальни два шага. Хуа Чэн сбрасывает тело на постель. Что там по плану? Томный предсказуемый секс? В верхнем ящике находится смазка и небольшая, размером с ладонь, игрушка. Огромное зеркало на потолке даёт широкий обзор. Вывод сделать нетрудно. Ему нравится смотреть на себя в процессе. Хуа Чэн молча сжимает зубы. Швыряет то, что вытащил из комода, на прикроватную тумбу так небрежно, что тюбик слетает на пол. — О, ты себя очень любишь. Я тебе вид спиной не загораживаю? — до того, как звучит ответ, Хуа Чэн расстёгивает и стаскивает чужие брюки, и ему это позволяют. Неприкрытый стояк отражается в зеркале. Подобные мелочи не смущают, но дыхание сбивается у обоих. Рука Хэ Сюаня опускается ниже. Костяшки пальцев жёстко проходятся там, где он запретил касаться. Хуа Чэн, ощущая движение внизу, стискивает зубы, чтобы на него не наброситься. — Ты будешь лежать и просто смотреть, все понял? — твердые пальцы с острыми когтями обхватывают член, сжимая чуть сильнее, чем в приемной. — Скажи это вслух. — А тебе нравится все контролировать? — Хуа Чэн приподнимается на локтях, заглядывая в лицо. Говорит низко, интимно и безумно. — Я все равно тебя трахну. И ты этого хочешь. Лицо Хэ Сюаня резко холодеет. Глаза, и без того бездонные, становятся похожи на черную болотную трясину. — Я сказал. Что ты будешь. Только смотреть, — тяжелая, по ощущению словно пудовая ладонь не стесняясь, надрачивает член так, что Хуа Чэн взвыть готов. Ледяной взгляд, властный голос и грубые движения пальцев не вяжутся друг с другом. «Да сейчас я буду только смотреть! Скажи спасибо, что одежда цела». Поза неудобная – приходится остановить руку, которая, черт возьми, не одни только карты держать умеет. «Хэ Сюань, блядь, ты сам напросился» — Хуа Чэн уверенно толкает его на постель, наваливаясь сверху. — Лежи и получай удовольствие, — губы затягивают нежную внутреннюю сторону бедра, оставляя следы на тонкой коже. Явно болезненные, но Хэ Сюань выгибается навстречу, глотая воздух. «Твою мать, лежи спокойно, или я тебя сожру!» — ничего такого Хуа Чэн вслух не говорит, но сейчас он похож на зверя. Темная голова зарывается между бедер, жадно вдыхая запах плоти. «Ты конечно, не девочка, но кажется, можешь неплохо сжиматься на языке. Давай, блядь, проверим». Но проверить ему ничего не дают. Меткий пинок скидывает его с постели. Хэ Сюань резко садится, растрёпанный, горящий ледяным огнем ярости и возбуждения. Бесцеремонно хватает Хуа Чэна за волосы, подтаскивая к краю постели, с которой только что столкнул. Пальцы сжимают у корней так, что на глазах рефлекторно выступают слезы. — Я тебя на цепь посадить должен, как ебливого кобеля? Голова неудобно запрокинута. Шею, покрытую черно-золотыми следами помады ломит, а в горле отчаянно пересохло. Но Хуа Чэн все равно смеётся, демонстрируя подаренный браслет. — Так ты уже, — вторая ладонь нащупывает смазку, которая так удачно валяется на полу. Сейчас он похож на большого пса, которого строгий хозяин не пускает на кровать. — Я не против. Чего конкретно он «не против», не уточняется. Но зрачки Хэ Сюаня хищно расширяются. Он выцарапывает смазку из протянутой руки, и с трудом, но возвращается к своему первоначальному сценарию. Хуа Чэн так и остаётся сидеть на полу у края постели, с насмешкой глядя, как прозрачный гель выдавливается на бархатистую головку, покрытую темной искусственной кожей. Удивительно, что не золотой. — Маленькая штучка, у меня побольше. Нравится, когда перед тобой на коленях стоят? — в голосе звучит смех и что-то ещё, что Хуа Чэн даже не старается скрыть, наблюдая, как игрушка с трудом раздвигает мышцы и проникает внутрь. «Занимаешься этим точно не в первый раз, а все ещё узкий, как девчонка». В ответ Хэ Сюань отпихивает его ногой. Кто-то здесь явно на своих ошибках не учится – ступня моментально попадает в захват. Хуа Чэн из положения снизу проходится языком по лодыжке, затем слегка прикусывает пальцы острыми зубами. Под тяжёлым взглядом он меняет положение, становясь на четвереньки. — Если хочешь, чтобы я тебе хорошенько отлизал, так и скажи. — Ах ты блядь... Ну соси, — властная рука на этот раз ощутимо дрожит, зарываясь в волосы. Подтянуть к себе — одно движение. Бедра Хэ Сюаня раскрываются, а взгляд устремляется в потолок, на зеркало. От этого порыва хочется рассмеяться. «Я так и знал, что ты на себя не налюбуешься», но рот затыкает член. Размерами Хэ Сюань ни в каком месте не обделён. И куда только подевались изысканные манеры? Засаживает сразу в горло. Хуа Чэн думает о том, что он бы трахнул его, одетого только в золото, на этих шелковых черных простынях. Рука, уже никем не сдержанная, скользит вниз. Прекрасный, должно быть, вид в зеркале. Он стоит у постели на четвереньках, а Хэ Сюань, этот названный колдун, трахает себя игрушкой, не стесняясь загонять член ему в глотку. Хуа Чэн бы давно уже его выебал за такие фокусы, но с близкими друзьями другая тема. Хочется побыть немного джентльменом, потакая фантазии. Рука все чаще двигается на члене. На вкус Хэ Сюань как соленая морская вода.

****

Темные занавески раздвинуты, позволяя полуденным лучам осветить отделанную в мрачных тонах приемную. Золотые рыбки мирно плавают в аквариуме у стены, а из центра комнаты убрано все лишнее. Кажется, два часа времени до сеанса истекли, но уточнять нет смысла. Хэ Сюань ничего не говорит, значит, все в порядке. Круглый столик отставлен в сторону. Они сидят на пушистом мягком коврике между двух зеркал, образующих бесконечный коридор. Рука в золотых перстнях привычно тасует карты. — Полный расклад я тебе делать не буду. Вытяни одну карту, а вторую вытяну я, — Хэ Сюань, как никогда спокойный и уравновешенный, протягивает колоду, раскрытую веером. Хуа Чэн только сейчас вспоминает, что сам просил ему погадать. Он не особенно верит в эту чушь, получая больше удовольствия от наблюдения за умелыми действиями Хэ Сюаня. Карту себе выбирает небрежно. Переворачивает, с любопытством разглядывая рисунок, будто что-то в этом понимает. На ней нарисованы Адам и Ева в цепях и какой-то демон с рогами на троне. — Перевернутый Дьявол, — голос Хэ Сюаня звучит ровно и авторитетно. — Одержимость. Тебе подходит, — его рука неосознанно потирает лодыжку, которую будто собака зубами терзала. — Теперь моя очередь. Карта, которую вытаскивает Хэ Сюань, выглядит странно. На ней изображен человек, который висит на одной ноге. Кажется, он добровольно выбрал свое неудобное положение. Хочется спросить, что это значит, но с обычно уверенного и спокойного лица напротив сбегают все краски. Глаза Хэ Сюаня вглядываются в картинку, будто стараясь рассмотреть что-то, недоступное простым людям. Пауза затягивается. В комнате, ярко освещенной летним солнцем, разом становится темнее. Украшенная золотом рука, наконец, возвращает карту обратно в колоду. Хэ Сюань тщательно тасует ее, затем убирает в бархатный черный мешочек, украшенный вышитой пентаграммой. И только потом спрашивает: — Как ты думаешь, они вернутся?