La fleur

the departure (slowed & reverb)

      Чимин медленно снимает свою мантию, сворачивая и складывая её на табурет столь бережно. Он стоит за небольшим ограждением с натянутой на него тканью, раздеваясь. Юнги просил стать его натурщиком, и юноша согласился. Но внутри появляется такое непривычное ощущение — стыд, невероятное смущение, от которого кажется, что можно умереть. Светловолосый уже чувствует, как начинают полыхать его щёки лишь от одной мысли о том, что ему нужно позировать совсем обнажённым. Дрожащие пальчики медленно распахивают рубашку, разводя края хлопкового одеяния в разные стороны и оголяя нежную кожу. По спине проходится лёгкий холодок, окутывающий всё тело и неожиданно переходящий в кончики пальцев на ногах. Чимин, вытащив из рукавов свои руки, сворачивает и свою одежку вдвое и кладёт поверх мантии. Его туловище уже полностью нагое, по впалому животу и рукам пробегают мурашки от томящего ожидания. Парень смущённо закусывает губы, думая о предстоящем. Он невесомо проводит пальчиками по своему запястью, сдерживая улыбку, потому что по телу расплывается чувство чего-то непривычного, а оно всегда его так восхищало. Юноша прислушивается к своим ощущениям: он не боится того, что будет. Стыдится по причине своей излишней скромности, но ему совсем не страшно. Будущий натурщик знает, что скульптор уже любит его тело вслепую. Это льстит, но от сей лести становится сладостно. То чувство негой окутывает каждую часть его юного тела. Чимин тянется к пуговице штанов, медленно снимая и их, и его ноги сковывает от волнения. Щёки горят лишь сильнее, а смущенную улыбку уже не утаить. Оставшись совсем обнажённым, Чимин опускает голову. Он берёт себя за руку, пальцами окольцовывая правое запястье. Сердце бьётся столь быстро, его накрывает невероятный стыд. Юнги попросил его появиться в мастерской, когда он будет готов, и юноша блаженно выдыхает, выходя из-за ширмы. Не поднимая головы, Чимин медленно шагает к скульптору. Чутье подсказывает ему дорогу. — Чимин, — слышится совсем тихое, — посмотрите на меня. Пак медленно поднимает глаза, закусывая нижнюю губу. Его щеки выглядят слишком алыми, словно спелые наливные яблоки. Юнги, восхищённо рассматривающий его сверху вниз, забывает, как дышать. Он взглядом задерживается на частях тела, запоминая каждый изгиб и деталь. У Чимина невероятная фигура: неширокие плечи и красивые руки, оплетённые синими венами под светлой жемчужной кожей; тонкие и хрупкие запястья, которые легко обхватить пальцами, настолько неземные, что кажется, они сломаются даже от лёгкого прикосновения; осиная талия выглядит так, словно у девушки в корсете; длинные и стройные ноги с округлыми коленями и аккуратными, слегка выпирающими икрами, заставляют обратить на себя всё внимание. Юноша выглядит смущённым, отчего похож на совсем ещё невинного ребёнка. Мин мягко ему улыбается, ощущая невероятное восхищение. Каждая черта его натурщика совершенна. Словно сам Господь послал на Землю ангела, идеального по существу своему. Иначе объяснить это невозможно, ведь не бывает так, чтобы человек был настолько прекрасным. — Вы смотрите на меня так, словно от меня зависит Ваша судьба, — произносит Чимин, а взгляд его немного непонимающий. Юнги завороженно любуется своей музой, ничего не отвечая в ответ. — Я готов покоряться Вам каждую прожитую мною секунду, — Мин стоит на месте, словно зачарованный. Натурщик смотрит ему за спину, на мрамор, напоминая, зачем они здесь. Молодой мужчина не сводит с него глаз, но позже всё же отходит к инструментам, беря их в руки и относя на стол, к будущей скульптуре. — Вы прекрасны, моя муза, — произносит Юнги. — А Вы продолжаете меня смущать, — Пак снова опускает взгляд, не зная, куда деть свои руки. — Потому что Вы заслуживаете это слышать. Чимин улыбается, а после выдыхает. У него кружится голова от волнения и смущения. И кажется, это не остановить. Юнги просит встать в самую привычную для юноши позу. Натурщик приподнимает подбородок, смотря перед собой. Его светлые волосы кремового оттенка красиво ложатся ему на глаза. Мин берёт в руки молот и скарпель, а после подносит их ко хрупкому мрамору. Чимин почти не дышит, стараясь совсем не шевелиться. Юнги переводит на него свой сосредоточенный взгляд, Пак замечает у него морщинку меж бровей, думая про себя о том, что она скульптору очень идёт. Увлеченный работой, Мин смотрит то на натурщика, то на скульптуру, ударяя молотком по железному скарпелю и медленно превращая камень в искусство. Мрамор — в совершенство. Белоснежный материал поддаётся умелым талантливым рукам, и вот черты становится всё проще разглядеть. Юнги надавливает на угольные отметины, желая сделать на их месте углубления. Медленно голова начинает виднеться, а рядом — тонкая шея. Молодой мужчина отрывается от мрамора, смотря на Чимина и на его острые, но в то же время нежные ключицы. Ямочки на них напоминают сосуды для красного вина, и сознание сразу же представляет терпко-сладкий вкус на кончике языка. Юноша, стоящий чуть поодаль, дышит медленно, его грудь вздымается едва, и Юнги понимает, как сильно тот волнуется. Натурщик смотрит на себя в далёком зеркале: там он видит своё тело полностью и осознаёт, какой же он на самом деле, и как несправедливо назван чьей-то музой. От сиих мыслей радость исчезает и словно покрывается туманом. С каждой минутой отражение кажется неправильным и неказистым. Не тем, каким оно должно быть. И в каждом жесте и изгибе находится всё больше несовершенства. Юноша закусывает губы, потому как сам воздух душит его, слёзы же вот-вот норовят политься из глаз. Ещё не так давно казалось, что всё закончено, однако, увидев себя обнажённым, он осознаёт то, что старые страхи беспощадно настигли его вновь. — Вас что-то потревожило, — вдруг произносит скульптор, немного хмурясь, — что-то не так. — Мне боязно, — шепчет Чимин, — ведь моё тело безобразно. Мин поднимает взгляд, ловя усталые глаза перед собой. Его сердце чуть замирает при мысли о том, что юноша действительно боится. Неправильно, он не допустит его слёз. — Ваше тело — лучшее, что мне довелось увидеть, — произносит скульптор так ласково и правдиво, — я неустанно буду это повторять. — Вы так талантливы, но почему именно мне досталась честь стать Вашей первой натурой? — хмурится светловолосый. — Всё просто, — Юнги избавляется от инструментов, смотря всё с тем же самым обожанием, — Вы — совершенство. Чимин прикрывает свои очи. Не верит сиим словам, потому как знает горькую правду. Сладкая лесть молодого скульптора несомненно вознесла его на самый верх, однако же осознание позволило вдребезги разбиться. Юноша почти не дышит, позволяя шумным волнам накрыть себя с головой. Он стоит так несколько мгновений, пока не ощущает тепло совсем рядом. Ненавязчивое, лёгкое, невесомое. Натурщик открывает глаза, а после опускает медленный взгляд на свою руку. Там, рядом с ней, другая тёплая ладонь. Юнги касается его её тыльной стороной. Юноша молчит, а после ощущает пальцы, обхватывающие его собственные. Мин берёт за руку, кладя свою ладонь под низ и приподнимая их обе так, словно на танец приглашая. — Позвольте я покажу вам и докажу то, что мои слова — чистая правда, — молодой мужчина смотрит с неприкрытым трепетом. Его глаза столь теплы, Чимин же размыкает уста, чтобы ответить, однако не может молвить ни слова. Юноша не моргает, но увлечённо смотрит, словно наблюдая за мужчиной. Он замечает его взгляд и чувствует тепло, с каким тот обращён к нему. Юнги приподнимает уголки губ, а позже ведёт его к зеркалу через всю мастерскую. Чимину прохладно, он тяжело вздыхает от своих тяжёлых дум, однако вспомнив о ладони, устроившейся на его собственной, ему отчего-то становится донельзя спокойно. Ещё несколько шагов и юноша оказывается напротив зеркала. Он резко зажмуривается, так, что перед глазами плывут пятна. Дышать становится всё тяжелее, слёзная пелена прячет за собой его очи и юноша едва сдерживает себя, чтобы не заплакать, однако вдруг прямо возле его уха раздаётся тихое: — Теперь же откройте глаза. Скульптор мягко, но убедительно просит сделать то, на что у натурщика не хватит сил. Чимин судорожно сглатывает. Он знает, что Юнги любит его тело, однако сам себя юноша, увы, не любит. И поверить в свою красоту и совершенство не может тоже, хоть и отчаянно пытается. — Прошу… — так ласково, у натурщика в самом деле глаза на мокром месте, Чимин боится, что когда откроет их, из них проливным дождём польются слёзы. Юнги не понимает, почему такое чудо не видит простой истины. Он стоит справа, немного дальше, чтобы не мешать встречи с самим собой. Ведь скульптор никогда не врал, говоря от самого своего сердца: в его сознании всегда был сей чистый образ, нежность и красота. — J'ai très peur de te décevoir… Юнги от неожиданности открывает рот, не зная, что ответить. Он хмурится, мотая головой и пытаясь собрать все мысли воедино. Скульптор отвечает искренне: — Tu ne me décevras jamais. — Прошу, сдержите Ваше слово, — снова шепчет Чимин. — Обещаю. Юнги ощущает, как хватка юноши становится чуть твёрже. Пак медленно открывает глаза, задерживая дыхание и смотря на себя в зеркале. Он не моргает, взглядом опускаясь на губы, подбородок, шею и ключицы. На плечи, грудь, на руки. Мин тоже не произносит ни слова, стоя рядом и видя, как медленно зарождается новый человек. Как принимает в себе свои черты и как пытается любить их. — Совершенство, — шепчет Мин, — и ведь Вы верили мне ранее. Так и сейчас я искренен, каким Вы меня привыкли видеть. Ничего не изменилось с тех пор... Совсем ничего... — Я Ваша муза… — тихо произносит юноша. — И мне не остаётся ничего, кроме как и вправду верить Вашему каждому слову, ведь по какой-то причине Вы выбрали именно меня. Быть может, во мне есть хоть крохотная часть того, что люди привыкли называть «Прекрасным»? Юнги неспешно улыбается, растягивая губы с каждым произнесённым юношей словом. Большим пальцем он проходится по чужой маленькой ладони, поглаживая сию часть нетронутой им ещё до этого мига кожи. Прикосновение то едва ощутимо, однако Мин столь сильно боится сделать ему больно, что не решается сжать его руку крепче. Чимин похож собой на хрусталь, который нужно всеми силами оберегать и за которым столь необходим особый уход. Его нежный натурщик. Его прекрасная муза. — Вы очень похожи на цветок, — произносит молодой мужчина на выдохе, — ему нужно лишь раскрыться, чтобы стать особенным. Но Вы уже особенный, по крайней мере, для меня.