Пластик

Окончательно охрипший после длительных разговоров Собакин очень яро просился помочь с мытьём посуды, но Антон и Алина прекрасно видели, что бедняга едва стоит на ногах, и вместо этого отправили его отдыхать в комнату Тяночкина, а с посудой расправились самостоятельно. Проводя Чайкину до двери, Антон нетерпеливо спросил вполголоса: — Ну? Что думаешь? Алина тем временем неспеша обувалась и складывала телефон в сумочку к тому самому перцовому баллончику, который оказался абсолютно не нужным. Разве что перчинки в суп добавить, но им, к счастью, не хватило ума на такое. — О чём? — она моргнула. — Об этом, — заламывая пальцы, Антошка многозначительно мотнул головой в направлении комнаты, где должна была отдыхать ходячая катастрофа или, другими словами, их старый добрый друг Сашка Собакин. — Об этом… — неуверенно протянула девушка. Она закатила глаза и вздохнула: — Думаю, «это» не так уж… Ну не знаю. То есть… самое опасное, что он пока сделал, это заплевал тебя супом, да? Антон активно закивал. Ход мыслей Алины его уже радовал. Девушка немного поразмыслила, скривившись, и наконец сдалась: — Ладно, Антон, мне уже и самой не кажется, что Саша может нам что-то сделать. Антон расплылся в улыбке и ещё пару раз кивнул. — Просто держим в голове, что он… — Чайкина затихла, прислушиваясь к возне родителей на кухне, и понизила голос: — в общем, держим всё в голове, и не расслабляемся окончательно. Денег, например, в долг ни в коем случае не даём. — Ага… Я бы провёл тебя, но мне страшно оставлять его без присмотра. — Всё хорошо, я уж как-нибудь сама дойду. А ты следи за этим прохвостом. Сомневаюсь, что кто-нибудь может о нём позаботиться так же хорошо, как ты, — она улыбнулась и принялась завязывать розовые шнурки своих ботиночек. — Может быть. — О, и не забудь проверить, кстати, все ли ценности в квартире на месте. Антон неловко проглотил нервный смешок, когда понял, что это была не шутка, и кивнул. — Ну ты напиши, когда домой доберёшься. — Обязательно. Ребята распрощались и после крепких, но дружеских объятий разошлись восвояси. Алина — домой, Антон — в комнату к больному. — Саша, опять спишь? — парень прошептал, заходя в комнату уже по привычке на цыпочках. — Не, не сплю, — Сашенька гордо сидел за столом на Тошином кресле, глядел на него глазами, полными нетерпения. — Алина ушла? — Ага. Сероглазый закинул ногу на ногу, прикусил губу и томно прикрыл глаза. Его взгляд опустился ниже и беспечно гулял по Тяночкину, когда он протянул: — Знаешь, чего я хочу? Антон молча поморгал, с трудом понимая Сашины неуместные намёки. Покосился на второго Собакина, больного, который распластался на кровати и тихо сопел. Призрачный Саша продолжал: — Хочу наконец-то зарубиться в майн. Наш домик сам себя не достроит. Антон фыркнул и улыбнулся, счастливый оттого, что наконец-то можно переключиться на что-то менее беспокойное и немного отдохнуть, а главное — провести время с любимым. Поспешил к нему и радостно шепнул: — Давай, Сашенька, только очень тихо. Антон сел рядом с Собакиным на табуретку. Ну а что делать, не ютиться же на ней Собакину всё время? Пусть насладиться удобным креслом. Пока компьютер загружался, Тяночкин ещё раз глянул на телесного Сашу. Судя по всему, общение на кухне его совсем утомило, и как только он упал на кровать, сразу же заснул. Он спал, кажется, крепко, обняв подушку и наспех укрывшись одеялом наискосок. Раскрытые ноги торчали из-под покрывала, как и большая часть чёрной толстовки. — Ну что? Не сбежит он никуда, Тош, хватит сторожить. Тош. Тоша-а-а, — бодрствующий Сашка терял терпение. — Ща, — мальчик прошептал едва слышно. Быстренько встал и подошёл к кровати. Он осторожно поднял одеяло, расправил и накрыл Собакина целиком, уделив особенное внимание нижней его части, а потом вернулся к монитору. — Всё, готово. Сашины ноги в тепле — и на душе у Тяночкина спокойно. Вначале, дабы не помешать спящему, Антон боялся нажимать на кнопки в лишний раз, легонечко надавливал на пробел или W и то и дело оглядывался. Но тому Собакину клацанье клавиш нисколечко не мешало. Звуки Тошиной клавиатуры, скорее наоборот, были настолько привычными для него, что содействовали безмятежному сну. Или, по крайней мере, не будили. Поэтому со временем Антон осмелел, позволил себе клацать с привычной силой и частотой. А вот с призрачным Сашенькой старался шептаться как можно меньше. Даже над его глупыми шутками не смеялся, хотя это было не так легко. Дом вышел на славу: из нескольких видов древесины, с двумя этажами, кучей сундуков, двухспальной кроватью и небольшой фермой пшеницы на террасе. Сидящий рядом Саша остался доволен, и Тяночкин тоже. Майнкрафт хорош: в его кубическом мире нет лжи, нет наркотиков. Из преследователей — разве что шайки носатых разбойников. Боль ограничивается десятью сердечками, и в случае чего всегда можно нажать рестарт. Такой мир сам по себе отвлекает от проблем и расслабляет, а методичная постройка дома для себя и любимого — тем более. — Слышишь, Тош? — М? — А погнали дракона убьём? Антошка тихо, но отрицательно хмыкнул. Показал Сашеньке инвентарь, в котором стрел — всего ничего, а единственный алмазный меч был на последнем издыхании. Пара яблок, не золотых, а обычных, прямиком с дуба. Почему яблоки растут на дубе? Этот вопрос Тошу давно перестал волновать, иногда его жизнь преподносила намного более удивительные сюрпризы. Один из них сидел в его кресле, выжидающе глядел прищуренными глазками и игриво светился. В общем, суть в том, что с таким наполнением инвентаря лучше вообще не высовываться на улицу в лишний раз, особенно ночью, а про дракона и речи не шло. — Да не ломайся, погнали. Тяночкин ещё раз возмущённо указал ему на их небогатый инвентарь. Собакин не унимался: — Глаза эндера скупим и пошли на дракона. Антон не выдержал и едва слышно зашептал: — На какого блин дракона?! Надо стаков десять хотя бы стрел накрафтить, и броню, и щит… И меч скоро сломается, — парень относился к подобному весьма ответственно. Когда-то самые страшные задачи по типу убийства дракона Саша брал на себя, а Тяночкин занимал вспомогательную позицию. Теперь же, когда любые гаджеты и предметы в принципе перестали признавать Сашино существование, всё сваливалось на плечи Антошки, и он хотел удостовериться, что приключение в мире Края пройдёт нормально. — Ой, Тошенька, не усложняй! Нафиг нам тот меч? Давай убьём… руками. Прикольно я придумал, да? Экстримчик будет. Антон закатил глаза и покачал головой. Он не понимал, что прикольного в том, чтобы идти на верную смерть. Голыми руками Эндер-дракона убить невозможно, это ежу понятно. А Саше, несмотря на его любовь к ёжикам, почему-то нет. Тот улыбнулся и защебетал: — Всё возможно, если сильно захотеть. Просто никто не хотел и не пробовал. А ты будешь первым! То есть мы. Тяночкин вжался бы в спинку кресла, если бы на нём сидел, но ему оставалось только недовольно поёрзать на табуретке. Он с тоской разглядывал только что достроенный дом. От него веяло уютом, его не хотелось покидать. Сказал бы Саше, чтобы тот сам шёл к своим драконам, да у него руки сквозь клавиатуру проходят. — Ну что такое, сладкий? — обеспокоенный Сашка наклонился к шатену, заглянул в его усталые глаза и проникновенно прощебетал: — Ты не хочешь экстримчика? Напряжённый Антошка выпрямился, сокращая расстояние между ними, и посмотрел в ответ. В Сашиных глазах была забота и любовь, но не было отражения. Они матовые. Белки просвечивают. — Мне… Тяночкин судорожно вздрогнул, замолкнув, когда услышал за собой скрип кровати, и испуганно обернулся. Ничего страшного не произошло, просто Саша перевернулся во сне. Мальчик вздохнул, переводя дыхание, и проронил, указывая на кровать с Собакиным на ней: — Мне хватает экстримчика в реальной жизни. — А-а, понятно, — Саша понимающе улыбнулся. — Ну да, с этим челом сплошной стресс, — его рука легла на Тошину ногу, и он наклонился ещё ближе, словно собирался перебраться со стула на его колени, как кот. — Тогда давай ещё что-нибудь построим? — юноша мотнул головой на спящего Собакина: — Для этого типá. Тяночкин благодарно улыбнулся и кивнул: — Давай. Типа, ещё комнату? Собакин положил и вторую ладонь на его ногу, запротестовал: — Ну нет, это же наш дом. Если в нём будет комната для этого, то вся суть дома потеряется. — Ты прав. Тогда строим ещё домик? Собакин издевательски улыбнулся: — Или будку. Кроме Сашиной болтовни, в комнате было предельно тихо: музыка и звуки игры выключены, спокойное дыхание спящего бесшумно. Слова Антон произносил одними губами, почти неслышно человеческому уху. Уже привык говорить так со своим Сашей, не рискуя быть услышанным никем, кроме него. Потому мальчик аж подпрыгнул на табуретке, когда эту тишину пронзил мамин крик, прерывающий их с Сашей воркование: — Анто-о-он!!! «Надо было заранее предупредить, что Саша спит!». Недовольно ворча вполголоса, Тяночкин поспешил к источнику звука. Мама ждала его в ванной и, как только он вошёл, сунула ему охапку мокрых вещей. — Тут вещи достирались давно, развесь. — Окей… — А это что? — мама взяла со стиралки сложенную Сашину футболку, которая всё ещё больше походила на половую тряпку, нежели предмет одежды. — А, футболочка Сашина? — Ага. Она развернула её и с деловитым видом осмотрела. Судя по выражению лица, увиденное ей не шибко понравилось. — Предупреди её, чтобы не нюхала, — на ухо шепнул подоспевший призрачный Собакин. — Антон, ты спроси у Саши, может, пора её выбросить? — мама протянула её парням, чтобы те тоже могли лицезреть её неприглядный вид. — Видишь, какая дырявая? Давно пора купить новую. И правда, поношенную ткань украшали не только грязные пятна и родная сердцу надпись, но и многочисленные рваности. Дырка на подмышке была таких внушающих размеров, что, казалось, хорошенько потянув за рукав, можно было с лёгкостью оторвать его окончательно. — Хорошо, я спрошу, — Антон бережно подхватил футболку и закинул к себе на плечо. Мама обеспокоенно сложила руки на груди, коснулась губ. Она старательно обдумывала что-то. — Антон, тебе же хватает одежды? — Эм… — Тошка опустил глаза на свою рубашку, в которой он практически живёт, и единственные джинсы, — хватает, вроде? — Так отдай Саше что-нибудь. Видишь же, что семья… неблагополучная, — она прошептала это слово, боясь, что гость услышит. — Только не говори так прямо, а то не возьмёт. — А… — Тяночкин потупил глаза. — Ага. — И попробуй узнать, может, что-нибудь нужно его маме? Вот тут Антону стало сильно не по себе. Какое-то издевательство. Как он, спрашивается, должен что-то узнать у Сашиной мамы? Пойти с Женей на кладбище с доской уиджи? Конечно, мама не знала правды, и намерения её были чисты. Но всё-таки паршиво от того, как искренне мама верила в чушь, которую наплёл Собакин. Ещё паршивее от того, что приходится подыгрывать. — Помнишь, у меня есть синее платье? Скажи, что оно мне не подошло, и, мол, некуда девать. Может, его маме подойдёт. Тяночкин отвлёкся от своих мыслей и удивлённо поднял взгляд на маму: — Погоди, синее? Оно же тебе нравилось. Мама положила руку на бок и широко улыбнулась: — Зато оно как новое! Не отдавать же затасканное. — Хо… хорошо, я спрошу. Бледнеющий Тяночкин зашагал на балкон развешивать вещи. От злости его слегка потряхивало. — А тётя Аня такая добрая и доверчивая, да? Ну, это не плохо! Она же хочет помочь и всё такое, — Собакин рассуждал тем временем. В ответ Антон только угрюмо хмыкнул. В горле застрял противный комок из неприязни. Усмехнувшись, беловолосый добавил: — Теперь понимаю, в кого ты такой наивный. На мгновение Антон застыл с Сашиными джинсами в руках. Ему казалось глупым и несуразным то, как родители верили в Сашину чушь, но он только сейчас вспомнил, что был таким же наивным дураком всё это время. Безоговорочно верил ему целый год. Интересно, о чём думал Саша, когда видел, что его всеобъемлющая ложь не вызывает у Тяночкина ни капли подозрений? Может, считал Антона дураком? Злорадствовал? А вот призрачный Саша точно не злорадствовал. Скрестив руки за спиной, он осторожно подошёл к парню и хрипло спросил: — Всё хорошо? — Да, — Тяночкин перекинул рваные джинсы через натянутую верёвку, — просто… — Просто что? Рука непроизвольно сжалась в кулак, Антон раздражённо выдохнул и с чувством прошептал: — …Просто вдруг ужасно захотелось дать этой псине подзатыльник. Саша засмеялся так радостно, словно ждал этого момента всю свою жизнь, и стал подначивать: — Так давай, чего ты ждёшь? Он прямо там, в кровати, весь в твоём распоряжении! Дай волю чувствам, Тошенька, ты это заслужил! — Очень смешно… — А я не шучу, — Собакин проскользнул перед Антоном сквозь натянутую верёвку. Его глаза сверкали весёлыми огоньками на фоне стоящей напротив хмурой панельки. — Он каждый день врал, игрался с тобой, влюбил в себя, так ещё и сбежал. Ты имеешь полное право дать ему подзатыльник! — Ну… — А ещё он тёте Ане такую фигню наплёл, что она любимое платье мертвечихе готова отдать. Это ни в какие ворота не лезет, как ты можешь позволять ему дурить тётю Аню? Надо закатить истерику и потребовать извинений. Антон потупил глаза: — Ну, можно попросить, наверное, чтобы извинился… — Не можно, а нужно. — Думаешь, он извинится? — Давай скинем его с кровати. — В смысле если не захочет извиняться? — Да нет, просто скинем. И побьём. Давай? — Саш, успокойся, — Тяночкин шикнул, уже направляясь в свою комнату. По телу пробежали мурашки. Он не знал, что собирается делать, но руки действительно чесались сделать что-нибудь эдакое. Выплеснуть невыносимое напряжение. — Я знаю, что ты хочешь, просто стесняешься. Надо его хорошенько отпинать! — по пути Сашенька весело набрасывал ещё варианты, как ещё можно помучать Собакина. И вот, даже не заметив, как оказался тут, над кроватью с Сашей застыл Тяночкин. Он почти не спал этой ночью и не помнил, когда спал хорошо в последний раз. Тревожился слишком сильно и долго. А Сашенька всё нашёптывал ему на ухо какие-то ужасные вещи. Из-за этого всего сознание мальчика совсем помутнилось. Как будто по его поверхности расползались круги, а при взгляде на спящего Сашу в глазах рябило. В голове проносились смутные картинки, на которых Тошка скидывал парня с кровати, бил его или пинал. Воплотить эти картинки в реальности было бы сущим безумием, ведь Тяночкин уже потратил время и силы, чтобы позаботиться о Саше — и это казалось бесконечно правильным. Однако. Так и не избавило от досады. Мальчик сам не знал, чего хотел от простывшего вымученного Саши, но ожидал, жаждал получить нечто особенное взамен за свою заботу, от чего почувствует себя лучше. И не получал. Немного холода, отказ от дружбы и ложь. Может быть, с самого начала нужно было не изобретать велосипед, а просто отпинать его? А Сашенька шептал и шептал, выдумывал такое, что по сравнению с этим просто скинуть с кровати и побить Сашу казалось совершенно безобидным занятием. Сам Собакин с головой накрылся одеялом, словно всё слышал и пытался спрятаться от бабайки в лице призрачного Саши. Вот только это не сработает: у того есть верный телесный помощник, для которого одеяло не станет преградой. И вдруг Собакин тихо, болезненно простонал. Антон вздрогнул, возвращаясь в настоящий мир, и со страхом посмотрел на свои руки. Но те определённо не успели тронуть беловолосого. Саша высунул бледную мордашку из-под одеяла и ещё раз мученически вздохнул. Перевернулся с бока на спину и удивлённо распахнул глаза, увидев Тошку. — Тоф?.. — Что? Что такое? Антошка не был уверен, что именно сказал Собакин и что он ему ответил, потому что в его ушах всё ещё дребезжал голос прозрачного Саши. Одно было ясно: шатен точно выглядел странно. Стоял над Сашиной кроватью, растерянно моргал и разглядывал свои ладони. Саша хрипло промямлил: — Меня тофнит. — Опять? — Не опять, а снова. Голос любимого затерялся где-то в задворках разума и затих. Антон немного подумал, уронил плечи и проговорил с искренним разочарованием: — Блин, думал, когда поешь, станет лучше. — Я тоже. Они помолчали. — Я понял, — Антон стукнул кулаком по ладони. — Тебя тошнит, потому что ты долго не ел, а потом съел слишком много за раз. Саша подытожил: — Если не есть, то плохо, и если есть, то тоже плохо… Антон посмотрел на юношу с сочувствием. — Потому что питаться нормально надо, Саш. — Пиздец, — Собакин с чувством выругался, шмыгнул носом и зацепился взглядом за плечо Тяночкина. — О, мои милфы поштирались? — А? А, — действительно, через его плечо была переброшена Сашина футболка, про которую Тяночкин уже успел забыть. — Нет, вообще-то… Ты не хочешь её выбросить? Саша смерил его непонимающим взглядом, словно пытался понять, шутит ли он. Удостоверился, что Антошка не шутил, и угрожающе нахмурился: — Что ты сказал? Антон был уверен, что Саша расслышал вопрос. От его гневного взгляда стало по себе. — Что? Просто спрашиваю. Собакин прошипел: — А ты компуктер швой не хочешь выбросить? Тяночкин опешил: — Ты сдурел? А Саша огрызнулся, передразнивая: — Нет, просто шпрашиваю! — Ты видел, какая она порванная?! — Антон растянул футболку и тыкнул ею Собакину прямо в нос, чтобы не умничал. — И что? Так модно сейчас. — Блин, Саша! — Ой, да зафыть её надо и всё, не парься! — Саша фыркнул и отвернулся к стене, снова натягивая одеяло на голову. — Мне плохо, отстань. Антон замахнулся на несносного Сашу рваной футболкой. И пошёл искать нитки с иголкой. Пока он, с одним единственным совместным с девочками уроком трудов за плечами, старательно зашивал вымученную футболку, один из Саш задумчиво и мучительно вздыхал, а потом, видимо, опять уснул; второй же сидел рядом и ворчал. — М-да. Думал, ты хоть футболкой его хлестнёшь. Тяночкин молчал. — Ты даже извинений не потребовал. «И правда, почему не попросил извиниться?». — Ему это всё не нужно. Он твою заботу не ценит. Дорогой, вот что ты делаешь сейчас? Зачем? Тяночкин молча поджал губы. — Чего же ты такой добренький с ним, м? Антошка тяжело вздохнул. Он не знал. Но стоило ему заговорить с Сашей или просто оказаться с ним рядом, как он забывал обо всём, и вместо того, чтобы выяснить отношения как следует, он начинал зашивать футболку, бросался готовить суп или гладить Сашу по голове. «Я что, схожу с ума?» — он думал, печально протягивая нитку сквозь ткань. Его действия и чувства как будто не поддавались законам логики. Тянуло туда, откуда все говорили бежать. Манило то, что было лживым, безнадёжным и простывшим. — Чем занят? Антон цокнул языком. Эти вопросы от сидящего рядом Сашеньки начинали надоедать. Видит же, что Антон футболку зашивает, чего спрашивать-то. — Ты обиделся? — Нет, потом поговорим, — он прошептал. — Фто-фто? Антон кинул быстрый взгляд на сидящего рядом Сашу. Тот мотнул головой к кровати. А с неё на шатена внимательно глядела пара удивлённых серо-зелёных глаз. Саша сидел на кровати. Он не спал. — Ай! Блин, — Антон случайно уколол палец. — Ты не спишь? Тебе лучше? — Не лучше. Но скуфно стало, — признался Собакин, пожав плечами. — Понятно… — Тоха, а ты… — Саша вытянул шею и рассмотрел, с чем возиться Антон. Тогда его брови поднялись, а за ними и он сам поднялся, закутанный в одеяло и покачивающийся. Возмущённо воскликнул: — Ты что, зашиваешь милф?! Тяночкин не выдержал, злобно стукнул обратной стороной ладони по футболке и ответил с ещё большим возмущением: — Ну да, блять, ты же сам сказал, что надо зашить! Саша смотрел на футболку в Тошиных руках уже не с возмущением, а с неким ужасом вперемешку с недоумением. Его голос упал, превратившись в осиплый шёпот: — Я бы сам зашил, не надо было… — он медленно зашагал к Антону, который повернулся к нему спиной и стал штопать с новой силой. Тоша отчеканил, не отрывая глаз от белой нитки с иголкой: — Нет, ты бы не зашил, ты бы ходил в рваном и говорил, что это такой стиль. — Да-а, ты меня раскусил, — было слышно, что Саша улыбается. Но почему-то голос дрожал. — Антон, он щас сядет на меня, он щас!.. Закутанный в одеяло Саша тяжело опустился на табуретку, а призрачный, чертыхаясь, оказался на полу. Антон наблюдал за этим действом, даже от шитья отвлёкся. Сидящий на табуретке Саша расценил пристальный взгляд Антона по-своему и ответил ему бесконечно тёплой, но грустной улыбкой. Его глаза полны благодарности и блеска. В них отражается окно, комната. Антон видит в них и свой силуэт. Он чувствует, как его голова снова пустеет. Ещё чуть-чуть, и он начнёт делать глупости. Поэтому мальчик скорее отрывает взгляд от больного и продолжает зашивать очередную дырку. Сейчас на очереди последняя, самая внушительная из них: та самая, на подмышке. Безжалостно скинутый с табуретки Сашенька поднимается с пола и потирает ушибленный бок. Саша в одеяле тем временем чему-то радуется. Фыркает, с трудом сдерживая смех. — Пх… Эй, Антон… Антон, слуфай… Тяночкин не настроен на шутки. Игнорирует. Саша наклоняется к нему и ласково, но настойчиво шепчет: — Ты ж неправильно зашиваешь. Антон вылупился на беспардонного Собакина таким же беспардонным образом. — Как это неправильно? — Не с той стороны. Надо наизнанку вывернуть, вот… Нет, не так. Дай-ка, — одним лёгким движением тонких рук Собакин забрал у опешившего Антона шитьё и принялся сам с ним возиться. — Есть ножницы? — На, — Антон сунул ему старые канцелярские ножницы, которые прихватил с собой вместе с ниткой и иголкой. Умелый Собакин распустил начатое, вывернул футболку наизнанку и принялся орудовать иглой. Антошка переглянулся со своим Сашенькой, который к тому моменту встал у них за плечами и с недоверием наблюдал за всеми манипуляциями, которые Саша проводил над своей едва живой футболкой. — Вот, смотри, как выходит, — вскоре, когда почти половина дырки была заштопана, он вывернул футболку обратно и продемонстрировал Антошке результат своих трудов. Антон не мог не признать, что шов выглядел хорошо, более того, Саша так затянул его, что его почти и видно-то не было. — Хорошо выходит, — Антон оценил, робко сложив руки на коленях. — А то, — беловолосый улыбнулся и согнулся обратно в позу креветки, в которой предпочитал шить. — Подожди, Саш, а это что? — Это что ли? — Собакин указал на алое пятнышко, расплывающееся рядом с линией шва. — Кровяка моя. — Ты укололся? — Ага. — Ты такой же умелец, как и я, едрить колотить! Где пластыри? — Антон засуетился, панически перебирая содержимое стола и шкафчиков под ним. Саша продолжал старательно шить и спокойно улыбаться, бормоча: — Жабей, в штирке отстирается. Тяночкин покинул комнату. Покопавшись в аптечке на кухне, вернулся с пластырем и сел обратно в кресло. — Давай палец. Собакин послушно отложил шитьё и протянул палец с маленькой, но кровоточащей ранкой. Антон оборвал бумажку вокруг пластыря на автомате, но резко остановился и задумался, глядя на белую руку перед собой. Если Антошка коснётся её, не отдёрнет ли Саша руку, не закричит ли? Стоило, наверное, просто дать ему пластырь, чтобы не нервировать, и пускай клеит сам. — Мне долго ждать? — уточнил Собакин. На месте укола уже скопилась алая капелька крови. — Н-нет, — Тяночкин ответил и принялся с осторожностью заклеивать Сашин палец. Ладонь Собакина не была отдёрнута, и сам он не выказал никакого недовольства. Наоборот, даже улыбнулся, прикрыл глаза и проговорил с особой нежностью: — Какой-то ты тормоз сегодня. — Иди в жопу... — Антон прошипел сквозь зубы, разглаживая клейкий краешек. — А вообще, я просто не выспался. Сашина улыбка потускнела. — Шпать надо, Тош. — Угу, — Антон кивнул. Хороший сон не сулил ему ничего хорошего: мало того, что терялась целая ночь, которую можно было разделить с любимым привидением, так ещё и в последующий день после проспанной ночи Сашин призрак навещал его реже. Несмотря на боевое ранение, Саша продолжил зашивать дырку. — Та-да-а-ам! Как новенькая, да? Антошка натянуто улыбнулся. Без боли на футболку не взглянешь. Выглядела она всё ещё жутко потрёпанной, но теперь хотя бы жизнеспособной. Поразительно живучая, как и её обладатель. — Ну да, почти новая, — он забрал её из Сашиных рук и поднялся. — Брошу стираться. Саша утвердительно хмыкнул, бесстрашно доверяя Антону своих драгоценных милф. Тяночкин отправился в ванную в сопровождении прозрачного Саши, когда Саша непрозрачный, завёрнутый в одеяло, вдруг тоже встал и пошёл за ними. Шатен задумался. Он с призрачным Сашей замедлили шаг и остановились, разглядывая красное пятнышко на ткани. Пораскинув мозгами, мальчик понял, что вначале стоит отстирать кровь руками. Краем глаза он заметил второго Сашу, который тоже остановился. Стоило Тяночкину пойти дальше, и оба Саши, как по команде, двинулись за ним. Школьник обернулся и шикнул на Сашу в одеяле: — Ты что, ходишь за мной? — Ага. — Зачем? — Мне же скуфно. Видимо, Антону придётся смириться, что за ним хвостиком всюду будет следовать вереница Собакиных. — Антон, ты как мама маленьких утят, — усмехнулся прозрачный Сашенька. «Этого ещё не хватало». Как только он вошёл в ванную, кашляющий в кулак Саша вместе с тянущимся по полу одеялом проскользнул за ним. И закрыл дверь за собой прям перед носом у второго Саши. — Эй. Эй, вы утёнка забыли! — в голове Тяночкина послышался его приглушённый дверью голос. «Сколько с ними мороки», — Антон думал, вздыхая, пока оттирал пятнышко под струёй холодной воды. Он добавил вслух: — Саш, открой дверь, чтоб Гречка могла зайти. — Если попросится, открою. — …Мяу? — попросился Саша за дверью. Сашеньке придётся минутку подождать, потому что более разумной причины, чтобы открыть дверь, Антон бы не придумал. Саша в одеяле сделал пару шагов, остановился за плечом у Тоши. Сдавленно покашлял. Антону оставалось только догадываться, хотел ли он привлечь внимание или просто покашлять. — Кхем. Тоф. — Что? — А я сам мог поштирать. — Мне не сложно, — пробормотал Антон. — Твоя мама сказала, ты плакал по ночам. На мгновение Тяночкин замирает, поднимает глаза и видит на себе внимательный взгляд зеленоватых глаз в отражении зеркала. Собакин терпеливо ждёт, что ответит шатен, и ловит каждое его движение, малейшее изменение в лице. Мальчик опускает глаза и раздражённо уходит от ответа: — Ты ей тоже много разного наговорил. Она уже хочет отдать твоей маме своё лучшее платье. — Хах, серьёзно? — Да, серьёзно. Она во всё поверила, — Антон говорит с укором и надеется, что Собакину станет стыдно. Пятнышко было маленьким и свежим, скоро от него не осталось и следа. — Понятно, — как ни в чём не бывало бросил Собакин, пока следил за суетившимся Антоном. — Скажи ей, что не надо. Тяночкин специально не смотрел на него и искал в шкафчике какое-нибудь средство для стирки белой одежды, но безуспешно. Остановился на универсальном, забросил футболку в барабан стиральной машины, присел у неё, стал выбирать время и режим. Собакин опять подошёл и склонился над мальчиком. — Это правда? То, что она сказала про тебя. Ты плакал? — Саша хрипит так понимающе и заботливо, что Антону становится стыдно за своё раздражение. И это раздражает его ещё больше. — Тебе какое дело, прикалываться с меня будешь? Собакин снисходительно смотрит сверху вниз. Из-за люстры вокруг его беловолосой головы расплывается ореол жёлтого света, похожий на нимб. Белые волосы, белое одеяние — настоящий ангел. — А я не буду. — Слабо верится, — Антон хмыкнул, захлопнул дверцу машинки, поднялся и хотел вернуться в коридор. Призрачный Саша там уже заждался, а находиться под прицелом глаз телесного Собакина, когда они были наедине в маленькой комнате, было почти невыносимо. Саша не дал ему уйти. Мягко подхватил Тяночкина за предплечье и развернул к себе. Он был бережен, хотя причин осторожничать с Антоном у него не было: Антон не был хрустальным или пугливым, он разрешил бы Саше хватать себя самым бессовестным образом. Возможно, таким образом Саша неосознанно подавал пример Тяночкину, как хочет, чтобы тот обходился с ним. Он спросил хрипло и прямо: — Ты плакал из-за меня? Шатен оцепенел, коснувшись ручки. Собакин не давал уйти ни от ответа, ни буквально, бережно сжимая пальцами его руку чуть выше локтя. В его больных глазах горели слабые огоньки надежды. Но на что именно надеялся измученный Собакин, Антон не мог понять. Всё в этом Саше: и навязчивые вопросы, и лёгкое касание руки, и надежда в глазах — почему-то выводило Тяночкина из себя, и он съязвил сквозь стиснутые зубы: — А ты что, думал, я буду радоваться, что мой лучший друг бросил меня ради наркоты? Собакин слегка отвёл помутневший взгляд в сторону и прошепелявил: — Надеялся, позлифся-позлифся и забьёф. Когда Антон разобрал Сашино бормотание, обида и злость мигом обрушились на него, обожгли и сдавили лёгкие. Насколько малое значение Саша придавал их связи, чтобы так думать? Тяночкин не стал отдёргивать руку, но весь напрягся и процедил, чувствуя подступающий к горлу комок: — Охренеть, ты реально думал, что мне настолько плевать? Прости уж, что не забил на самого близкого человека. — Тош, не извиняйся! Это он должен просить прощения! — выкрикнул Саша из-за двери. Хотя в ванную его так и не пустили, он успешно подслушивал и поддерживал Антона из коридора. Как из нескольких искорок способен разжечься большой костёр, так и огоньки надежды в Сашиных глазах запылали с новой силой и как будто осветили всё его лицо, стоило Антону назвать его «самым близким человеком». Взгляд прояснился, приоткрытые губы в колечках дрогнули, уголки их поползли вверх. Прозрачный румянец лёг на впалые щёки. Он грустно сложил брови домиком и пролепетал слабым голоском, то ли растроганным, то ли печальным: — Ты так шильно хочеф дружить? Собакин походил на человека, который лишился всего, но совершенно неожиданно получил всё это обратно. И всё-таки радость его была пропитана тоской. Глядя на это противоречивое создание, Антон не мог продолжать злиться. Оно выглядело слишком искренним, слишком чувствительным и даже беззащитным, что ли. — Я-то хочу, — Антон растерянно ответил, но отвернулся и добавил: — А ты, кажется, нет. — Я тоже хочу дружить! — Собакин радостно потряс его ослабшую руку, а вместе с ней и всего ослабшего Антошку. — Я же ношу брашлетик! Потряхиваемый Антон пытался собрать мысли в кучу. — Ты же говорил, что он ничего не значит?.. — Забудь. Забудь, Тофенька. Вообще всё забудь, что я говорил. Конечно, браслетики много значат, — для убедительности Собакин положил вторую ладонь на плечо мальчика и отчеканил: — Ты мой лучший друг. Я очень-очень хочу дружить. Саша выглядел счастливым вплоть до отчаяния. У Тяночкина плыло перед глазами. Он сдавленно пролепетал: — Сашенька, я ничего не понимаю. Ты всё говорил наоборот. — Я… Я прошто думал, ты из вежливости меня не выгоняеф! Хех, а ты, оказывается, реально дружить хочешь. Упс. — Дебил, блять, я же это и пытался сказать, а ты не слушал! — Я думал, ты из вежливости. Знаешь, ты самый вежливый человек, которого я знаю, даже встаёшь, когда учитель заходит, ну я и подумал… — Все встают, когда учитель заходит. — Нет, Тофа, только ты. — Но ты же тоже со мной встаёшь… — Конечно. Чтобы все не думали, что ты странный. — Все думают, что я странный?! — Нет-нет, Тофенька, я же встаю с тобой! — радостный трепет и тонкую печаль быстро скрыла привычная улыбчивая маска. Саша отпустил плечи Антошки и протянул ему мизинчик. — Ну, тогда мир? — Тош, а как же выбить из него извинения?! Тоша-а-а!!! — Саша по ту сторону вскричал с таким отчаянием, как будто пытался предостеречь своего Тошу от сделки с дьяволом, пока тот, как зачарованный, бездумно тянул Собакину и свой мизинец. Благодаря Саше за дверью мальчик вовремя одумался, отдёрнул руку и, нахмурившись, спросил: — А извиниться ты не собираешься? Саша моргнул и пожал плечами, не переставая улыбаться: — Не собирался. От такой наглости у Антона глаз задёргался. — Тоша, ударь его! Правый коронный, левый похоронный! — полупрозрачный Сашенька подсказывал, как себя вести. Тяночкин мог покляться, что ещё чуть-чуть, и он воспользуется его советом: телесный Собакин, казалось, специально испытывает его терпение. Хитро ухмыляется, смотрит снисходительно, склоняет голову и протягивает так, словно кокетка, которая выпрашивает скидку у мужчины-продавца: — А ты проштишь? Тяночкин смотрит на него исподлобья: — Извинись вначале, дурень, тогда и узнаешь. — Э-э, прошти? На большее надеяться не приходилось. Антон облегчённо выдохнул: — Хорошо, прощаю. — Надо было поморозиться, эх ты… — за дверью протянул разочарованный Собакин. Завёрнутый в одеяло Собакин отчего-то не разделял Тошкино облегчение. Сашина игривость начала рассеиваться, и беловолосый нахмурился. Короткую паузу заполнил шум работающей машинки. — Вот и всё? Так прошто? — Ну да, а что ты ещё хочешь? Собакин отвёл взгляд и молча помял одеяло в пальцах, пожимая плечами. Грустно улыбнулся, шмыгнул носом. — Мир? — Антон снова протянул мизинчик, на этот раз первым. Саша опускает глаза на протянутый мизинчик. Робко отпускает одеяло, чтобы пожать его, но медлит. — Миритесь быстрее, я в туалет хочу, — вставил Саша из коридора. Саша по эту сторону двери передумал жать мизинчик. Распахнув покрывало, словно крылья, он кинулся к Антону, повалился на ошарашенного мальчика и повис на его плечах, заключая в объятия. И по совместительству — в одеяло. Это произошло за долю секунд, и ошарашенный Тоша с трудом удержался на ногах, ведь хрупкое тело Собакина практически упало на него, прежде чем беловолосый смог найти опору в подкашивающихся ногах и крепко прижать друга к своей груди. Антон оказался укутанным в тёплое покрывало, заключённым в тесные объятия, погружённым в душистое розмариновое облако. Он невольно уткнулся носом в спадающие на Сашины плечи влажные волосы: они щекотали лицо, а их сладковатый аромат с горчинкой имбиря показался мальчику удушающим. Собакин высокий, и ему всё ещё плохо, поэтому его тяжёлое дыхание раздаётся где-то над ухом шатена. Вздыхая, он хрипло шепчет: — Прости меня, Тошенька. Я правда… — П-простил, говорю ж, — Тяночкин промямлил ему в плечо. Сашин неровный голос такой слабый, что кажется, вот-вот оборвётся: — Правда хочу… дружить. Жгучее чувство в животе Антошки подсказывало, что он тоже очень, очень, очень хочет дружить с Сашей. Самое что ни на есть искреннее желание. — И я. Хочет так сильно, что ладони потеют, когда касаются Сашиной спины и с осторожностью обнимают в ответ. Толстовка с начёсом смягчает Сашину костлявость. Сашенька в коридоре не мог усмирить бушующее любопытство, прислушивался к их шёпоту и беспрестанно спрашивал: — Эй, вы что там делаете? Тош, ты решил не бить? Когда зайти можно? Мяу? Весёлый голос Сашеньки заглушала теплота Сашиных объятий. Антон благополучно не слышал его и честно не понимал, как Собакину не было жарко в толстовке и в одеяле — у самого Антона уже всё горело внутри. Он закрыл глаза и ощутил, как вместе с обжигающим теплом по телу разливалось долгожданное спокойствие. Как будто всё вокруг исчезло, и любые проблемы оказались бесконечно далёкими. Бледная ладонь погладила Тяночкина по плечу, и беловолосый ласково шепнул: — Тофа… Кхем. Антон крепче сжал тонкое Сашино тело и зарылся носом в лежащие на его плече волосы. Аромат уже не казался ему удушающим, но дурманил. Мальчику казалось, что он вот-вот заснёт прямо так, стоя. — Слыфишь, Тоф, — Саша похлопал шатена по плечу; слышно, что улыбался, ведь он не злился, а просто искренне интересовался: — может, отпустишь уже? Антон мгновенно выходит из своего полусонного состояния, отпускает Собакина и делает шаг назад: — Прости, прости, — он мельком смотрит на себя в зеркало и поражается от такого заметного румянца. Теперь ему вдвойне неловко. — Антон, хватит извиняться перед ним! — кричит Собакин из коридора. — Не извиняйся, — улыбается Саша. У них, видимо, один мозг на двоих. Осознание только что произошедшего приходило к Антону медленно, рывками. Перебирая пальцами, Тяночкин прижал ладони к груди и залепетал: — Я думал, тебя вообще нельзя трогать, то есть… Саша усмехнулся: — Можно, конечно, я ж не гидроксид натрия. Антон нахмурился: — Я не понимаю шуток про химию, Саш, ты же знаешь. — Хах, я это к тому, что конечно можно. Прошто не тяни за руки, хорошо? — Хорошо! — Ну всё, я пофол. — Куда? — Лежать и мучаться дальше, — он проворковал так, словно это было его самым любимым занятием, и надавил на ручку. Дверь начала открываться, и призрачный Саша подорвался к образовавшейся щёлочке: — Опа, наконец-то. — Сашенька, подожди, — Антон схватил ручку и захлопнул дверь. — ДА БЛ-, — послышалось из-за двери. Тяночкин поспешно зашептал: — Раз мы уже помирились, расскажи, пожалуйста, куда ты ушёл. — М-м… Ты точно хочешь знать? — Да, хочу знать. — Ты уверен? Тебе будет поспокойнее, если… — Мне уже не будет спокойнее. Рассказывай. Саша посмотрел испытывающе. Но Антон оставался непреклонным. Тогда больному ничего не оставалось. Собакин вздохнул, тяжело опустился на пол и облокотился о дверь. Сложил руки на колени, сцепил их в замок и начал: — Во-первых, Тофенька, я не бросал тебя ради наркоты. Тяночкин опустился рядом. Холодная плитка окончательно остудила его пыл, и думать стало легче. — Как это? А ради чего? Голос Собакина, несмотря на мягкость, был напряжён. Он опустил ресницы и подбирал слова с умом, хотя старался говорить непринуждённо: — Я перешёл дорогу не самым лучшим людям, и они меня нашли. Прифлось бежать… Ведомостей мало, но Антон верит каждому слову. Если после таких трепетных объятий Саше хватает наглости врать, то это его проблема. Тошка был не в том состоянии, чтобы сомневаться. — Какую ещё дорогу, какие ещё люди? Антому показалось, что Саша пытался спрятаться. Он кутался в одеяло, не поднимал глаз, ёрзал. — Нехорофие, — Собакин промямлил. — …Мне больфе негде прятаться. Поэтому и вернулся, — он прикрыл глаза и устало улыбнулся, пожимая плечами: — Может, их тут больше нет? Было бы шлавно. — Мечтать не вредно, — вставил Саша за дверью. Антон усердно старался перехватить взгляд Собакина, но безуспешно. Сдавленно спросил: — Саша, что ты натворил? — Всякие… Саше надоело быть прожигаемым встревоженным взглядом друга, и он не гнушался любимыми методами, лишь бы его избежать. Потому просто опустил голову на Тошино плечо. Промямлил: — Глупошти. Я часто какие-то… глупошти… делаю, — и закашлялся. Тяночкин замолк, мысли покинули кудрявую голову. Теперь он не мог видеть его лица, на что и был Сашин расчёт, зато чувствовал, как содрогается слабое тело от сдавленного кашля. Дождавшись, когда тот утихнет, Антон прошептал: — И что теперь делать? — Не знаю. Ходить осторожно. Договориться попробовать. Или откупиться. Но для этого деньги нужны. Не знаю. — А сколько нужно? Саша глубоко и хрипло вдыхает. Его голова тяжёлая, и он без зазрения совести наваливается боком на друга. Машинка гудит. — Не знаю, — осиплые слова тонут в шуме от машинки. — Сори, что не сказал сразу. Не хотел тебя впутывать. И грузить. — Лучше грузи. Собакин неоднозначно хмыкнул. Шум машинки резонирует с кровью, шумящей в ушах Антона. Он боится шелохнуться. Ему страшно за Сашу, но тяжесть на сердце с лихвой окупается надеждой. Они помирились как-то скомкано, как-то несуразно. Но всё-таки помирились. Ребяческая вера в то, что двое смогут справиться с чем угодно, пока будут держаться друг за друга, дарила Антошке эту надежду. Теперь даже дышать легче. И голова на плече нисколечко не мешает. — Хочешь анекдот? Антон тихонько фыркает и улыбается: — Давай. — Полжут два наркомана по железной дороге… Антон не может сдержаться и перебивает: — И их поезд сбивает? — Нет, то другой анекдот. Так вот. Один говорит: «чё-то эта лестница слифком длинная!». Беловолосый выждал паузу. «Уже смеяться или?..». — А второй ему такой: «ничего, вон уже лифт едет!». Ха-ха-ха… Ой, Антон, ха-ха, не смейся, у тебя плечо трясётся! Ахах… Когда парни досмеялись, а Собакин соизволил подняться и покинуть ванную, Тяночкин сказал, что сходит в туалет. И как только дверь открылась, внутрь юркнул заждавшийся мерцающий Собакин. — Прости, что заставил ждать, — Тоша шепнул, закрывая дверь за своим призрачным другом. — Ага, — Саша надул губы. — Любишь же ты извиняться. — Слушай, а чего ты просто не зашёл сквозь дверь? Ты же… — Тяночкин легонько провёл по эфемерной руке Сашеньки, — прозрачный. Собакин отдёрнул руку, отвернулся и отошёл от Антона. Присел на край ванной, сложил руки на груди и сказал как отрезал: — Потому что ты меня не пускал. Антон ничего не понял. Попробовал перефразировать: — Я имею в виду, что у тебя руки проходят через телефон, через чашку тоже, ты разве не можешь весь пройти через?.. Саша выпучил на него и без того большие глаза и отчеканил: — Могу. Но ты меня не пустил! Тяночкин не совсем понял, что Саша имел в виду, но почувствовал себя виноватым. Растерянно спросил: — Эм… И теперь ты злишься? Тот закинул ногу на ногу и слегка отвернулся: — Хмпф… Антошка сдерживается, чтобы не прыснуть смехом. Во-первых, ему очень хорошо и радостно, а во-вторых, насупившийся Собакин выглядит чересчур забавно. Приятнее видеть его таким, обиженным на ерунду, чем перепуганным и больным. — Сашуля, не злись. — М-м… Не знаю… У Тяночкина слишком хорошее настроение. А потому, пока Сашенька обижается, он несуразно улыбается, прислушивается к звукам за дверью, чтобы убедиться, что никто не помешает, а потом подбирается к беловолосому, опускается на колени перед ванной и с нежностью шепчет: — Саш. Ну не злись, Сашенька. Я же люблю тебя. Сашенька задирает носик и смотрит на него свысока. Антону нравится. — Но с торчком обжиматься тебе поважнее, чем быть со мной? — Конечно нет! И мы не обжимались, просто обнялись один раз… — Тяночкин облокотился на бортик ванны и забормотал. Ладонь мальчика робко коснулась Сашиного бедра и провел по его ноге, пока он продолжал изъясняться: — Это потому, что мы мирились с ним, понимаешь? Это очень много для меня значит. Он мой лучший друг… Я не хотел тебя выгонять, мне нравится, когда ты рядом, просто так вышло, и потом… — Ладно, ладно, Тошенька, хватит оправдываться. — Ты не злишься? — Тяночкин знал, как хорошо Саша умеет строить щенячьи глазки, и попробовал сделать нечто подобное. Судя по тому, в какие весёлые щёлочки превратились серо-зелёные глаза, и в какой удовлетворённой улыбке расплылись Сашины губы, тот остался доволен. — Так и быть, не злюсь. Собакин расплёл руки, сложенные на груди — наверное, и правда перестал злиться. Хотя вряд ли злился в принципе. Скорее играл. Пригнулся поближе к Тошке, положил голову на подставленную ладонь и влюблённо промурлыкал: — Вижу, тебе прямо полегчало. Колись, ударил его хоть разочек? — Нет. — Нет? — Сашенька вскинул брови. — Ты же хотел выбить всю дурь из него, так ведь? Чтобы он пожалел. — Ну… — Антон виновато спрятал голову в плечи. — Да как-то не хочется уже. Саша же и так пожалел. И извинился. — А ты что? — А я сказал, что простил. Мы обнялись. И помирились. — И всё? — И всё. Ты же слышал. Сашенька смерил Тяночкина долгим, мудрым взглядом. — Я всегда удивляюсь, Тошенька, как мало тебе нужно для счастья. Это мне в тебе и нравится. Они немного посидели молча, наслаждаясь компанией друг друга. Влюблённые вообще часто молчат, говорить им необязательно. — Саша, я слышала, ты кашляешь? Я тебе малину заварила, иди забери! — из недр кухни послышался мамин зычный голос, а затем босые Сашины ноги поспешно потопали за ароматным лекарством. Тяночкин осторожно спросил: — А тебе много надо для счастья? — Конечно нет. Тетрадка для стихов. И чтобы мой Тоша был рядышком. Больше мне ничего не нужно. Скрывая смущение, Тяночкин попытался уточнить: — Ещё трава, наверное? — Говорил же, что бросил. Зачем трава, когда есть Антон? Тяночкин смутился окончательно: — Ха-ха, да что ты… Саша склонился ещё ближе к шатену. Его голос разнёсся по разуму Тяночкина с приятной отчётливостью: — Дай я тебя поцелую. — Шпасибо, очень вкушно, а как пахнет!.. — тихо доносилось с кухни. Антон потянулся за поцелуем.