Двое в парилке, или банный день

***

      Сашка с аппетитом уплетает недожаренную котлету и боковым зрением внимательно наблюдает за Андреем, который аккуратно ест свой бургер, придерживая его за краешки бумажной упаковки, следя, чтобы наружу не вывалилось ни крошки, ни кусочка огурчика или листка капусты, стараясь не измазаться в соусе, вытирать все упавшие капли — и всё это одной рукой, потому что вторая лежит на руле, ей он управляет машиной. Этот чистюля не выносит, когда видит остатки пищи на сиденьях и на ковриках. Андрей в принципе не любит, когда кто-то ест в его машине, он за порядок и против всяких крошек, грязи, жирных пятен и отпечатков липких пальцев. Удивительно, что в этот раз он отступил от своих правил, что они сделали заказ в автомобильном окошке, а не сели поесть в зале.       Сашка задумчиво пережёвывает кусок мяса, стараясь не насвинячить, не накрошить вокруг, и проводит в уме нехитрые вычисления. Андрей сегодня на своей машине. Куда-то явно спешит и экономит время. Он в родном Питере и везёт Сашку в какую-то баню, куда именно, не сказал… Может, торопится на дачу к родителям? Туда действительно далековато ехать. Вдруг он обещал быть к определённому часу. К ужину, например. А потом и в баньку.       Родителей Андрея Сашка не боялся, не стеснялся, но только… только с тех пор, как он начал не дружить, а спать с их сыном, ему стало как-то неуютно находиться в их обществе. Как будто он чем-то их обидел, обманул доверие.       Особенно неловко ему перед Андрюшиным отцом. Сашка воскрешает в памяти образ этого плотного, немногословного и невозмутимого светловолосого мужчины, производящего противоречивое впечатление: внешне добродушный облик приятного пухляша — и внутренняя суровость, несгибаемая воля, которой мало кто может противостоять. Сашка хорошо помнит, как тяжело приходилось Андрею, когда тот подростком пытался показывать характер и бунтовать — почти все стычки заканчивались его поражением и бурной истерикой; несколько раз он сбегал, тогда приходилось искать его по приятелям и долго уговаривать вернуться домой. Андрейка тот ещё зараза и упрямец, и характер у него отцовский, но ему пока не хватает внутренних сил и зрелости на полноценное противостояние. Хотя кто знает… Он ведь сильно изменился за последние пару лет, внутренне резко повзрослел, возмужал. Закалился, как раскалённый стальной прут в ледяной воде. Но всё равно, хватит ли ему внутренних сил пойти против воли отца, если они снова сшибутся?       Например, если Андрюшины родители узнают об их отношениях и потребуют всё это прекратить, выкинуть блажь из головы. Бросить его, Сашку, никогда больше с ним не встречаться. Кто тогда победит?       И ведь что обидно, Андрей с возрастом всё сильнее становится похож на своего отца. Буквально те же постоянно повторяемые привычные словечки, та же манера строить фразы, та же мимика, те же широкие размашистые жесты — жесты уравновешенного и уверенного в себе состоявшегося взрослого человека. И ведь он не обезьянничает, просто неосознанно зеркалит, впитал всё это с детства. Андрей даже сам не осознаёт, как много он взял от отца. От матери — пожалуй, только узкое удлинённое лицо и изящные кисти рук, артистизм, музыкальность и нервозность.       «Может, мне так неловко перед Михаилом Сергеевичем оттого, что в каком-то смысле я трахаю его молодую копию? Можно сказать, что его самого?       Ну нет. Андрей не копия, он оригинал. Самостоятельная личность, уникальный человечек, единственный и неповторимый. Лучший в мире».       Сашка прекращает жевать, машинально вытирает рот салфеткой и мысленно пытается поставить себя на место Андрюшиного отца. «Допустим, у меня есть сын. Я вырастил его из маленького громко орущего комочка в красивого парня, наблюдал все этапы его взросления, считаю его своей плотью и кровью, практически частью себя самого. И вот этот повзрослевший мальчик, молодая копия меня, единственный наследник, в которого столько всего вложено, с которым у меня связано столько планов и надежд, приходит ко мне и объявляет, что он пристрастился к нетрадиционному и спит с парнем, которого всегда называл лучшим другом, которому я привык доверять и ничего подобного от него не ждал. Как на это реагировать, блин? Что с ним делать?».       Ответ «убить на месте» напрашивается сам собой. А не прибил только потому, что ещё ничего не знает.       Сашка сочувственно смотрит на Андрея, который невозмутимо дожёвывает булку и внимательно следит за дорогой, и хочет затискать его и зацеловать в пух, как-то утешить, компенсировать ему заботой и нежностью неизбежно предстоящие моральные и физические страдания.

***

— Ты чего? — Андрей вздрагивает от неожиданности, когда тяжёлая Сашкина голова вдруг оказывается у него на коленях. — Что с тобой? — Ничего, — Сашка трётся носом об его шорты и басовито мурлычет. — Ты прям как мой кот, — Андрей улыбается, откладывает свою еду и ласково треплет Сашку по затылку, гладит за ухом, отчего у того темнеет в глазах от любви и дикого желания. — Муррр, хоррроший Саня, хоро-оший… Хороший котик… А теперь брысь на своё кресло, мне вести неудобно, все рычаги закрываешь. — Не отойдю, — Сашка всё настойчивее трётся, старается нащупать губами и поцеловать сквозь шорты самую чувствительную часть тела своего мальчика. Вспоминает, что у него есть ещё и руки, и включает их в процесс: задирает на Андрее футболку, старается приспустить шорты и залазит пальцами под резинку плавок, без всякого смущения трогая его хозяйство как своё. — Санька, блин! — Андрей хлопает его по руке. — Отвянь от меня уже! У тебя что, недоёб? — Жесточайший, — коротко резюмирует Сашка. — Ты сколько месяцев ко мне не приезжал, козёл? Конечно, я теперь от тебя не отлипну. — Да я даже бургер не доел! — возмущается Андрей. Но почему-то не спешит оттолкнуть Сашку, старательно расцеловывающего его тёплый животик и шарящего рукой у него в трусах. — Так ты доедай, — покладисто говорит Сашка в коротком промежутке между частыми поцелуями в живот. — Одно другому не мешает же. — Да не могу я жрать и трахаться одновременно, — ворчит Андрей, сердито косясь на недоеденную булку, удостоверяясь, что она надежно запакована и из пакетика не сыплются крошки. Потом снова кладёт руку на затылок Сашке, который воспринимает это как призыв к действию и всё активнее стимулирует его гениталии рукой и языком. — Тут даже встать негде, — ворчит он, но не очень убедительно. — Так ты уже встал, — пошло острит Сашка, на минуточку оторвавшись от облизывания его пупка, — а машину останавливать не надо, я это могу и на ходу делать. Поезжай себе тихонечко, мне не мешает.       Андрей фыркает и обиженно всплёскивает руками. Потом сердито скрещивает руки на груди. Наконец одна его рука несмело ложится на макушку Сашки, который старается вовсю, трогая его внизу языком, губами и руками. — Только не так быстро, не гони, прошу… — просит он уже слегка прерывающимся, дрожащим от возбуждения голосом, поглаживая Сашку по встопорщившимся жёстким волосам. — Если меня вынесет, мы ещё врежемся куда-нибудь. Я же сейчас совсем потеряю концентрацию.       Сашка чуть сильнее наклоняет голову в знак того, что он всё понял, и продолжает возбуждать своего мальчика, сжимая губы и работая языком. Трасса вокруг, возможная опасность, нелогичность всего происходящего, вся эта неприличная ситуация, возможность внезапно быть застуканными случайными свидетелями или попасть на камеры — всё это заводит его как никогда. И реакция Андрюши, который старается сдерживаться, но всё равно выгибается дугой в своём кресле, закусывает нижнюю губу и отрывисто постанывает, заводит ещё сильнее. Ему это тоже явно нравится, его размазывает от того, что ему отсасывают чуть ли не на публике. Маленький эксгибиционист. — С-скотина… Извращенец … — оскорбляет он любовника приглушённым, срывающимся хриплым голоском, между смазанными вздохами и приглушёнными вскриками. Сашку, который иногда поглядывает на него снизу, восхищает то, что он не закрывает глаза, как привык делать во время сексуальных контактов: сейчас надо следить за дорогой, трасса хоть и пустая, но вдруг что случится.       Сашке нравится, когда Андрюша трахается с открытыми глазами, нравится масляный блеск его ясных глазёнок, бесстыжих и при этом невинных. Это противоречивое и абсолютно естественное сочетание непорочности и блядства, присущее только Андрюшке, сводит Сашку с ума. Ещё его выносит от того, как спокойно, аккуратно Андрюша ведёт машину, как он, возбуждённый, уже близкий к оргазму, невозмутимо держит одну руку на руле, а вторую, совершенно не дрожащую, положил Сашке на затылок, абсолютно бесстрастно, холодно и уверенно управляя им, задавая нужный ритм, регулируя глубину минета, ритмично приподнимая бёдра и трахая его глубоко, почти что в глотку. Как будто Сашка — и не Сашка вовсе, не его любимый человек, а такой же механизм, как коробка передач, как будто он какая-то помпа, насос. Аппарат для сексуального удовлетворения Андрюши. От этого ощущения Сашку почему-то размазывает, и он свободной рукой всё щупает, щупает себя между ног, со стыдом думая о том, что сейчас кончит себе прямо в трусы, испачкает бельё и вообще весь перемажется семенем. Каким-то чудом ему удаётся вспомнить про влажную салфетку в кармане шорт и вытащить её, спася тем самым свой пижонский костюмчик от запятнания, а себя — от неловких минут в химчистке.       По логике, Саша старше, опытнее, он активный партнёр, он должен всем управлять и командовать. И у него должны проявляться наклонности к доминированию. А у них всё наоборот.       Впрочем, Андрюша тоже тот ещё мазохист, раз так искренне стонет и по-блядски прогибается в пояснице, когда Сашка входит внутрь него, раз безропотно принимает в свою узкую дырочку большую и твёрдую Сашкину плоть и мучается от боли, пока она как следует не намнёт ему простату и не заставит плакать от перевозбуждения. Так что в общем, его тоже мотает туда-сюда от доминирования до полного подчинения.       Тут трудно сказать что-то определённое, кто из них более испорченный. Оба хороши.       Сашка вдыхает аромат Андрюшиной кожи, тонкий кисловатый запах преэякулята, такой родной, такой привычный, ассоциирующийся только с ним, с Андрюшей, с их неловкими моментами плотской любви, и думает о том, что согласился бы быть его котом или собачкой, его набрюшной сумкой, на худой конец, этим ковриком в машине. Лишь бы быть с ним всегда, находиться рядом целый день. Почему это невозможно?       Любимый внезапно вскрикивает, дёргается и так резко и сильно толкается ему в рот, что он даже начинает бояться за свои пломбы. Пока Сашка послушно проглатывает солоноватую на вкус сперму, Андрюша смешно морщит нос, как будто ему не очень приятно, а страшно хочется чихнуть, но он сдерживается.       Сашка осторожно целует его обмякшие уже гениталии и бережно протирает влажными салфетками, стирая все следы — и свои жидкости, и Андрюшины. Аккуратно натягивает на него приспущенные плавки и шорты и опускает футболку, любовно гладя его горячей рукой по прикрытому уже животику.       Всё это время Андрей не перестаёт вести машину, спокойно контролируя обстановку. — Спасибо, Сань. — искренне благодарит он несколько минут спустя, когда приходит в себя. — Просто спасибо. — Обращайся, — отшучивается Сашка и не выдерживает, снова напрашивается на комплимент: — Скажи, что это был твой лучший минет за рулём! — Лучший, лучший, — ухмыляясь и откидываясь назад, отвечает Андрей. Проводит рукой по лбу и откидывает мокрые прилипшие пряди. — Лучше, чем с Лизой? — Санька, блин! — Ну, скажи!!! — Лучше, лучше. — Андрей со вздохом закатывает глаза. — Даже она не додумалась бы делать мне минет, когда я веду машину. — Иессс! — искренне радуется Сашка, делая победный жест. — Ты чё, совсем конченный? Реально радуешься такому? — Конечно! — Почему? — Потому, что люблю тебя больше всего на свете, — просто отвечает Сашка, пожимая плечами. — И мне хочется быть для тебя первым. Во всех смыслах. Нежить, ласкать, удивлять и поражать.       Андрей ничего не отвечает, но даже в его молчании как будто скрывается какая-то невысказанная, затаённая мысль, какое-то скрытое возражение. И Сашка снова озадачивается и пугается.       Что же это может быть такое? О чём он умалчивает?