Сто и один рецепт от бывшего генерала Сюаньчжэня

У чёрно-белого котёнка было шесть пальчиков на передней левой лапке. Он был, в принципе, здоров: вёл себя по-котёночьи глупо и активно, грыз палец Му Цина и очень громко мурчал во сне. Но у него было шесть очаровательных розовых пальчиков на лапке и Му Цин, как только все котята на него забрались и заснули, продолжил мягко жмякать эту самую шестипалую лапку. — Тебя всегда любили животные, — Се Лянь присаживается рядом, выпроводив всех гостей. Он мягко гладит чёрного котёнка, уютно развалившегося на бедре Му Цина. — Да ну, — Му Цин всё ещё в том самом меланхоличном настроении, поэтому он даже не пытался сбежать, когда гостям тактично намекнули свалить, а ему самому — прямым текстом — сидеть. — Определённо, — принц говорит мягко, — А вот насекомые тебя обходили стороной. — Неправда, один банановый слизняк-небожитель вечно до меня докапывался, — тяжело вздыхает демон. У чёрного котёнка, которого гладил принц, были невероятно красивые глаза дымчато-синего цвета, которые он, скорее всего, перерастёт. — Мне стоит знать почему банановый слизняк? — только что расслабленный, бог тут же подобрался, готовый к чему бы то не было. — Знаете историю про Цзюяна? — в ответ на кивок призрак продолжил: — У банановых слизней пенис один к одному с телом. А ещё они его отгрызают и съедают после соития. — Я всё-таки не хотел этого знать, — со сдавленным смешком вырывается из принца. Му Цин, если честно, устал — он хочет лежать под тёплым тяжёлым одеялом. Самое комфортное лежание под одеялом тогда, когда по комнате щенком мечется прохлада, а ты спрятался. И чтобы если вдруг ты проголодаешься тебе принесли вкусную еду прямо в кровать. — Ну, всё равно, насекомые тебя избегали, да, — Се Лянь, как всегда, осторожничает: — Не хочешь поговорить? — Только если посплетничать о твоём ухоеде, — мгновенно воодушевляется Му Цин, уставившись на собеседника. Котёнок недовольно ткунлся в замершую ладонь, мол, продолжай гладить. — Ухоеде? Раньше я был твоим ухоедом, помнишь? — поняв по вздёрнутой брови собеседника, что попытка увильнуть неудачная, Се Лянь со вздохом начал говорить: — Да я, если честно, сам не очень понимаю. То у него там какая-то яшмовая ветвь, то у нас обоих нефритовый столп друг на друга до небес в гробу. — Как романтично упоминать моё божественное имя говоря о пенисах. Месть Ваша воистину змеиная, Дянься, — фыркнув, Му Цин откинулся назад, оперевшись на руки. Котята спали в кольце ног, — А Яшмовая ветвь… Может это он Вас так? Прям в честь той самой утащенной серёжки. — Какой серёжки? — недоумённо замер принц. — Ну той, которую он на параде в Сянь Лэ с Вас снял и утащил. — Тот ребёнок?!

***

— То есть, ты меня помнил?! Му Цин начинал жалеть о том, что одолжил Се Ляню духовных сил до того, как слинял. Хуа Чэн ворвался в храм с Эмином на перевес, готовый биться за своего принца с любым встречным: начиная семидесятилетней девочкой-соседкой, заканчивая всем пантеоном. Се Лянь большую часть времени был человеком спокойным, но в определённые жизненные моменты жёлтая жидкость ударяла ему в голову, и он вспоминал, почему возноситься в семнадцать было плохой пубертатной приколюхой. В общем, Се Лянь перенервничал и устроил истерику, разбираясь с Хуа Чэном в лучшем варианте подростковых отношений. Му Цин, если честно, даже тучку со снегом и талисманом охлаждений забацал. Чтобы прям та самая атмосфера серьёзных диалогов. — Ты балбес, а причинно-следственную связь мне лень тебе объяснять, — Му Цин закатывает глаза в настолько привычном жесте, что он уверен: в его теле самые сильные мышцы глазные, никакого языка. Хотя и языком он чесал знатно, — Дянься, поправьте крышу, ей плохо. Атмосфера серьёзных диалогов была нарушена, когда Му Цин предпринял попытку слинять, и Его Высочество, не переставая отчитывать князя демонов за утаивание важной информации, поймал бывшего слугу за шиворот и уложил на циновку в углу храма, в завершение водрузив ему на грудь всех котят и пришедшую маму кошку. Му Цин стал лежанкой. — И ты меня выгнал, когда Его Высочество!.. — возмущавшийся Хуа Чэн был бы забавным зрелищем, но Му Цину в голову лезло только то, что принц отчего-то обращался с ним толи как с ребёнком, толи как с котёнком: погладит, посадит куда-то, далеко не отпускает и подкармливает. — Что хотел, то и делал, ещё бы я перед пятнадцатилеткой мёртвой отчитывался, — Му Цин пренебрежительно фыркает. Вообще, по сути, у призрака с принцем была относительно небольшая разница в возрасте — всего-то пять лет. Для тех, кому шло девятое столетие — не разница. Для пятнадцатилетнего оборванца и двадцатилетнего бога — разница. — Гэгэ, — Непревзойдённый неожиданно успокоился, подозрительно тихо обращаясь к принцу. — Да, Сань Лан? — Се Лянь, уже подуспокоившийся и присевший рядом с головой Му Цина, за время их недодискуссии заплёл в хвосте бывшего слуги четыре страшненькие косички. — Отойди от него, пожалуйста, я его немножечко убью, — практически рычит Бедствие, — Он всё равно бессмертный. — Нет, Сань Лан. — Давай, зато полы мыть не придётся…

***

— Подожди, сначала разберёмся. Ты в меня никогда не верил, гнида гадальная, а я был богом. Ты типа атеист? Когда появился Мэй Нянцин, у всех появились определённого рода вопросы. Самые важные, на взгляд Му Цина, были у него. — Ты что себе позволяешь? — обомлел бывший советник. Нянцин имел привлекательную внешность, и отвратительно жеманный характер. Он был как та самая противная тётка, ненавидящая тебя непонятно за что. Ну или токсичная мать, у которой был любимый ребёнок (Се Лянь) и какой-то непонятный довесок (Му Цин, да, спасибо). — Вот ничто меня так не радует во всей этой ситуации, как-то, что я не жёг за тебя бумажные деньги, — вздыхает призрак, рассевшись за столом и оперевшись щекой на собственный кулак, — Ладно, пойду я, у вас было хорошо, а потом пришёл Гоши и всё испортил, — аккуратно сняв с себя пушистых, Му Цин зевает и направляется к выходу, игнорируя возмущённые хлопанья глазами бессмертного. Нянцин, если честно, был классным мужиком. Когда не открывал рот. Нет, знал-то он много, рассказывал интересно, но взаимодействовать с людьми одного с ним статуса или, не дай весь Небесный Пантеон, людьми низшего сословия — не умел. Про таких, как он, говорят: напомаженный, пальцы веером, ханьфу малиновое. В общем, какая-то фигня. Му Цин ускальзывает с помощью заклятия и проваливается в портал, падая на свою собственную кровать в той самой спальне с галтелями. По идее. Больно долбанувшись о пол, Му Цин круглыми глазами пялился на плешиво закатанный зелёным потолок. — Да чтобы я! Да чтобы ещё раз! Да в пизду! — в спальню по-хозяйски вошёл Ци Жун в зелёной косынке и пыльной, явно рабочей, одежде. У Свирепого в руках были какие-то сомнительные деревянные балки, выкрашенные (не менее плешиво, чем потолок) в серебряный и золотой, — Ты какого хера здесь забыл?! — И тебе привет. Не чувствуй себя как дома, ты и без этого охуевший, — отвечает Му Цин. Как-то так сложилось в посмертии, что Му Цин относительно нашёл общий язык с Князем Сяоцзином. Связано это было с очень простым фактом: Ци Жун жутко любил национальные рулетики Сяньлэ с тыквой и мясом, а Му Цин настолько не переносил первую, что его нужно было буквально умолять их приготовить. — Тебя какая пчела в жопу ужалила, что ты так быстро умотал от царственного братца? Привет, — Ци Жун недовольно и агрессивно кинул балки на пол, обвинительно тыкая пальцем в развалившегося Му Цина. — И тебе привет, — намеренно проигнорировав первую часть монолога, Му Цин поднялся и сел, — Ты если хотел, чтобы я тебе прах вернул, мог просто сказать. Необязательно было разносить мою спальню. — Прах оставь себе, — Зелёный Фонарь пренебрежительно взмахнул рукой, — Тут короче такой момент, что я стал отцом и мы переезжаем к тебе с моим сыном. Вот решил сделать ремонт нам. — А можно не ко мне? — А я готовить умею только человечину, от неё у людей болячки.

***

— Вообще-то это я был князем при жизни, а ты слугой! Какого хуя полы мою я?! — Ци Жун злился и агрессивничал, но послушно возюкал мокрой тряпкой по кафелю. — И кто кому добровольно делал ремонт? — развалившись на кухонном столе, прямо как было и положено покойнику, Му Цин получил по лицу половой тряпкой, — Ты ошалел?! — подскочил брюнет. — Это ты охерел! Я понимаю, что в наших отношениях я мужик, но поднимай свою жопу и нехуй лежать тут! — Ци Жун упёр руки в бока и злобно дышал, — Жрать готовь, хандрящее ты хуйло! Мне через три часа Гу Цзы забирать из детского сада, чтобы еда была на столе! — Это ты ко мне припёрся на ПМЖ! — воскликнул бывший генерал Сюаньчжэнь, — Это мой дом! Где хочу, там и лежу! И вообще мы не в отношениях! — Да похуй мне на твоё мнение, у тебя мой прах, мы считай в браке! — Ци Жун в два шага подходит к столу, бросая тряпку, — И вообще, хули ты разнылся? У нас теперь личный пиздюк! Держи свои хуиссивные фазы при себе, поднимай жопу и готовь жрать! Я заебался хуярить этот ублюдский ремонт! — Я научу его отвечать на все твои доёбки, что его хотя бы мать любит. — Вот видишь, ты его уже любишь!