Незачёт 2, Нарготронд

После исчезновения королевны Лютиэн в Пещерном Городе стало еще мрачнее, чем после ухода государя Фелагунда. Словно невидимые тучи начали сгущаться над Нарогом, непонятная тревога все нарастала, будто снежный ком с холма, грозя снести все на своем пути, обернуться бедой. Даже дышать стало как-то тяжело, каменные своды словно давили всей тяжестью гор. Лиса стал беспокоен и грустен, и ходил, повесив уши — без Хуана ему было явно скучно. Единственным светлым событием в то время стала свадьба Гвиртона и Исильвэн. Праздник был скромным, но душевным, хоть и было ясно, что вожди голдор вспомнили о Гвиртоне не от большой заботы, а скорее, чтобы отвлечь народ от нехороших мыслей… Наместник Ородрет и лорд Куруфин соединили руки влюбленных, и Гвиртон с Исильвэн наконец-то обменялись кольцами. Ристаро был очень рад за сестру, но явно волновался, все время заботливо спрашивая, не передумала ли она. Из знатных эльдар были еще лорд Гвиндор, лорд Келебримбор и дочь Ородрета — прекрасная Финдуилас, то и дело переглядывавшаяся с Гвиндором. Лорд Келегорм явиться не изволил. Вожди преподнесли новобрачным положенные дары, лорд Куруфин высокомерно ухмылялся, глядя на золотую подвеску с бриллиантом, что Ородрет подарил Исильвэн, а сам нацепил на Гвиртона всего лишь небольшой красный камушек на простой серебряной цепочке… Но Гвиртон и тому был безмерно рад. После церемонии эльдар праздновали в большом зале, но никто из вождей не остался. Впрочем, радостного события надолго не хватило — тревога никуда не делась, а вскоре и темные слухи поползли по Городу, особенно после того, как вернулись первые из многих, кто был освобожден из темниц Волчьего Острова чарами королевны Лютиэн и доблестью Хуана. Бывшие пленники принесли страшную весть: король Финрод погиб. Освобожденные эльдар возвращались изможденными, искалеченными и седыми — всех их ждала бы смерть в подвалах у Темного Волшебника — Повелителя Волков, если бы отважная принцесса Лютиэн не явилась за своим возлюбленным смертным, и не спасла их. Они рассказывали страшные вещи о делах в крепости, что была некогда эльфийским домом, а стала обителью страха. Во тьме застенка погиб светлейший из вождей эльдар, выполнив свое обещание человеку, и весть об этом все больше будоражила народ. И все больше гневных взглядов и слов обращалось против феанарионов. Сыновей Феанора обвиняли в том, что они своим предательством угробили короля. Это казалось не совсем правильным, ведь в том, что король Финрод ушел лишь с десятком верных, были виноваты мы все. Что бы голдорские вожди ни говорили тогда, но мы не были связаны ни чарами, ни цепями, как те несчастные, что попали в лапы Повелителя Волколаков, но сковывал всех только собственный страх… А теперь к этому прибавился еще и стыд. Слухи и ропот усиливались, пламенные речи лорда Келегорма на народ больше не действовали — эльдар совещались на каждом углу, спор и крики стали обычным делом повсюду. Совсем не было тех, кто оправдывал бы лордов феанарионов, даже их собственные верные принимали сторону большинства, отказывались служить своим вождям — никто не хотел быть слугой предателей и братоубийц. Ристаро, Миретир и другие аглонские военачальники ходили мрачнее тучи — их выбор был тяжелым. Похоже, что только Исильвэн и Гвиртону не было дела ни до чего. Они и из дома-то выходили редко. Вдруг пошли разговоры о том, что лорд Келебримбор на совете вождей у Ородрета при всех отрекся от злых дел своего отца и дяди. Эта новость пронеслась по Городу со скоростью лесного пожара. Вскоре недовольство народа достигло своего предела, и отовсюду уже раздавались речи, требовавшие казни феанарионов. От этого становилось уже как-то совсем не по себе, я пытался вспомнить что либо подобное на своем веку — и не мог. Странно было и то, что после всего, что случилось, я видел лордов Куруфина и Келебримбора, спокойно беседовавших в одном из залов, как будто ничего не происходит. Я подумал, что наверное, сейчас они начнут скандалить, ругаться, но вместо этого они разговаривали очень тихо, а потом вообще молча стояли. Только мастер Келебримбор становился все бледнее, пока не стал похож на уже Ушедшего. Лорд Куруфин поправил на нем воротник, застегнул пуговицу, и повернувшись, ушел — мимо стражи и сборищ народа, которые как раз обсуждали, какой способ казни лучше. Похоже, сыновьям Феанора было на все наплевать. Собравшиеся гневно спорили, много шумели, идеи звучали все безумней, и только лорд Келебримбор еще долго стоял неподвижно, не замечая никого и не слыша вопросов. Спор продолжался, как нараставший шторм, грозивший завершиться убийством неверных повелителей, коварно погубивших род Финарфина. Конец всему этому положил Ородрет. Он приказал взять родичей под стражу и привести в главный зал, что и было исполнено с воодушевлением. Сыновья Феанора явились, будто на пир — с усмешками, при оружии, глядя гордо и гневно на народ вокруг. Взгляд Келегорма пылал угрозой, он с вызовом смотрел на молчаливого и мрачного Ородрета. Рядом с братом стоял невозмутимый и ухмылявшийся Куруфин, впрочем, руку державший на рукояти ножа. Со смехом обратился он к Ородрету, интересуясь причиной внезапной аудиенции, называя его Наместником. — Ты стоишь пред Королем, — ответил Ородрет холодно, будто клинком ударил. Обвел ледяным взглядом толпу, останавливая гневные выкрики, и сказал, что кровь родичей никогда не прольется здесь, но и пристанища для Дома Феанора нет более в Нарготронде. — Уходите! И с этих пор не бывать более дружбе между Нарогом и кем-либо из вас. — Да будет так, — сказал с угрозой Келегорм, сверкая глазами. — Мы запомним это, — пообещал, усмехаясь, Куруфин, и они пошли сквозь толпу, отправились седлать коней. У ворот братья взлетели в седла; жители города и воины, в том числе бывшие верные, молча стояли рядом. Лорд Келегорм лишь презрительно оглядел всех и отвернулся. Куруфин сжал бока коня — конь заплясал, поворачиваясь. Вождь обвел пальцем в латной перчатке вокруг, а затем провел им по шее, мрачно усмехнувшись, от чего невольно озноб пошел по загривку и похолодело внутри. Они умчались, как вихрь, а мы все молча стояли и смотрели им в след. Только возвратившийся Хуан тенью снова следовал за Келегормом, который, впрочем, мало теперь обращал на него внимания. В тот же день Ристаро напился до полусмерти.

***

— Мы уезжаем, — сказал Гвиртон, — Отовсюду нынче доходят тревожные слухи, и повсюду небезопасно. Тень накрывает мир… Враг не простит эльдар потерю Камня Света, что-то грядет, и возможно, уже скоро — говорят, Король голдор отправил своего сына в Гавани к Кирдану. Лорд Маэдрос уже открыто собирает войско… Ристаро настаивает, чтоб мы с Исильвэн ехали к Морю. Поехали с нами! Я покачал головой: — Нет, не могу. Но я провожу вас — дорога ведь опасна. — С нами едет отряд — Ристаро, Миретир, их воины — много голдор, они отвезут нас в Гавани, а потом собираются отыскать их лорда, Ристэ переживает о нем. — Тогда хорошо, это хорошая защита. Интересно, что за жизнь там, у Большой Воды, чем там живут эльдар? — Кто его знает. Но руки везде нужны, так что… Мастер Келебримбор тоже спрашивал, чем я займусь там, и я сказал, что наймусь в кузницу, наверное. А он посоветовал открыть там свое дело. Я ответил, что попытаюсь, как только накоплю монет. А он мне: «Накопишь? Серьезно? Как думаешь, сколько сейчас стоит рукотворный камень, созданный в светлом Валиноре руками моего деда? На цепочке и в оправе из нового бесценного металла — истинного серебра — как говорят наугрим? Гвиртон, за подвеску, что на тебе, ты можешь купить все приличные мастерские Бритомбара, и быть владельцем, не работая в них. Все равно ты ни рауга не умеешь, если честно…» — Гвиртон достал из-за пазухи цепочку с кроваво-красным камнем, посмотрел озадаченно на вспыхнувшие бликами грани, потом на меня, — Только представь… Я покачал головой: — Кто бы мог подумать… Я рад за вас с Исильвэн, ты сделай, как он говорит. Гвиртон кивнул. Я пожал его руку — шрамы от оков на запястьях у нас с ним были одинаковые. — Поехали с нами, — снова сказал Гвиртон. — Нет. Я хочу остаться воином Равнины, — ответил я, — Да и Лисе не понравится Вода. Пусть доживет свой век среди привычных холмов. А вместо меня с тобой пусть поедет мой счастливый зеленый камень, — и я надел ему на шею свой камень на шнурке. Гвиртон кивнул в знак благодарности. Потом, подумав, сказал: — Ты… позволишь мне взять твое имя? Мне очень скоро понадобится светлое имя эльда. — Оно теперь твое, возьми. — Благодарю, друг… — Гвиртон сжал меня в объятиях, так, что ребра затрещали — угольный подвал и кузница сделали его руки стальными.

***

Они уехали до рассвета в стелющемся тумане, укрытые им, как плащом. Я спел все защитные песни, какие знал — чтоб копыта их лошадей не оставляли следов, чтобы лес и равнины укрывали их, делая невидимыми для врагов… И даже когда небольшой отряд отъехал далеко, моя песня все еще не могла закончиться, и я продолжал петь. Ведь я — лесной эльф из народа Данас, хоть теперь и страж Хранимой равнины, в отряде у доблестного лорда Гвиндора. Только зовут меня уже по-другому.