Исправительные работы

Звень-звень-звень....

Звень-звень-звень...

Звень-звень-звень...

      Сквозь беспокойный сон слышал Урахара мелодичное потрескивание Хогиоку в чужой груди.

Звень-звень-звень...

Звень-звень-звень...

Звень-звень-звень...

      Этот треск успокаивает, расслабляет, убаюкивает словно колыбель. Этот звук заставляет Киске тонуть в собственном омуте безнадеги и вязких сомнений по поводу своего решения. Он не хочет вставать на одни и те-же грабли снова, но почему-то что-то его останавливает от собственного, уже принятого, решения. И по этому он тянет. Возможно он тянет мгновения, проведённые рядом с ним, возможно он просто слишком отчаялся, а возможно он просто Киске Урахара, гениальный учёный, которому не позволительно повторять собственные ошибки во второй раз... Но..       Но что-то внутри дрожит. Дрожит, рвёт и метает, кричит и требует его внимания. Внутри что-то дохнет. Нутро что-то разъедает. Излюбленное всеми чувство "бабочек в животе", ощущалось как с десяток лезвий, раздирающих тебя изнутри. Безжалостно разрывает плоть, всё колит и колит, что ребра начинали неметь, что дыхание стало прерывистым, а сердце болезненно защемило, забилось будто в судорогах, отдаваясь гулким стуком крови в ушах.       Ужасные чувства, ужасное состояние.       Он никогда не думал что однажды будет так сильно страдать, особенно от такой идиотской причины. Но он давно знал, что именно он и будет его палачом.       Время подходит к концу, пора бы выносить приговор...       Как бы он того не хотел. Каким бы не был палач или обвиненный. Приговор есть приговор. Казнь есть казнь. И каратель уже предрешен.

Внутри что-то медленно дохнет.

       Ему совсем не нравится это ощущение и это нелегкое понимание собственной бессильности и медленного отчаяния, что с каждым днём поглощает его всё сильнее и сильнее, не давая шанса на спасение.

Что будет ждать его дальше?

Наверное, ничего не измениться. Наверное, ему будет плевать. Наверное...

Наверное...

Наверное...

. . . .       Утро было невыносимо тяжёлым; определённо тяжелее обычных дней проведённых рядом с этим самоуверенным подонком. Урахара, честно говоря, уже не вспомнит, как он проснулся, но помнит только то, что Айзен уже переодевался в другую юкату, а ночная, аккуратно сложенная, лежала неподалёку. Порядок он сохранял идеальный, претензий к нему не было почти никаких, кроме, естественно, невыносимого характера.       Мужчина тяжело вздохнул, хватаясь за больную голову. Хочется поспать ещё часок, два, но работа не ждёт, а её осталось ещё много. Блондин с трудом пересиливая себя, поднялся с футона. Настроение было дерьмовым, какая то, осенняя хандра и вечные головные боли, в том числе считалась и одна ходячая головная боль неподалёку.       — Доброе утро, — хрипло подаёт голос Айзен, завязывая пояс.       Вспомнил называется.       — Доброе, — так же неохотно отзывается Киске и зевает, прикрывая свой рот ладонью. Пора переодеваться и идти завтракать.       Пора бы усмирить собственные мысли и не поддаваться фальшивым надеждам.       Приговор выносил не он, но ему нести ответственность за его осуществление... На его плечах и так огромная ответственность. Он не может снова упасть в грязь лицом. Не может снова облажаться.       Урахара лениво убрал футон и переоделся в повседневную одежду позже, чем его сосед, который в процессе утренних дел уже успел свалить из комнаты. На этот раз его исчезновение можно принять спокойно, зная что он ушёл на кухню. Скорее всего... Почему-то Киске не совсем уверен в этом. Но и мысли сейчас не были о нём.       Осталась уже неделя. Жалкая неделя и всё это закончится. Хотелось бы сказать сейчас именно вот так, но только жаль, что это наглая ложь и очередное безрассудное и глупое навязывание. Эта неделя будет невыносимой, она будет невероятно тяжёлой.       Но несмотря на это, он натягивает на лицо улыбку и выходит из комнаты на кухню.       Никто не должен знать, как ему тяжело сейчас. Никто и не узнает, никто и не подумает, ведь он великий гений, который не испытывает трудностей. Он Урахара Киске. Гений-шинигами обязательно найдёт выход из любой ситуации, какой бы она не была тяжёлой... Он обязательно справится.

...чем и кем бы это ни было.

. . . .       День сменялся ночью, ночь сменялась утром, а дальше всё по кругу. Он уже совсем потерялся во времени, поэтому, честно говоря, он не знает, какой сегодня день недели. Дни были одинаково скучны и апатичны, одинаково загружены и нелегки, разобраться какой день был лучше, а какой хуже, было труднее, чем вычесть массу реяцу, которая способна активировать то или иное устройство.        День, ночь, разницы не было никакой, собственные мысли угнетают с каждым разом всё сильнее и сильнее, нагоняя тревогу всё быстрее и быстрее, переполняя чашу размышлений через край. Обрывки воспоминаний, его горячие руки и сорванный вздох, очередная бессонная ночь, апатия и напряжение, сухие объятия и очередной бытовой конфликт...       Признаться, Урахара хотел бы уже поставить всё на паузу. Настолько он устал лететь, точнее, пытаться, догнать время, которое ускользало от него; словно песок сквозь пальцы: вытекающий в бездну пустоты и сомнений, в которую он начал проваливаться ещё очень и очень давно.       Текст на бумагах уже слился в одно безобразное черное месиво, не позволяя прочитать его. Голова начинает гудеть, а перед глазами появилась рябь. Кажется, сегодня всё идёт против него. Пролил с утра на себя чай, наступил на готовое устройство, что сделал Айзен и получил от него негодующий, раздраженный взгляд. Отвратительный день, он никогда не терпел так много неудач подряд.       Отвратительное состояние. Он совершенно не выспался, несмотря на то, что его сосед вовсе не лез к нему, не пакостил, да и в принципе на удивление, прилежно себя вёл.       Но что делать сейчас? Как прочитать хотя-бы эту строчку, как вникнуться в текст, как перестать думать о предстоящем событии?...

Очередной треск Хогиоку неподалёку наконец-то приводит Киске в чувства.

Он тут.

      — Так себе выглядишь, — скептически сказал шатен, сложив руки на своей груди.       — А ты, я смотрю, в няньки подался? — раздражённо ответил уставший Урахара, массируя переносицу.       — Боюсь, что жизни воспитанников будут под угрозой, — спокойно отвечает Айзен и ставит перед носом блондина чашку с тёплым чаем, — Ты два часа уже сидишь и пишешь эти бумажки, если хочешь свалиться от переутомления так и скажи.       — С чего вдруг такой подарок? — недоверчиво спросил шинигами, взяв в руки чашку.       — Снег выпал, — без шуток сказал Сосуке глядя в окно, но на лице учёного почему-то появилась невольная и глупая улыбка.       — Я так и понял, если ко мне снизошла твоя доброта.       Айзен хмыкнул. Понимая, что случайной фразой поднял чужое настроение, а после чего ушёл в другой конец комнаты, занимаясь собственной работой и проектами, которых так же было не мало. Шатен занимался только работой, а Урахара же занимался и отчётами и работой, чем утомляло быстрее бедного учёного, который помимо всего этого, пытается справиться с тревогой...       Киске сделал глоток чая, опуская свой взгляд на чашку.       Почему-то паршивая душа задрожала. Почему-то проклятое тело отреагировало улыбкой, когда он был изнурён сильнее всех предыдущих дней вместе взятых, но от глупой новости, губы сами растянулись в улыбке.        Кажется, он сходит с ума и Айзен тому причина.       Будь он проклят, правда.       Осталось уже четыре дня... . . . .       Хотелось уже отдохнуть от этой суеты. Хотелось просто проспать целый день, выпить, и не думать обо всём этом рое тревожных мыслей, что грызут и грызут его уже вот сто лет как минимум без передыху.       Урахара закрывает глаза, накрываясь одеялом с головой. Ляжет сегодня пораньше, спать хочется невыносимо, что он скорее подставит Айзена, уснув прямо на рабочем месте, чем принесёт хоть какой-то толк...       Хотя погодите, с чего это вдруг он вообще сейчас переживает за него? Пошёл он к черту, ей богу, пусть работает за него. А то бесплатно тут живёт: спит и ест, хотя ему это не так уж и важно, но продукты переводит же...       Ладно, сейчас не было желания дальше мусолить эту бесполезную тему. Глаза уже слипаются сами по себе, а голова на удивление становится пустой, но и тяжёлой одновременно. Не было противных мыслей, не было гадких тревог, не было ничего такого, что могло его побеспокоить или напрячь... Не было того, за что можно было зацепиться.       В пустой комнате раздаётся тихий скрип двери и треск паласа. Через пару секунд, кто-то ложиться рядом...       Тревоги исчезли. Сон затянул в приятный круговорот сладких грёз и несбыточных мечтаний, которые ни в коем случае не пугали своей ложью и фальшью, наигранностью и полного идиотизма. Сны и так похожи на бред, сны это выдумка, что никогда не произойдут в жизни, возможно поэтому во сне он снова видит его.       Теплая рука коснулась плеча...        Порой сны можно спутать с реальностью, а порой от проклятого звень-звень-звень, замирает сердце. Порой от фантомных касаний он сходит с ума...       Лихорадочный сон в моменте прервался, перемещая его в абсолютно пустую и белую комнату. В мыслях невольно зародилось беспокойство. Ему это совсем не нравится. Где это он, что это такое, хотелось бы знать, только вот, тут он бессилен и ответ на свой вопрос вряд-ли сейчас найдёт.       Он делает шаг вперёд и неожиданно проваливается...       Снова бездна, снова непроглядная тьма, снова странный шёпот... Снова звень-звень-звень....       — Почему ты решил стать учёным, Урахара? — знакомый голос и знакомая фраза...       — Мои знания и практика могут принести пользу другим, поэтому, почему бы не построить карьеру на этом, — беззаботно ответил собственный голос из прошлого.       — Вот как, ясно, — последовал сухой ответ. Айзен устремил свой взгляд куда-то вниз, мрачно замолкая.       Урахара хочет сделать шаг вперёд, хочет потрясти его за плечи и сказать хоть что-то, что бы избежать своей ошибки, что повлечёт за собой кучу проблем, но его голос растворяется в этом странном пространстве, не доходя до его ушей.       Он из прошлого лишь промолчал на чужой ответ и ушёл к себе в лабораторию.       Киске кричал, пытался пройти вперёд, пытался окликнуть, пытался привлечь чужое внимание, но к сожалению его абсолютно не слышали и не замечали...       Нет... Нет.. Если бы он только спросил у него банальное "всё в порядке?" если бы он только не проигнорировал его странное поведение, только если бы не это... Всё бы сложилось по другому... Он бы не потерял его доверия, он бы не довёл всё до той войны. Только если бы он поговорил с ним тогда, когда видел, что с ним что-то не то...       Мужчина упал на колени закрывая лицо своими руками. Во сне не страшно показаться слабым, но кроме всепоглощающего отчаяния сейчас он ничего не чувствовал.        Это была его ошибка. Это была его самая фатальная ошибка.       Очередное фантомное касание...       Урахара открывает глаза. Кромешная тьма, что была всего мгновение назад сменилась рассветным солнцем, что мягко пробивалось сквозь плотно зашторенное окно. Рядом лежит он и мирно спит. В ушах стоит всё тот же треск звень-звень-звень....       На жалкие пару секунд, Урахара ощутил впервые расслабляющее спокойствие, которое за последнюю неделю он совершенно не ощущал. Приятное состояние дзена прервалось противной мыслью:

Осталось три дня....

. . . . .       Напряжение росло с каждым часом, порой ему становилось откровенно страшно, а порой, он и вовсе путал сны и реальность за эти три дня. Режим нарушился окончательно, он путал элементарные вещи, его трясло и он это видел. Теперь не выйдет сбежать от предстоящего, скорее всего он уже сам всё понял. У него попросту нету выбора. Как бы он того не хотел, ничего изменить он не в силах. Завтра день назначенной казни и сдачи всех проектов. Какая гребаная ирония, что хочется рассмеяться и перегрызть глотки этим подонкам, которые за столько лет так и не нашли у себя частички мозгов, чтобы научиться наконец-то думать, а не нести несуразный и неведомый бред, который даже невозможно себе представить.       Ужасный день, паршивое состояние. Он прекрасно понимает что с ним не так, но не может этого признать.       Урахара заходит в комнату и видит как Айзен сидит у окна, глядя на сегодняшнее пасмурно-звёздное небо.       Не успевает Киске сказать и слова, как шатен опережает его.       — Совет не стал бы отпускать меня просто так сюда. Я ведь прав, Урахара?       Хотелось бы услышать собственное имя из его уст ещё раз, рассказать ему всё что накопилось, рассказать ему всё, но блондин лишь горько усмехается.       — Ты действительно прав, Айзен, очередное попадание в точку, — он пытается выдавить из себя смех, но получается лишь очередной тоскливый смешок, говорящий о том, что сейчас ему тяжело удаётся сохранять хладнокровие, да и в принципе говорить.       Айзен прикрывает глаза и улыбается, так непринуждённо, так безмятежно... Его взгляд далёкий, будто стеклянный. Он смотрел куда-то вперёд, на звёздное небо, на парящие там огрызки тёмных облаков, на огни города, выглядывающие из-за крыш домиков без света, тех, кто уже давно спит. Тех, кого не заботит сегодняшняя ночь. Ведь эта ночь для кого-то последняя. Как же хотелось стать обычным человеком, не знающих бед и не выносить этот приговор и не нести эту тяжёлую ношу на своих плечах.       — Мне жаль что всё так сложилось, Урахара.       — О чём ты?       — Мне жаль за всё, что я сделал. Что в попытках найти себя, я бросил всё что имел. А имел я немногое, но я думал что это не будет важно, когда я обрету свой смысл. Потерпев поражение, я понял, что теперь я потерял абсолютно всё что только можно. Я потерял тебя, потерял свою цель, надежду... Я лишился всего, а мой самый страшный кошмар в итоге исполнился: я остался в очередной раз в полнейшем одиночестве. Печально, да? — шатен горько хмыкнул, но не изменился в лице.       Урахара молча и внимательно слушал его, но с каждым чужим словом становилось только тяжелее и тяжелее на дрянной душе, которой сейчас было невыносимо больно. Забавно, провозглашенный гениальный учёный сейчас ломается от откровенных речей, кажется, он теряет хватку. Хотелось бы посмеяться с самого себя, только жаль, что он быстрее расплачется.       — Теперь же, я смог хоть немного поговорить с тобой, после всего что случилось. Я смог увидеть тебя и убедиться в том, что именно ты и будешь моим палачом на этой казни.       — Меня всегда раздражала твоя философская сторона, — отзывается наконец-то Киске, но его голос уже дрожал, несмотря на нервную улыбку, что растянулась на его лице.       — Я скучал, — улыбается Сосуке и поворачивается к нему. Предательское сердце пропускает удар: он верит, безнадёжно верит в его слова как маленький ребёнок, зачарованный чужими красивыми и необычными сказками, — Скучал по тебе, по тем дням, когда я ещё не начал отдаляться. По нашим разговорам как сейчас.       Хочется ответить ему "Я тоже" но ком в горле не позволяет этого сказать, не позволяет абсолютно ничего. Блондин напряжённо посмотрел на его лицо. Такое... Родное и чужое, такое раздражающее и приятное одновременно. Так много противоречий, так много боли. Если бы только всё сложилось по другому...       — Можешь не отвечать, — его улыбка становиться ещё мягче, — Я знаю как противно звучат данные слова от меня. Сопливо, неестественно, неправдоподобно. Я всё равно останусь идиотом, который с самого начала и до самого конца не заслуживал ничего здесь. Спасибо за всё, — очередная улыбка, которая добивает Киске изнутри.       — Хватит уже, Сосуке, — срывается он на хрип, — Хватит, если ты издеваешься...       — Думаю, я не в том положении, — серьёзно говорит Сосуке, а после берёт его за руку и беспокойно заглядывает в чужие зелёные глаза, которые тоскливо заблестели под бледным лунным светом.       — Не разбивай меня сильнее, хватит, — шепчет Урахара одними губами, но Айзен лишь улыбается и осторожно сжимает его дрожащую ладонь.       — Прости. Пора прощаться, ведь так?

***

      Было больно. Было чертовски больно что сводит скулы от того, как сильно он сейчас сжимает челюсть и держит в руках Хогиоку — единственную вещь, что осталась от него.       Он чувствовал себя опустошенным.       Отправив все отчёты и законченные проекты, Киске зашёл в пустую комнату, прогоняя Йоруичи прочь.       — Киске... — начала она, но тот лишь огрызнулся и закрыл перед её носом дверь со словами: мне нужно обдумать всё.       Он не соврал, ему действительно нужно сейчас время, а может даже год, что бы прийти в себя и всё переварить.       Ложась на футон, в голове не было ничего. Глаза пусто смотрели в потолок, грудь болела, тело дрожало, но он смахнул всё на холод.       Он помнил, те фантомные прикосновения, помнил ту улыбку и тот звук... Хотелось сейчас завыть, было невыносимо тяжело смириться с тем, что всё, его больше нет, а эти касания, лишь плод его больной головы и прогнившей фантазии.       Нету больше его. Не будет. Он никогда не увидит его, не поругается с ним, не съязвит. Он больше не прикоснется к нему, больше не принесёт ему чай и не улыбнется.       Холод снова поглотит его этой адской ночью и только треск рядом может на какое-то мгновение помочь мозгу воссоздать его фальшивый образ рядом.

Пусто. Больно.

      Нужно как-то двигаться вперёд, нужно проводить эксперименты над Хогиоку и наконец-то сломать его, что бы больше никто не стал таким же как и он...       Казнь завершилась, палач выполнил свою работу. . . . . .       Хогиоку тихо звенит. Урахара заснул рядом с ним на столе, слушая мелодичное потрескивание: звень-дзинь-дзинь... Звень-дзинь-дзинь...       Проклятое звень-дзинь-дзинь, от которого он уже постепенно сходит с ума. От которого у него теперь едет чёртова крыша, ведь теперь он один. Нету теперь того, кто мог бы понять его, единственная вещь что напоминает о нём, так это гребаное Хогиоку и этот чёртов звук. Всё из-за него, всё из-за него, из-за него его жизнь сейчас рушиться в пух и прах, если бы только он не создал его, если бы он смог поговорить с ним раньше...       Тревожные мысли пытают его изнутри. В последнее время у него не было никаких сил, да и в принципе желания что либо делать, он просто не выходил из своей лаборатории, спал и ел там же, не желая никого видеть. Он похудел, синяки под глазами стали фиолетовыми.       Теперь, чувство одиночества было невыносимым. Возможно, потому что он питал эти отвратительные чувства, а возможно он просто сошёл с ума, но ситуацию лучше это понимание не делает.       Теперь, почему-то, он сомневается в том, что его жизнь будет прежней. И он не признается, что безумно скучает по ядовитым комментариям, по наглой ухмылке и тому взгляду. Скучает. Как бы он не хотел этого. Скучает...

Скучает...

***

Одинокая слеза скатится с твоих щек.

Закрой глаза и иди вперёд,

Забудь меня, дыши ровней,

Никто не вечен, даже бог,

Поверь, мы встретимся в аду однажды, ты только жди...

Услышав в дрёме тихое "скучаю"

Не смей идти, открой глаза.

Обвиненного не стало,

и помни это до конца.