Люди

      Хеймитч шёл по коридору такому же серому, как всё в дистрикте тринадцать. Даже ему, не особо жалующему яркие цвета, казалось это странным. Как им всё это не надоело?       Пока был занят бесконечным причитаниями Койн о присутствии Эффи в их бункере, Абернети так до сих пор и не проведал её в комнате, что ей отвели. Последнее, чем она одарила его, был осуждающий взгляд. Нет, Тринкет не осуждала его за то, во что они ввязались, она была разочарована тем, что он подлил ей в напиток снотворное и буквально вырвал из единственно знакомой ей жизни, даже не предупредив. Он понимал это, но не считал нужным извиняться — он спас её! Она пропала бы, Сноу бы не оставил от неё живого места. Она просто должна понять это и успокоиться.       А Койн… Тоже заткнётся. Хеймитча раздражало всё в ней. Не было смысла разговаривать с ней об Эффи, она не считала капитолийцев за людей. А это было так похоже на Сноу. Абернети точно знал, что Плутарх прекрасно понимает это, хоть и делает вид, что полностью лоялен к ней. Великие дела требуют великих жертв. Очевидно, он руководствуется этим. Хеймитч чуть ли не профессионально делал вид, что от Тринкет может быть хоть какая-то польза, стараясь убедить то ли Койн, то ли самого себя. Просто Плутарха не было смысла убеждать в этом, он словно видел его насквозь, зная то, что не знает даже сам Абернети.       В конце концов, президент закрыла тему, поняв, что Хеймитч стал просто поддакивать, соглашаясь с каждым её словом. Всё равно ничего уже не сделаешь — эта глупая капитолийская подстилка уже здесь. Койн всем своим видом давала понять, что относится к Эффи не больше, чем как к вертихвостке, которую Абернети взял с собой из-за своих личных побуждений исключительно телесного характера. Это низко, но от алкоголика она ничего другого и не ожидала. Но продолжала делать вид, что её всё ещё волнует целесообразность появления в дистрикте ещё одного рта.       Пока все относились к Тринкет, как воплощению всех пороков общества, Хеймитч понимал, что уже никогда не сможет относиться к ней, как раньше. Как все здесь. Он знал Эффи. Знал, что она тоже человек.       Абернети остановился. Наконец он дошёл до нужной комнаты, но что-то не так… Почему он слышит плач? Кто здесь может на плакать?       Эффи?       Он прислонился к двери, не веря своим ушам. Капитолийцы не… Плачут… Нет, они плачут. И Эффи плачет прямо сейчас.       Хеймитч постучался. Звуки резко прекратились. Думает, показалось? Он снова постучался.       — Уходите! — послышалось за дверью.       — Эффи, это я.       На пару секунд воцарилась тишина.       — Уходи, Хеймитч!       Абернети покачал головой и взялся за дверную ручку.       — Я захожу, — предупредил он, открывая дверь.       — Стой! — Эффи была поражена такой наглости, но сейчас она больше была напугана.       Она выглядела ужасно, сидя на этой отвратительной кровати, и Хеймитч не должен был видеть её такой. Никто не должен был.       Он остановился, но дверь была уже приоткрыта.       — Всё нормально?       — Ничего не нормально, — раздражённым тоном произнесла она, но дрожь в голосе выдавала, что ей действительно было плохо. — Просто уйди. Пожалуйста.       — Я могу войти?       — Что тебе не понятно?!       — Ты раздета?       — Что?! Нет!       — Тогда я захожу.       — Хеймитч! — только и успела воскликнуть Тринкет, как он увидел, в чём причина.       Она была так не похожа на себя… Точнее на то, какой он привык её видеть. Тонкие светлые волосы, чистое светлое лицо, красные от слёз глаза… Только дурацкое розовое платье, которое она всё ещё отказывалась снять выдавало то, откуда она родом.       Эффи тут же отвернулась. Ей было неприятно, больно, стыдно, словно он только что унизил её.       — Я же просила уйти, — разочарованно проговорила она.       Абернети словно в один момент забыл все слова. Эта Эффи… Обычная женщина… И волосы… У его матери были такие же. Это… Это…       Господи, о чём он думает?!       — Эффи, почему ты плачешь? — вопреки бушующим в голове мыслям спросил он, закрыв за собой дверь.       — Я не плачу.       — Я думал, ты врёшь намного лучше.       Осторожно, словно может её напугать, Хеймитч подошёл ближе. Услышав его шаги, Тринкет, стерев последнюю влажную дорожку со своей щеки, всё же обернулась.       — Что тебе нужно? — спросила она так, будто ему всегда было что-то от неё нужно.       Он пропустил мимо ушей её вопрос и продолжил:       — Что случилось?       Эффи смерила его строгим взглядом, но ничего не сказала. Она тяжело вздохнула, на пару секунд прикрыв глаза. Он невыносим. Наглый, настырный и совершенно невоспитанный. Ей и так плохо, зачем он допытывается? Разве не видит?       Неожиданно она ощутила его ладонь на своём плече.       — Я не мог сказать тебе, ты же понимаешь? — сказал Абернети, чем ввёл её в замешательство.       — О чём сказать?       — Об этом, — он обвёл взглядом комнату.       — Мне абсолютно всё равно, — она покачала головой. — Ничего уже не изменить. Ты уже сделал то, что сделал.       Хеймитч не ожидал, что она когда-либо скажет так о чём-либо. Эвфимии Тринкет всё равно? Только он собирался что-то сказать, как она сама произнесла:       — Эти люди, они… Они наговорили всяких гадостей, я даже таких слов не могу позволить себе произнести! Они заставили смыть макияж, забрали парик и заставляют надеть ЭТО, — она указала на серую оджеду, лежащую на столе. — Я чувствую себя униженной! Такое неприемлемо! Я бы не удивилась, если эти пещерные жители решили бы взять и раздеть меня самостоятельно. Они пытались прикоснуться ко мне и смотрели как… Как будто я ничтожество!       Умение поддержать не было его сильной стороной, поэтому он просто сел рядом, тяжело вздохнув.       — Это несправедливо. Что я им сделала? Просто родилась в Капитолии? — она закрыла лицо ладонями. — Наверное, ты хочешь сказать, что это я отправляла детей на смерть, что я вытаскивала те бумажки…       — Я бы не стал отрицать… Но это не ты их туда клала, не ты придумала отправлять детей на убой…       Эффи подняла на него удивлённый взгляд. Хеймитч никогда раньше не говорил ей ничего подобного. Ей всегда казалось, что он если не ненавидит, то точно недолюбливает её именно из-за того, что именно её рукой каждый год избирались трибуты дистрикта двеннадцать. Но его слова показывали обратное.       — Ты не ничтожество, — сказал он, уже глядя ей в глаза. — Ты просто человек. Такой же как я и все здесь…       Тринкет забыла все слова, ощущая, как мурашки бегут по спине от осознания, что он считает её равной себе. Раньше она думала, что знает его вдоль и поперёк, но теперь смотрела на него совсем другими глазами. Всё-таки он ещё не пропил себя.       Она заметила, как его взгляд упал на её руки, теребящие ткань юбки, и тут же перестала. Но в следующую секунду Абернети снова удивил её, накрыв одну из её ладоней своей.       — Не позволяй им думать, что ты слабая.       Едва уловив, что он сказал, Эффи ощутила, как кровь приливает к щекам. А осознание того, что она не сможет скрыть румянец, за макияжем, смутило её ещё больше. Это было странно, страшно, волнительно, но… Приятно.       — Я не слабая.       — Тем более.       Хеймитч убрал свою руку, чтобы не доставлять ей неудобств, но она тут же поняла, что хотела бы оставить всё, как было.       — Тебе нужно переодеться, Эффи.       — Ты из-за этого пришёл? — его слова задели её. — Я не собираюсь подстраиваться под них. Это слишком.       — Тогда они будут продолжать смотреть на тебя, как на кусок мяса.       — Они будут продолжать это делать вне зависимости от того, как я выгляжу.       — Хорошо, — Абернети посмотрел в сторону стола, словно размышляя о чём-то.       — Что хорошо? — она непонимающе проследила за его взглядом.       — Если ты не хочешь переодеваться, это сделаю я.       — Что?       Он с лёгкой ухмылкой на лице вглянул на неё и произнёс:       — Я тебя переодену. Раздевайся. Или мне раздеть тебя?       — Что?! Хеймитч! — Эффи чуть ли не вскочила со своего места, но он поднялся следом.       — Да чего я там не видел?       — Это оскорбительно! — она выставила указательный палец, запрещающе помахав им.       — Что именно? — Хеймитч принял ещё более расслабленную позу.       — То, что ты считаешь всех женщин одинаковыми!       — Я этого не говорил.       — Ты не видел меня раздетой, значит, говоришь о других женщинах.       — Хочешь сказать, ты особенная?       — Каждая уникальна.       — Ладно, ладно, — он поднял руки, показывая, что принимает поражение. Но его самодовольная улыбка говорила об обратном, Тринкет скрестила руки на груди.       — Но переодеться надо, — добавил Абернети, подойдя к столу и взяв в руки одежду.       — Хеймитч…       — Эффи, это не я придумал. Здесь такие правила.       — Это ужасные правила. Кто хочет быть таким же как и все? Очередной копией? Это убивает индивидуальность.       — От того, что ты оденешься, как все, ты не потеряешь индивидуальность.       Эффи покачала головой. Она думала, он помнимал, как это важно для неё. Всё внутри неё противилось потерять последний элемент своего образа, ведь она считала его неотъемлемой частью себя. Она знает, что это необходимо сделать, и не хочет спорить с Хеймитчем, ведь он пытается защитить её. Но… Тринкет просто не может. Она и так потеряла всё. Это окончательно сломает её.       Неожиданно, ей в голову пришла разрушающая мысль, но Эффи ощутила, что, возможно, это единственный выход: пусть он разденет её, тогда она убедит его оставить её платье…       — Хорошо, — произнесла она. — Давай.       — Что?       — Переодень меня.       Абернети пару секунд с сомнением смотрел на неё, а после усмехнулся и молча подошёл к ней. Её взгляд изменился, и он узнал его. Так она смотрела на спонсоров, когда рассчитывала на поддержку своих трибутов. Хеймитч знал, что следует за этим. Он никогда не осуждал её, но сейчас… Сейчас он уже считает её человеком, а не капитолийской пустышкой… Что за этим стоит? Противно ли ей от того, что она делает? Чего она пытается добиться?       И… Стоит ли ему играть в эту игру?       Он окинул её взглядом с головы до ног. Ключицы красивые, руки аккуратные настолько, насколько это возможно, талия узкая, ноги… Он бы на это посмотрел.       Ничего не сказав, Абернети обошёл её, чтобы найти молнию на платье, и не прогадал. Только он взял пальцами бегунок, как заметил мурашки, пробежавшие по её спине, и то, как напряглись её плечи. Ох, Эффи, Эффи… Хеймитч хотел было остановиться, но интерес, разгорающийся в нём всё сильнее и сильнее с каждой секундой, не дал этого сделать. Он понимал, что в этой ситуации совершает поступок не менее отрицательный. А в какой-то степени даже ещё хуже. Но нет, он не собирается доводить дело до конца.       Аккуратно расстёгивая её платье, он, словно констатируя факт, произнёс:       — На тебе нет лифчика.       — Что за ужасное слово? — внезапно в своей привычной манере проговорила Тринкет, краем глаза вглянув на него.       — Какое? — с лёгким смешком спросил Абернети, опустив бегунок максимально низко.       — «Лифчик», — с лёгким отвращением в голосе сказала она.       Хеймитч открыто рассмеялся, на мгновение уткнувшись лбом в её волосы и положив одну ладонь на её плечо. Так, словно это была самая обыденная ситуация в их жизни. Словно он всегда так делал.       — Что? — Эффи говорила с претензией, однако он уловил в её голосе то, что это едва-едва, но тоже её позабавило.       — Ну, это то, что поддерживает…       — Хеймитч, замолчи! — вполоборота воскликнула она, и Абернети увидел её яркую улыбку. — Это бюстгалтер. Бюстгалтер, понял?       — Как скажешь, принцесса, — сказал он ей на ухо, начав спускать с неё платье.       Мурашки. Снова. Она такая чувствительная. Он едва касался её кожи, но уже был поражён её нежностью.       Вот платье оказалось на полу, и Хеймитч мог спокойно лицезреть её обнажнённую спину, розовое бельё и… Бёдра настолько идеальные, что с них только картины писать. Ему определённо нравилась эта «игра», но чем больше он ловил себя на этом, тем больше сомневался. Абернети буквально использует её, зная, что ничего не даст взамен… Он отвёл взгляд.       Неожиданно для самой себя, Тринкет чувствовала волнение. Её отношение к Хеймитчу никогда не было настолько двояким, как сейчас. Нет, ей не было противно, ведь она сама начала это, просто каждая её клеточка ощущала, что что-то идёт не так. Словно сейчас это происходит не с ними, а с кем-то другим.       Только Абернети вновь приблизился к столу, чтобы взять её новую одежду, как Эффи поняла, что нужно действовать. Она полностью повернулась к нему, сразу обратив на себя внимание. Тринкет хотела было что-то сказать, но как будто бы ком встал в горле. Она не могла произнести ни слова, пока он просто смотрел на неё. Не разглядывал, не улыбался, действительно просто смотрел. Это не входило в её план. Хеймитч никак не показывал, что она привлекает его.       А она привлекала. Он бы не поверил сам себе пару минут назад. Но это было правдой. Перед ним впервые стояла не эфемерная Эвфимия Тринкет, а реальная женщина, к которой только стоит протянуть руку, чтобы по-настоящему коснуться.       Его ладонь с взятой со стола рубашкой, опустилась обратно. Тогда Эффи решилась приблизиться к нему. Её руки легли на его плечи, а лицо оказалось непозволительно близко к его. Она не стала дожидаться его реакции, так как боялась увидеть в его глазах безразличие, и просто притянула к себе, соединив их губы. В этот момент казалось, что сердце стучит в висках, и Тринкет не понимала почему ей так страшно.       Тем более, он ответил на поцелуй. Абернети провёл руками по её обнажённой спине и талии, целуя как можно медленней, понимая, что ему нужно остановиться. Нужно прекратить это, пока не стало слишком поздно. Её мягкие губы в душе ощущались как пощёчина его самолюбию. Они слишком понравились ему.       Хеймитч мягко отстранился и прошептал:       — Что ты делаешь?       — А ты?..       Эффи выглядела уверенной. Или лишь пыталась выглядеть?       — Ты должна знать…       На долю секунды она изменилась в лице. В её глазах промелькнул тот самый страх, который она так пыталась скрыть.       — Койн считает, что ты здесь только потому, что я сплю с тобой.       — Что? — её глаза округлились от удивления.       — Она думает, что ты моя подстилка.       Тринкет хотелось провалиться под землю от этих слов. Они буквально резанули по её ушам. Её взгляд забегал по его лицу, пока она пыталась собрать хоть какую-то мысль в предложение. Она словно разрушалась изнутри.       — Так что ты делаешь, Эффи?       Она непроизвольно сделала шаг назад, и он убрал свои руки.       — Я не… — Эффи активно замотала головой, а её взгляд выражал полнейшее непринятие.       Её плечи дрожали так, словно её вот-вот накроет паника, и Хеймитч испугался. Глядя на её обнажённое тело, он винил себя так, словно насильно заставил её раздеться. Только сейчас он осознал, насколько сильно облажался.       И Абернети наконец-то взял себя в руки. Взяв рубашку со стола, он поспешно накрыл ею плечи Тринкет и, пытаясь поймать её взгляд, произнёс:       — Эффи, посмотри на меня.       Как только её глаза остановились на его лице, он мягко взял её ладони в свои и осторожно повёл в сторону кровати, чтобы они могли спокойно сесть. Но Эффи снова заволновалась, хоть и позволила себя усадить.       — Помнишь, ты говорила, что мы команда? — спросил Хеймитч, наклонившись к ней так, чтобы она могла видеть его лицо.       Она неуверенно кивнула, укутавшись в рубашку. Тогда он сел рядом, стараясь никак не касаться её, чтобы вновь не спугнуть, и повторил:       — Мы команда.       Тринкет опустила взгляд.       — Это значит, что тебе не нужно спать со мной, чтобы я постарался помочь тебе, — после нескольких тяжёлых секунд молчания произнёс Абернети, а в голове словно эхом прозвучало: «Но мы можем делать это просто так».       Он тяжело вздохнул, пытаясь отогнать эту мысль, пока Эффи смотрела на него в попытках понять, что всё это значит для него. Относится ли он к ней как раньше? Говорит, что они команда, но искренне ли?       — Ты умеешь шить? — неожиданно спросил Хеймитч.       На самом деле, он был практически уверен в отрицательном ответе, но Тринкет с сомнением посмотрела на него и ответила:       — Умею.       Удивление отразилось на его лице, она нахмурилась и произнесла:       — И что?       — Я найду тебе машинку и ткань, — Абернети коротко улыбнулся. — Уверен, у них тут есть швейный цех.       — И нитки? — как бы шутя, проговорила она.       — И нитки, конечно, — сказал он, по-доброму усмехнувшись.       Они обменялись улыбками, но после этого повисло неловкое молчание. Оба чувствовали себя грязными, хотя ничего так и не произошло и вроде бы даже хорошо разрешилось…       — Хеймитч, — произнесла Эффи. — Спасибо, и… Прости, что я…       Он поймал её взгляд и не дал договорить, сказав:       — И ты прости.       Она кивнула, принимая извинения и полностью осознавая, что они стоят друг друга. Два одинаково умных и одинаково глупых взрослых.       Ещё какое-то время они сидели рядом и молчали, размышляя о чём-то своём. И в один момент Тринкет всё-таки начала надевать столь ненавистную серую рубашку. Застёгивая пуговицы, она поднялась и подошла к столу за штанами. Хеймитч наблюдал за ней, стараясь не слишком пялиться на её полуприкрытую пятую точку. Он просто хотел убедиться, что всё будет нормально. Когда она, будучи уже в штанах, взяла в руки носки, её лицо отразило все оттенки отвращения.       — Это хорошие носки, — сказал Абернети, не скрывая улыбки.       — «Хорошие носки», — повторила она с явным скепсисом. — Раз ты так говоришь, то конечно.       Подчеркнув несерьёзность фразы, натянутой улыбкой, Эффи снова вызвала его смех.       С этим же смехом он уже на следующей неделе обнимал её, слушая очередную историю о «невежественных пещерных жителях». Хоть его это забавляло, ему невероятно сильно нравилось, что она продолжает ставить себя на первое место в любой ситуации. Непоколебимая уверенность в себе. Это то, что делает её собой.       Вот Тринкет показывает Хеймитчу непонятным ему образом сшитые две рубашки (хотя, может, их три?), и говорит о том, как симметрия была в моде несколько лет назад. А вот она уже целует его как своего самого любимого мужчину, зарывшись пальцами в его волосы.       А началось то всё с того, что им просто понравилось то, что они увидели.       Они увидели друг в друге людей.