Сокджин

Пусан далековато. Достаточно далеко, чтобы не мочь кататься к его шумящему морю каждые выходные. Да и сколько там этих выходных наберётся. Не эти ваши стандартные пять через два. Для пять через два нужна жизнь вне работы. Что-то ещё большее, вне работы, чем то, что в эту саму работу по маковку. Море большое. Пляжи большие. Даже волнорезы и те — хочется порой обнять и «сделай мне фотку на память, будто я среди великанов». Но не большее. Когда ты один — всё это как-то слишком, через край. Пусан далековато, но иногда хочется ближе. Чтобы и шум волн обнимал, и брызги солью по сухим губам. И воспоминания в грудине, по горлу вверх и вниз - по животу теплом. Разочек можно. Можно даже целый выходной на это истратить до последней секунды. Потрястись в автобусе под плавные волны музыки в наушниках, под их пульс по вискам и сердцу, под полную отстранённость от внешнего мира, работы и всех этих отчётов-бумажек-начальства. Даже взгляды чужие совершенно игнорируя, прячась под козырёк кепки, плотную полосу маски на лицо и такой непривычно широкий бомбер, в огромные карманы которого на станции можно затолкать по баночке пива и снеки - во внутренний. Удобное. Громогласное шуршание моря сменяет убаюкивающий шёпот музыки. Обволакивает колкостью прохлады и осязанием соли на щеках и шее. Путается влагой в волосах и пробирает мурашками промеж пальцев по босым ногам через песок. – Какие люди и без охраны, – чужой голос вплетается в звук волн столь же гармонично, как крики чаек. Это напарник-то охрана, ой? Кто ещё кого охраняет? И проходится касаниями по шее, подобно брызгам. Только не холодя — согревая, мураша, обтекая по каждому изгибу. Джин надеется, что всё тот же широкий бомбер скроет и его дрожание. А затем улыбается уголками губ, стягивая те — губы свои - в немного обиженной гримасе, всё так же глядя на море. Но лишь недолгие пару мгновений. – Вообще-то это моя реплика. – Но я то был быстрее. Это нифига не соревнование. Но от довольной усмешки на чужих губах, становится весело. И море перестаёт увлекать его взгляд своей синевато-серой красотой, совершенно проигрывая Джэй Кею. Снова. Опять. Неизменно. – Вы никогда не думали сменить работу? На самом деле, карманы оказываются настолько большими, что в каждый вмещается по парочке банок. Все четыре они вминают в уплотнённый песок чуть в стороне от набегающих волн, а пачку снеков пристраивают посередине. Но Джин не решается тянуться к закуске, чтобы соль моря на губах не перебивалась никаким другим вкусом, кроме колких пузырьков. – Не быть полицейским, ты имеешь ввиду? – Ким щурится в более широкой улыбке, чем раньше, и как-то даже лукаво тянет левый уголок губ к щеке. – Я сказал то, что сказал, – Джэй Кею лукавость даётся более легко и менее очевидно, щекочущими не хуже - в разы лучше — чем пузырьки напитка, нотками. Даже несмотря на то, что сегодня в нём от Джэй Кея процентов тридцать всего-то, если не меньше, а вот Чонгука — сверх меры.(А есть ли в этом вообще мера? Ни в лаконичном «JK”,ни в до неузнаваемости затёртом в нём же «Чон Чонгук», известном скольким? Двоим? Второму голос сейчас не давали, тссс) Без костюма все проценты куда-то деваются вовсе. Как и пяток лет возраста. Ветер треплет отросшие и чуть вьющиеся от влажности пряди, ветер же проскальзывает под ворот безразмерной толстовки и, кажется, ниже, по грудине и прессу, сейчас не утянутые в костюм и узкую рубаху. . . Так. Стоп ит, Ким Сокджин. – Сменить не думал. Выбрать другую - прежде было, – какое громкое выражение, в данный конкретный момент все его думы только лишь об одном. И то — об этом думать вот вообще не стоит. – А ты? К слову, мелькают ли у подобных людей мысли о «смене профессии»? О пенсии сам начислил, сам пенсионный возраст и определил, хахаха ? Или проще жить одним днём... Об этом тоже лучше не думать! Не сейчас. Не в такие вот умиротворяющие моменты. Море шепчет что-то своё, искрится лучами полуденного солнца до налёта слезинок по ресницам и в уголках глаз, поглаживает прохладой босые ноги. А на пустынном пляже только они да носящийся над песком ветер, который игриво трогает волосы и касается шеи. И да — чайки. Громкие, пронзительные, насмешливые и какие-то истеричные. Или это Джин просто от волнения сам почти на грани. – Не учителем ли? – Джэй Кей, нет, Чонгук, блестит по радужке глаз теми же бликами морских волн и солнца, игривостью ветра, чёрными всполохами-чёрточками чаек. А в скопе - пляшущими чертятами. И на вопрос не отвечает, зараза. – Это ещё почему? – Джин спешит прикрыть рот ладонью, чтобы не дай Будда, пиво не полилось из носа, и смеётся, изгибая бровь в комичной оскорблённости, – я выгляжу таким занудой? – Нет, не выглядите. Просто. . . (Ох уж эти чертята в кофейных глазах, искорками своими жгут Джину по щекам и скулам, задевая уши жаром) Ким молчит, не рискуя подталкивать, пока взгляд Чонгука уходит куда-то в сторону, на море, на бесконечность до самого горизонта, где то вливается прямо в небо, обращая пенные волны в облака. – Возможно, с таким учителем, я бы сейчас не был тем, кем стал, – на губах вновь ухмылка, с нотками насмешки, но на вкус совершенно другая. Горчит, скребётся по горлу изнутри осадком и чуть перехватывает дыхание мурашками. (Они оба так и не знают ничего о прошлом друг друга? За «JK»слишком уж хорошо упрятано. А сам он, кажется, ловит удовольствие от взаимности. Как по-джентльменски) Джин эту горечь спешит запить пивом, кончиком языка проходится по металлу банки и смывает осадок глотком. А когда тот комком падает в живот, ловит на себе чужой взгляд и мурашки резкой волной жара взмывают по телу из самого низа к скулам. А вокруг лишь море. Оно вдруг становится почти оглушающе громким. Но шепчет так аккуратно, в самые уши каждое невнятное слово вливая. Оно уже в самых глазах Чонгука. Переливается из них и трогает по коже на щиколотках, запястьях и шее, губ касается, щёк, волос. Нежностью. Солью. По венам бурлит, потоками круг за кругом окутывая сердце всё плотнее и ускоряя его ритм. – Верю, – Джин не уверен, что вообще должен сейчас хоть что-го говорить, но шевелит губами, отвечая морю. Впитывает его рисунок на чужой радужке, точно та - камень, отполированный сотнями лет прикосновений воды. Так близко, что уловим каждый сосудик узора. Улыбается и головой качает, ощущая вскользь тепло от чужих пальцев на кончиках своих. – Не для протокола, но я запомню, что вы это сказали. Голос Джэй Кея - голос Чон Чонгука. Улыбка Джэй Кея — улыбка Чон Чонгука. Сокджин не знает, где проходит та грань. Он сам уже настолько давно за неё ступил, что не увидит, если вдруг решит оглянуться назад. Да он и не хочет. И поэтому снова смотрит на море. Снова касается губами края жестянки и коротко опускает ресницы, позволяя теплу солнца смешиваться с теплом чужого взгляда на своей коже. Пусан далековато. Достаточно далеко, чтобы каждая их встреча на одиноком огрызке пляжа становилась событием. Не подгадывая, не договариваясь, не сверяясь с графиками, автобусами и самолётами. Море встречает их в любом настроении: лениво перекатывая свои волны по почти гладкой поверхности; содрогаясь спазмами злости и взрываясь брызгами; надрываясь громом и криками чаек; баюкая. Море ждёт их только вдвоём. Отпечатывая эти встречи по песку, следами вне существования привычного бытия.