Рапунцель. Ну очень запутанная история

      Хуа Чэн помнил, как первый раз взобрался в башню, она была светлая и уютная. Воздух наполняли тонкие ароматы цветов, а мягкий свет лазурного небесного свода играл на стенах, создавая теплую атмосферу.       Помня о первых впечатлениях, Хуа Чэн не мог поверить, как за столь короткое время башня сумела преобразиться. Теперь же он не мог сказать о теплых красках комнаты, перелезая через подоконник. Кругом темно и мрачно. Единственный источник света — это окно, из которого он только что вылез.       Ветер свистел в щелях, а тени, казалось, шевелились сами по себе. Он шагнул вглубь, и пол скрипнул под его ногой, словно предупреждая о чем-то. В воздухе витал запах пыли и чего-то старого, забытого.       Было тихо. Слишком.       Хуа Чэн невольно собирался ухватиться за оружие в ножах, но вот незадача. В тюрьме у него все забрали, а вернуть пропажу не осталось времени.       Черт. Придется постараться. У разбойника был маленький ножик в одном из сапог, но раньше времени не стоит показывать свое преимущество. Нужно быть начеку и успеть во время достать «сюрприз».       Неожиданно из темной стороны башни послышался грохот. Упал небольшой столик, который кто-то толкнул. В воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь эхом от падения.       Обычно так поступали, если хотели сделать отвлекающий маневр, но на всякий случай Хуа Чэн тихо позвал:       — Гэгэ?..       Юноша по любому должен быть здесь. Ведь только ему принадлежали столь длинные и уточенные волосы, шелковистые на ощупь. Отрезать прекрасные локоны тоже не могли, иначе они стали бы белоснежно-светлыми… как те цветы, которые вплетал заботливо Сань Лан своему Гэгэ.       — Гэгэ? — вновь позвал парень.       И снова ответа не последовало. Вместо этого за его спиной повисла тень.       Ловушка, как и предполагал Хуа Чэн, потому без промедлений умело и резко развернулся, встретившись со знакомым мужчиной, стоявшим загадачно на подоконнике.       Лица не видно под темным капюшоном, очень удивительно, что не белым. Ненужно быть гением, чтобы понять, кто находится перед разбойником. Хуа Чэн, сжимая руки в кулаки, ощущал, как накапливается напряжение между ними.       Раздался шепот, холодный и зловещий:        — Ты опоздал.       Это самые страшные слова, именно их боялся услышать Хуа Чэн. Повисло напряжение, словно мгла окутывала каждую ноту тишины. Сердце забилось быстрее, как будто зная, что время иссякает.       — Нет, — уверенно сказал Сань Лан, игнорируя внутри себя любой намек на страх. — Ты бы с Гэгэ ничего не сделал. Он тебе нужен. Точнее его волосы, их сила.       — Думаешь? — с ухмылкой сказал маг, умело спрыгнув с подоконника, так что капюшон сам слетел.       Хуа Чэн уже видел мужчину, но тогда было темно, и он не смог подробно разглядеть человека. Теперь ему выдалась прекрасная возможность рассмотреть собеседника. Уверенный в себе мужчина, средних лет.       Его строгий профиль и резкие черты лица придавали ему внушительный вид. Глаза, темные и проницательные, словно могли заглянуть в самую душу, скользнули по лицу Хуа Чэна, оценивая его, но подходить ближе к молодому парню мужчина не стал, а только заговорил дальше:       — Мы с моим сыном жили очень дружно до твоего появления. Волосы были приятным бонусом, не иначе. Главным для меня был мой мальчик. Что же до тебя?       Хуа Чэн заскрипел зубами. И этот негодяй, что-то смеет ему говорить.       — Заткнись, — прошипел парень.       — Какой-то ты смелый стал?.. Не боишься, что использую свои силы?       Если честно, Хуа Чэн боялся. Ведь, перед магией он был беспомощен, и не мог пошевелиться. Хотя странно со стороны этого мужчины не использовать сразу же свои силы.       Если только…       Разбойник решил поставить все на кон.       — Нет. У тебя мало сил. Ты слишком много их использовал и не смог восстановиться. Иначе ты бы уже их применил.       Мужчина ничего не сказал. На его устах только расцвела зловещая улыбка, словно он хранил в себе тайну, которой ни один человек не имел права знать. В его взгляде сквозила бездонная тьма, и окружающий мир будто растворялся в тумане неопределенности.       Хуа Чэн расширил глаза. Мужчина уже использовал свои силы, но другим способом. У разбойника всегда была отличная реакция, она и в этот раз его не подвела. И как раз во время, потому что сзади в сантиметрах от него прошлось лезвие меча. Мгновение, и он успел увернуться, а затем отпрыгнуть на расстояние, чтобы рассмотреть нападавшего.       — Гэгэ?..       В неверии прошептал парень, увидев как и у себя напуганное лицо. Глядя в знакомые, но сейчас объятые страхом глаза, из которых капали горькие слезы, Хуа Чэн почувствовал, как холодок пробежал по спине.       Нападавший медленно шагнул вперед, но… это был не его шаг, а словно кто-то заставляет юношу. В этот момент мир вокруг них словно остановился.       Ах он!..       Не успел Хуа Чэн хоть что-то сказать, как его перебили нежным голосом:       — Ох, мой мальчик, не плачь. Ты же так хотел себе настоящий меч, а не деревянный. Вот мой подарок тебе на двадцатилетние. Я считаю он намного лучше, чем те коралловые краски, верно?       — С-сань Лан… я…       Но похоже этот мужчина любил всех без разбора перебивать.       — Солнышко мое, — строго сказал гиперопекающий родитель, — мы же с тобой договорились, что предателей не будем щадить. Сдался тебе этот разбойник.       Мужчина подошел ближе к Се Ляню и, видимо, собирался взять того за подбородок.       — Не смей, — сказал резко Хуа Чэн и отцепив одну из своих бабочек с цепочек запустил прямо в мужчину.       Бабочка, будто воплощение самого ветра, со скоростью пронзила воздух, сверкая серебряными крыльями. Она, казалось, унесла с собой не только тяжелый воздух напряжения, но и некогда манящие тени, бродившие по этой темной комнате.       Украшение было тонкой ювелирной работой с острыми краями, потому без проблем оставила на щеке ненавистного человека, красную полосу, но не столь глубокую. Рубиновые капли крови с нее не капали.       Мужчина замер, его глаза расширились от неожиданности, и на миг в его взгляде отразилось сомнение, но оно тут же пропало уступив место гневу. Он наклонился и взял безделушку, которая успела упасть на пол.       Бледное свечение легкого металла перетекало в его пальцы, и вскоре сама комната наполнилась треском, резким и пронзительным, как предвестие шторма. Бабочка сломалась.       — Ты заплатишь за это, — прервал тишину его голос, холодный, как сталь.       — Только после тебя, — твердо сказал Хуа Чэн, отцепив с украшений еще одну бабочку.       Серебряная малышка также полетела за своей «подружкой», но в это раз совершенно по кривой траектории и мимо мужчины.       — Первый бросок был лучше, — и только он так сказал, как украшение пролетело обратно возле уха, отрезав небольшую прядь волос с мужчины.       Бабочка, словно живая, вернулась к своему хозяину. Хуа Чэн аккуратно поймал украшение, которое ни разу его не поцарапало.       — Думаешь?       Цзюнь У мысленно хмыкнул, даже за все свое прожитое время он не встречал подобного оружия. Действительно неплохо.       — Впечатляет для мелкого щенка, но сомневаюсь, что ты так поцарапаешь моего сынишку.       Се Лянь, как кукла вышел вперед с мечом в руках, которые сильно дрожали. Однако пальцы до белизны вцепились в рукоятку оружия. Взгляд его был устремлен на Хуа Чэна.       — Сань Лан… — тихо начал юноша, но в комнате башне отчетливо был слышен молодой голос, — я не хочу тебе причинить боль. Поэтому ты должен…       — Нет. Не в этот раз… и больше никогда.       Се Лянь вздохнул, его плечи слегка опустились, словно под тяжестью невыразимых чувств. Он знал, что его слова не будут услышаны, но в тоже время ему было приятно, что больше Сань Лан его не оставит, и он будет рядом.       Се Лянь понимал, что иногда нужно идти на риск, чтобы достичь цели, даже если это кажется невозможным… но юноша не хотел причинить боль своему… любимому.       — Гэгэ, все будет хорошо, не бойся.       У юноши начали дрожать ноги, но он упорно не двигался с места. Внутри него бушевал шторм эмоций: страх, ожидание и непонимание сплелись в один клубок, не позволяя сделать ни шагу вперед, ни шага назад.       — Сынок, я всегда знал, что ты у меня талантливый, но не стоит сопротивляться моей магии. Прекрати бороться, — вновь заговорил мужчина, собираясь прикоснуться к длинноволосому юноше.       Хуа Чэну очень сильно хотелось кинуть еще одну бабочку, но парень понимал, что даже с его точностью он может задеть Гэгэ, поэтому Хуа Чэн старался судорожно что-то придумать.       Стоит отметить, план названного отца Се Ляня: сражаться молодым людям друг с другом был до безобразия наивным, но в тоже время действующим. Особенно, когда один из них находился под чарами, а мерзавец знал, что не при каких условиях Хуа Чэн не посмеет сделать больно Се Ляню.       Тем временем юноша неожиданно уверенно воскликнул, повернув голову в сторону своего лжеотца:       — Нет! — сказал Се Лянь, — Я буду бороться! Пока я жив, то буду продолжать! Жизнь полна испытаний, но каждое из них закаляет меня… и я не отступлю! Ведь это моя жизнь, не твоя!       В горле Цзюнь У закипала ярость, глаза сверкали, как лава, готовая извергнуться. Он шагнул вперед, его тень покрыла Се Ляня, словно тёмное облако готовилось обрушиться на мир светлых надежд.       — Ради кого?! — взверел Цзюнь У, настолько громко, что казалось стены затряслись, даже Хуа Чэн, на которого часто повышали голос, невольно вздрогнул. — Ради этого человека?! — мужчина кивнул в сторону разбойника, — Он же бросил тебя ради короны!       Только Сань Лан собирался резко возразить и выдать тайну мужчины с белым маскарадом, как его опередили:       — Это ты! — не отставал Се Лянь, — Тебе не составило бы труда наложить на него заклятье, как ты и сейчас делаешь со мной!       У Хуа Чэна защемило сердце, даже когда большинство фактов казались против разбойника, Гэгэ продолжал отчаянно и верно защищать его.       — Но сынок, ты же сопротивляешься моим силам. Почему же твой ненаглядный Сань Лан этого не смог сделать?       Хуа Чэн почувствовал себя никчемным, что не мог противостоять магии ради любимого человека. Да что там двигаться, он даже не мог и слова крикнуть в те мгновения… Разве… такой как он заслуживает Се Ляня?..       Но сам Се Лянь был другого мнения.       — Потому что твои силы иссякли! Или ты специально не используешь всю свою мощь, чтобы вести меня в заблуждения… как ты делал всю мою жизнь! Но теперь я буду свободным!       Цзюнь У в ярости сжал кулаки. Он знал, что потеря контроля над сыном была для него неприемлема, но в глазах Се Ляня горел огонь, который невозможно было потушить.       — Свобода? Я тебе говорил множество раз: этот мир жесток, мой мальчик, и только самые сильные выживают.       — Да, но этот мир все равно прекрасен! — возразил Се Лянь с отчаянием. — Я буду сильным, буду лучшим. И никто не остановит меня, даже ты… Я не боюсь тебя.       Его голос дрожал, но в глазах горела решимость, которую не гасили ни страх, ни сомнение. Юноша ощущал силу своих чувств — чувства, способного горы свернуть.       — Неужели ты думаешь, что сможешь противостоять мне? Ты обречен, — холодно сказал Цзюнь У, слова произносились почти шепотом, полным презрения. — Ты не знаешь, что такое истинная свобода и сила!       — А ты не знаешь, что такое истинная любовь! — выпалил неожиданно Се Лянь. — Я не стану жертвой твоих амбиций. Я сам выберу свой путь, даже если он ведет в бездну!       На миг воцарилась тишина, как будто силы мира замерли в ожидании их следующего шага.       — Любовь говоришь… — тихо сказал Цзюнь У, — Вот как… А что же ты будешь делать без него?       Неожиданно из пазухи мужчина достал кинжал, он обернулся, собираясь смертельно ранить Хуа Чэна, который все это время собирался напасть сзади, пока «отец и сын» выясняли отношения. И у разбойника бы почти вышло, если бы не разговор о любви.       Хуа Чэн отскочил от основного удара, но не полностью. Кинжал пронзил его бок, оставив за собой глубокую рану. Кровь, яркая и алая, начала просачиваться через ткани его одежды, превращая красный цвет в более тёмный, бардовый.       — Нет… — Только напуганный шепот Се Ляня и шум упавшего меча, помог до конца понять Хуа Чэну, что с ним произошло.        Хуа Чэн замер в ужасе, понимая, что судьба могла бы круто повернуться в любую сторону. Он чувствовал, как сердце колотится в груди, и в этот момент времени будто остановилось. В его голове роились мысли — что делать и как спасти ситуацию, ведь удача явно не была на его стороне.       Он понимал, что в такой критический момент, когда его жизнь висела на волоске, каждое движение могло стать решающим.       Мужчина, почувствовав, что ранил Хуа Чэна лишь поверхностно, решил не углублять рану. Его мучительно убьет время. Кровь стекала по его руке, оставляя на полу алые следы. Все вокруг наполнилось запахом железа, и в воздухе повисла зловещая тишина.       — Больше разговаривали только. Идем, Се Лянь. Теперь тебе точно нечего делать во внешнем мире. — Цзюнь У резко схватил юношу за руку и повел прочь отсюда.       Хуа Чэн, видя, что дорогой сердцу человек уходит, собирался сделать шаг, переступая через боль… но она была слишком сильна. Парень медленно осел на пол, холодные плитки кажутся ему жестче, чем когда-либо. Грудь сжалась, как будто в ней поселилось ледяное чудовище, которое разрывает на части всю его надежду.       Какой же он беспомощный, ему оставалось пару мгновений, чтобы схватить Цзюнь У, но он облажался. Впервые, когда в нем искренне нуждались и от чистого сердца любили, он так позорно проиграл...       — П-постой... Позволь мне излечиться его… Пожалуйста. Я-я прошу, - лепетал Се Лянь не веря в происходящее, - Я больше никогда не сбегу и не уйду от тебя… Я буду послушным... Я буду рядом... Я всегда буду рядом. Просто... просто позволь мне спасти Сань Лана…       В ответ была холодная тишина густая и давящая, как туман, закрывающий все пути. Хуа Чэн почувствовал, как его сердце сжимается в хватке невыносимой тоски. В каждом слове, в каждом шепоте сквозь слезы проскальзывала его душа, истекавшая кровью.       — Пожалуйста... я умоляю… Отец… папа… Все будет как раньше, только ты и я. Мы вдвоем, и никто нам не помешает. Папа… я прошу тебя...       Эти слова, полные отчаяния и любви, повисли в воздухе, как неуловимые дыма памяти, но ответом была лишь пустота, безбрежная и угнетающая, как необъятное море, накрывающее с головой.       Се Лянь собирался упасть на колени перед мужчиной, но неожиданно тот не позволил этого сделать. Цзюнь У вздохнул и ослабил остатки заклятья.       — Три минуты. И я это делаю, потому что люблю тебя, солнышко. Помни об этом. Мы с Жое ждем тебя. — был ответ Се Ляню и прежде, чем отпустить запястье сына, мужчина с помощью магии околдовал веревку, которая как живая змея выполза из тени, привязав одну из рук Хуа Чэна к стене башни, а у того не было сил сопротивляться.       Однако, Сань Лан понял, что веревка очень прочная, одним ножом ее столь быстро не разорвать, и как только он так подумал, его схватили за волосы:       — Только попробуй разболтать кому-нибудь. Если у тебя хотя бы мысли об этом будут, то я тебе язык вырву с оставшимся глазом, — прошипел мужчина, который успел подойти к нему.       Тут после грубых прикосновений начались ласковые и нежные, которые аккуратно поглаживали его волосы, и убирали с лица, чтобы лучше его разглядеть. Хуа Чэн бы с удовольствием подвинулся к ним ближе, но он решил сохранить силы для другого.       Парень аккуратно, игнорируя боль, подвинул к себе ближе ногу.       — Аккуратно, Сань Лан. Рана… у тебя серьезная рана, — сказал настойчиво Се Лянь, а у самого голос дрожал.       Пусть он и дрожал, но был все также прекрасен. Пусть у юноши покраснели глаза, но он продолжал поражать своей красотой.       — Ты очень красивый… очаровашка Гэгэ.       На щеках Се Ляня выступил знакомый и такой родной румянец. Пускай лучше смущается, чем будет переживать.       — Скажешь тоже, — буркнул тихо юноша, стараясь аккуратно наложить свои волосы на порез. Помимо физической раны, Се Лянь видел в глазах Сань Лана отражение глубокой усталости и скрытой боли...       И этот взгляд оказался ему знакомым, даже слишком. В глубинах памяти вновь промелькнул плачущий, потерявшийся мальчик по середине королевской улицы, которого так и хотелось как-то подбодрить... и маленький принц подарил тому малышу детскую книгу.       — А знаешь, что Сань Лан? — улыбнулся Се Лянь, а у самого руки дрожали, — Я… я… тут вспомнил, когда был маленьким, то дарил книжку, одному мальчику… Хах, а может это был ты? Но я не дарил ему коралловую бусину, — слова катились с трудом, как будто он пытался пробиться сквозь густую муть воспоминаний и страха, что дорогой человек может лишиться сознания.       Хуа Чэн, чувствуя неуверенность любимого, нежно прикоснулся к его дрожащим рукам. Это было тихое, мелодичное прикосновение, способное успокоить даже самые бурные штормы в душе. Он знал, что сейчас важнее всего поддержать его, поэтому стараясь не говорить лишнего, просто держал его ладони в своих, словно создавая защитный щит.       — Тот мальчик не дарил мне коралловую бусину, — вымученно улыбнулся парень, стараясь не показывать, жгучую боль в боку.       Надо же... Только сейчас вновь посмотрев на взрослого Се Ляня, он увидел в нем доброго и милого мальчика, который обратил на него внимание.       — Но ты сказал…       — Я ее украл, — ухмылка. — Тогда я украл твою бусину, но сейчас... — Хуа Чэн пододвинул лицо Се Ляня ближе, глаза его светились нежностью, — я не хочу украсть твою свободу…       В этот момент Сань Лан обрезает прекрасные длинные каштановые волосы, что не раз восхищали его своим блеском и мягкостью. Каждый отпадающий локон, клубящийся в воздухе, как лепестки, нес собой облако воспоминаний о моментах радости и невинной мечтательности.       Локоны, которые давали ему чувство безопасности, летели прочь, оставляя после себя лишь легкую грусть. Каждый срез омертвлял нечто важное, но вместе с этим открывал новую главу в жизни его любимого.       Се Лянь в панике берет волосы, и наблюдает как они начинают белеть… словно те белоснежные цветы. Волосы, которые он держал в своей ладони, превращались в нечто неземное, будто сами они обретают новую судьбу.       — Сань Лан... что ты наделал… — прошептал юноша, ужаснувшись.       — Я освобождаю тебя, — также тихо ответил Хуа Чэн.