Воспоминания сближают — другая история Riverdale

19 июня, 2030 год.

12:23 по местному времени. Ривердэйл.

POV: —

Летний ветерок, едва заметно колышущий воздух, тихо завывал по ту сторону окна мотеля, словно напоминая о далеких местах. Он приносил с собой прохладу, которая гармонично сочеталась с теплом солнечных лучей, расползающихся по тротуарам и дорогам. На улицах Ривердэйла стояла тишина, но она была не пугающей, а скорее успокаивающей, как будто, словно за долгое существование город наконец нашел покой, хоть и на короткое время. Однажды, рано или поздно, тут снова что-то произойдет: что-то похуже или получше… Остается лишь ждать. Смиренно ждать и смотреть, как детские воспоминания медленно рассыпаются в прах. На окраине, где дома еще не успели затмить друг друга, царила тишина, поглощавшая все звуки и создававшая ощущение оторванности от внешнего мира. Здесь, на этой тихой улице вдоль лесополосы, казалось, что время движется медленно, не спеша, даруя особую атмосферу уединения и покоя. Прохладное дуновение, проникая в номер, словно приглашало выйти за пределы уютного укрытия, но странная тишина за окном не дает уверенности в том, что стоит покидать этот уголок покоя. И хотя солнце все еще мягко греет асфальт, внутри сохраняется что-то неясное, что-то, что не давало покоя — странная тревога чего-то незавершенного, от неясных воспоминаний или нерешенных вопросов. Они, те, кто смогли убежать от реальности на короткий срок, уединившись в маленьком «гнездышке» из толстых, но прохладных одеял, наслаждались первыми солнечными лучами, проникшими сквозь маленькую щель между закрытыми шторами. Джагхед ещё дремал — оно и верно. Юноша в кое то веке смог заслужить заслуженный отдых. А подле него, свернувшись чуть ли не в комок в объятиях возлюбленного, Бетс досыпала последние нотки сна, прежде чем неспеша раскрыть веки. Девушка постаралась зевнуть как можно тише, прикрывая алые губы ладонью. Джагхед сладко сопел, тихо, почти незаметно, как будто все его внутренние напряжения растворялись в этом мгновении покоя. Его дыхание было ровным, почти детским, и в этом звуке, едва слышном в тишине комнаты, было что-то умиротворяющее. В полумраке комнаты старого мотеля, среди обыденной обстановки, он выглядел таким уязвимым, что Бетти, наблюдая за ним, не могла не умиляться тому, как иногда он способен быть столь беспомощным. Для нее это было нечто вроде контраста — в нем сочетались черты смелого и храброго, но холодного и немногословного мужчины-"чудака», готового бороться с любыми трудностями и встать горой за свою семью и близких, и одновременно — невинного и наивного юношу, который в моменты покоя становится беззащитным. По мере взросления девушка подловила себя на том, что всегда сравнивала его с мальчишкой-подростком, не просто из-за его привычки погружаться в мир своих мыслей, часто оставаясь в них надолго, но и из-за той искренности, с которой он воспринимал все вокруг только рядом с ней. Как будто он не изменился с тех пор, как впервые столкнулся с взрослыми проблемами. Джагхед не спешил становиться тем, кем ожидали его увидеть. Он как бы застрял в своих шестнадцати, когда весь мир был полон вопросов, а ответы, как и весь опыт, еще только предстояло найти. Джонс умел находить смысл в самых простых вещах, мог увлечься чем-то до конца и до такой степени, что не заметить, как вокруг все меняется. И это было частью его притягательности для Бет. Он был как книга, которую хотелось перечитывать снова и снова — в нем всегда было что-то новое, что-то, чего она не замечала раньше. Его сопение, похожее на сон ребенка, казалось еще одной маленькой деталью, подтверждающей, что внутри Джагхеда живет тот же подросток, который когда-то был столь невероятно умным, храбрым, но и немного наивным. С этим образом она была знакома как свои пять пальцев, и эта неизменная черта его характера вызывала в ней смесь тепла и заботы. Элизабет слегка подтянулась. Её светлые, густые локоны волнами распластались по белой подушке, изображая прекрасные узоры. Её губы слегка докоснулись до курносого кончика мужчины, оставляя на коже приятное, теплое ощущение знакомых и любимых губ. — «Эй, ты серьезно проспишь весь день,» — Раздался знакомый, звонкий теплый голос прямиком в уши Джонса, что заставило его медленно раскрыть темно-зеленые, словно сказочную долину, очи. — «…Э… Не-е-ет,» — Хрипло протянул Джаг, потерев веки костяшками пальцев, после чего зевая, чуть-ли не оглушая свою любимую. Казалось, что они остались во всем мире абсолютно одни. Только прохладная кровать и утренние объятия.

***

Горячий кофе обжигал глотку Форсайта, заставляя его каждый раз вздрагивать, но не настолько, чтобы опустить чашку. Стывший напиток тонкой струей стремился вниз по его горлу, обдавая горло зноем. Это было странное, но в то же время знакомое ощущение — не боль, а скорее заряд бодрости, пробуждающий каждую клеточку тела. Он сделал еще один глоток, наслаждаясь тем, как жара напитка постепенно уходит, оставляя за собой тепло, которое плавно распространялось по его животу. Он мычал о чем-то мимолетно, что-то напевая себе под нос, иногда оглядываясь назад на жену, что прихорашивалась возле зеркала. В его простом утреннем ритуале была особая прелесть — момент для себя, когда всё остальное отступало на второй план, а мир казался немного медленным и тихим, как в этот момент. Казалось, что Джаг уже правда зависим от кофеина. Глаза Джонса-младшего, чуть прищуренные от ярких солнечных лучей, невольно скользили по окну, следя за тем, что происходило за ним. Изредка птицы садились на оконную раму, и он с удивлением замечал, как они, казалось, даже не торопятся слетать с них. Они, невинные маленькие пташки, сидели так, как будто пытались разглядеть в окне невнятные силуэты людей. Хотя эти создания все равно ничего не понимали. Иногда они смотрели на него, своими маленькими глазами, будто изучая его, или, может быть, просто наблюдая за его утренним настроением, пока не улетали в сторону. Время шло, и впереди был новый день, полный неясных, но волнительно ожидаемых событий. Он знал, что встреча со старыми друзьями — пусть и не такой, какой она могла бы быть в молодости, полной бурных разговоров и смеха — была неизбежна. Но он не торопился, не спешил, в отличие от Бетти, позволяя себе насладиться моментом. В конце концов, предстоящая встреча, с её неловкими паузами и неуклюжими попытками найти общие темы, казалась почти ностальгической. Это было как возвращение в давно забытое место, которое уже не такое, как прежде, но все равно по-своему дорого. Внезапно звонкий, словно колокольный звон, голос Элизабет окликнул Джага уже который раз: — «…Эй, ты вообще меня слушаешь?!» — Чуть ли не жалобным, но раздражительным тоном выкрикнула девушка. «Бетти выглядела взволнованной сегодняшним утром» — заметил Джагхед, тут же хлопнув себя по лбу свободной рукой. Капитан очевидность. Молодой мужчина поставил картонный, слегка помятый стакан с недопитым кофе на тумбу подле своего ноутбука, стараясь быть максимально осторожным. Медленными шагами он подбирался к возлюбленной, словно хищник к своей жертве, пока не окружил её напряженное тело своими крепкими, теплыми и чертовски любвеобильными руками. — «Эй, милая,» — Начал юноша, на мгновение взглянув на самого себя в отражении зеркала, — «Я не видел тебя такой напряженной сто лет, расслабься,» — Промурлыкал тот почти её в ухо. Ловкими движениями парень тут же обернул Элизабет лицом к себе. прежде чем знакомые губы накрыли её собственные, одарив коротким, чуть-ли не робким поцелуем. Уголки губ Джонса расплылись в самодовольной ухмылке. прежде чем мужчина отстранился, наконец довольный своей победой и тем, что она спокойна. — «Другое дело!» — Невинно улыбаясь заворковал Джагхед, заправив выпавшую прядь волос Бетти её за ухо. Красивая серьга с прозрачным, словно отполированный алмаз, бриллиантом блеснула при теплом свете солнца и холодном свете лампы на тумбочке рядом. После поцелуя, когда приятное послевкусие все еще стояло в воздухе, на вкус как молочный шоколад, Бетти была повержена самой милостью этого мгновения. На её лице расцвела скромная улыбка — такая невидимая для других, но обжигающая для него. Она была непривычно мягкой, словно её эмоции, долго скрывавшиеся, наконец, нашли выход. Ямочки на её щеках вновь стали заметными, как маленькие, светящиеся акценты на её лице, которые всегда заставляли Форсайта третьего чувствовать себя как дома. В её глазах было что-то легкое, почти убаюкивающее, как у человека, который обрел в себе что-то важное и одновременно простое. Взгляд Джагхеда бегал по её лицу, как будто он пытался запомнить каждую черту, каждую эмоцию. Он почти боялся, что это чувство растворится, как утренний туман, стоит лишь на секунду отвлечься. Она была здесь, рядом, и это было больше, чем просто физическое присутствие — это был момент, когда две души, казалось, нашли друг друга в тишине. Его пухлые, словно хомячьи щеки, теперь обхваченные её мягкими пальцами, ощущали тепло её кожи, мягкость, которая контрастировала с его собственной вечно холодной и неприкасаемой. — «Что я бы делала без тебя?» — прошептала Бетти, так тихо, что его сердце едва уловило её слова, но они обожгли его душу, наполнив её ощущением чего-то огромного и бесконечного. Её голос, сдержанный и тихий, будто раскрывал в Джаге те чувства, которые он всегда пытался скрыть за сарказмом и глупыми, несмешными шутками. Он замер, стараясь не выдать, как сильно его тронули её слова. Он видел, как её губы дрогнули, как будто они не могли сдержать признание, которое давно витало в воздухе между ними. — «…Люблю тебя, господи.» — Эти слова, произнесённые с такой легкостью, но с таким глубоким смыслом, заставили его замолчать. Джонс ощущал, как простое признание в любви его девушки, уже жены, разливается по комнате, обвивает их тела, объединяя их не только в этот момент, но и на гораздо более глубокий уровень. Как он был рад, что выбрал именно её. — «Все для тебя,» — Словно отмирая из неизбежного транса пробормотал тот в ответ, ощущая, как его собственные губы расплываются в зеркальной улыбке, прежде чем вновь наклониться и прикоснуться к её губам…

***

14:00 по местному времени. Ривердэйл.

POV: Форсайт Джонс Ⅲ

Как я говорил ранее, сигареты отвлекают меня от всепоглощающих мыслей, метавшихся в моем разуме, создавая лишь короткие промежутки тишины, наполненные дымом и пустыми словами. В этих мгновениях я мог хотя бы на секунду забыться, позволить себе не думать о том, что ждет впереди. Но вот сигарета почти догорела, и последние её искры погасли в дымке. Бычок безжизненно упал на асфальт, пока я не раздавил его ботинком. Ощущение легкого сопротивления под ногой, которое исчезло мгновенно.

Я стоял перед дверью забегаловки, и знакомая атмосфера, та, которую я знал, как свои пять пальцев, наполнила меня странным ощущением комфорта и волнения одновременно. Мое сердце начало бешено колотиться, его удары отдавались в груди, будто оно хотело вырваться наружу, танцуя впопыхах бешеный танец. Это странное сочетание радости и тревоги. Странно, но я, почему-то, волновался. Ведь ничего не изменилось, но все же что-то было не так, как прежде. «Pop's» внешне не изменилось, если не считать глупых граффити, разрисовавших наружные стены. Этими малёванными словами и рисунками местные школьники, те-же, кем мы были десяток лет назад, вероятно, пытались оставить свой след, но всё равно они не могли затмить того особого чувства, что я испытывал, входя сюда. Сквозь стеклянные двери я видел привычный интерьер: старые и родные потрёпанные столики, лампы с тусклым светом, обшарпанные, побледневши-красные от времени диванчики, на которых когда-то сидели сотни таких же, как я, людей. Всё было точно так же, как и в день, когда я впервые перешёл порог закусочной еще в ребячестве. И тем не менее, всё это казалось немного чуждым, каким-то временным, даже если я знал, что именно здесь я всегда мог найти укрытие от мира.

Я оглянулся, словно в надежде, что увижу какой-либо знакомый силуэт или автомобиль. Хотелось увидеть старых друзей — Арчи с Ронни, Кевина, Джози и даже Шерил Блоссом, тех, с кем я провел подростковые года в Ривердэйле. Увидеть их привычные фигуры, те, кто в какой-то момент стал частью этой обстановки, частью меня. Однако улица была пустой. Только автомобили проезжали мимо, а здания вокруг стояли, не изменяясь, как и всегда. Я не мог избавиться от ощущения, что я здесь не один. Чего-то не хватало.

В этом моменте было что-то неуловимое — атмосфера, когда всё знакомо, но как будто что-то сломалось или ушло. Я не знал, был ли это просто страх перед неизведанным, или какая-то тревога за то, что мы все как-то меняемся, несмотря на желание сохранить старые привычки и места.

Я вздохнул, чувствуя, как стало тяжело на душе. Впервые за этот день мне стало тревожно и, как-то, некомфортно. Желание перейти порог закусочной и снова окунуться в знакомую атмосферу боролось с нарастающим желанием просто развернуться и уйти. Всё внутри меня сопротивлялось, не желая вновь сталкиваться с тем, что давно осталось в прошлом. В этом городе, в этих улицах, где мы когда-то жили и мечтали, теперь было что-то чуждое, незнакомое. Впервые за всё наше путешествие я ощутил тяжесть воспоминаний, словно они внезапно нахлынули, без предупреждения, заполнив всё пространство вокруг. Это было странно, но в то же время казалось приятной ностальгией. Ривердэйл выглядел по-другому. Это было почти невозможно объяснить словами, но я чувствовал, что город потерял свою душу. Он стал каким-то пустым, как если бы в нем оставались лишь пустые оболочки, покрытые пылью времени. Улицы, которые когда-то были наполнены смехом и шагами молодежи, теперь казались безжизненными. Молодняк давно разошелся, его место заняли чуждые фигуры, не оставляющие следов. Центр города, всегда кипящий и шумный по утрам, теперь выглядел заброшенным. Некоторые лавки теперь закрыты, освещая витрины пустых и пыльных полок. Машины проезжают мимо без оглядки, а атмосфера города детства, со своими тайнами и загадками, которая когда-то согревала нас своим теплом, теперь была как безвозвратное эхо прошлого, растворившееся в пучине новизны, отчаяния и почти разрухи. Всё, что мы знали и любили, стало чем-то далёким и непостижимым. Я подошел к двери закусочной, и нога моя, словно сама по себе, ступила на порог. И в этот момент знакомый звон колокольчика, отголосок тысячи таких же моментов из прошлого, донёсся до моих ушей, как неуловимый след времени. Это был звук, который я всегда ассоциировал с чем-то простым и безопасным, с ощущением дома. Но сейчас этот звук казался почти тревожным, как напоминание о том, что многое изменилось, даже если внешне всё осталось прежним. Бетс стояла позади меня. Я чувствовал её присутствие, как невидимую поддержку, которая не требовала слов. Она мягко похлопала меня по плечу, как бы подбадривая, словно говорила, что не всё потеряно, что не стоит бояться того, что ждёт за этой дверью. В её жесте было что-то успокаивающее, словно она понимала, что для меня, для нас это шаг не только в физическом смысле, но и в эмоциональном. Это было как возвращение в место, которое не могло быть таким, каким я его запомнил, и одновременно оно было всё равно частью нас. Я распахнул дверь, и с этим движением, словно в унисон с моими мыслями, я вошёл в тот самый мир, который когда-то был моим, но теперь ощущался таким далеким. Я до последнего надеялся, так отчаянно, что увижу то самое знакомое лицо. Того, кто постоянно приветствовал меня при входе в кафе, того, кто всегда мог поддержать в разговоре. Всегда улыбчивого, с возрастными морщинами, словно шрамами на лице Попа Тейта не было, лишь девушка за барным столиком, отдаленная походящая на него. В помещении стоял знакомый запах бургеров, что заставило мой живот невольно заурчать от дикого голода, что преследовал меня со вчерашней ночи. Всё тот же далекий столик поприветствовал нас, словно почти не изменившись. Ощущение тоски мимолетно прошлось через мое тело, заставив напрячься каждый его кусочек, а по коже прошлись легкие мурашки. Знакомая мягкость и тепло сиденья поприветствовало меня, когда я так-же, словно в свои подростковые года, буквально запрыгнул за родное место у окна. — «Как в старые-добрые…» — Невольно и тихо вырвалось с моих уст. В помещении повисло чувство комфорта, чем обычно и славился «Pop's». Своей приятной атмосферой, душевной легкостью и чудесными молочными коктейлями. Мои руки остановились на мягких, красных бледных сиденьях, слегка сжав оболочку. Пальцы ещё не привыкли к некогда знакомому ощущению. Вскоре за окном появились знакомые фигуры, и сердце моё забилось быстрее, как только я узнал их в этом потоке движущихся силуэтов. Сначала я увидел их шаги, а потом — звон колокольчика, который неумолимо распахивал двери нашего прошлого, словно каждый его металлический звон был приветствием, оповещающим о прибытии тех, кого мы так долго ждали. И вот, когда дверь открылась, я не мог сдержать радости — мой лик сразу озарила широкая улыбка. Это была та самая улыбка, которая возникала, когда ты встречаешь людей, с которыми прошло так много времени, но которые всё равно остаются твоими. Я подскочил с места, забыв о любой сдержанности, и сразу направился к Арчи. Мы обменялись тем самым «братским рукопожатием», которое было как знак того, что расстояние и время не могут разрушить нашу дружбу. — «Арч, приятель!» — пробормотал я, похлопывая старого друга по спине, почувствовав его привычное тепло и силу. — «Не представляешь, как я скучал.» — Мои слова прозвучали с такой искренностью, что мне казалось, что мы не расставались никогда. Мы присели за тот же стол, за которым сидели в последний раз, и сразу почувствовали себя, как дома, словно не было этих долгих лет разлуки. Девочки тем временем обменялись объятиями, приятными словами и такими же прекрасными улыбками, как и они сами. Всё было как раньше, всё было на своих местах, и я снова ощутил, как мир вокруг стал привычным, несмотря на то, что он давно изменился. С тех пор мы, казалось, позабыли обо всем на свете. Разговоры с друзьями шли нескончаемым потоком. Я не мог поверить, как много мы могли сказать друг другу, как много всего накопилось за эти годы. Мы говорили о прошлом, о настоящем, о смешных и грустных моментах, о том, что ждали друг от друга, и что изменилось. Наши языки, казалось, вот-вот отсохнут, настолько много было сказано, и всё это выходило словно в один порыв. Но несмотря на всю эту беззаботность и веселье, я не мог не заметить, как между Арчи и Ронни ощущалась напряженность, едва уловимая, но такая явная для тех, кто знал их когда-то. Она была как тонкая пауза в воздухе, которую не сразу замечаешь, но которая начинает тянуть всё вокруг, заставляя забыть о том, что происходит вокруг. Когда их взгляды пересекались, было как будто время замедлялось — как если бы они оба на мгновение забыли, что их окружает, и на секунду всё в комнате становилось несущественным. Я наблюдал за этим, чувствуя, как в воздухе скапливается что-то невыразимое, не высказанное, как если бы их глаза говорили больше, чем слова, а между ними стояло что-то невидимое, тянущее их друг к другу и одновременно отдаляющее. Я видел, как Вероника, казалось, не могла полностью расслабиться в присутствии Арчи. Она слегка нервно поправляла свои волосы или старалась чем-то заняться, перебирая свои напитки или поглядывая на часы. Арчи, в свою очередь, был более расслаблен, но в его взгляде, когда он смотрел на неё, было что-то настороженное, как если бы он пытался найти нужные слова, но никак не мог. Эти моменты молчания были такими громкими, что даже весёлые разговоры на заднем плане не могли заглушить этого молчаливого напряжения. Я знал, что это не просто неловкость — это было нечто большее. Возможно. Может, это были воспоминания о том, что когда-то связывало их, или же неразрешенные чувства, которые до сих пор не нашли своего выхода. Может, это было что-то из их личного, неизвестного мне прошлого, которое оставалось неосознанным, заблокированным где-то глубоко, но всё равно влияло на их взаимодействие. Это было как невидимая стена, которую они пытались не замечать. Я не вмешивался в этот момент, хотя, возможно, должен был. Мне не хотелось становиться частью этой совместной незримой борьбы, не хотелось вытаскивать на свет то, что они не были готовы обсуждать. Очередной стакан молочного коктейля был опустошён, и я почувствовал, как атмосфера слегка изменяется. Слова снова заполнили пространство, разговоры переключились на более общие темы, как если бы мы все снова согласились забыть об этих неясных чувствах, чтобы вернуться к тому, что было нормальным и привычным. Мы снова смеялись, обсуждали старые истории, делились последними новостями. Но в какой-то момент я не мог избавиться от ощущения, что между Арчем и Ронни всё ещё висит что-то невыразимое. Это было как затмение, которое едва уловимо меняло атмосферу, даже если никто не говорил об этом вслух. — «Ты похож на отца, Арчи,» — Внезапно обмолвилась Бетс, когда наши разговоры всё-таки дошли до тех старых, опасных времен Ривердэйла и невольно затронули родителей. В этот момент, когда она неожиданно для всех замечает это — словно невидимый мост, соединяющий предыдущее поколение и настоящее. Бетти, упомянув об этом, невольно вызывает в моих, может быть, не только моих, воспоминаниях образ старого Ривердэйла, где мы все начинали свою историю. Каждый из нас. Я не мог не согласиться с ней, также улыбнувшись, словно отзеркалив её светлую, полную жизни улыбку. — «Только рыжий.» — Продолжила она. Робкий звонкий смех сорвался с уст моей супруги. что заставило моего друга улыбнуться, а Веронику поддакнуть. Слова о рыжем цвете волос, возможно, кажутся легким и безобидным замечанием, но для нас это не просто шутка… скорее своеобразная дань памяти тем временам, когда наши родители были молодыми, полными надежд и ошибок, также как и мы сами. И ведь правда… Мы выросли. Это казалось странным — дети это продолжение родителей и все в этом духе. Незнакомое ощущение тепла наполнило мою грудь, пока мы продолжали болтовню дальше, исследуя неизведанные тропы, забытые временем дорожки разума и воспоминаний. Арч усмехнулся. — «Эй, не только я похож на родителей.» — Спокойным, но до боли родным, жизнерадостным тоном молвил мой друг.

Наши кошельки, казалось, вот-вот останутся опустошенными от того количества молочных коктейлей, которых мы сегодня выпили. И бургеров, которые я съел. Наконец тревожные мысли, странное ощущение неизведанности сегодняшнего утра затмила простая, дружеская встреча. Это было нечто простым, но таким родным и знакомым мне. Словно мы вернулись назад во времени, как в фильме, когда мы были подростками и, сидя за этим столиком, предвкушали каждый новый день, который подкинул бы нам наш родной и любимый, но такой странный и загадочный город.