Блокада.

                  Степан рассказал, что Марья Ивановна переживает насчёт странного человека в шинели, и что этот кто-то уже не первый раз появляется недалеко от города. Его много раз видели ночью наши солдаты. Поговаривают, будто призрак бродит. Холодно становится на душе кошки скребут, а уйти с места просто невозможно. Ноги как на клей приклеили или в бетоне застряли, не оторвать. От этого рассказа у Вовы волосы дыбом встали по всему телу. Сердце ушло в пятки, душа улетучилась и сказала: “пока, Вова!”, уходя далеко-далеко. С этого момента Вова так и не уснул. Пролежал всю ночь, глядя в потолок и думая. Кто же это такой? _________. Шефер с гордо поднятой головой стоял прямо на рёбрах Клауса, громко говоря, какие его планы отвратительные и за такое стоит подвесить где-то высоко на дереве, как знак того, что идти против Рейха бесполезно. Лежащий на лопатках Клаус тихо пищал, зажмурившись от нарастающей боли. Долго гасился он от Шефера, но тот настиг неожиданно. Схватил. Уронил на спину. Прижал к земле и встал, гордо подняв голову, на рёбра. Ещё бы больше в нём рвущейся наружу злобы, и он бы наступил на горле, перекрыв кислород прям полностью. Неминуемая смерть ожидала Клауса, если б волк совсем вышел из берегов. – Какой же ты дурак, Клаус, - прошипел тот. Холодный пар струился из рта огромными кучами, валил, как из трубы Освенцима. Раннее синие глаза отливали холодным красным с чётким переливом в серебро, – Ты не понял свою ошибку в прошлый раз? Или решил быть таким дурачком всю жизнь, чтобы в серьёз не воспринимали, - ещё сильнее нажав на рёбра, послышался хрип с приглушённым стоном. Лишь бы он не пнул или бы не продавил ногой, вжимая в позвоночник, попутно сломав их. В ответ никто ничего не произнёс, лишь хрипел и булькал, словно жабы на болоте. Мужчина наклонился. Алые, как кровь или рябина на болотах зимой, средь белых куч, глаза завораживали, но вызывали дрожь во всём теле. Душа скатывалась в пятки. Маленький зрачок остановился на то ли спокойном, то ли досмерти напуганном так, что застыло, лице. – Узнаю от кого-то, что ты не оставил свою идею - убью!, - слова прозвучали ласково, спокойной. Если бы Клаус не знал своего родного языка, полумал бы, что тот его хвалит или извиняется. Секунда молчания. Затем, убрав ногу и позволив Клаусу встать, Шефер процедил сквозь зубы. – Я очень надеюсь, что эта ситуация тебя вразумила. Клаус. Мне не хотелось бы тебя потерять, как бы сильно ненавидел твоё существование. Ты важен как человек, как шестерня в механизме. Так что будь исправной деталью, мой хороший. – Не переживай, Шефер, я тебя не подведу, - сказал Клаус, отряхивая униформу. Пыль полетела в разных стороны, словно рой пчёл, – Честно сказать, ты прав. Это полная чушь. Ерись одна. Вечером. Клаус, стоя в карауле, повстречал Лиса. Тот выглядел помято и печально. Ни разговаривал, в глаза не смотрел, а просто встал рядом, как вкопанный. – У в-..те-...., - Клаус запнулся. Как к нему обратиться? Они не товарищи, не какие-нибудь друзья. Сослуживцы, да и то не особо крепко знакомы. Конечно, они ни раз разговаривали или обращали к друг другу, но сейчас. Что-то мешало обратиться к тому на “ты” а на “вы” как-то официально, – Лис, - наконец-то в голову что-то пришло. Прозвучало это быстро. Мужчина, вздохнув, обнял сам себя и повернулся, – Да?, - ранее хитрые глаза сейчас были совершенно побиты. Красные до такой степени, что краснее может быть только знамя Советского Союза, – Наверно, очень странно стоять в карауле с.. Со мной. – Сбрось! Ко всему можно привыкнуть. – Ты так легко общаешься, несмотря на всё, что было между нами. Удивлён. Я слышал, вы с Алоисом подрались из-за твоих планов. Расскажешь, что придумал? , - как-то странно заблестели его глаза, хотя ничего плохого в них не было. Да и подтекста не слышалось. Клаус замялся с ответом, но всё же решился поделиться. – Сбежать в город.. Я уже был недалеко от него. Лис покачал головой. До разговора весь его вид был печальными, чуточку уставшим и немного вопросительным. Он обнимал сам себя, потирая ладонью локоть, перебирая пальцами по манжетам. Нога то и дело отбивала пяткой по земле замысловатые послания. После же жизнь к нему вернулась. Хитрая икринка в глаз вновь загорелась. Теперь он стал живым и снова всеми знакомым Лисом. А когда он ушёл, хитро поглядывая на Клауса, осталось ощущения не завершённости. Будто не договорил или стёр из памяти фрагмент событий. Ушёл, словно виляя хвостом. К удивлению Клауса, утром Шефер не стоял у него над душой. Или кто-то другой. Всё прошло по обычной ноте. Шмидт вечно зелёный. Эмбель со своими кошками. Леберечт громко хохотал, сжимая огромные ладони в не менее огромные кулаки. Только одно выбивалось из привычного начала дня. Это маленькая фигура с густыми вьющимися волосами и кошачьим глазами по имени Тедерик. Он преградил путь и, вытянувшись что было сил, чтоб поровняться с Клаусом, протянул подозрительный свёрток. – Тебе это нужнее. Возьми, вдруг пригодиться, - сказал он, переминаясь с ноги на ногу. – Что это? Юноша, стоявший перед лицом, прокрутил головой по сторонам,а затем, нагнувшись вперёд, прошептал: “Тушёнка. Лис шепнул, что ты собрался отсюда.. Сбежать. А там совсем худо с провиантом. Но с этим ты сможешь обеспечить себе, так скажем, безопасность.„ Еще несколько раз в ушах отдавалось эхо. От такого глаза полезли на лоб. По спине забегали мурашки, обливаясь потом. Чуть успокоив встревоженное сердце, Клаус также тихо ответил, – Хотелось бы узнать, откуда она и почему Лис об этом рассказал, но времени у меня в обрез. Давай сюда. Не вериться. Клаусу придётся оставить всех своих товарищей, ничего не сказав. Оставить их дружбу и не сглаженные углы, которые так и будут впиваться в рёбра. В этом ли его счатье? Черт с ними! Им до него дела не было. Пускай хоть сдохнут. Отряхнув напоследок шинель, мужчина решительно двинулся дальше , цели, к мечте. К простой идее, взявшейся из ниоткуда. *** Который сейчас час? Утро ли, вечер ли. А может дело идёт к обеду. Рядом ни часов, ни людей. Даже небо тупо заволокло серыми, как бы тяжёлым облаками. Под ногами тянулись чёрные тропинки, рядом с которыми, как детский плач, тянулись следы от санок. Местами у следа растягивались бурые капли крови. Маленькие лужицы. Клаус как бы нехотя мотнул головой. За пазухой, маня своим приятным теплом, лежала тушёнка. Хотелось есть, а как на зло нельзя. Вяло перебирая ногами, немец вышел ко школе. Здание смотрело на него с укором. – Я. Не. Могу., - разделяя слова на сологи и глотая некоторые буквы, Клаус присел на корточки. Голова шла ходуном, кровь билась в висках, – Черт. Кровь. Носом.. Пошла.., - прикрыл нос ладонью, чуть запрокинув голову вверх. Всё вокруг потемнело. Закружилось. И оборвалось. Резко, словно отрезали или вырезали. Так, что этого момента попросту не существовало. *** Глухой стон мертвеца, как последняя молитва, колокольчиком раздался в ушах старика. Тяжесть на плечах, которую он несёт, на некоторое время стала совсем невесомой. Растворилась где-то в пучине сырости и холода. Старик остановился. Перекрестился. Обратил глаза к нему, что-то шепнул и, охая, пошёл дальше. Шёл переулками, не появляясь на глазах у людей, лицом к лицу, у чёрно-белых фасадов домов и неспокойных душ, летавший кто куда. Вдруг он снова остановился. – Повезло тебе, дружище. У меня ещё одна раскладушка есть, - сказал старик, отворяя дверь в подвал. Скрип сапог об бетон и застоя́лый тяжёлый воздух. Счастье для таких, как он, – Ну-с, располагайся. У тебя будет своя комната! Не то чтобы это была комната, скорее большое помещение разделено перегородкой из старых деревяшек и раскладушка в углу. В другом углу Степан заботливо поставил табуретку с тазиком. Опрокинул тело на кровать, – Я, конечно, проклинаю таких, как ты. Но жалко стало. Загрызут и глазом не моргнут. А у меня хотя бы денёк другой поживешь, да по хозяйству поможешь. У меня как раз есть “внук„ ,за которым надо следить, – Степан расстегнул шинель, но не успел её снять. Кто-то громко ойкнул. – Ой, пришёл уже! Вовчик, ай-да сюда!, - подозвав к себе, Степан продолжил начатое, – Ты это, когда домой приходить без меня будешь, проверяй, чтобы он был тут. И не давай ему к себе подойти! Ни в коем случае! Даже если ему станет полохо.. И Иру, Иру не води к себе. Вова широко раскрыл глаза, а рот сложил буквой О. Что это? Кто это? Это тот серый, большой и зубастый человек, что желает зла мальчику и девочке? – Степан, а кто это? Это твой друг? Старик нахмурился, выпрямился и громко и чётко ответил, – Нет, Вова, это не человек, и быть другом он не может. Ещё пуще стало удивление мальчика. Ещё и страх накатывал. Пожирал с ног до головы. – А он.. Он опасен? – Да, очень опасен. А теперь иди, иди играй или уроки учи. Нечего тебе тут стоять без дела. Вова сидел за столом. Перед ним лежали тетради, перьевая ручка и небольшая плошка с чернилами. Лёгкий огонёк свечки танцевал в стороны, переливаясь всеми тёплыми цветами. Где-то за спиной что-то зашуршало. Вздрогнув, мальчик развернулся. Шуршание шло из-за деревянной стеной. – Степан говорил не ходить туда, но.. Вдруг это важно, - мальчик слез со стула и направился за стенку. Темно. И запах стоит ужасный. Смертью с горечью пахнет. Встав в дверном проёме, Вовчик закрыл нос ладонью, – Вам нужна помощь, - в ответ послышался стон, хриплый и немного булькающий, – Это значит да? Стон повторился всё с той же громкостью и хриплой печалью. Дальше послышалось шипение с тихой нотой храпа. Сглотнув, Вовчик подошёл поближе. Серая шинель лежала под головой, куртка из кроличьего меха укрывала ноги, а руки, строго положенные вдоль тела, грелись в носках и газете. Было до ужаса любопытно, но при этом звериный страх сковывал тело, осыпая всё мурашками. Все же маленькая мальчишечья ладошка коснулась чужого лба. Горячий. –Ой-х!, - тот взволнованно метнулся из стороны в сторону. Но человек ему не отвечал. Медленно дышал, издавая разноголосые стоны, тупо смотрел в потолок через закрытые веки. Его серое лицо в полутьме казалось былым, как мел или штукатурка. Впалые щеки, серовато-желто-зеленые волосы с мелкими рядками седых волосинок и меньше орлиного клюва нос с горбинкой. А ещё пухлые губы, не совсем большие, розоватого оттенка, как свиная шкура. Вовчик сглотнул, – Надо дождаться Степана. Потерпите ещё немного. Он должен скоро прийти.. Нерешительно. Мальчик двинулся в сторону выхода. Помочь он не мог, лишь хуже сделает. Но что-то удерживало его в комнате. Это было детское любопытство, что своими зубами грызло изнутри, маленькими, очень острыми. Он замер. Обернулся и, словно прощаясь в последний раз, все-таки вышел, чувствуя, как любопытство сжирает по маленьким кусочкам. Снова ночью. Как же сильно старик любит это время. Степан вернулся. Раньше обычного. При нём была сумка с крошечным количеством хлеба и заветная, к сожалению, только одна тушёнка. Прямиком, не здороваясь с Вовой, отправился на кухню. Чем-то трещал, стучал и бормотал под нос. Стук-бряк, стук-бряк. Радостно, растопыренными ноздрями пролетел над бутербродами. “—Вова, ужинать!„: послышалось с кухни спустя две минуты. – Иду, - радостно ответил мальчишка, – Только математику закончу! Стук-бряк, стук-бряк, – Давай шустрее! Тут тако-о-ое. Слюнями щас подавлюсь, ах! Это был самый лучший ужин за всё годы. Вкусный. Сытный. Где-то еще дня три мальчик всё никак не мог понять, что же за человек перед ним. Почему Степан так грозно запрещает к нему приближаться? А сам к нему чуть-ли не каждый час ходит. Что он хочет и зачем пришёл сюда? Если, конечно, сам пришёл. Вове хотелось обо всём узнать. Он как птенец, тянул шею вверх, чтобы снова и снова спросить: “Кто это?„. У него столько вопросов скопилось в детской голове, что просто разрывало на мелкие кусочки. К тому же, чтобы не одному страдать от многочисленных вопросов, Вова поделился этим с Ирой, что только недавно вновь встала на ноги. Он вместе с девочкой после школы гуляли до позднего вечера, прячась то от бомбёжки, то от взрослых, которые так и норовили забрать их с собой. Зная все улицы, как свои пять пальцев, Вова водил девочку по разным местам, даже туда, куда бабушка Иры строгого настрого запретила. Долеко. Да и опасно. Для него улица - второй дом, любезно приютивший его. Естественно, на сегодняшний день у него был, так сказать, дом, но не уютный, да и не ждут его там. Тем более на улице. Вопросы обретали ответы. Небольшие или неопределенные, но ответы. И вот, когда настиг новый вопрос, Ира уговорила мальчика пойти к нему домой и разобраться, может, хоть сейчас старик расскажет хоть чуточку. Они, конечно же, пришли. Разулись. Не успев зайти в жилое помещение, услышали чью-то тихую речь, словно кто-то пел или молился. – Степан? Это ты, - спросил мальчик, стоя у выходной двери, – Я с Ирой пришёл, ты не против? – Степана нет дома, Вов,- Ира показала на записку, что лежала на столе, – Тут написано, что вернётся поздно. И ещё.., - подойдя поближе, девочка склонилась над листочком, – Человек из соседней комнаты пришёл в себя.. Туда.., - слова, написанные неуверенной рукой старика, плыли и размазывались по листку. Чтобы разобрать написанное, девочек потребовалось около трех минут. В это время мальчик, стоя за девичьей спиной, словно охранял её, прислушивался к речи. В конечном счёте, они вместе разбирали почерк старика, проговаривая про себя разобранные слова и составляя из них предложение. В итоге у них получилось незамысловатое предложение:“ Вова, я ушёл, по делам ,буду поздно, не теряй. Человек ис соседней комноты пришёл в себя. Будь аккуратен, он настроен не дображелательно. Иру в комноту к ниму не води. Не знаю, что он может с ней сделать. Твой дед Степан„ – Вова, мне страшно.. Что это за человек-то такой, - Ира сжалась, стараясь как можно тише говорить, – А вдруг он услышал нас и сейчас придёт? Зачем мы вообще сюда пришли? Глянув на деревянную дверь, Вова сжал кулаки, – Не бойся, Ира, я тебя в обиду не дам. Пусть только попробуют хоть пальцем тебя тронуть! Я покажу кузькину мать! Девочка хоть и боялась до дрожи в коленках, но всё же поверила. Пошла за мальчиком, перебираяя подол юбки в маленьких пальчиках. Когда зашла в комнату и немного подзабыла ситуацию, то весело хохотала вместе с мальчиком, помогаяя ему с уроками. Так и прошёл их день: со смехом от шуток, со страхом во время тревоги за уроками. Уходя, девочка уже совсем ничего не боялась, весело улыбалась бледным личиком с обильными веснушками. Дождалась прихода соседки и, похав на последок, ушла домой. После её ухода Вова, понуро опустив голову, пошёл на кухню. Нечем больше заняться, поговорить с не с кем. Уроки сделаны, хлеба нет, Степан придёт ещё не скоро, а человек за стенкой только и делает, что что-то бубнит. То-ли он молиться, то-ли сбрендил совсем. Надо же, вот так разве выглядит сумашедший. Вове всегда казалось, что сумашедший этот тот, кто бьётся головой об стенку, кричит, а ещё ходит в смирительной рубашке. Этот же совсем на него не похож. Но похож на того, кого описывала Аннна Петровна. Неужели те ночные виденья были предвестниками беды? Картинка сложилась. Всё это время он был близко к разгадке. Анна Петровна его предупреждала. Мальчик застыл на месте. Из-за спины упала чужая тень. Огромная, чёрная, как ночь, а может и темнее. – Что-то случилось.. Мальчик, - в ушах резко зазвенели колокола.