Любить умеют даже циники

— Не нравится мне это, — Цзян Чэн высвободил запястье из петли своего галстука, привязанного к изголовью, и едва заметно улыбнулся, наблюдая за тем, как копается в своей гардеробной Вэй Усянь. Темно-фиолетовый отрезок ткани из лучшего шелка упал на белоснежную подушку. Цзян Чэн удобнее устроился на кровати, подтянул ноутбук ближе к себе и бросил взгляд на экран. Акции корпорации неслись вверх со стремительной скоростью, еще немного и шкала дохода пробьет небесный свод. С первого этажа до них долетали звуки: в огромном зале во всю шла подготовка к приему. Даже на четвертом этаже Цзян Чэн слышал хорошо поставленный, командный голос своей матушки. В этот вечер все должно быть идеально. Гости были просто обязаны умереть от зависти и срызть себе ногти. Матушке жизненно необходимо было научить Цзинь Гуаньшаня истинной роскоши. Преподать урок вкуса. — Еще бы нравилось, — пробубнил Вэй Усянь, скептически рассматривая свои рубашки. — Сначала покушение на Сан-Сана, а теперь попытка взлома внутренней базы данных фирмы, — он рывком схватил вешалку с бирюзовой рубашкой и приложил к обнаженному торсу. — Нет, — цокнул он языком, — не подходит, — Вэй Усянь придирчиво осмотрел себя в зеркале, покачался с пятки на носок. — С фиолетовым галстуком Чэна я буду как, — он не придумал ругательства и показал своему отражению язык. Шаловливый огонек промелькнул в его глазах. Не считая этой рубашки, белые боксеры единственное что в этот момент было на Вэй Усяне. Он небрежно откинул назад локон и швырнул рубашку в шкаф. И тут же затолкал ее ногой, когда вешалка упала на пол. — А после слежка за драконом и цикадой, — отозвался Цзян Чэн уже не скрывая широкой улыбки. Он, сложив руки на груди, наблюдал за тем, как Вэй Усянь, пританцовывая, подбирает себе костюм. — Вот уж смертники, — хохотнул Вэй Усянь, откинулся назад так чтобы видеть Цзян Чэна, — ведь с ней там был Не Хуайсан. Открой они стрельбу, и мой будущий зять взял бы гран-при заочно на соревновании снайперов! — Вэй Усянь довольно хохотнул и снова покрутился перед зеркалом. — Он выбивает девять из десяти, — Цзян Чэн позволил ревности прозвучать в своем голосе. Совсем одной нотке ревности. Вэй Усянь довольно прищурился, как сытый кот и немедленно, плавно, имитируя лунную походку снова оказался в спальне. Цзян Чэн в ответ приподнял бровь, криво ухмыльнулся наблюдая соблазнительную картину. — А ты сколько? — хитро прищурился Вэй Усянь. Цзян Чэн едва не поверил ему, едва не запустил в него подушкой от обиды, но Вэй Усянь вовремя опомнился. С хитрой лисьей улыбкой, он покачнулся, как бамбук на ветру и с придыханием ответил: — Мой Чэн выбивает десять из десяти. — Уже лучше, — с напускной строгостью кивнул Цзян Чэн. Вэй Усянь потряс в воздухе рукавом сорочки, словно собирался взлететь и пожаловался: — А я всего лишь восемь из десяти. — И то, если ветер попутный, — шутливо пробурчал Цзян Чэн и снова углубился в изучение биржи. — Что поделать, не люблю я стрелять, — Вэй Усянь отстранил от себя рубашку, придричиво оглядел цвет и покосился на фиолетовый галстук, все еще привязаннный к изголовью. Вэй Усянь широко улыбнулся и бросил взгляд на Цзян Чэна: тот был занят, изучая свои вечные графики инвестиций и биржи. — Они бы ничего не сделали, — Цзян Чэн оценил как изогнулся его возлюбнный и алея от удовольствия снова посмотрел в экран. — Это было показательное выступление. Чтобы только припугнуть, — протянул Цзян Чэн, обновил страницу браузера и снова сложил руки на груди. — Тем хуже для них, — отозвался Вэй Усянь из гардеробной, и схватил очередную рубашку, насыщенного темно-зеленого цвета. — Иди-ка сюда-а-а-а, — протянул он и приложил рубашку к груди. Его короткие, до плеч волосы совсем растрепались, однако даже так Вэй Усянь смотрелся как модель с обложки глянца. — Какой цвет сейчас в тренде, Чэн? — крикнул он через плечо. — Терракотовый, — отозвался Цзян Чэн не отрываясь от индексов и показателей. — Подумаешь, законодатели мод! Семейство Цзинь! — фыркнул Вэй Усянь. — Связаться с триадами, замараться в налоговых преступлениях, — он недовольно фыркнул, но к рубашке это не относилось, — и это только часть всех их делишек! Цзян Чэн буркнул в ответ что-то невразумительное и снова обновил вкладку браузера. — Интересно, — Вэй Усянь покружился вокруг своей оси, несколько раз повернулся в разные стороны, чтобы получше осмотреть свой выбор сорочки. — Как они отреагируют на сегодняшний ход дяди и тети Цзян? — Папа знает, что делает, — отозвался Цзян Чэн. — И мама тоже. — Чэн, — вдруг любопытная голова показалась из-за небольшой арки, которая разделяла спальню и гардеробную. — Ты и правда думаешь, что это хорошая идея? — Мы приманка, Сянь, — брови Цзян Чэна взметнулись вверх, словно он был удивлен тому, что Вэй Усянь не понимает таких прописных истин. — Все трое. Я, ты, Чжи, мы сегодня дадим просраться каждому из этих старперов. — А Хуайсан в курсе? Ведь если этот хозяин Тигров хоть мелькнет рядом… — А он мелькнет! — указал на Вэй Усяня пальцем Цзян Чэн. — Мелькнет, — крутанув желваки согласился Вэй Усянь. — Мелькнет, — припечатал Цзян Чэн. — Так что насчет Хуайсана? Цзян Чэн задумчиво покачал головой: — Это решает только Чжи. Говорить ему или нет, — Цзян Чэн махнул рукой, — но сестренка не из тех, кто играет с чужими чувствами. Вэй Усянь задумчиво постучал пальцем по подобородку: — Думаешь, — он сощурился, — эти двое внесут свои коррективы в план? — Естественно, — фыркнул Цзян Чэн. — Основная игра начнётся как только авто родителей скроется из виду. А мы с тобой уж под них подсторимся. Цзян Чэн ухмыльнулся и снова скользнул взглядом по любимому. Вэй Усянь сделал еще один шаг назад, озадаченно нахмурился, все еще прижимая к груди темно-зеленую рубашку. Цзян Чэн усилием воли сдержал улыбку и приготовился наставлять свое золотце. Он даже прикрыл крышку ноутбука, чтобы получше его разглядеть. Конечно же, Вэй Усянь знал чего тот хочет, ведь он и сам хотел того же. Это было их традицией: обсуждать текущие дела в постели. Оба молодых человека прекрасно понимали свою ответственность и упорно трудились на благо семьи, поэтому оба свыклись с тем, что работа всегда есть и будет в их жизни. После хорошего секса им обоим думалось лучше. А если они вдруг захотят укрыться, домик затерянный в горах на севере к их услугам. Но оба понимали — рано вить романтическое гнездышко вдали от офиса. — На нас с тобой набросятся большие акулы и акулы поменьше. Ты только представь: по их меркам дети, притуляют свои жопы в кресла генеральных. Корпорация Цзян теряет одного директора, — Цзян Чэн отнял ладонь от тачпада и показал Вэй Усяню два пальца, — и приобретает сразу двух генеральных и владельцев по совместительству. — Ха! — Вэй Усянь скрестил руки на груди, смял чистейший хлопок так, что конец плечика теперь торчал из-за его плеча. — Да это самый удачный момент для атаки. Будь я на их месте, я бы уж точно не удержался, — Вэй Усянь изящно изогнулся, словно собирался танцевать и снова шагнул ближе к зеркалу. — Ведь вставшие на крыло птенцы не удержат полета, — он задорно щелкнул пальцами. — Все, все кто до этого молчали откроют свои пасти, — презрительно фыркнул Вэй Усянь. — Именно. Более того, — Цзян Чэн снова скользнул взглядом по фигуре любимого сверху вниз и снизу вверх. Вэй Усянь еще немного покрасовался перед Цзян Чэном и снова скользнул в гардеробную. Проводив возлюбленного томным голодным взглядом, Цзян Чэн договорил: — Сегодня объявят о свадьбе. — О свадьбе? Чэ-э-эн, это так неожиданно! Всего лишь после шестнадцати лет знакомства! — он шутливо погрозил ему пальцем и тут же сник, едва только заметил тоску в его глазах. Это только в популярных новеллах два обрезанных рукава обязательно, волей судьбы и автора облачались в красные одеяния. В современном мире, на родине, у них почти не было шанса узаконить свои отношения. — Прекрати паясничать, свадьба не наша, — привычно спрятав от Вэй Усяня тоску за налетом грубости ответил Цзян Чэн. Вэй Усянь поддержал игру: все еще комкая рубашку в ладонях он задумчиво постучал пальцем по подбородку: — Яньли еще учится, они торжественно пообещали вместе с павлином пожениться после выпуска. Кстати, — вдруг совершенно серьезно спросил Вэй Усянь. Цзян Чэн тут же немедленно подобрался, видя изменение его настроения. — Ты ведь смотрел сегодня криминальную сводку Парижа? Связывался с Яньли? Цзян Чэн укоризненно посмотрел на него: — За кого меня принимаешь? Мы дважды поболтали по видеосвязи. И хронику, из того что доступно, я всю просмотрел. — В Европе так неспокойно, а ей там еще учиться полтора года. А этот павлин, с ней? — угрожающим тоном поинтересовался Вэй Усянь. Даже Цзян Чэн уже бросил точить когти и клыки на жениха Яньли. Но Вэй Усянь не так-то просто расставался с любимой забавой. Их вражда тянулась с самого детства: мальчики уже и сами не поняли, из-за чего все началось, но все же забрали это с собой во взрослую жизнь. И не только из-за Яньли. Как Цзян Чэн и Вэй Усянь не старались, так и не смогли найти хоть малейшего намека на неуважение к старшей сестре. Яньли была старшей сестрой и еще одной претенденткой на кресло главы корпорации. Однако, она всей душой отдавалась творчеству. В двадцать пять она получила национальную премию за вклад в развитие китайской живописи. В двадцать восемь была признана лучшей художницей в стране. Теперь же она получила приглашение на обучение в Парижскую Академию искусств. Но совсем скоро сама начала читать там лекции по традиционной китайской живописи и академическому европейскому рисунку. Ее избранник, Цзинь Цзысюань был натурой куда приземленней. Он изо всех сил вникал в дела своей корпорации. И не без причин, ведь у него был соперник! Его дражайший батюшка не брезговал походами налево. И однажды, из командировки в отдаленную провинцию Китая, он привез с собой ребенка… Мать Цзинь Гуанъяо умерла родами. Шептались, что эта простая учительница стала последней и единственной любовью господина Цзинь. И Цзинь Гуаньшань словно сговорился с ядовитыми сплетниками. Каждый его шаг, любое его действие в сторону Цзинь Гуанъяо выделяло его второго сына. Отец не видел, как сам развратил и уничтожил то единственное, что напоминало ему об ушедшей любви. Цзинь Гуанъяо вырос жестоким и амбициозным. И скоро всему свету предначертано было узнать насколько черным оказалось его сердце… Цзинь Цзысюань буквально разрывался между вечным поиском одобрения отца, защитой от шпилек брата и возлюбленной… дорогой его сердцу Яньли, которая всегда была его утешением. И если с выбором старшей сестры они оба смирились, то вкусы младшей вызывали у них подозрение… Факт примирения и воссоединения Не Хуайсана и Фэн Тяньчжи братья приняли поначалу в штыки. В чем их обоих поддержала Юй Цызюань. — Тяньчжи! — воскликнула она однажды посередь завтрака, — это никуда не годится! Как ты можешь снова допустить до себя этого ловеласа, когда он так поступил с тобой! — она громыхнула ладонью по столу с такой силой, что тарелки всех членов семьи едва не подпрыгнули на месте. Цзян Фэнмянь поморщился, осторожно положил свою ладонь на руку жены. — И не успокаивай меня! А вы чего вылупились, — она сверкнула глазами на Цзян Чэна и Вэй Усяня, которые сидели друг напротив друга в подозрительных одинаковых футболках с кроликами. — Вам тоже сейчас достанется, только это будет против правил! — она довольно хмыкнула, когда оба молодых человека бодро принялись за овсянку. Фэн Тяньчжи сидела прямо. Ее забавная футболка с черными драконами была единственным легкомысленным штрихом в домашнем образе. Дракончики на футболке перепрыгивали с облачка на облачко, гонялись друг за другом, хватали друг друга за хвосты, при этом корчили забавные рожицы. Гладко зачесанные волосы на затылке, толстая коса через плечо. Прямая спина. Горящий, как Лоян при Дун Чжо, взгляд… Она не съела ни капли, лишь медленно возила ложкой по ободку тарелки. Не прикоснулась к стакану нектара из манго рядом с собой. Она сидела напротив Юй Цызюань и смотрела ей прямо в глаза. — Он тебя так опозорил! А ты! Сидишь тут передо мной! — Юй Цзыюань махнула рукой и, переведя дух, выпалила: — Ни стыда, ни совести! Но в унисон ей прозвучал другой голос. — Сюэ Ян едва не отобрал его у меня! — закричала Фэн Тяньчжи. Вэй Усянь так и замер, не донес ложку с кашей до рта. С противным плеском ложка плюхнулась в тарелку. Цзян Чэн шумно проглотил свою порцию овсянки. Фэн Тяньчжи вскочила, оперлась кулаками о белоснежный стол в стиле ампир. В этот час в уютной крохотной столовой, отделанной в бирюзовых и белоснежных тонах, с мягкими креслами, свежими букетами азалий и пасторальными картинами по стенам стало темно и холодно, как в хранилище для трупов. Фэн Тяньчжи задергалась как одержимая, ее грудь вздымалась, дыхание стало рваным. Цзян Фэнмянь, казалось оглох от этой новости. Он с такой силой сжал в руках чашку, что в один миг раздавил хрупкий фарфор. Остывший крепкий кофе залил его удобные спортивные штаны цвета морской волны, оставил грязные пятна на голубой футболке. Пара кофейных пятен попала на дрожащую ладонь Юй Цзыюань. — Что? — прервала хозяйка дома тяжелую гнетущую тишину. Она качала головой, словно ее оглушили, даже прижала два пальца с длинными сиреневыми ногтями к вискам. Перед глазами у нее все поплыло и она с тихим стоном прислонилась к мягкой спинке. — Тетя! — Мама! – Цзян Чэн и Вэй Усянь немедленно вскочили на ноги, заметались между двумя женщинами. — Тетя, — жалобно прошептала Фэн Тяньчжи, но только и могла что протянуть и безвольно уронить руку. — Сядьте, — с каменным лицом приказал Цзян Фэнмянь. — Мельтешите, как рыбки в аквариуме. Юй Цзыюань быстро пришла в себя: она прижала подрагивающую ладонь к груди, смяла в пальцах тонкий темно-фиолетовый сарафан на плетеных бретелях. — Сюэ Ян, — прорыдала, прокричала, вытолкнула из себя Фэн Тяньчжи это проклятое имя. Словно подтверждая ее слова, солнечный луч подсветил огромный, чудовищный, старый шрам с рваными краями, от запястья до локтя на ребре правой руки. — Сюэ Ян!!! — повторила она. — Сюэ Ян чуть не убил его! Он выстрелил в него! Семь пуль! Одна попала! Сюэ Ян!!! Он жив, тетя, жив! Он снова, снова, снова!!! Снова хочет у меня всех забрать! А вы. вы… Вы смеете?! — прокричала она и тут же задохнулась, подавилась словами. Фэн Тяньчжи качнулась назад, уперлась бедром в старомодный комод в стиле барокко и закрыла ладонями уши, замотала головой. Ее колотила крупная дрожь, одним рывком она задвинула стул, скрыла лицо в ладонях. Тут уже не удержалась хозяйка дома. Кресло под ней едва не врезалось в стену, так резко и быстро она вскочила на ноги, и рявкнула: «Сидеть!» в сторону трех мужчин, которые растерялись словно дети. В один прыжок, как волчица летящая на расправу над хищниками, обложившими ее детеныша, она оказалась рядом с ней, схватила ее в охапку, крепко прижала к себе. — Тише девочка моя, тише! Тише! — голос Юй Цзыюань дрожал, слезы хлынули из глаз бурным потоком. — Фэнмянь, три капли на ее стакан! — бросила она через плечо, когда узнала тихие шаги мужа за спиной. Глава одной из самых могущественных корпораций в стране, бледный как саван, с подрагивающими губами и красными от мучивших его слез глазами, искренне старался исполнить приказ своей жены. Цзян Чэн вскочил на ноги, рывком отшвырнул от себя кресло так, что оно с грохотом повалилось на мраморный пол. «Какова мать, таков и сын» — подумал в тот момент Вэй Усянь. Цзян Чэн бросился к своей названной сестре и матери, крепко обнял их обеих. — Прости меня, девочка моя, прости, прости, — выла Юй Цзыюань, целуя заплаканное девичье лицо. Фэн Тяньчжи билась в их руках как одержимая, она запрокинула голову, все ее тело свело судорогой. Вэй Усянь вскочил, и мягко но решительно забрал флакон с успокоительным из рук Цзян Фэнмяня и взглядом указал в сторону. Цзян Фэнмянь благодарно кивнул, и немедленно присоединился к родственным объятиям. Сюэ Ян был запретной темой в Пристани Лотоса, так на старинный манер они называли свой загородный дом. С того самого дня, когда случилось нападение клана триад на полицейский участок… С того самого дня, как в спокойном дорогом районе, в огромной квартире произошла резня. С того самого дня, как похитили маленькую Чжи-Чжи. Фэн Тяньжи вдруг затихла. Она закатила глаза и оперлась, приложила голову к плечу Цзян Чэна. Она открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба, и совсем скоро, — а Вэй Усянь и Цзян Чэна оба, хорошо знали эту скорость! — она возьмет себя в руки и начнет извиняться. Воспользовавшись ее слабостью, Вэй Усянь осторожно протолкался через родственников, и мягко, ласково прикоснулся к бледной, как мел, щеке названной сестры. — Чжи, — осторожно позвал он, — Чжи, маленькая моя, Чжи. Посмотри на меня, вот, вот, хорошо, — ласково улыбнулся Вэй Усянь изо всех сил сдерживая дрожь. — Ся-а-а-нь! Чэ-э-эн! — прорыдала она и снова всхлипнула. — Может… — непривычно робко прозвучал голос Цзян Фэнмяня, — позвонить Хуайсану? — Вот еще! — шикнула на него Юй Цзыюань. — Чтобы этот прох… — она прикусила губу, — наш с тобой зятек высказал нам что мы плохо о ней заботимся? Ну уж нет! — она резко отстранилась ото всех, решительно отодвинула кресло, которое принадлежало Фэн Тяньчжи. Юй Цзыюань колотила дрожь. оона сжала в ладонях узорчатую деревянную спинку, подтянулась на руках и с тихим стоном щелкнула низкими каблуками домашних туфель об пол. Она проклинала в этот миг саму себя, проклинала так, что даосы древности могли позеленеть от зависти. Она прикрыла глаза, распустила длинные пряди, на миг скрылась ото всех. Она не желала, чтобы хоть кто-то увидел как ее, хозяйку дома, изнутри ломает, сжирает стыд. Даже если Чжи бросит на нее случайный взгляд. Даже если Чэн посмотрит на свою мать с тоской. У нее перед глазами замелькали картинки: заброшенный склад на окраине города. Вой полицейских сирен. Трупы бандитов перед входом. Оцепление. Вспышки камер. Она не помнила, как выскочила из машины, как пробралась сквозь толпу. Помнила лишь свой крик в ответ на чье-то строгое: «Женщина, сюда нельзя!» — Я ее мать! — рявкнула она кому-то в лицо и растолкала мужчин в форме. Так ловко и так быстро, что никто даже не успел ее остановить. И замерла, прямо на пороге этой развалюхи. В центре пустого помещения, прямо под тусклой лампочкой, сидела маленькая девочка, с двумя растрепанными косичками. Ее футболка и штанишки со смешными розовыми пони были залиты кровью. Она прижимала к себе красного мишку и тихо, едва слышно всхлипывала. Ребро ее руки пересекала рваная уродливая рана. От крохотного локтя до нежного, как лепесток запястья. Вокруг нее лицом в пол лежали трое преступников, полицейские уже приготовили для них наручники. Но Юй Цзыюань не видела и не слышала ничего. Девочка не плакала навзрыд, как любой бы другой ребенок на ее месте. Она лишь тихонько хлюпала носом и прижимала до хруста пальцев плюшевого мишку. — Тетя Юй, — выдохнула малышка и постаралась улыбнуться. Она даже быстро утерла слезки и попыталась слезть со стула. Она потупила взгляд, попыталась спрятать свою рану за игрушкой, и прошептала: — Простите меня! Юй Цзыюань сделала ровно три шага. Три раза ее каблуки ударили по щербатому бетонному полу. Три шага, и гордая светская львица рухнула на колени перед маленькой девочкой. Прижала ее к себе. Кровь мгновенно пропитала белоснежную блузку, залила фиолетовую юбку- карандаш. Юй Цызюань немедленно сорвала с себя жакет, попыталась остановить кровь. Позади раздался какой-то шум, звуки короткой борьбы. И следом грянул крик: — Цзян Фэнмянь, законный опекун Фэн Тяньчжи! В сторону! — Тетя, — вдруг позвала ее Фэн Тяньчжи, — мне холодно, — тихонько сообщила она и потеряла сознание. Юй Цзыюань запрокинула голову, прикрыла глаза. Проклятые легавые расписались в тот день в своей полной беспомощности. Сюэ Ян ушел — он просто испарился, словно его не существовало на свете никогда. Он не попал ни в один из объективов камер, никто, никто во всем Шанхае в тот день его не видел! Подельников опознали, а его никто не видел! Но Юй Цзыюань знала — это был он! Он казнью линчи кромасал Фэн Лиу! Он выпустил три пули в голову няни! Он вытащил девочку из квартиры, бросил на заднее сидение и приказал гнать. И все это время… все это время она знала, все вокруг знали! Кто был заказчиком. Кто покровительствовал со стороны крупного бизнеса триадам. Кто скрыл свою месть, выдав кровавую расправу за за деяния безумца. О, Юй Цзыюань хорошо его знала! Этого золотого хлыща она встречала часто! Так часто, что, казалось уже свыклась со своим желанием вцепиться ему прямо в лицо! Она ждала. Все эти годы ждала. Сюэ Ян воскрес, как ебанный цзянши он поднялся из мертвых, вырвался из глубин ада и… И снова навредил ее девочке. Попытался отнять у нее самое дорогое. — Черт с ним, — шикнула Юй Цзыюань, когда почувствовала на своих плечах ладони своего мужа. — Черт с ним, Фэнмянь! Пусть хоть за самого Яньло идет замуж, плевать! — Тише, тише, любимая, — прошептал Цзян Фэнмянь, — ты же не знала, откуда нам было знать. Мы разберемся, слышишь, — дохнул он ей на ухо. Но Юй Цзыюань знала — это была ложь. Расплата за грехи родителей ляжет на их детей. — Не знала. Но надеялась что эта тварь все-таки сдохла, — она судорожно вздохнула и робко покосилась на своих детей. Все трое — ее дети! Братья усадили свою сестру в кресло, крутились вокруг нее, предоставив хозяйку дома заботе ее мужа. — Мы закатим такую свадьбу, слышишь, Фэнмянь! — рявкнула она ему в лицо, — Что весь Шанхай утрется! — Закатим, закатим, дорогая моя, — Цзян Фэнмянь привлек свою жену, поцеловал в лоб. — Весь Шанхай, весь Китай утрется. — Дай за ней какую-нибудь фирму, — пробубнила она в грудь. — Получше только! — сверкнула она глазами на мужа. — Я приложу к ее приданому свои Картье и Тиффани. Чтобы она там всех, у этих Не затмила! Понял меня? — Понял, Юань, понял, понял, моя дорогая, — бормотал в ответ Цзян Фэнмянь. — Все что угодно сделаем. — Не Хуайсан, говорят, любит старину. Закажи ей, сегодня же красный туаньшань! И с драконами, слышишь меня! Чтобы золотом блестели. — Да, да, Юань, да. — Слышишь, Чжи, — неловко выдохнул Цзян Чэн помогая своей названой сестренке осторожно пить нектар с успокоительным. — Свадьба. Вэй Усянь не отставал от него, и ласково поглаживал Фэн Тяньчжи по голове. Они робко улыбались друг другу, когда их взгляды пересекались. Оба в этот миг надеялись, что их любви хватит для того, чтобы хоть на мгновение, но затянуть вскрытую душевную рану. — Прости меня, прости. — Ты не знала, мама. Не знала. ***       — Это даже на руку, — Вэй Усянь на миг шагнул в гардеробную, повесил рубашку обратно. Все же, надо присмотреться к сочетанию цветов.              А это значит… Вэй Усяню нужен галстук.              В спальне раздалось едва слышное бормотание: это Цзян Чэн давал оценку торгам.              Вэй Усянь осторожно выглянул из своего укрытия. Можно было начинать.              Крадучись, как молодой тигр, он медленно направился в сторону широкой кровати отделанной в светлых тонах.              В доме семьи Цзян любили простор и свободу, которые подчеркивали нежные пастельные тона. В доме Цзян любили изящество, ценили искусство.              И любовь. Какой бы непонятной и предрассудительной для чужаков она не была.              Вэй Усянь зорко следил за своей добычей. Цзян Чэн работал за ноутбуком, и ничего другого, казалось, не замечал. Плавным движением Вэй Усянь словно запер его в своих объятиях, положив руки по обеим сторонам от Цзян Чэна. И как змей-искуситель пополз вперед.              Сначала его ноги, потом крепкие стальные бедра… налитый пресс, широкая грудь… еще немного и Вэй Усянь добрался бы до губ.              Как вдруг Цзян Чэн резким движением отложил ноутбук, присел, упер колено едва ли не в подбородок Вэй Усяня, который почувствовав его движение, интуитивно качнулся в сторону.              — Я все вижу, — Цзян Чэн уставился на него потемневшим от страсти взглядом.              — Чэ-э-э-н, — взгляд Вэй Усяня напоминал море в шторм.              Разумеется, Вэй Усянь хотел забрать галстук, только и всего. Но разве можно было не поддаться искушению когда на пути его была такая соблазнительная преграда!              Вэй Усянь придвинулся ближе и в следующий миг охнул: Цзян Чэн, одним движением усадил его на себя.              Вэй Усянь почувствовал боевую готовность Цзян Чэна. Он почувствовал как набухает его собственный член.              — Тебе было мало? — Цзян Чэн плавно двигался под ним, имитируя проникновение. — Не хватило острого?              — Ма-а-а-ало, — простонал Вэй Усянь, и крепче сжал ладони Цзян Чэна на своих бедрах. — Мне тебя всегда мало, — выдохнул он и прогнулся вперед. Медленно проскользил грудью по груди Цзян Чэна и яростно впился в его губы.              В груди Вэй Усяня взорвался фейерверк, когда одним рывком Цзян Чэн перебросил его под себя. Повинуясь страсти, он позволил стянуть с себя белье и обвил ногами Цзян Чэна, который плавно, осторожно высвободил свою руку из ладони Вэй Усяня и для начала прикоснулся к его губам. Он чертил узоры по его лицу, медленно спускался к шее. Вэй Усянь изгибался, всем телом ловил его прикосновения. Руки он покорно держал плотно сомкнутыми запястьями друг к другу, всем своим видом демонстрировал покорность.              Цзян Чэн был доволен. Он выпустил Вэй Усяня из стальной хватки, последний раз нажав на точку рядом с бедренной костью, скользнул рукой ниже. По внутренней стороне бедра, подбираясь все ближе к мошонке.              Член Вэй Усяня стал еще тверже, на головке показались прозрачные белесые капли.              И ниже, туда к сокровенному, влажному, готовому проходу.              Вэй Усянь возбуждался быстро: он таким был с самого их первого раза.              — Не боишься опоздать, наследничек? — жарко прошептал Вэй Усянь.              — Не боюсь, наследничек, — Цзян Чэн              — Тетя будет ужасно зла: двое из… двое, двое… двое… Цзян Чэн! – простонал он когда почувствовал несколько пальцев у себя внутри. Он выгнулся, всем телом желая продолжения, страстно потянулся кончиком языка за рукой любимого. Горячими губами он поймал кончики его пальцев, жадно втянул в себя. И тут же глухо простонал, когда Цзян чэн толкнулся в него глубже.              Цзян Чэн без труда освободил свою руку, осторожно, в последний раз влажными кончиками пальцев очертил губы Вэй Усяня.              — Хочу, хочу, — простонал он, заметался, по подушке, в отчаянии опустил ладони на плечи Цзян Чэна, рванул его на себя. — Хочу, Цзян Чэн! Хочу! — его настойчивый крик полетел к потолку, заглушая все остальные звуки в доме.              Цзян Чэн и сам уже был на пределе. Из последних сил сдерживаясь, он осторожно вышел из Вэй Усяня, и тут же почувствовал спазм внизу живота.              Он накрыл собой Вэй Усяня, запер его, ухватившись с обеих сторон за резное изголовье, поймал лепестками своих губ его губы, и резким движением вторгся в его горячий влажный зад.              — Чэ-э-эн, — простонал в его губы Вэй Усянь. Он всем телом подался вперед, навстречу своему завоевателю. Он развел ноги шире, крепко сцепил их за спиной Цзян Чэна.              — Нет, нет-нет, — запротестовал он, когда почувствовал, что Цзян Чэн выходит из него. — Нет! — требовательно и сердито Вэй Усянь хлопнул его по плечу. И тут же застонал, прикусил губу и выгнулся, когда снова, нежной розовой точкой своего тела ощутил стенобитное орудие Цзян Чэна.              — Не выхо… ди… не… вы… хоо… ди, — он сотрясался под его мощными рывками, подавался навстречу, скользил дрожащими руками по его телу. Цзян Чэн двигался все настойчивее, все грубее       Его член окаменел настолько, что представить даже было невозможно.              — И не подумаю. Не… надейся… — прохрипел Цзян Чэн и тряхнул головой.              Вэй Усянь вскрикнул, и жемчужная струя попала на них обоих. Но оба знали, что это еще не конец…              Кровать сотрясалась под ними, жалобно скрипели в руках Цзян Чэна деревянные узоры. Вэй Усянь метался, стонал, выгибался, прижимался к нему вплотную. Жадно ловил своими губами его губы лишь для того, чтобы в следующий момент рухнуть обратно без сил.              — Еще, еще, еще! Глубже! — звонко прокричал Вэй Усянь. — Пожалуйста, прошу тебя… Про… — его крик оборвался на полуслове. На лице застыло изумление, когда с очередным толчком Цзян Чэн полностью проник в него.              На миг они оба оцепенели: сердце колотилось в груди боевым барабаном, кровь стучала в ушах.              Вэй Усянь судорожно вздохнул, словно пробовал воздух на вкус, и прикрыл глаза.              — Мой, мой, — Цзян Чэн отодвинулся лишь только для того чтобы снова в него войти. Он выходил наполовину и снова загонял свой член. От таких грубых ритмичных движений Вэй Усяню стало совсем хорошо.              Приятный спазм свел бедра и ноги, он почувствовал как сами по себе поджались пальцы на ступнях.              А Цзян Чэн все таранил его, все брал, все увеличивал скорость.              На миг Вэй Усянь распахнул глаза, мутноватым взглядом уставился на воплощенного тигра, который самозабвенно ебал его. Ебал, как император любимую наложницу.              Император. Его господин. Его властный и горячий господин!              Перед глазами Вэй Усяня встал образ Цзян Чэна на вечернем собрании. Фиолетовый темный галстук на шее, светло-фиолетовая рубашка в тон. На бедрах тонкий кожаный ремень, который они забросили куда-то под кровать, как только вернулись домой.              Падающие на смелое, чуть смугловатое лицо черные, как смоль пряди. То как он угрожал их общим врагам расправой. То, как он упирал кулак в столешницу. То, как неоновые блики Шанхая подсвечивали его скулы, подбородок и кадык.              Император…              Поймав взгляд своего господина, Вэй Усянь приложил дрожащую ладонь к своему горлу.              Цзян Чэн понял его без слов. В следующий момент его рука крепко сжалась на шее Вэй Усяня.              На миг из груди пропал весь воздух. Вэй Усянь почувствовал, что кончил снова.              Перед глазами заплясали разноцветные круги. Губы горели от жадных поцелуев, и резкий острый как расплавленное железо спазм наполнил его грудь.              В ушах зазвенело сильнее, перед глазами поплыли разноцветные круги. Он ощутил, как сухо стало во рту, и через силу, видя перед собой размытый образ слабо кивнул.              Потребовал еще.              Цзян Чэн ослабил хватку на его горле:              — Я тебя выебать хочу, а не задушить, — через силу выдохнул он и мягко, ласково поцеловал Вэй Усяня.       Цзян Чэн хорошо знал, когда остановиться, чтобы удовольствие не превратилось в боль.              Вэй Усянь же границ не знал. Когда он был сверху, он был трепетным и чересчур нежным. Всей его изощренности хватало лишь на то, чтобы зажать Цзян Чэна в темном углу, или связать ему руки. Галстуком или ремнем: было неважно.              Но когда сам Вэй Усянь оказывался снизу… ему словно разом отшибало и разум, и инстинкт самосохранения.              Если Цзян Чэн брался за игрушки, то это должен был быть самый большой размер. Если за наручники — то чем сильнее они сдавят его запястья, тем будет лучше.              Он отдавался Цзян Чэну всем собой: своими светлыми и темными сторонами. Но Цзян Чэн все же не торопился потакать ему.              Их любовь была для них самим собой разумеющимся. Они не восприняли юношескую тягу друг к другу как взрыв гормонов, или бунт против системы, как обычно бывает в этом возрасте.              Для них было естественно любить друг друга. Сливаться друг с другом в экстазе, быть продолжением друг друга.              Вэй Усянь, пусть и рано лишился родителей, недостатка в ласке и заботе не знал. И все же… словно какая-то часть его души все еще оставалась израненой. И поэтому он хотел, умолял, требовал полной власти над собой.              Первой изменения в своих мальчиках заметила Юй Цзыюань. Будучи женщиной строгой, как и полагалось даме ее положения, она, в отличие от многих своих ровесниц не страдала ханжеством и снобизмом.              И она выступила первой на защиту их трогательной, тогда еще юношеской любви, когда об их связи узнал Цзян Фэнмянь.              Будучи главой семьи и огромной корпорации, он как никто знал цену доброй славе и хорошей репутации. И пусть они жили в прогрессивное время, когда человека определяли его поступки, а не сердечные привязанности, он все равно отказывался принимать их связь.              Цзян Фэнмянь запирал их по разным комнатам, отправил учиться в разные концы света.              … И мальчики покорно склонили головы перед отцом и дядей. Они разомкнули руки. Подчинились приказу.              И искренняя боль птенцов тогда терзала сердце старому коршуну.              Цзян Чэн хирел на глазах. Когда Вэй Усяня отправили за границу, он, казалось потерял половину себя. Он чах, как цветок под палящим солнцем. Но ни словом, ни, казалось, мыслью не проклинал своего отца.              Вэй Усянь, находясь далеко от дома тоже погас. Он исправно ходил на учебу, по привычке шутил, легко получал высший балл… но, казалось, все это он делал как робот. По привычке, повинуясь заданному алгоритму.              Продержав их так полгода, Цзян Фэнмянь сдался под напором очевидного. Сдался горячим мольбам Яньли и Тяньчжи, которые переживали за своих братьев. Склонился перед гневом своей жены, которая не раз напоминала ему его обещание.              В тот вечер Пристань Лотоса пустовала: Яньли и Тяньчжи отправились в город, а сопровождать их вызвались молодой Цзинь и молодой Не.              Не считая охраны и прислуги, они в доме были только вдвоем.              — Саньчжэнь была моей подругой! Женой твоего друга! Вы вместе с Чанцзэ поднимали компанию после мирового кризиса! Не ты ли, — она в ярости уперла руки в бока, — играя с ним в маджонг говорил, что Усянь тебе как сын! — Юй Цзыюань смерила его гневным и презрительным взглядом.              Цзян Фэнмянь покрутил в руке бокал с виски, посмотрел на кубики льда. На то, как играет пламя от камина в гранях стекла и холода.              — Я обещала Саньчжэнь позаботиться об Усяне! Обещала! А ты? Что ты натворил? Мальчики стараются, изо всех сил! Упорно делают вид что все хорошо, чтобы не расстраивать папочку!              — Я помню, Цзыюань, помню, — Цзян Фэнмянь залпом опустошил бокал, поморщился от противного скрежета ледяных кубиков. — Но и ты пойми… кто-то из них должен…              — Завести семью? Печешься о продолжении рода? — Юй Цзыюань скрестила руки на груди и громко цокая каблуками оказалась рядом с ним. — Это твои дети! Яньли и Чэн! Дети! — прошипела она и ткнула его в лоб. — А не инкубаторы. Или что, — выпалила она, попятилась к огню, — и Тяньчжи заставишь рожать?! Может, и меня ты хочешь превратить в инкубатор?              — Цзыюань! — Цзян Фэнмянь вскочил, гневно посмотрел на нее.              Юй Цызюань с вызовом вскинула голову:              — Они наши дети. В первую очередь — наши дети. Не переходящие из рук в руки призы. Вымпелы. Стяги. Наши. Дети! — отчеканила она. — Им и так… достанется в жизни. Кем мы с тобой будем если не защитим их, кем?! — прокричала она, сжала кулаки. — Кем мы будем если бросим их на съедение этим твоим партнерам… этому гребанному высшему свету, — задыхалась от возмущения она, — кем мы будем, Цзян Фэнмянь?! Кем?!              Повисла пауза, тяжелая, гнетущая тишина как моровое поветрие расползалось по дому. Пропитало своим ядом пол, стены, потолок.              — Это мой сын, — снова отчеканила Юй Цзыюань, после каждого слова ударяя себя в грудь, — мой сын! —              — Он и мой сын, Цзыюань. Такой же как и твой! — Цзян Фэнмянь подошел к столику неподалеку, плеснул себе еще виски в бокал.              — И поэтому ты лишаешь его… что о нас скажут?! Да плевать! О нас и так говорят, — она махнула ему ладонью вслед.              Цзян Фэнмянь осушил бокал и снова его наполнил.              — Что мы с тобой повинны в смерти отца Тяньчжи! Что мы с тобой испортили машину четы Вэй! Говорят, что мы с тобой убили Чанцзэ и Саньчжэнь! Мы! Что мы с тобой, мы, Фэнмянь, вскормили Сюэ Яна!              Она отвернулась, прижала ладонь к лицу.              Цзян Фэнмянь тяжело, судорожно дышал, он до скрипа в руке сжимал горлышко бутылки.              — Мы живем в мерзком грязном мире. Истинная любовь здесь дар, — глухо проговорила Цзыюань. — И не важно в какой она форме. Важно лишь что она с собой принесет.              — А что принесет их любовь? Ты не подумала? — Цзян Фэнмянь резко обернулся к ней. — Если им надоест играться под одеялом?! Если они разлюбят друг друга?!              — Любовь может только творить. Перепиши завещание, — вдруг деловым тоном начала она, — передай все дела Яньли. Уж она-то порадует своего отца! Отстрани их от учебы, не учи как вести дела, если так печешься о репутации!              — Чэн и Усянь любят свое дело.              — Вот тогда и оставь их в покое! — отчеканила Цзыюань и стрелой вылетела прочь.              И вот теперь, два молодых героя, два так дерзко и так открыто дарили свою любовь друг другу и миру.              — Я. останусь. совсем…              — Голодным? — дохнул ему в ухо Цзян Чэн и Вэй Усянь в ответ жалобно, по-детски простонал.              — Ничего, так даже будет лучше, –Цзян Чэн осторожно провел кончиками пальцев по его лицу. Бережно, ласково поцеловал в лоб, в скулу, потом краешек распухших губ.              — Мы оба должны будем сегодня ходить, — пробормотал он едва слышно. И излился внутрь мощным бурным потоком.