Огненный снег. Проект «Фатум»

Исследовательский корабль «Пламя». 735 год от начала Колонизации. — Здравствуй, родной… — Марк с трудом выдавил два этих простых слова. Они словно застряли в горле, перехваченном спазмом. Адлер закашлялся, перехватывая ладонью шею и слегка поглаживая, как будто бы хотел таким вот нехитрым движением согреть не желающие подчиняться связки. Он ненавидел это ощущение приближающейся простуды — как будто бы тысячи ледяных игл царапали заднюю стенку горла. Глотать было больно. Говорить было больно. Дышать — и то было больно, и стоило Марку сделать глубокий вдох, как возникало это ощущение разгорающегося в груди пожара, и ему отчаянно хотелось сделать глоток воды. Вот только пить… Пить тоже было больно. Замкнутый круг. Джей коротко кивнул в ответ на приветствие Марка и так же коротко улыбнулся: уголки любимых губ лишь немного приподнялись, и веселые лучики-морщинки на секунду собрались на висках. Улыбка, даже такая, едва заметная, всегда преображала лицо Джейсона. И Марк любил, когда муж улыбался именно так: не широко, робко как будто. И да, в арсенале Паука улыбок — самых разных — было куда больше, чем драгоценных украшений в сейфе императрицы Киры. Джей мог улыбаться кокетливо, если хотел, мог скалиться язвительно, мог разразиться заразительным хохотом, его улыбка могла обрезать, словно острый клинок — злая, отравленная, могла унизить снисходительностью… Он был неплохим актером — Джейсон Ламберт, — и пусть Марк прожил с ним совсем недолго, но даже меньше, чем за полгода супружества смог изучить если не все, то многие оттенки паучьей улыбки. И только самым близким Джей улыбался вот так, как сейчас. Он как будто давал возможность заглянуть под маску, позволяя увидеть себя настоящего: не всеми ненавидимого Председателя Тайной Канцелярии Этны, не опасного Паука, не язвительного и надменного сына Верховного Канцлера Эдриана, не угрюмого черного вдовца Ламберта, а… просто Джея. Бесконечно любимого Джея. Самого нежного Джея. Самого ласкового. Самого восхитительного человека во всех обитаемых — и безлюдных — мирах. Он нужен был сейчас Марку. Критически. Хотя бы просто увидеть родное лицо. Просто взглянуть на то, как улыбается муж. Ему одному улыбается. Если с самого старта полковник Адлер едва ли не минуты начал считать, с каждой приближая возвращение домой, то сейчас ему хотелось, чтобы по какому-то волшебству — не существующему, черт бы подрал все на свете! — промотать оставшееся до приземления на Этне время, только чтобы схватить мужа в охапку, прижать к себе, уткнуться носом за ухо, туда, где самый удивительный в мире запах вулкана — острый, опасный, — слышался отчетливее всего, и дышать. Им одним дышать. Глубоко. Свободно. И тогда, быть может, отступит эта давящая боль за грудиной. Тогда, наверное, растает ледяной клубок игл, что режет горло. Тогда, рядом с тем, кого полюбил… Поларский принц, хотя и склонен временами бывал к некоторой патетике, выражения наподобие «полюбил больше жизни» терпеть не мог, поэтому и о своих чувствах к Джейсону сказать такого не мог. Он полюбил мужа так же сильно, так же яростно и по-настоящему, как любил саму жизнь. Тому, кто едва было не заглянул за край — пусть одним глазком только, но смог подсмотреть: что там, за гранью, происходит, — не любить жизнь было нельзя. Так вот Джейсон улыбался — едва заметно, но Марк не мог не любоваться этой его улыбкой. Он выглядел уставшим — его муж, пожалуй даже более уставшим, чем обычно. Привычка Джейсона работать не просто на износ, а буквально на пределе сил, была известна не только узкому кругу тех, с кем Джей сталкивался ежедневно. О работоспособности Паука легенды ходили. Образ никогда не спящего, замершего в ожидании добычи хищника давным-давно сложился в головах обитателей не только одной Этны. И Джей ничего не делал, чтобы образ этот развенчать. Марк часто думал о том, что муж сам подпитывал все эти слухи о своей подозрительности, кровожадности, о своем неуемном трудолюбии в том числе. И очень бы удивился, если бы Джей признался, что он и половины того, что о нем говорят в народе, не слыхивал. Хотя, безусловно, слухам бы не удивился. — Как прошла высадка? — поинтересовался Паук. — Обнаружили что-то интересное? Откуда-то он знал, что первая группа исследователей вскрыла загадочный космический объект, который обнаружился на далеком астероиде. Адлер даже не удивился подобной осведомленности — в конце концов, именно Джейсон Ламберт был тем, кто инициировал экспедицию «Пламени», так что наверняка ему уже доложили о находке. — Космический корабль, — коротко ответил Марк и снова перехватил ладонью горло. С чего бы вдруг ему подхватить простуду? Айсбергу, тому, кто мог льдом питаться в отсутствие нормальной еды. — Так, значит, мои предположения… — Джей в задумчивости почесал кончик носа. Это движение Марк редко мог наблюдать, но каждый раз в такие моменты Джейсон Ламберт выглядел чертовски мило, и выражение лица его никак не соответствовало тому грозному образу, который сложился вокруг всемогущего Паука. — Ты был прав в том, что астероид движется в сторону Зодиака, — просипел Марк простуженным горлом. — Но ошибся, когда думал, что астероидом кто-то управляет. Корабль мертв. Ка… Тот… — он запнулся, чуть было не произнеся вслух имя того, кто, по всей вероятности, управлял находкой. — Если на корабле когда-то были люди, то… В общем, последний раз двигатели включали хрен знает сколько лет назад. — Есть предположение, куда могла деться команда? — проявил живой интерес Джейсон. Звонок Марка застал его как раз в тот момент, когда он готов был покинуть свой кабинет, торопясь с докладом к Верховному Канцлеру. Но то, что мог рассказать ему Маркус, представлялось Джейсону куда более важным, чем доложиться папеньке о кадровой перестановке во вверенном Джею ведомстве. Команда… Марк задумался, услышав вопрос мужа. Помнится, Кай говорил, что он один пилотирует… «Серенити»? Так, кажется, назывался его корабль? Фото, найденные в жилой комнате космического судна, прожигали кожу даже сквозь плотную ткань защитного комбинезона — Марк не дал себе труда переодеться во что-то более удобное, прежде чем он отправился в радиорубку, откуда мог связаться с Этной. Ему необходимо было увидеть Джейсона как можно скорее — эти фотографии за пазухой погружали полковника в прошлое так, что он чувствовал себя жертвой, чью голову держит под водой палач, не давая возможности глотнуть так необходимый легким кислород. И только когда голограмма показала изображение Джейсона, тогда Марк смог сделать вдох. Это был какой-то сюрр… Увидеть того, кого, как казалось Марку, он смог забыть, вытравить воспоминания из самых глубин памяти… Увидеть здесь, на всеми богами и демонами забытом астероиде, в хрен знает скольких парсеках от родной Этны… Черт! Родным Марку всегда был Полар, так почему он думает о ненавидимой им всю жизнь планете как о своей родине? Сюрр самый что ни на есть настоящий.

***

Десять лет Адлер заставлял себя не вспоминать. Если быть точнее, то девять лет и восемь месяцев. Первые четыре, прошедшие со дня исчезновения Кая, Маркус Абрахам Адлер провел в поисках. Лихорадочных, все свободное — а часто и служебное — время занимающих. Он приступил к поискам, как только справился с агонией. Начавшаяся как легкое недомогание, она завладела Марком полностью, и тот, мечась в горячечном бреду, мечтал только об одном — чтобы как можно скорее сдохнуть. Ненавидел Тайлера Нэша — за то, что сдохнуть не позволял. Друг провел с ним все время, сколько потребовалось, чтобы вытащить Марка из этого состояния, охватившего его тело в связи с начавшейся мутацией. Его срубило во дворце императора Ксандра. Прямо во время церемонии награждения. Первый заслуженный Марком ледяной крест, а он едва на ногах стоит, мечтая только об одном: чтобы все поскорее закончилось. И если капитан Адлер хотел отмазаться от торжества, устроенного в его же честь, то понимал — брат не позволит. Просто не поймет, если Марк не явится на вручение высшей награды Полара. Серебряный крест носил далеко не каждый офицер имперского космофлота, и родной брат самого императора никак не мог пропустить столь важное мероприятие. Этот день должен был быть не просто триумфом Марка. Сразу после того, как Айсбергу на грудь повесят ледяной крест, он планировал объявить об их с Каем помолвке. Они оба так радовались этому. Они были такими счастливыми. Никогда Марк не чувствовал себя так, как в то утро, когда сообщил своей принцессе о решении Ксандра принять синтета в поларскую семью. Кай весь светился. Правда. Или же это Марку казалось, что яркое, теплое, ласковое сияние словно окружает любимого человека. И в лучах этого сияния он грелся, не боясь обжечься. Адлер самому себе казался кем-то вроде волшебника, который смог подарить существу искусственному самую настоящую жизнь. Жизнь, в которой у Кая будет семья, где его признают равным поларскому принцу, жизнь, где ему гарантируют безопасность, и где никто не сможет причинить ему вред. Так почему же тогда Кай сбежал? Как мог он оставить Марка после… После всего… Но стоило призадуматься — а, собственно, много ли значили для Кая эти несколько дней, что он провел рядом с Маркусом? Для того, кто живет на свете больше ста лет, какие-то пара недель, наполненные жарким сексом, адреналином, терпким запахом моря и пролившейся крови… запахом клубники, что слизывал Кай с его груди… Что если все это не имело для Кая никакого значения? Просто остановка в его наполненной приключениями жизни. Просто передышка. Кто сказал, что для Кая это было так важно — заполучить гражданство Полара и его, Маркуса Абрахама Адлера в придачу? Понял, что все, наигрался, отдохнул. Можно дальше двигаться… Но почему нужно было исчезать вот так? Не попрощавшись. Не сказав ни слова. Неужели Марк не значил для Принцессы вообще ничего? Неужели простого «прости» оказался недостоин? Нет! Марк в отчаянии гнал мысли о собственной неважности. Ведь это невозможно — так искренне, так по-настоящему быть счастливым, каким был рядом с ним Кай в то самое утро, ставшее для них с Марком последним. А следом за ним пришел день награждения. И Марк, прежде чем началась торжественная церемония, ловил сочувственные взгляды императора Ксандра, его жены Киры — наверняка муж все рассказал ей, — Тайлера Нэша, хоть он и старался подбодрить друга. Марк плохо помнил торжественную часть. Внезапная головная боль сдавила виски в тот самый момент, как император Ксандр выступал с поздравительной речью, а сам он стоял перед братом навытяжку, и застегнутый на все пуговички парадный белоснежный мундир сдавливал ему грудь, не давая спокойно дышать. Капитан Адлер прохрипел положенное по такому случаю: «Готов служить во имя процветания Полара и его императора!» И склонил в почтении голову перед родным братом, чувствуя, что еще минута — и он позорно свалится прямо на начищенный до зеркального блеска мраморный пол. Голова гудела, словно разворошенный улей, перед глазами вспыхивали и гасли яркие пятна, к горлу подкатывала горькая желчь, и Марк боялся, что он не сможет удержать ее внутри, и его вырвет прямо на мыски новеньких форменных ботинок. Капитан возблагодарил всех известных человечеству богов, когда все положенные по протоколу слова были сказаны, а телодвижения совершены. На груди его сверкал бриллиантовой россыпью ледяной поларский крест, и от нестерпимого блеска камней в глазах словно взрывались звезды, и каждый такой взрыв, казалось, способен был проломить черепную коробку. Марк сбежал в уборную сразу же, как только появилась такая возможность. Он долго умывался ледяной водой — это помогло на какое-то время, в течение которого Адлер мог существовать более-менее сносно. Он принимал поздравления, пожимал руки, распахивал объятия, пытался шутить даже. И вроде как над его шутками смеялись. Все, кроме Тайлера Нэша, который смотрел на друга с нескрываемым беспокойством. И оказался рядом, когда ноги все же отказались держать Маркуса Абрахама Адлера, и новоявленный кавалер ледяного креста все-таки рухнул на пол прямо возле умывальника, к которому он подошел, чтобы в очередной раз остудить полыхающую адским пламенем голову. — Какого, собственно, хуя? — поинтересовался Тай, опускаясь на колени перед упавшим другом. — Твое высочество, если ты скажешь, что успел нагвоздиться за столь короткое время столь малым количеством горячительного… — Увези меня… — прохрипел Марк. Ему казалось, что даже язык горит огнем и, распухший, словно наждаком царапает изнутри щеки. Тайлер, перепуганный не на шутку, помог своему командиру встать на ноги, и они, никем — слава всем богам! — не замеченные, улизнули из дворца. Тот факт, что рано или поздно их побег откроется, волновало обоих мало. Самое главное — вручение награды состоялось, а пьянка… Пьянка — дело добровольное. Дома ждал Клаус. Предупрежденный Тайлером — тот набрал управляющего, пока флаер нес их с Марком над ярко освещенными вечерними улицами Полара — он приготовил принцу постель и домашнюю одежду, и вдвоем с Таем они переодели Марка, который, находясь словно в коконе боли, ничем им не помогал. Вот только в кровать идти наотрез отказался. Черт его знает, чем ему собственная постель не угодила — упрямец же тот еще! Тай не стал тратить время и нервы на то, чтобы уговорить друга. Велел Клаусу разобрать Марку в гостевой спальне. А после начался ад. Принца ломало, как наркомана, не успевшего вовремя принять дозу. Он метался по мокрым от собственного пота простыням, выкрикивая что-то в бреду. Его тело выкручивало судорогой время от времени, и тогда Тай держал его голову, предварительно вставив ложку между зубами, чтобы Его Высочество не прикусил нечаянно язык. Нэш попытался вызвать медиков, но каким-то чудом оказавшийся в тот момент в сознании Марк запретил ему. И нет, он не грозил трибуналом… Ничего такого. Сказал непонятное: «Я должен был мутировать. Позовешь врачей — и я сдохну». И было что-то такое во взгляде Маркуса… Что-то в том, как он стискивал запястье друга ослабевшими от боли пальцами… Было что-то, отчего Тай поверил в эту бредятину. И врачей вызывать не стал. Просто был рядом. Как заправская сиделка менял влажные простыни и успевал подставлять большую миску ко рту, если Марка тошнило. Он обнимал друга, когда тот ненадолго забывался — то ли обморочным сном, то ли просто обмороком. Вытирал мокрым полотенцем лоб и грудь. В общем… Тай, как мог — а получалось у него не так уж и плохо — помог Марку пережить прерванную мутацию. И когда через два дня Адлер смог забыться настоящим, глубоким сном на несколько часов, подаривших успокоение, Нэш выдохнул с облегчением и сам уснул, умаявшись за эти дни не меньше больного. После пробуждения Тай смог напоить еще очень слабого после пережитого Марка крепким травяным чаем. И скормить тому мягкое овсяное печенье. Хотел было накормить клубникой — витамины же! — но друга вырвало съеденным, как только он увидел спелые ягоды. Черти что! Проснулся Марк… кто-то сказал бы банальное «другим человеком». Сам же поларский принц едва ли чувствовал себя по-человечески. И нет, в нем не было ни капли от того существа, в которое он мог бы обратиться, если бы мутация завершилась. То вещество, что содержалось в биологических жидкостях Кая, и которое запустило мутацию, ничем Марку не повредило в итоге. Человеком он по-прежнему оставался. Вот только чувствовал себя так, словно его подняли из могилы. И нет, физически все было хорошо. А вот в душе… В душе как будто бы флаер все живое выжег. И эта черная, мертвая дыра засасывала в себя чувства, мысли… Все, чем жил когда-то Маркус Абрахам Адлер. Он ходил, ел, спал, пил — даже слишком много, по мнению его друга Тайлера Нэша. Он говорил, поднимал в небо истребитель, косил врагов пачками. Он даже трахался — ночи не проходило, чтобы в постели Марка не оказывался очередной шлюшонок — стройный, черноволосый, сероглазый. Вот только… Какая разница, какого цвета глаза были у всех этих парней? Адлер просто пялил их, развернув спиной, а после того, как получал свою долю удовольствия, спроваживал восвояси. Он просто существовал — Маркус Абрахам Адлер, капитан имперских ВВС, кавалер ледяного креста, младший брат самого императора Ксандра. И все его существование подчинено было одной идее — отыскать потерянного Кая. Отыскать и взглянуть тому в глаза. Спросить: «Почему ты поступил так со мной?» А большего… Большего Кай не стоит. Теперь уже нет. Через четыре месяца, когда поиски так и не увенчались успехом, Марк в отчаянии чуть было не пошел на то, чтобы, вопреки интересам Полара, связаться с врагом. Он долго думал, как бы устроить встречу с Джейсоном Ламбертом так, чтобы никто из их окружения об этом не прознал и не доложил Ксандру. Адлер готов бы унизиться до того, чтобы напрямую спросить Ламберта — не их ли на самом деле шпион был Кай? Пусть хотя бы кивнет… Хотя бы моргнет в знак согласия. Пусть скажет, что Кай жив. Что он, сука, жив, и ему плевать на Марка. Лучше так, чем сгорать в неизвестности. И что удержало его от этого шага? Проснувшаяся ли гордость? Страх разоблачения? А, быть может, сказанное Тайлером: «Ты рассыпаешься, капитан»… Что бы ни было, но Марк понял — друг прав. Он действительно рассыпается. Он, надежда Полара, не может вести себя, как… Как раскисшее дерьмо. С того самого дня Адлер взял себя в руки. Перестал искать. Заставил себя сначала не думать. Потом забыть. Вытравить кислотой из памяти образ, имя, запах… Прикосновения Кая вытравить.

***

Получилось. Ожил снова. Крылья расправил. Рванул в небо, далеко за собой оставляя врагов и недоброжелателей. И что же в итоге? Полковничьи погоны. Шесть ледяных крестов. Слава, которая далеко впереди Маркуса Абрахама Адлера бежит. Сам Паук Ламберт в мужьях. Счастье, на которое, казалось бы, давно потерял надежду. Счастье, которое рядом с Джейсоном вновь смог испытать. И которое не собирался терять, тоскуя над фотографиями давно забытого. Может, просто выкинуть их? Уничтожить? Как будто и не находил. Избавиться, чтобы не дергали воспоминания, словно давно вырванный, ноющий фантомно зуб. Мысль эта мелькнула, стоило Джейсону улыбнуться еще раз. Никакие воспоминания не стоят того, чтобы ради них терять эту улыбку. Он что-то говорил ему — Марк не слышал, догадался по движению губ. Джей, кажется, понял, что остался неуслышанным, помахал ладонью, привлекая внимание, и Марк поспешил переспросить: — Что с командой? — он улыбнулся в ответ через силу. — Нет никого. И, любуясь застывшим в задумчивости мужем, произнес вслед, стараясь не отвлекаться на режущую боль в горле: — Ты знаешь, каким красивым можешь быть? Как хочется говорить это, чувствуя тебя рядом… — Я тоже скучаю, родной, — тихо проговорил Паук, и улыбка его сделалась еще светлее. — Вернись ко мне скорее. Ко мне, слышишь? *** Лаборатория. 725 год от начала Колонизации. После первого допроса Кай понял, что его не забрали домой. По какой-то причине он оказался в руках у местных, хотя кто именно его удерживает, Кай понять не мог. Полар? Этна? Флора? Кто еще здесь обитает? Какого черта он продолбал подготовку и так и не разобрался в географии и политике пресловутого Зодиака перед вылетом? Ты дурак, Двенадцатый, ты просто дурак… Его взяли подло, прямо из постели, в доме, который Кай считал безопасным. Он расслабился, поверил в то, что нашел новый дом, его ослепило счастье, которым заразился Кай от возлюбленного. Марк буквально за пару недель сумел проломить каменные стены, которые возвел вокруг себя Двенадцатый, он смог забраться под шкуру, заласкать, влюбить в себя свою блядскую принцессу. Принцесса… Да, Марк обращался с Каем именно так, и синтет поплыл, потерял осторожность. Но оказалось, что даже в особняке брата императора он не был в безопасности. Зачем его забрали? Кем бы ни были эти люди, они определенно знали, кто такой Кай. Это точно. Они знали его позывной и порядковый номер, а ведь именно их синтет называл Таю, когда увидел Нэша в первый раз на Коронате. Но Тайлер… Тот точно не мог выдать, в этом Кай был уверен. Однако, эти сведения могли попасть на записывающие устройства как флаера самого Нэша, так и стоящего неподалеку корабля Алекса, этого этнийского ублюдка, которому, увы, удалось сбежать. Кай не видел, кто его взял, не слышал шагов, он позволил себе просто завалиться в постель и слушать музыку, прикрыв глаза. Он помнит только укол, выворачивающую судорогу и тьму, которая обрушилась следом. В первые несколько недель синтет не проронил ни слова. Единственное, что он себе позволил, это проговорить с тихой угрозой о том, что Марк его отыщет. Для Кая вообще было характерно молчать в стрессовой ситуации. Первые три недели учебки его заводчики думали, что синтет попросту не способен разговаривать, провели кучу тестов на когнитивные способности, пытались что-то вытянуть, как-то спровоцировать… Тогда все разрешилось тем что Ребека пришла и попросила не молчать… Просто попросила… Ребекка… Но тут с ним по-хорошему никто говорить не собирался. Синтет молчал и только агрессивно скалился, когда с ним пытались выйти на контакт, требовать, приказывать. Сначала их тесты были похожи на пройденную им в первые дни после изъятия из биореактора выбраковку и не требовали от Кая ничего кроме того, чтоб их пережить. В перерывах между тестами он просто сидел в углу, зажмурившись, и умолял Марка найти его поскорее, молил, как будто Адлер был его личным божеством. Он даже видел перед собой образ поларского принца: на границе потери сознания, когда в помещение пускали газ или ток. Марк приходил к нему в болезненных видениях, когда Кай проваливался в бред после непонятных уколов. Ему мерещились теплые объятья Марка, когда он кутался в одеяло, пытаясь не замерзнуть после того, как из него выкачивали слишком много жидкостей. Но дни шли, а Марк так и не явился, но Серый даже на секунду не допускал мысли о том, что его принц причастен к тому, что с ним сейчас происходит. Каю и в голову не приходило, что Маркус перестал его искать. Он верил. Верил истово. Но то, что синтет ждал, вовсе не означало, что он не пытался выбраться сам. Пытался. Сначала нахрапом, раскурочив всю скудную обстановку своей маленькой белой тюрьмы и выставив дверь. Однажды ночью он отыскал и вырвал все объективы и микрофоны и разбил одностороннее зеркало — осколки стекла повисли на пленке, сделав наблюдение за ним почти невозможным. Потом он нашел и вырвал вентиляционный люк, повис на куске торчащего металла, как висельник, и сорвал с себя ошейник, чтобы вытечь наружу мутной жижей, но слишком истощенное тело подвело, и Кай отрубился. Когда его переводили в другую камеру, синтет вырезал охрану и добрался да рубки наблюдателей, попытался подать сигнал, но не успел, скошенный несколькими выстрелами усыпляющего средства. После этого обращаться с ним стали иначе: перевозка только под наркозом, принудительные испытания и анализы. Рабочая группа удостоверилась в правдивости всей известной им информации, той, что касалась синтета. И теперь они начали искать границы возможностей Кай в его личном аду.