Снегурочка

— Руку убрал!       Кинн смеётся, когда его ладонь грубо сбрасывают с колена. Порш сердито отворачивается к окну, так что Кинн прекращает все попытки наладить с ним контакт.       Вернувшись в особняк, они не разговаривают. Порш на час закрывается в ванной, а Кинн наливает себе виски и, медленно потягивая напиток, вспоминает прошедший вечер. На его лице появляется улыбка. Он прикусывает губу и скользит взглядом по красному меху.       Когда Порш появляется перед ним в одном полотенце на бедрах, Кинн присвистывает, на что получает строгое: — Всё ещё мысленно там? Не насвистелся? Ах, да! Даже денежку в трусы не успел пихнуть. — Порш, — Кинн встаёт и, подойдя к нему со спины, пробует обнять.       Но Порш грубо сбрасывает обе его руки, ворча: — Отвали! Спишь сегодня на диване.       Раздается громкий смех. Хотя Кинну совсем не до веселья, но, когда Порш начинает играть в семейную драму на пустом месте, это правда смотрится очень смешно. — Смешно тебе? — продолжает сердиться Порш. — Вот и ладушки. Желаю охуенно повеселиться с самим собой на диване! Ну или можешь по старой памяти своих дешевок из эскорта вызвать. — Порш, — Кинн подбирает пиджак на талии и качает головой. — И хочется тебе нести такую чушь.       Порш хмурится и, схватив шёлковую пижаму Кинна, а также его подушку, кидает всё это в него: — Вали отсюда! — Порш, — выражение лица Кинна тоже становится хмурым. — С огнём играешь. Моё терпение не безгранично. — Моё тоже, Кинн.       На самом деле это одна из тех вещей, зацепивших в нем Кинна: Порш никогда не боялся говорить с ним на равных. И не позволял вертеть собой, как вздумается. Даже когда вынужден был подчиниться, даже когда выполнял самые нелепые приказы, Порш всегда был гордым и знал себе цену. — Так, так, Порш. Ну хорошо, любимый. Спокойной ночи, — Кинн задирает подбородок и, развернувшись на пятках, быстро покидает их спальню.       На следующий день каждый занят своим делом, так что они почти не пересекаются. Кинн обедает вне дома, а когда возвращается к ужину, ему сообщают, что Кхун Порш уже закончил свой.       Грандиозно.       Когда Кинн, полный решимости раз и навсегда прояснить, что на женщин у него даже не встанет, направляется в спальню, его ждёт сюрприз, к которому он, честно говоря, пока не понимает, как следует относиться. — Мы, кажется, не закончили вчера.       Кинн, подняв свои широкие брови, с искренним недоумением смотрит на Порша, наряженного в точности так же, как накануне. Правда, он без макияжа и накладных. Но в парике. — Не понимаю тебя.       И Кинн не лукавит, он правда не понимает: Порш опять проверяет его, испытывает? И если Кинн вновь попадется на крючок, у Порша всегда будет неоспоримый — по его мнению — аргумент «не смей врать, что ты чистый гей, видел я твоё гейство». Но дело в том, что Кинну без разницы: сногсшибательная красотка перед ним или горячий красавец — он видит, любит и желает только Порша. Именно это и хочет донести до любимого, мысленно печалясь, что тот всё ещё сомневается в нем. Сомнения эти даже оскорбительны. — Серьезно не понимаешь? — кошачьей походкой — и где только понабрался сей пошлости? — Порш идёт на него. — А по-моему, всё более чем понятно. — Нет, — Кинн поджимает губы и качает головой, — я правда понятия не имею, зачем ты снова устроил этот маскарад. — Ну а что, я, по-твоему, зря сделал полную депиляция рук и ног? Хоть какая-то компенсация мне причитается? — Что-что? Ты, — Кинн усмехается, — побрил руки и ноги? Зачем, Порш? — А где ты видел эскортницу с волосатыми конечностями? Чтобы меня вчера ещё на пороге той забегаловки отсеяли? — Костюм стриприз-Снегурочки где взял? — Какая разница? В интернете заказал. Что с того? — И всё ради того, чтобы проконтролировать меня? — Ага. И поймать с поличным. Что мне и удалось, — Порш вдруг поднимает одну согнутую в колене ногу и носком поддевает Кинна между ног, — вчера твой дружок твердел резвее.       Кинн в полнейшем смятении. Порш определенно провоцирует его. Окей. Я тебе устрою. Снегурочка. — Компенсации требуешь? — руки Кинна скользят по укрытой мехом осиной талии, — ты её сполна получишь. — Да ну? — дерзит Порш, желая вырваться из хватки, но Кинн держит крепко, — тебя разве заводят женщины? — Ты не женщина. Даже если бы на тебе было три платья и четыре слоя макияжа. — Ммм, кто же я? — Отбившийся от рук засранец, испытывающий моё терпение.       Кинн толкает Порша к краю их постели, попутно стягивая с себя пиджак.       Порш сужает веки и ухмыляется. Кинн знает, что он любит. И как.       Красный мех на золотистой коже смотрится, как киноварь на сусальном золоте. Кинн опрокидывает Порша навзничь и сам ложится сверху, жадно присасываясь к его губам, рукой принимаясь ласкать член Порша через трусики. Хм, шёлк и кружево? Так основательно продумал детали? Ты и правда заслужил компенсацию. Впрочем, вскоре Кинн становится поглощён тихими, прерывистыми звуками, которые издаёт Порш. Ещё несколько умелых движений, и вот Порш извивается, ругается и просит об этом всеми возможными способами, которые знает. Кинн не против исполнить его просьбу. Ему кажется, что Порш сейчас в одном прикосновении от оргазма, но на свой риск Кинн стягивает с него белье и, хватаясь за действительно гладкие блестящие бёдра, заглатывает его член. Порш всегда приятный на вкус, он вторгается в его рот, словно нанося удар. Кинн что-то мычит, и Порш подаётся бёдрами вперёд, его член такой скользкий и горячий во рту Кинна, перекрывает ему дыхание и толкается в горло.       Когда Кинн заканчивает (вернее, когда это делает Порш), он на мгновение не чувствует губ. Но затем на лице его появляется счастливая расслабленная улыбка, такая же, как у Порша. Он переворачивает последнего на живот, тянется вперёд и хватает подушку, отводит бёдра Порша назад и подкладывает подушку под него, позволяя ему лечь на неё. Порш вздыхает в предвкушении и часто моргает, а Кинн улыбается, поглаживая его по спине и целуя между лопатками. Другой рукой он проводит по оголённым ягодицам Порша, восхищаясь шелковистой гладкостью под кончиками его пальцев. Ему действительно нравится зад Порша. Кинн снова наклоняется вперёд и начинает целовать его в шею, разминая его задницу обеими руками. Порш вздрагивает под ним. Но Кинн знает — он всё ещё предвкушает дальнейшее удовольствие. Кинн целует его в плечо, между лопаток и вдоль позвоночника. Затем раздвигает зад, подлаживая его под себя. На мгновение приподнимается, чтобы стащить с себя брюки вместе с нижним бельём, не упуская возможности полюбоваться на то, как соблазнительно задран подол на стройном теле Порша. Кинн прикусывает нижнюю губу и толкается внутрь. Порш глушит крик о простыни, но сам инстинктивно подаётся на Кинна. Двигается с нарастающим темпом. Порш лежит под ним так, что легко достигает трения собственного возбуждения о постельное белье. Но Кинн все равно решает помочь ему, сжимая в кулак яички, поглаживая и надавливая так, как этого требует тело Порша. И он невероятно красив, когда кончает, вздрагивая, задыхаясь и становясь ещё прекраснее, и всё, что Кинн любит в нём, становится ещё заметнее: его глаза влажны от удовольствия, длинные и густые ресницы блестят, губы и щёки алеют, а волосы взъерошены и мокрые от пота. Кинн прижимается к нему и просто целует и целует всё, до чего в состоянии дотянуться, потому что он безумно любит его.       Позже Кинн плашмя падает на него, его дрожащие колени не удерживают его на весу. Он кончает, хватаясь за подол платья, мокрого от пота. — Нахуй это всё! — Кинн силой стаскивает с Порша его наряд с париком и кидает на пол. — Эй, оно вообще-то в кругленькую сумму обошлось мне! — Мой маленький скряга, — Кинн часто и тяжело дышит, — я компенсирую его тебе втройне! — Ловлю на слове, — мурчит Порш и снова тонет лицом в постели.       После они лежат висок к виску. Приятно усталые и счастливые. Кинн прочищает горло кашлем и говорит: — Скажи мне только одно: когда ты перестанешь во мне сомневаться? Вернее, не так. Что я должен сделать, чтобы ты перестал сомневаться? — Я не сомневаюсь в тебе. — Мда? А что это было вчера тогда? — Новогодний сюрприз. — Новогодний сюрприз? — Кинн кривит лицо и приподнимается на локте, заглядывая в лицо Порша. — Уже изменил версию своего появления. Быстро же ты, — ухмыляется Кинн, — и всего-то надо было трахнуть тебя хорошенько.       Порш издаёт смешок: — Какая высокая оценка собственных стараний, Кхун Кинн. — Ты не согласен? — Кинн берёт руку Порша и языком ведёт от запястья до локтевого сгиба, — можем организовать второй раунд.       Порш мечтательно улыбается и закрывает глаза, потягиваясь: — Ладно, ладно. Ты был на высоте. — То-то же, — бурчит Кинн и снова ложится рядом. — Знаешь, на самом деле в этом что-то есть. — Ты про несчастное испорченное платье? — Не именно про него. В целом, гладкая кожа, эта кошачья походка, даже вчерашние накладные ногти… одним словом, это что-то новенькое. Но в то же время это ты. И можешь не верить, но я почти сразу начал подозревать. Уж слишком узнаваемы были некоторые твои «повадки». — Ага, ага. — Не верь. Сказал, как было.       Не открывая глаз, Порш обнимает его за шею и по наитию тянется за поцелуем: — Значит, кое-что тебе всё же пришлось по душе?       Кинн прищуривается и коротко кивает, целуя своего проказника. И даже не подозревает, что в голове Порша уже прокручивается новый план и новый затейливый наряд.