Кровь моей крови

      Разобравшись со всеми делами сонными, Джон спешит в лес Марибор — летит! Обещал Сайриссе, что как только освободится, то обязательно заглянет.       На пороге никто не встречает. Джон отворяет дверь ее домика, и тело моментально погружается в облако травяных и цветочных ароматов от развешенных повсюду сухих пучочков, перевязанных разноцветными ленточками, и расставленных баночек с разнообразным содержимым. Кажется, у Сайриссы дома собрана вся флора ее родного мира — настоящая лаборатория.       Джон от ярких запахов хочет откуда-нибудь достать кофейных зерен, чтобы в носу не чесалось, но просто натягивает платок почти до глаз и осторожно закрывает за собой дверь. Та скрипит — старая уже, надо бы переделать.       Джон вертит головой и, когда уже хочет позвать эльфийку по имени, та появляется в проходе — странно выглядящая. Непривычно разодетая.       В серебряных волосах алеют розовыми лепестками яркие ленты, и они переплетают пряди в причудливую высокую прическу. Джон изгибает бровь в недоумении, а с уст слетает:       — Для меня что ли вырядилась?       Сайрисса смеряет его недовольным взглядом, в котором с трудом можно уловить смущение, но оно точно присутствует.       — Нет, — проговаривает она, — я чту тр-радиции своего рода.       — Что за праздник? — Джон расхаживает по дому, для вида рассматривая весь запас снадобий, однако изредка его взгляд за Сайриссу все же цепляется — она правда красива. В этом. Непонятном наряде.       — Бр-ракосочетание.       Пока Джон пытается сопоставить озвученное ею с той ситуацией, в которой находится, Сайрисса приближается к нему и расправляет плечи. Видно, как она с трудом набирается уверенности.       — Послушай, что я тебе скажу, Джон Дейви Хар-рис.       Очки съезжают на кончик носа, палец поправляет их быстрым движением. Джон смотрит на нее, смешную в этом утонченном женственном наряде. Смотрит на розовые щеки, от которых пахнет свекольным соком. Как там это называется по-нормальному? Румяна?       — Послушаю, — будто издевается над ней Джон, а сам от ее взгляда хочет куда-то сбежать. Она смотрит на него свысока, так, будто он в чем-то провинился.       Сайрисса говорит:       — Я выбрала тебя.       Ее губы дрожат, а глаза — холодно-зеленые.       Она говорит:       — Я должна продолжить род.       Она говорит:       — Мы заключим брак, а потом ты сделаешь мне ребенка.       Она говорит, копошась в складках своего полупрозрачного платья:       — Брак на крови.       — Стой, Сайрисса, — Джон вытягивает вперед руку, но к ней не прикасается. — Ты, конечно, женщина привлекательная, с перчинкой, я бы сказал, но в мои планы не входила женитьба и, и… Ребенок! Разве брак у эльфов отличается от людского? Бла-бла, добровольный, подчеркиваю, добровольный союз между мужчиной и женщиной. Я, кажется, не давал на это согласия.       — Это не важно, — говорит Сайрисса, вытаскивая наконец закупоренный бутылек с темной субстанцией. — Джон Дейви Хар-рис.       — Да? Не важно? Красавица, ну-ну, постой же, если тебя волнует лишь продолжение рода, к чему жениться?       — Так нужно, чтобы появился ребенок.       — А тебя не смущает, что я — человек? Это разве входит в традиции твоей расы? Что скажут твои… ме-ертвые предки?.. — на этих словах Джон мысленно закатывает глаза, но что-то доказывать этой девушке нет никакого смысла.       — У меня нет др-ругого выбора, — говорит она с акцентом, пальцами ловко вскрывая емкость. — Ты достойный, но язык — твой порок, — Сайрисса прищуривается, набирая на пальцы темный перетертый порошок.       — Я бы так не сказал, — усмехается Джон, но потом, когда та поднимает руку и хочет коснуться его лба, отшатывается назад. — Это что за… месиво. Сайрисса, оно пахнет кровью!       — Это и есть кр-ровь, — она смотрит серьезно, — бр-рак на крови. Это — с моей, — Сайрисса трясет баночкой, — а вот эта, — в складках платья обнаруживается вторая, с сухим содержимым, — будет с твоей.       Джон смотрит на нее недоверчиво. Не знает, как поступить. Она требует от него одновременно слишком многого, но, в то же время, ему совсем не сложно… помочь.       — Это др-ревний рецепт, — говорит Сайрисса, — и др-ревний обряд. Так как ты не эльф, — она отводит взгляд, — возможно, соблюдение традиций избавит меня от рока, и пр-рирода даст мне дитя.       Сайрисса знает, что обряд предполагает также распитие крови друг друга из серебряной чаши, но она об этом не говорит — Джон точно не согласится. Она знает кое-что еще, но умалчивает тоже — пока не время.       — В любом случае, об этом следовало предупреждать заранее, — Джон все еще думает.       Сайрисса ему, безусловно, нравится. Она слишком хороша. Она слишком чиста и правильна. От нее пахнет травами и лесной почвой. Она умна и расчетлива, свои принципы бережет и никому не даст втоптать в грязь.       Недавно они кормили развоплощенных оленей, вместе. Молча. Потом Сайрисса говорила, что бремя последней в роду иногда слишком на нее давит, ведь ей нельзя ошибаться. Джон не любит ошибаться тоже.       Ей нельзя умирать и подвергать себя опасности, но по-другому в этом мрачном мире не выжить. Джон говорил ей, что одиночество — это не всегда плохо. Она согласна. Ей тоже нравится одиночество, это уединение в тиши природы — когда можно слышать хриплое дыхание умирающего леса, шумящего листвой над головой, когда можно кормить с рук только родившихся оленят, когда можно чувствовать собственную кровь под кожей — чистую и светлую. В ней — кровь ее рода, ее народа с многовековой историей, и она не даст ей оборваться.       Когда Джон порезался об наручи, Сайрисса обрабатывала ему рану своими мазями и параллельно обзывала неуклюжим человеком. Кровь, оставившая дорожку красных клякс на столе, быстро пропала, стоило Джону выйти на улицу на пару капель, чтобы вдохнуть свежего воздуха.       Сайрисса странная. Не от мира сего, чудная и закрытая, так еще и людскую расу всей душой ненавидящая. Неприступная. И вот она — перед ним.       Джон смотрит на нее — с размазанным соком той же свеклы по сжатым губам, въевшимся в трещинки. Думает о том, что ее просьба — меньшее, что он может для нее сделать. Чем может ей помочь. Сайрисса стоит — сказочно красивая. Ленточки в ее волосах шелестят, когда она двигает головой. Длинные заостренные уши с такой прической открыты, и в каждой мочке по серебряному украшению. Отверстия сделаны явно впопыхах, потому что расположены несимметрично друг другу, а вокруг проколов виднеется запекшаяся корочка крови. Наверное, она не должна была заниматься всем этим сама. Наверное, обычно за нарядом невесты стояли долгие хлопоты матери и сестер. Джон думает о том, как эта сильная и воинственная женщина сидит, хрупкая и ссутуленная в своей светлой тунике, дрожащей рукой держит иглу возле уха и холодно протыкает мочку резким движением — и даже не вздрагивает, только морщится. Девочка. Расчесывает свои длинные блестящие волосы, подушечками пальцев неумело красит лицо.       Джон вздыхает и говорит:       — Ладно. При одном усло..!       — Мне нужно только твое семя, Джон Хар-рис, — перебивает она его.       — Жила бы ты в моем мире, я бы подумал, что ты хочешь получить мои несметные богатства на банковском счете. А так же весь мой портфель инвестиций: акции JCompany, облигации… И всю мою недвижимость в наследство…       — Ты согласился, — она вновь вскидывает руку, — значит замолчи.       Джон сглатывает слюну и резко выпрямляется по струнке — сам не знает, почему нервничает. Может, потому что это его первый в жизни брак? В таких глупых условиях. Что ж, Джон и вовсе не думал, что когда-либо согласится на нечто подобное.       — Сайрисса… — добавляет он уже без наигранного паясничества в голосе. — Ты уверена, что это стоит делать, ну… со мной? Ты… ты правда этого хочешь? Может, нужно подождать, может, найдется другой спо…       — Никто не знает, что будет через скифос или карас. Может, ты будешь следующим зараженным, Джон Дейви Хар-рис.       У Джона по спине пробегает холодок.       Сайрисса подцепляет большим пальцем субстанцию из баночки и сосредоточенно выводит вертикальную линию на его лбу. У нее трясется рука. Касаться его вот так — непривычно. Они не издают ни звука. У нее на ладони — длинная диагональ свежего пореза.       Потом Сайрисса достает серебряный маленький кинжал, в ажурную рукоять которого вставлены рубины. Достает вторую баночку с растолченным порошком из разных трав. Преподносит Джону, опустив голову, и длинные сережки бренчат в длинных ушах.       Джон берет кинжал в руку и без раздумий режет им кожу на левой ладони. Алая роса, мгновенно проступая, скатывается вниз и капает в сосуд. Сайрисса говорит, что нужно перемешать «этим» — рукоятью. Джон так и делает, не задавая лишних вопросов и изредка поднимая на нее взгляд.       Саша бы, наверное, посмеялась, если бы увидела его сейчас, потому что Джон собрал целое комбо из своих «я никогда не». Он головой дергает, а Сайрисса на него сразу шикает: не тряси, говорит. Растечется.       Джон к Сайриссе прикасаться даже так — боится. Нежный нетронутый цветок. Только-только распустившийся бутон белой лилии, и если окропить его кровью — этот белый бутон, эту белую фарфоровую кожу — ничего уже нельзя будет вернуть. Эта девушка, думает Джон, достойна, чтоб ее любил какой-нибудь образованный эльф, сильный и смелый, чтоб рядом с ним она наконец перестала постоянно себя защищать и просто доверилась. Хотя, такой сценарий принцессы Сайриссе явно не к лицу. Хотя, здесь нет ни одного эльфа.       Джон чертит своей кровью вертикальную линию по мягкой, будто неживой бледной коже. А потом говорит:       — Все?       Сайрисса осторожно кивает и суетливо складывает принадлежности на полочку.       — Чем займемся, милая супруга?       — Не называй меня так. — Отрезает Сайрисса, на него не оборачиваясь. — Я дала понять, что все это — дань моему народу. Чтобы передать традицию дальше, мне нужно опробовать все на себе.       — Я же пошутил, — Джон глубоко вздыхает, и в ноздри бьет запах железа. — Я могу это стереть?       — Нет. Только после того, как закончишь свои дела здесь.       Дела здесь.       Сайрисса не смотрит — не хочет.       Ложась на колючий настил, она на Джона не смотрит тоже, голову отворачивает в сторону, руки держит по швам — сама невинность, а пряди волос, рассыпавшиеся, блестят на жалком подобии подушки. Она лежит и не двигается, чуть дышит, и об этом свидетельствует плавно вздымающаяся грудная клетка, где под кожей громко стучит сердце. На щеках румянец, спрятанный смазанным свекольным соком.       Джон садится рядом и думает о том, что давно не ощущал себя так неловко перед актом соития. Он смотрит на нее, боязливо — зажатую и полуобнаженную. Без кинжалов по всем карманам, без ядовитых порошков в закромах, без лука за спиной и без капюшона на голове — обезоруженную. На открытой шее две родинки, словно след от укуса. Светлая ткань обвивает ее тело и пережимает небольшую аккуратную грудь. Тонкие щиколотки в мелких синяках.       — Ну и что я должен сделать? — нарушает Джон неловкую тишину.       — Ты сам знаешь, что делать. Я — не знаю.       — Я к тому, что, может, у эльфов и в этом есть особые традиции, — Джон нерешительно дотрагивается до ее коленки и поджимает губы. Та вздрагивает.       Сайрисса не смотрит, когда Джон медленно снимает с себя свою дурацкую одежду. Не смотрит, когда он нависает сверху, в своем глупом черно-оранжевом платочке на шее, и долго собирается с мыслями, потому что не знает, с чего начать. Все женщины, что у него были, сами желали разделить с ним ложе и сами бросались в объятия, даже когда Джону самому этого не шибко хотелось. А Сайрисса все лежит ровно, будто в гробу, и на него даже не смотрит.       — Ты боишься, — не вопрос, а факт, утверждение. Джон недовольно вздыхает.       — Нет.       — Я не могу делать это, пока ты… вот такая.       — Какая? — бесцветно говорит она.       — Холодная. Я вижу, что ты не хочешь.       — Я хочу. Не тебя, Джон Дейви Хар-рис, а ребенка. Чтобы зачать ребенка, не нужно притворяться влюбленными.       — Тебе будет больно, — говорит Джон, пальцем невесомо дотрагиваясь до низа ее живота, — вот тут.       — Без лишних пр-рикосновений, — цедит она с презрением и шлепает его по руке. Джон уверен, что если бы ее пальцы сейчас сжимали кинжал, а не ткань платья, в его кисти уже было бы сквозное ножевое ранение.       Джон слишком уважает эту женщину, а потому не может позволить себе просто использовать, наплевав на границы. Если быть честным с самим собой, он не хочет, чтоб эта близость происходила вот так: грязно и бесчувственно, по-животному. Сайрисса ему нравится, поэтому он даже не поцелует ее в губы.       Сайрисса лежит, смотря в увешенный паутиной деревянный потолок, ее теплые ладони сложены на животе чуть ниже пупка. Свекольные, уже не яркие румяна покрывают все щеки. Светлые ресницы слипшиеся и мокрые. На белой простыни и на белом платье у дрожащих ног — уже въевшиеся бордовые пятна крови.       Такова цена жизни?       Джон лежит рядом, на боку, к ней не прикасаясь, но за ее спешным неровным дыханием наблюдая. Ладонь подпирает щеку. Мышцы ломит. Хочется пить, потому что в горле пересохло.       Джон, по правде, не верит, что из этого что-то получится. Не верит, что соблюдение традиций, «брак на крови» поспособствует зачатию, ведь это невозможно. Они — существа разных биологических видов, но если бы он попытался доказать это Сайриссе, она бы не колеблясь пустила в ход свои навыки ближнего боя, а у нее рука-то тяжелая.       Но Джону хочется верить, что это случится. Не потому, что это нужно ему, а потому, что это жизненно необходимо ей.       У Сайриссы растрепанная прическа, волосы топорщатся и некрасиво лежат, липнут к взмокшему лицу и вертикальному кровавому отпечатку. Она боится сесть, боится дышать лишний раз, боится спугнуть ненароком чудо. Ее руки на животе мелко трясутся.       — Ты как? — спрашивает Джон из вежливости, хотя и сам все видит.       — Стирай. И уходи, — Сайрисса старается говорить все так же уверенно, но в ее голосе сквозит усталость. Она хватается за его шарф и им же вытирает ему лоб: начинает нежно, а заканчивает с неприязнью.       Лениво натягивая на себя одежду слой за слоем, Джон говорит:       — Если ничего не получится — повторять не будем.       Сайрисса слабо кивает. Она знает, что все получится, потому что красный эльфов взвар стоит на ее полке.