Диалог Глаз

Вай пытается пошевелиться - не хочется: тело все еще неподъемное, язык присох к небу, желудок сворачивается и стонет, голова гудит, а слипшийся от запекшейся крови порез на боку противно саднит и разносит зуд по всему телу. Солнце режет ей глаза даже сквозь закрытые веки, поджаривает щеки и припекает выбритый висок, а вот ласковая травка с утренней росой под вторым боком и легкий ветерок, треплющий челку, наоборот - дарят приятную прохладу; где-то высоко над ухом весело посвистывают соловьи. Вай сама толком не знает, хорошо ей, или отвратно, но задумываться об этом ей слишком лениво. Где-то неподалеку слышатся осторожные шаги двух пар знакомых ножек. Одни ритмично и часто постукивают каблучками, другие ступают почти бесшумно. - Я нашла ее здесь минуту назад и решила, что лучше сперва рассказать вам, леди, - приглушено стрекочет голосок служанки. - Если хотите, я позову вашего отца... - Не стоит. Спасибо, Молли. Можешь идти, - мягко шелестит второй голос, куда более тонкий и желанный. Вай лениво приоткрывает один глаз. Нежный утренний свет, отраженный от миллиона сверкающих капелек в траве ослепляет ее, но ей все же удается выловить возвышающуюся над ними хрупкую фигурку в шелковой синей сорочке и накинутом поверх кардигане. Кейтлин плавно подходит ближе, нехотя встряхивая звонкие росинки босыми ступнями, останавливается у самой головы Вай и, скрестив руки на груди, нависает сверху, словно мать над провинившимся ребенком.

- Кажется у меня проблемы? - игриво усмехается приоткрытый серебряный глаз.

В небесных зеницах - усталость и тревога, и под их прицелом Вай хочется всосаться в землю. - Значит... ты решила вернуться. - Тон сухой и жалящий, но Вай улавливает в нем скрытые нотки снисхождения. - Едва тебе хвост прижмет, ты ползешь назад? Я разочарована. - О чем ты, Кейт? Я и не собиралась уходить. - В голосе Вай нет и намека на привычную усмешку и гонор; сейчас он серьезен, как никогда. - Я ведь обещала, что буду рядом, что бы не случилось. Кейтлин странно вздрагивает при этих словах, будто ее ущипнули, а взгляд из холодного становится, скорее, потерянным. Она молча переминается с ноги на ногу некоторое время, потом тихо присаживается возле подруги, приобняв колени и уложив на них подбородок, и отрешенно гладит коротенькую травку подушечками голых ступней. Глядя на нее такую, Вай забывает и о ране и свинцовой тяжести в теле, и сама начинает наслаждаться мягкостью травяной перины и застывшей тишиной. - Где ты была? - осторожно интересуется Кейтлин. - Пыталась развеяться. Я ведь тоже... не железная, - хрипит Вай. - Почему каждый раз, стоит мне от тебя отвернуться, ты истекаешь кровью? - А ты не отворачивайся. Кейтлин коротко хмыкает в ответ. Уголок сжатых губ вздрагивает в горькой улыбке. Широкие зрачки сапфировых глаз обращены куда-то внутрь себя. - Ты ни в чем не виновата, Вай... - выдыхает она с сожалением. - Прости за все, что я говорила, и за то, как с тобой обращалась. Ты этого не заслужила. Проходит полминуты, пока Вай убеждается, что все это ей не чудится. - Не стоит, Кейт... - Я говорю правду, Вай. Перестань и ты винить себя во всем, пожалуйста. Хватит. Хватит боли. Раскаяние мешается с солнечным светом в ручейно-голубых радужках, и глядя в них, Вай отказывается моргать, даже если иссохший покрасневший глаз сейчас треснет. Ей кажется, она вот-вот растает и окончательно сравняется с землей. - Ты меня простишь? - Разве я могу на тебя злиться, кекс? - вяло разводит Вай руками; жест настолько умилительно-смешной в ее-то положении, что даже Кейтлин не сдерживает улыбки. Заботливая ладонь ложится на выбритый висок, легонько взъерошивая пушистые волоски, словно травку, и взлохмачивая малиновую челку. Вай дурманно закатывает глаза и чуть выгибает шею, надеясь прильнуть к ласковой руке поплотней. Ради такого она, пожалуй, готова перенести еще парочку ранений. - Боюсь, нам придется переехать. - Задумчиво бросает Кейтлин. - Не могу больше здесь оставаться: слишком много воспоминаний. - Согласна, кекс. Смена обстановки нам обеим не помешает... - Хм... тебе здесь тоже не уютно? Я-то надеялась, что после тюрьмы такая перемена тебе будет приятна. - Сказать честно... - Я поняла. - Нет Кейт, дело вовсе не в тебе и не в твоем отце, и не в Молли... Я безумно благодарна за все время, проведенное здесь, но... это все не для меня. Прости, я понимаю - ты хотела, как лучше, но я ведь не домашний пудель. Я не могу вот так взять и начать наряжаться в платьица с рюшами и стразами, пудрить носик и гонять чаи у вас на веранде... - Тебе и не нужно, - мягко одергивает Кейтлин. - Разве хоть кто-то требовал здесь от тебя подобного? - Нет, но... - Вай мнется, подбирая слова; головная боль в этом деле совсем не помогает. - Я ведь не хочу, чтобы глядя на меня, твои друзья-пижоны, соседи, родственники и вообще кто бы то ни было, хуже думали о тебе. - Ты иногда несешь такой бред, - беззлобно усмехается Кейтлин, очаровательно играя ямочками в уголках губ. - Неужели? Помнишь лицо твоей соседки, которая подумала, что я украла у тебя собаку? И эту ее фразу: "Тебе не страшно доверять любимого песика, кому-то вроде этой... этой..." - "...Особы?". Помню, ну и что с того? Какое мне дело до мнения зашоренной соседки, по которой нафталин плачет, или до родственников, которых я вижу раз в полгода? Я вполне готова потерпеть их косые взгляды, ради того, кто мне действительно дорог... Серебряный глаз становится шире ровно в два раза.

- Я не ослышалась?

- Что такое? Не привыкла к сантиментам? - журчат два лазурных омута.

- Нет, ты ведь знаешь. Черт... я тронута.

Вай с усилием проворачивается на бок, открывая солнцу и второй железный глаз, мягко накрывает рукой ладонь, треплющую ее лиловые пряди, прижимает плотнее к волосам и нежно гладит. Кейтлин не возражает, хоть и плывет легким румянцем; в утреннем свете он виден особенно четко. Вай про себя подмечает, что глядеть на нее обоими глазами куда приятнее. - Куда ты хочешь переехать? - интересуется она с легкой улыбкой. - Пока точно не знаю. Мы можем снять квартиру где-нибудь недалеко от центра; лучше бы поближе к работе. Хоромы не обещаю, но что-то мне подсказывает, что ты и не настаиваешь... - Ты... уверена, что хочешь жить вместе со мной? - на удивление серьезно спрашивает Вай. - Ну, если ты попридержишь свои пошлые шутки... - Ни за что. - Мда... и на что я надеялась... - наигранно закатывает глаза Кейтлин. - Ладно, придется жить и с тобой, и с ними. А то стоит мне хоть раз оставить тебя одну, как ты... Боги, Вай, твоя рана! - подскакивает она, внезапно опомнившись.

- Вовремя, кексик...

- Ну прости, я правда забыла!

- Расслабься, я тоже.

- Тебе больно? - Не знаю, - кряхтит Вай, хмуро ощупывая корки крови на боку, - но не приятно, это точно. - Хочешь, я позову отца? Он тебе поможет лучше, чем я. - Плохая мысль. - Пожалуй... но предупреждаю, из меня медсестра так себе! - Ничего, я в тебя верю, кексик. Рана скользящая - даже ты справишься. - Уговорила. - вздыхает Кейтлин, протягивая подруге руку и с усердием помогая ей подняться. Вновь ощущая под рукой ее плечо, Вай напрочь забывает об усталости и боли. *** Они тихо прошмыгивают в спальню Кейтлин, как две школьницы, сбежавшие с уроков; Декстер порывается залаять, но хозяйка вовремя его затыкает. Вай первым делом кидается к кувшину с водой на прикроватной тумбочке и одним глотком опустошает его ровно на половину, вторым глотком - до дна, и с блаженным видом плюхается на кровать. Кейтлин тем временем выуживает из комода небольшой хирургический набор и пузырек с прозрачной жидкостью. - Прости, но обезболить мне тебя нечем... - Удрученно протягивает девушка, хищно сверкая изогнутой иголкой в тоненьких пальцах, - впрочем, рука у меня легкая... вытерпишь. Вай смотрит на ехидно поблескивающий крючок с недоверием, и невольно ежится: вот чего-чего, а колющих предметов она с детства предпочитала избегать. Ох уж эти Заунские педиатры с затупленными многоразовыми шприцами... - Ты чего дрожишь? - с удивлением оборачивается Кейтлин. - Мерзну, - тут же буркает Вай, сквозь плотно сжатые губы.

- Ну ты полюбуйся... наш бесстрашный, стальной боец из Нижнего города...

- А ну тихо!

- Есть-чего выпить? - украдкой интересуется Вай, когда иголка мелькает уже совсем рядом. - Если бы было, я бы дала, - улыбается Кейтлин, деловито продевая нить в ушко. - А это? Спирт же... - Метиловый! - вырывает она пузырь из рук подруги. - Теперь снимай одежду, и укладывайся на бок. Сможешь удержаться от пикантных шуток на пять минут, мм? - Я очень постараюсь, - язвит Вай, не сводя глаз с иголки, - если объяснишь, что значит "пикантный"... Стоит ей задрать майку, как в воздух поднимается удушающий запах гниющей сукровицы, и они обе брезгливо морщатся, но и он не идет ни в какое сравнение с разящим душком аптечного спирта из откупоренного бутылька. У Вай кружится голова и она уже не ложится, а, скорее, падает на бок, открывая взору изуродованный порез на подтянутом торсе. Кейтлин осторожно нависает над ней; ее руки обдают теплом похолодевшую, обескровленную кожу, и если бы в них не сверкал скальпель, Вай бы льнула к ним с куда большей охотой. Она стискивает зубы и отрывисто шипит, пока холодный металл обрезает гниющие края раны, а капельки спирта жгут сочащуюся кровью плоть. - Черт, ты умеешь причинять боль... - Не бухти. В следующий раз будешь думать, прежде, чем сбегать ни пойми, куда. - Так это твоя месть? - Вроде того, - усмехается серебряный голосок. Когда порез очищен, в ход пускаются игла и нить, и вот тут уже Вай не сдерживается и сдавленно вскрикивает. Хоть бы слезы не засочились. - Знаешь, я тоже всегда боялась уколов, - протягивает Кейтлин каким-то философским тоном, ловко орудуя пальцами. - Ты бы видела, какие истерики я закатывала в кабинете у врача, будучи ребенком... никакие уговоры и угрозы не действовали. Так, что прекрасно тебя понимаю. Можешь не стесняться: бояться не стыдно. - Да мне не стыдно, мне больно! - рычит Вай, сквозь сжатые зубы. Наложив последний шов, Кейтлин убирает инструменты в сторону; Вай облегченно вздыхает и садится, позволяя обвязать себя бинтами. Изящные пальцы пробегают по талии тут и там, легонько задевают кожу даже в тех местах, куда не доходит повязка, а бирюзовые глаза украдкой обводят рельеф пресса и ребер и ныряют в пол, как только попадают под прицел других глаз. - У тебя ловкие руки... - подмечает Вай с несносной игривостью. - Пять минут уже прошли? - скептично интересуется Кейтлин. - Кексик, тебе везде слышатся одни пошлости... Я что не могу просто сделать тебе комплемент? - Простого "спасибо" вполне достаточно. Вай открывает-было рот, но слова почему-то вязнут где-то в нёбе и тонут в шумном вздохе. "Спасибо"? Ей хочется сказать гораздо больше... - Ты лучшая, Кейт. Лучшая на свете, - все, что ей удается выдавить. Кейтлин замирает и смотрит на нее, как на безумную. Вай молча купается в ее взгляде и едва замечает, как две на удивление крепкие руки, опоясывают ее талию и прижимают к теплому, гибкому телу, и она, не задумываясь, обнимает в ответ. Кейтлин стала такой тощей, такой хрупкой, что Вай боится ее сломать. Она осторожно укладывает ее на мягкую перину и сама ложится рядом; они снова лежат друг напротив друга, снова утопают в сонной тишине, снова смотрят друг-другу в глаза открыто и тепло, только теперь их некому тревожить: Кассандра больше не выбьет дверь в спальню и не наставит на них дробовик, и именно эта мысль сейчас отравляет всю хрупкость атмосферы. Вай оглаживает кончиками пальцев бледное осунувшееся лицо с угловатыми чертами, и все чувства, кроме тоски, ее покидают. Кристально-голубые глаза стянуты морщинками и с трудом удерживают груз опухших век; сон истосковался по ним. Где-то в их глубине отражена вся боль и безысходность пережитой утраты. - Кейт... мне безумно жаль, - терпко шепчет она прямо в два сапфировых зеркала. - Я не знала твою мать, и... признаюсь, была не лучшего мнения о ней, но я вижу, как тебе плохо без нее. Я бы отдала что-угодно, лишь бы все исправить... Голубые глаза уплывают сами в себя и гаснут за тяжелым подолом ресниц. - Я все еще вижу ее... все еще жду, что встречу ее где-нибудь в коридоре, или в гостиной. Позавчера я по привычке крикнула "спокойной ночи", проходя мимо ее кресла... мне захотелось удавится в тот момент. Ее нет, Вай... я не могу, я не хочу в это верить... Когда это закончится, Вай? - Когда ты сама ее отпустишь. Когда переберешь в голове, все, что вас связывало и уберешь в дальний ящик. Когда поймешь, что жизнь не остановилась на этом. Боль будет отдаваться еще долго, будет наваливаться снова и снова, когда ты не ждешь, и будет душить тебя, до тех пор, пока ты сама не задушишь ее. Я не могу сказать, как долго это будет длится, но я знаю, что ты выдержишь. Ты сильная, Кейт. - Не такая, как ты... - горько усмехается Кейтлин. - Я не понимаю, как ты... ты... Ты ведь потеряла почти всех своих близких. Сколько их было? Сколько раз ты переживала это, снова и снова, и снова, Вай? Сколько? Как? Как ты смогла пережить это? - За решеткой не было времени вспоминать... - не долго думая, отвечает Вай, и тут же жалеет, что не долго думала, потому, что Кейтлин зажимает рот ладонью и заходится глухими всхлипами. - Ты ведь провела там почти полжизни... - хрипит она, порывисто глотая воздух и лихорадочно вздрагивая, - Прости, я... не знаю, как ты терпишь меня и мои слезы после всего этого. У меня никогда не было настоящих потерь, я никогда ни в чем не нуждалась, я жила, даже не задумываясь о чужих страданиях... А ты... Я не знаю сколько ты перенесла и не могу, нет, я боюсь(!) представить, где ты взяла столько сил... Ты не должна жалеть меня... - Кейт! - со стальным спокойствием обрывает Вай, схватив подругу за плечи. - Тише... Слушай... - Она понижает голос до утробного полушепота. - Это не соревнование, кому хреновей живется. Да, мир несправедлив и жесток, и всегда найдутся те, кто страдает гораздо сильнее, чем ты, но это не значит, что тебе нужно забивать на собственные чувства. Я знаю, что ты сейчас испытываешь, и да... не понаслышке... но твоя боль мне тоже важна. Я не хочу, чтобы ты мучилась, Кейт, не хочу, чтобы ты винила себя, не хочу, чтобы ты зачерствела, как я. Я хочу, чтобы ты была счастлива... Поэтому, прошу, плачь, Кейт. Плачь столько, сколько можешь. Плачь, пока не иссякнешь. Только так тебе станет легче. Я буду здесь... и никуда не уйду. И Кейтлин плачет: долго, тихо, почти неподвижно. Соленая влага мирно струится по бледным щекам и пропитывает наволочку под ними. Вай уверенно сжимает ее в объятиях, вслушивается в ритм ее сердца, пробивающий их обеих, и чувствует, как они делят одно дыхание на двоих. Кейтлин сама вжимается сильнее, почти подлезая под нее, и мелко подрагивает: в спальне застоялась ночная прохлада. Вай неловко заворачивает ее в свободный край покрывала, запускает пальцы в темные, шелковые пряди и начинает плавно их перебирать, как когда-то много лет назад перебирала другие: упрямые и спутанные, вьющиеся после плотных косичек, и гораздо более светлые... Она не замечает, как начинает тихо напевать: Где-то в сонной роще В шелковистой тьме Летний теплый ветер Плещется в листве Там, в лесном чертоге, В черноте дубрав, Ты найдешь перину Из целебных трав. Слезы из глаз постепенно выгоняет дрема, но Кейтлин продолжает слушать. Голос Вай терпкий и хрипловатый, но на удивление мелодичный: это явно не первая колыбель, которую ей доводилось петь. Мысли уплывают, образы в закрытых глазах мешаются, перетекая в сон, и весь мир, каким-бы он ни был там, за пределами этого ласкового голоса, перестает иметь значение. Пусть уносит сумрак Горе прошлых дней. Здесь покой струится Нежный, как ручей. Здесь плывут и таят грезы В полуночной, пряной мгле. Засыпай, забыв про слезы, В тихой-тихой синеве.