Семейные обстоятельства

Токио, специальный район Тайто, кафе вблизи территории отделения японской живописи Токийского университета искусств, 14.35 Какёин с волнением смотрит в окно. Скромный столик на двоих. От свежего кофе еще густится пар, наполняя пространство вокруг горьким ароматом перемолотых зерен. Джотаро должен быть с минуты на минуту. Обычно их встречи планируются заранее, но сегодня Нориаки пришлось переставить местами пары, чтобы увидеться с ним. Не сказать, что он сильно расстроен. Когда Куджо приезжал в последний раз? Пять месяцев или шесть прошло? Если точнее — сто шестьдесят пять дней. Боги, он жалок. Рядом вдруг слышится шум. Его пружинистую быструю походку Какёин узнает среди тысячи других. — Спасибо за кофе, — Джотаро поправляет волосы, в кои-то веки не тронутые гелем. — Я только с самолета, — он будто бы оправдывается, пододвигая стул ближе. Нориаки чувствует ненавязчивый шлейф парфюма от геля для душа и сглатывает. Он так соскучился. — Ты похудел, что ли? Без неизменных кепки и плаща Джотаро выглядит моложе своих двадцати девяти. Черная водолазка и белые брюки подчеркивают пропорции тела, делая его более утонченным. Кажется, он действительно стал меньше в объеме. Нориаки немного приободряется: ему только пару лет назад удалось привести себя в мало-мальски приличную форму. Чертово смертельное ранение изменило его жизнь навсегда. — Да, — соглашается ДжоДжо. — Пришлось скинуть из-за работы. Он поворачивается поправить ремни; Нориаки замечает, как перекатываются мышцы спины под тонкой тканью. Даже став немного меньше, Джотаро не стал от этого менее красивым. Будь его воля — он бы запретил ему носить такие обтягивающие вещи. Но Какёин всего лишь лучший друг, а друзья ничего друг другу не запрещают. — Из-за работы? — переспрашивает он, отпивая свой латте. — Четвертый гидрокостюм уже порвался. На мелководье еще ничего, а вот когда спускаюсь на глубину… Короче, надоело заказывать новые. Порой Нориаки до сих пор не верится, что его лучший друг, Джотаро Куджо — ученый. И не просто ученый, а морской, мать его, биолог, который постоянно пропадает в командировках, изучая или спасая редкие виды в глубинах океана. Откуда он в этот раз вернулся? Из Маями? Таити, Мексики? Нориаки не помнит, но по длительности поездка вышла самая долгая. Обычно Джотаро пропадал из Японии на месяц-два, не больше. Не то, чтобы Нориаки злится на него за долгое отсутствие. Хотя… — Джотаро, что за срочность? Я, конечно, очень рад тебя видеть, но можно было подождать и до вечера. — Вечером я тоже зайду, — ДжоДжо вдруг тянется к его руке, лежащей на столе, и сжимает. Сердце Какёина пропускает удар — не каждый день дождешься такого внимания. — У меня появилось неотложное дело в Морио и мне нужна твоя помощь. Загорелая кожа в контрасте с белой и бледной заставляет Нориаки испытать новый укол зависти. Или ревности. Он предпочитает думать, что его чувства по отношению к Джотаро стихли и что их легко можно контролировать. — В чем дело? — Это касается Джозефа. ДжоДжо кратко рассказывает историю о появлении нового члена семьи. По мере его рассказа глаза Нориаки все сильнее расширяются, преодолевая возможности, заложенные природой. — Вот уж не ожидал такого от старика, — пораженно говорит он, с радостью отвлекаясь от их странного длительного рукопожатия. — Только зачем тебе ехать к нему? — Я сам узнал на прошлой неделе. Затем, что паренек точно унаследовал стенд по отцовской линии. Нужно узнать, какой и понять, грозит ли ему опасность. Ему всего шестнадцать. Звучит логично. — Хорошо, а я-то тебе зачем? После ранения Дио фонд собирал его по кусочкам. К сожалению, итогом битвы стало то, что Нориаки окончательно утратил способность призывать стенд и теперь абсолютно бесполезен в бою. Уже долгие годы он живет как обычный человек, но все еще не может смириться. Джотаро прекрасно об этом знает. — Как зачем? — лицо Куджо принимает одно из его любимых выражений холодного недоумения. — Чтобы родственника моего найти. Говорить вечерами, деда обсирать, — он пожимает плечами. — Можем жить вместе, как в старые-добрые. Ну или, если хочешь, я отдельный номер сниму для тебя. Нориаки отворачивается, аккуратно освобождая руку из мягких ладоней. Не хочет он как в старые-добрые. Слишком много времени понадобилось, для того чтобы выкинуть Джотаро из своей головы. Он даже не уверен, что у него получилось. — Ты же знаешь: мне тяжело менять учебный график… Какёин в одном осуществил свою мечту: пройдя сложную реабилитацию, он смог вернуться к учебе и достигнуть кое-каких успехов. Уже третий год он преподает японскую живопись в Токийском университете искусств. Успехи Джотаро, конечно, не идут с его ни в какое сравнение, но Нориаки гордится и этим. Во всяком случае — у него хотя бы есть чем заняться и не грустить слишком сильно. Джотаро открывает рот, намереваясь что-то ответить — возразить, скорее всего — когда его отвлекает мелкий писк электронных часов. Будильник? — Черт, — говорит он вместо того, что собирался сказать, — мне уже пора идти. За меня на экспедицию отправили другого человека, нужно созвониться с ним и ввести в курс дела. Не забудь, что я приду вечером. Он встает и спешно уходит. К своему кофе Куджо так и не притронулся. Нориаки вздыхает, смотря на опустевшее место перед собой. Джотаро был его самой большой болью и любовью одновременно. Пожалуй, во времена их путешествия в Египет он этого не осознавал, а вот потом… Именно Джотаро поставил на уши весь чертов мир, когда врачи фонда неуверенно заявили, что вряд ли что-то получится. Нориаки, разумеется, ничего подобного помнить не мог, знал лишь по рассказам мистера Джостара. Главное знание заключалось в следующем: ДжоДжо присутствовал на операции и с помощью стенда помог запустить сердце и пострадавшие органы. Он дважды спас ему жизнь. Наверное, с тех пор стальная хватка Стар Платинум так и отпечаталась на его бедном потрёпанном мешке из мышц, качающем кровь. Нориаки не хочет отказывать Джотаро, но ему придется. Он лишь надеется, что это никак не навредит их многолетней крепкой дружбе. *** Токио, специальный район Сумида, кухня в квартире Нориаки, 20.39 — У тебя как дела? Как работа? Какёин кружится у плиты, заваривая любимый зеленый чай. — Нормально. Четвертый год скоро пойдет, но по сейчас бывает, что за студента принимают, — усмехается он, наливая кипяток. Вечерний Джотаро уже более расслаблен: развалившись сразу на двух стульях, тот лениво курит, уставившись в одну точку. Какая разница была в их часовых поясах? Очевидно, что Куджо смертельно устал в дороге. Нынче нельзя спать в самолетах, что ли? — Как Джолин? Я знаю, ты навещал ее. Скользкая тема. Некоторое время Какёин медлит с ответом. — Тоже нормально, — ложь в чистом виде, но правда все равно ничего не изменит. — Ты же понимаешь, что это я у тебя спрашивать должен, а не наоборот? Джотаро выдыхает дым кольцом: — Конечно. Когда-то Нориаки думал, что не переживет мучительный эпизод с женитьбой Куджо. Забавно жизнь все расставляет по местам: теперь же обсуждения женщин табу для ДжоДжо. Не то, чтобы он и тогда выглядел сильно в них заинтересованным, но когда она забеременела и отказалась делать аборт… тогда Какёин решил, что потерял лучшего друга навсегда. Было приятно знать, что он ошибался. Вот только дочка совсем не виновата в том, что ее отец однажды сделал неправильный выбор. — Так что, два номера бронировать или один? Нориаки напрягается. Осталось сделать самое сложное: впервые в жизни сказать ему «нет». — Джотаро, — он ставит поднос на стол и расставляет для них две маленькие кружки. — Я не поеду с тобой в Морио. Глаза напротив сужаются, густые брови хмурятся. — Почему? «Потому что я могу справиться с собой, только находясь от тебя на расстоянии» или «потому что боюсь снова потерять голову, если мы все время будем вдвоем»? Разумеется, скажет он совсем другое. — Потому что свой отпуск я потратил на поездку в Америку. Джотаро строит гримасу активного недоумения: — Не понимаю, зачем вообще тебе эта работа нужна. Мог бы, как раньше, просто рисовать на заказ и… Какёин давится воздухом от такой наглости. — Давай-ка проясним: мне нравится моя работа и бросать ее лишь потому, что ты так хочешь, я не буду, — Нориаки давно не чувствовал себя настолько униженным. Да, он знает: Джотаро не собирался его оскорблять, но — черт! — пусть хоть немного думает, прежде чем открыть рот! — Ведь я же… — Нет. Куджо сжимает губы и хмурится еще сильнее. Нориаки не даст ему и шанса заговорить о том, сколько денег тот перечисляет в его день рождения каждый гребаный год. Неприлично много. Можно всю жизнь не работать, если честно. И каждый год Какёин пытается вернуть деньги обратно, но все тщетно: счет, с которого осуществляется перевод всегда недоступен, а Джотаро как попугайчик заводит мантру о том, что это лишь ничтожная плата за спасение мира. За то, что в той сумасшедшей битве разгадал секрет стенда Дио. — Я попрошу фонд позаботиться об этом. Пусть найдут тебе подходящую замену или найдут стенд, который тебя скопирует…. Он мой дядя, ты понимаешь? — Джотаро ищет взглядом его глаза, он больше не выглядит рассерженным. — Джозеф тоже хочет приехать навестить его. Да я там ебнусь без тебя. Именно этого Нориаки и боялся. Того, что Джотаро начнет уговаривать его. Никак нельзя отступать от намеченного плана. Иначе все тщетно, иначе годы, потраченные на осознание, принятие и смирение прошли впустую. Какёин больше не хочет собирать себя по крупицам — он, итак, еле держится, стараясь не рассыпаться от своей давней безответной любви. — Дело не только в работе, — осторожно говорит он, сжимая руками горячую кружку. — Нам скоро по тридцать, а у меня ни личной жизни, ни семьи, в отличии от тебя. Поездка к твоим родственникам на неопределенный срок… — Смеешься? — Джотаро снова недобро скалится. — У меня? Семья? — Да! Она вполне могла бы быть, если бы ты просто прилагал немного больше усилий, чем ноль! Разговор явно заходит куда-то не туда. Нужно остыть, иначе они так разругаются, а этого Какёин боится еще больше гипотетической совместной поездки. И, как ни странно, ДжоДжо смягчается первым. Он вообще с годами стал намного мягче и спокойнее. — Ты — моя семья. Нориаки вздыхает, прикрывая глаза. Он уже слышал эти слова раньше; каждый раз невероятно трогательно и приятно. Жаль, что всегда есть ужасное «но». Раньше бы он не осмелился оспорить, однако теперь на кону слишком многое. И поэтому: — Нет, Джотаро, мы не семья, — слова даются очень и очень тяжело. — Ты мой лучший друг, но даже ты не можешь заменить мне жену. Или мужа. Неважно… Я уверен — ты понял, о чем речь. Сердце бьется чаще — смог, все-таки. Сказал. Джотаро замирает. Его взгляд меняется от задумчивого до обеспокоенного, а потом обратно. Как будто он услышал что-то такое, о чем раньше даже не догадывался. Ну и немудрено: Какёин тоже ни к кому и никогда не проявлял открытый интерес. — Да. Кажется, понял, — растерянно говорит ДжоДжо, закуривая новую сигарету. У Нориаки противно тянет в груди от осознания того, что своим внезапным отказом он мог излишне его расстроить. Но что еще ему оставалось? Им давно уже не по семнадцать, оба взрослые мужики. Да и Джотаро далеко не из тех, кто пасует перед трудностями. Справится он с этим мальчишкой. Надо срочно сменить тему. — Расскажи-ка лучше о последней экспедиции… *** Следующий день, Токио, специальный район Тайто, отделение японской живописи Токийского университета искусств, аудитория 302, 12.50 Нориаки поправляет ворот рубашки, проходя между ровными рядами мольбертов, когда неожиданно в преподавательской звонит телефон. Это странно, даже очень странно. Кто из коллег мог звонить в разгар рабочего дня? Только если не случилось что-то крайне важное или экстренное. — Прошу прощения, — говорит он студентам и скрывается за дверью, быстро хватая трубку. — Да? — Я тут подумал на счет вчерашнего разговора… Да быть того не может. Как он вообще смог дозвониться ему на рабочий внутренний номер?! — Джотаро, у меня занятие, — не скрывая раздражения шипит Нориаки. — Что-то срочное? — Да, — следует уверенный ответ. — Ты меня перебил: я думал над тем, что ты сказал вчера. Какёин иногда не понимает, как вообще этот человек может занимать настолько серьезную должность. — Прекрасно. И? Он, итак, слегка не в духе — разошлись они вчера после полуночи. Сначала ДжоДжо рассказывал об увлекательной поездке, связанной больше не с изучением видов, а с морской геологоразведкой. Затем они, как обычно, обсуждали последние новости, успевшие произойти в мире, пока они не виделись, ну а кончилось все воспоминаниями о Египте. Об Игги и Абдуле… Короче, не помешало бы выспаться после такой встречи. Куджо, наверняка, только глаза продрал и сразу полез звонить. — Я бы мог стать тебе мужем. Ну, или женой. Как ты и сам сказал — неважно. Нориаки вдруг кажется, что походу он все еще спит и безбожно прогуливает собственные пары, а прямо сейчас ему снится дурацкий нереалистичный сон. Или же просто слух его подводит. — Чего? — переспросить, все же, стоит. — Да слышал ты все. Так. Допустим, есть еще одно предположение. — Где накидаться успел? Пьяным Джотаро мог натворить тех еще дел. Поэтому последние годы он и равнодушен к алкоголю, а Нориаки так вообще практически пожизненно его нельзя. Может, вчера приоткрылись старые раны? — Какёин, я не пил. И я серьезно. Разве стал бы из-за мелочи отвлекать от работы? Голос и правда звучит удивительно трезво. Нориаки вдруг сглатывает, а уголки губ помимо воли поднимаются. — Какой убогий юмор, ДжоДжо, — он прилагает усилия, чтобы сохранить голос ровным. — Долгое пребывание в недружественных странах явно тебе не на пользу. — Убогий? А почему ты тогда улыбаешься? Вот же мерзавец. Какёин медленно поворачивает голову к окну. Стар Платинум приветливо машет ему рукой. Следит, значит. — Ты прав: мне стоило бы плакать, — говорит он, наигранно смахивая несуществующую слезу со щеки. — Мой лучший друг спятил. Нельзя и на мгновение подумать о том, что Джотаро действительно мог не шутить. Иначе его сердце разобьется вдребезги, прямо в этой маленькой душной преподавательской. Тем временем Куджо устало вздыхает в трубку: — Долго будешь строить из себя клоуна? — и в подтверждение слов хозяина, фиолетовая копия Джотаро скрещивает руки на груди, показывая всем видом свою «серьезность». Что за комедия. — И я-то клоун? — Нориаки в шаге от паники, поэтому злится. — Ты хоть понял вообще, что я имел в виду вчера? — Поясни на всякий случай. О, ну, конечно. Самое время дать заднюю. — Я говорил про романтические отношения. Секс в том числе, — и пусть ему скоро тридцать — щеки неизбежно краснеют при упоминании того, чего в его жизни практически нет. Но речь сейчас не об этом. — Тогда я понял все верно, — слышит он в трубке невозмутимый, как и всегда, голос Джотаро. А вот теперь ему по-настоящему страшно. Какёин понятия не имеет, что на это можно ответить. Он вновь прокручивает в голове диалог и понимает: не было никакого вопроса. Отвечать, собственно, не на что. Куджо просто вывалил на него какие-то свои дикие умозаключения, оценивая реакцию. Иначе зачем здесь Стар Платинум? Джотаро что-то заподозрил? Проверяет? Вряд ли. Разве давал он повод? — Что тебя так смущает? — не унимается ДжоДжо. Волнение Нориаки усиливается: если тот спрашивает про смущение, значит заметил его алеющее лицо. Вот черт. — Что меня смущает? Даже не знаю. То, что мы знаем друг друга двенадцать лет? То, что у тебя член между ног? Джотаро вдруг неожиданно мягко… смеется. Какёин чувствует, что скоро словит сердечный приступ — его друг очень, нет, очень редко выражает эмоции таким образом. И этот низкий тембр его голоса… звучит потрясающе. — То есть, тебя не смущала история со столетним вампиром, против которого мы шли сражаться в Египет, — говорит он, все еще посмеиваясь. — Не смущали всяческие вражеские стенды, которые каждый день на нас нападали и прочая сверхъестественная хрень. Но тебя вдруг резко смущает то, что у меня в штанах? Да господь всемогущий. Стар Платинум все еще здесь, нужно прогнать его как можно скорее. Нориаки не уверен в том, сколько еще сможет держать лицо достаточно бесстрастным. Ему банально нужно время отдышаться. Пора заканчивать этот цирк. — Давай потом как-нибудь договорим. У меня занятие, в конце концов, — и, не дожидаясь ответа, кладет трубку. Стенд Джотаро пытается протестовать, через окно указывая жестом на телефон. Какёин остается непреклонен. Выйдя за дверь, он вновь извиняется перед студентами и быстро уходит в туалет. Лишь там он позволяет себе вздохнуть, наконец, полной грудью и умывает лицо холодной водой. Что это было вообще? Разве мог он и в самом деле быть серьезен? Нет, бессмыслица какая-то. Может, случилось что? Или тот бред лишь действие вражеского стенда? Какёин шагает обратно в аудиторию, а внутри него все дрожит. Он уже знает наперед, о чем будет думать весь оставшийся день, а затем и вечер, и ночь. Тщательные многолетние усилия насмарку — их смог перечеркнуть один непонятный телефонный разговор. Просто какой-то кошмар. Черт, лучше б он действительно согласился поехать с ним в сраный Морио. Пожалуй, даже сон в одной кровати был бы милосерднее, чем услышать то, что Нориаки сегодня услышал. Так он еще и про секс зачем-то заговорил. Ха. Какая болезненная тема для него. Конечно, вряд ли у красавчика ДжоДжо могли быть какие-то с этим проблемы. Наверняка он утопает во внимании и мужчин, и женщин в своих бесчисленных экспедициях. Как же роскошно он должен выглядеть в преступно тесном гидрокостюме, раз тот, сука, рвется на нем. А без костюма еще лучше: ровная загорелая кожа, фигура словно высечена из камня и отточена океанскими волнами до абсолютного совершенства. Глубокий, всегда слегка печальный взгляд бирюзовых глаз. Да Джотаро ходячая мечта миллионов, в том числе и самого Нориаки. А сам он что? Да, Какёин обладал некой привлекательностью, но… В те редкие дни, когда до боли хотелось ощутить на себе хоть чьи-то прикосновения и попытки флирта заканчивались успешно, в чужом взгляде он неизбежно видел испуг или даже отвращение, стоило им дойти до стадии раздевания. Желание сразу резко улетучивалось. Люди лукавят, говоря, что шрамы украшают мужчин. Такой огромный рваный шрам во весь живот вряд ли кого бы украсил. Помимо этого, из-за травмы глаз яркий солнечный свет ему противопоказан, вынуждая навсегда избегать пляжей и в летнее время носить очки. Почти три года назад, в канун своего очередного дня рождения, Какёин пообещал себе измениться. То, что он выжил — уже должно быть важнее всего, важнее любых дурацких комплексов и личных заебов. И он честно следовал плану, вплоть до сегодняшнего дня. Тяжелые тренировки вернули ему подобие мышц, лазерная шлифовка немного исправила безобразие от ранения. Будь он проклят, если от нелепых бездумно брошенных слов, Нориаки вдруг предаст собственные убеждения и снова опустится до отчаянья и жалости к себе. У Джотаро не должно быть такой власти над ним. И он готов доказать ему это. А в первую очередь — самому себе. *** Еще через день, Токио, специальный район Сумида, подъезд дома Нориаки, 17.12 В стареньком кампусе что-то случилось с электричеством, поэтому сегодня Нориаки возвращается раньше на целых полтора часа. И он безумно этому рад: ночь выдалась опять бессонной. Мысли кружились, практически ни на минуту не давая покоя. Годами тренированная привычка не мечтать о несбыточном позорно дала сбой. Ну ладно, на одну ночь поблажку он заслужил — все-таки Джотаро знатно постарался, чтобы вывести его из себя. От него же, кстати, ни слуха, ни духа после вчерашнего абсурдного звонка. Может, укатил уже в свой Морио? Наверное, и правда с ним было что-то не то: вражеская магия, чары, проклятие? Без разницы. Главное — чтобы отстал со своими непристойными предложениями. Нориаки вставляет ключ и резко чувствует холод по спине — дверь не заперта. Он точно помнит, как закрывал ее с утра. Осторожно проникнув внутрь, он озирается в поисках кого-то и … сигаретный дым заставляет его шумно вздохнуть, закатив глаза. — Что ты здесь делаешь? — Какёин злится. Обычно Джотаро не поступает так бесцеремонно, а тут вламывается в дом в его отсутствие. На столе и у стола пакеты с… чем-то? ДжоДжо на пару со стендом склонились к духовке, вглядываясь в цифры на ней. Как по щелчку они оба оборачиваются на звук его голоса, Стар Платинум растворяется, а Джотаро, кажется, немного тушуется. Понятно: так рано они его с работы не ждали. — Хотел приготовить нам ужин, — просто поясняет Куджо. Опять он без фуражки и без плаща; закатанные рукава водолазки обнажают крепкие предплечья. Это он что, готовить собирался? Для Нориаки? Типа… свидание вздумал устроить? Какёин уверен, что щеки опять предательски окрашиваются в розовый. По телефону — одно, а услышать что-то такое вживую совсем другое. — Зачем? — еще есть шанс, что он просто понял все не так. — Чтобы поужинать, — невозмутимо отзывается Джотаро, — и поговорить. Ты подумал о том, что я сказал тебе? О нет. Нориаки не верит тому, что слышит. Нужно придумать как быстро съехать с разговора. Но для этого нужно время. — Я в краске весь, схожу сначала в душ, — бросает он, спешно ретируясь в ванную. Да, он сбегает, ну а что еще остается? Холодные капли отрезвляют и напрочь прогоняют сонливость. Зачем Куджо это делает? Зачем дразнит его, прощупывая границы бесконечного терпения? Ведь Нориаки слишком дорожит их дружбой. Он все простит, даже этот дебильный подкат, просто потому что не представляет без него свою жизнь. Какёин проводит в ванной явно больше времени, чем требуется, все собираясь с духом. Надевает пижаму, промокает полотенцем лицо. Ладно. Пора расставить все точки по местам. Он украдкой заглядывает на кухню: Джотаро выглядит хмурым и курит. Невеселое начало, конечно. Нориаки проходит дальше, приняв самый безразличный вид, на который способен. — Подумал я над твоими словами, — твердо начинает он. — Только лишь потому, что я знаю тебя сто лет и бесконечно ценю, я предлагаю забыть, что ты вчера наговорил. Будем считать: произошло досадное недоразумение. Неудачная шутка. Да, именно так. Он долго репетировал эту небольшую речь. Теперь черед Джотаро идти на уступки. Но вместо этого он молча продолжает курить. Черт, это начинает нервировать. — Или ты правда думал, что я должен поверить в то, что ты резко воспылал ко мне? Спустя столько лет? — Типа того. Охренеть. И это все его чертово объяснение?! — Типа того? — обескураженно повторяет Какёин. Тут Джотаро слегка оживляется, отлипая от сигареты: — Ну, допустим я думал об этом раньше. Какая разница? Боже. Нориаки отворачивается. Он не сторонник ругательств, но это просто пиздец. По-другому не назвать. У него сейчас голова пойдет кругом от этой информации. Уже. — Какая из нас пара, сам посуди, — Какёин не оставляет надежды отшутиться. Ему нужно чем-то занять себя, и он наливает воду в чайник. Вся его выдержка трещит по швам. — Прекрасная, — Джотаро, кажется, решил совсем его добить. — Ты давно меня знаешь, терпишь. Было бы там что терпеть. Нориаки так и не может найти силы, чтоб повернуться к нему. — Еще ты очень умный и, м-м, интеллектуальный? Не знаю, как лучше выразиться. С тобой могу говорить на любые темы, ты всегда меня понимаешь. Даже споришь со мной. Какая же глупая сцена, будто бы он герой сопливой мелодрамы. — Талантливый, сильный, красивый… и точно не забеременеешь. Наверное, последняя фраза довольно забавна, вот только смеяться совсем не хочется. Сердце пускается в пляс, ведь голос Джотаро точно стал ближе. Спустя мгновение Нориаки чувствует рядом с собой чужое присутствие, а на поверхность столешницы по обе стороны от него ложатся ладони. Теперь он в плену. — Но, если тебе так противна мысль о том, чтобы спать со мной… хотя бы попробовать, — его лицо где-то в районе затылка Нориаки, дыхание опаляет кончик уха. Какёин все еще не может поверить, что позади него стоит Джотаро. Тот самый Джотаро, который только что назвал его красивым. Тот самый, который дважды вырвал его из лап самой смерти. Тот самый, с кем он и не мечтал говорить о подобном. Нориаки вовсе не дурак, и прекрасно знает, что произойдет, когда их лица встретятся. И с этого момента друзьями они быть перестанут. Он медленно поворачивается. ДжоДжо не торопится: может, ждет от него какой-то ответ, а, может, дает последний шанс передумать и настоять на своем. В глубине его глаз спокойствие и непоколебимость. Когда тот, наконец, находит его губы своими, Нориаки кажется, что он буквально сейчас расплачется от переизбытка чувств. Их поцелуй очень нежный и осторожный — так целуются юные возлюбленные, а не почти тридцатилетние взрослые мужчины — и этот контраст еще больше показывает, насколько неопытными они оба остались в вопросах любви, не смотря на цифры в паспорте. Губы у Джотаро сухие и горячие, а от него самого пахнет соленой водой. Когда-то Нориаки готов был умереть за то, чтобы узнать, какие они на вкус, а теперь чувствует, как постепенно оживает под их мягким напором. Он отстраняется первым, потому что продолжение сегодня будет лишним. И не готов он, если честно, к сексу с ним. Перед этим бы подрочить раза два, если не три, иначе велик риск выдать свой многолетний интерес с потрохами, нечаянно кончив от одной только прелюдии. Сама мысль о том, что ДжоДжо будет касаться его, уже так волнительна… — Я подумаю, — тихо говорит он, намекая на окончание романтических действий. Вместо того, чтобы покорно отстать, Джотаро наклоняется и шепчет прямо ему в ухо: — Давай ты перестанешь уже держать меня за идиота. Я не настолько беспросветно туп, как ты думаешь. И… я следил за тобой. Нориаки крутит голову чуть вбок и натыкается взглядом на стенд. Стар Платинум смотрит на него в упор, скорчив милую извиняющуюся гримасу. Вот так легко Джотаро наблюдает невольный испуг в его глазах, безошибочно читая реакцию на то, что он все знает. Да даже если не знал — теперь узнал точно. Боже, как же неловко. От этой неловкости Какёин опять злится, и раз уж ему больше нечего терять, пусть Куджо узнает кое-что еще и перестанет считать себя проницательнее, чем есть на деле. — Нет. Ты именно настолько беспросветно туп, раз понял это только сейчас, а не двенадцать лет назад, — он переводит взгляд снова на Джотаро. Тот замирает на мгновение, переваривая услышанное: в глазах сначала непонимание, затем недоверие, а после оно меняется на какой-то странный ошеломительный восторг — и это последнее, что видит Нориаки, прежде чем мир внезапно кружится, а вместе с тем и его голова. Давно знакомое чувство — так ощущается сверхскорость. Спина приземляется на что-то мягкое и пружинистое, над ним знакомый потолок. Кровать в его спальне?.. Подумать дальше не дают все те же губы с привкусом морской соли. Теперь поцелуй мало похож на платонический: Джотаро заставляет открыть рот шире, просовывает язык и буквально вылизывает его изнутри. Тело реагирует практически молниеносно. Жаркое дыхание на лице, сама близость ДжоДжо, его тяжесть на нем. Как хорошо, что Нориаки лежит — колени точно бы подвели, не удержав собственный вес. Руки цепляются за сильные предплечья, но Джотаро ловит его ладони в свои, заводит за голову и вдавливает в кровать. То, как мастерски он чередует силу и мягкость, заставляет душу Нориаки благоговеть и трепетать. Он так жаждал хоть чьих-нибудь прикосновений, а в итоге получает самые лучшие, самые ласковые, и предназначенные только для него. Джотаро отрывается от его рта, спускаясь поцелуями к шее. Какёин резко выдыхает, еле успевая сдержать крохотный звук, рвущийся наружу. О, Боги, он уже готов стонать, попутно умоляя не останавливаться. Желательно — никогда. Кожа горит огнем, мозги постепенно превращаются в желе, но вдруг он резко остужается, когда Куджо отпускает его руки, намереваясь расстегнуть пижамную рубашку. Конечно, Джотаро видел шрам и не один раз. Но то было совсем при других обстоятельствах. Сейчас Какёин слишком уязвим: он, итак, обнажил самое сокровенное, что было долгие годы скрыто в нем. Заметить то выражение на лице ДжоДжо… будет невыносимо. Когда-то, скорее всего, он перестанет стесняться, а пока что… Нориаки останавливает чужие пальцы: — Не стоит. Джотаро поднимает голову, заглядывая ему в глаза. Опять в них искреннее недоумение. Затем его взгляд скользит ниже, и он одним резким движением просто задирает сраную рубашку вверх, а спустя мгновение Какёин ощущает влажный след на своем голом животе. Господи. Нет, он знал, что кожа там тоньше, но совершенно не представлял, насколько чувствительнее. ДжоДжо ведет губами дальше, очерчивая рваные контуры и выбивая с каждым новым поцелуем дрожащий судорожный вздох. Он будто целует в самое сердце — оно у Нориаки точно сейчас где-то в районе желудка, сбежавшее с привычного места. Бедное-бедное сердце — куда же ему теперь спрятаться от этой обезоруживающе прямолинейной ласки. — Теперь снять можно? — вновь смотрит на него Джотаро, но при этом берется за низ его пижамы, а не за верх. Ох. Там все так до ужасного очевидно. Нориаки крутит головой. Не то, чтобы жест означает отказ, просто слова даются очень тяжело — пусть лучше действует на свое усмотрение. Хриплый шепот ДжоДжо обдает своим жаром: — Ты же в курсе, что я могу просто остановить время и раздеть тебя? Мне хватит секунды. Дрожь пробегает по телу. Какёин уверен, что в жизни не слышал ничего сексуальнее. — Заткнись уже и делай, что хочешь, — он наперед дает на все согласие, потому что способность связно мыслить стремительно покидает его. В тот же момент одна пара рук, откуда-то сверху, тянет кофту за рукава, а вторая — стягивает штаны вместе с бельем. — Как скажешь, — слышит он, оказываясь полностью обнаженным. Что ж, Джотаро вдвоем со стендом и без остановки времени справились примерно так же быстро. Нориаки застывает в трепетном ожидании дальнейшего. И оказывается абсолютно, совершенно сбит с толку, когда вдруг чувствует сухие губы ниже, прямо на своем…. Такое не снилось ему ни в одном сне, не представлялось даже в самых смелых фантазиях. Разумеется, он воображал себе их секс, но это всегда было что-то более невинное, либо же нечто подобное Какёин делал по отношению к ДжоДжо, а не наоборот. Он закрывает глаза, прилагая фантастические усилия, чтобы не кончить прямо сейчас. Нориаки не в силах вынести сумасшедше возбуждающее зрелище того, как, там, внизу, Джотаро медленно вбирает ртом его член. Но тот, видимо, хочет именно этого, иначе зачем еще Какёин чувствует слабое прикосновение у своих век — снова Стар Платинум? И он послушно открывает глаза обратно. Хотел доказать, что Джотаро не властен над ним? Какая чушь — он принадлежит ему без остатка. Ровно с того дня, как эти сильные руки расставили его органы по местам, возвращая к жизни. Реальность размывается, расплывается; удовольствие уже очень острое — он буквально балансирует на грани. Надо бы как-то сказать об этом ДжоДжо, но Нориаки боится, что вместо предупреждения с языка слетит признание в любви или что-то похожее. Ему вдруг мерещится фиолетовая голова стенда рядом с Джотаро, вот только, что она делает — не имеет понятия. Он лишь знает, что так хорошо, как сейчас, до сего момента не было никогда. Низ живота взрывается теплом, даруя заветное облегчение. И это длится настолько долго, что Нориаки почти уверен: Куджо опять проворачивает какие-то трюки со временем. Он вовсе не против. Отдышавшись, Какёин зовет притихшего Джотаро: — Иди сюда, — и в этот раз целует его сам. Не так пылко, но со счастливой благодарностью. Теперь пришла его очередь — бог знает сколько лет он мечтал затрогать ДжоДжо до смерти. Фигурально выражаясь, разумеется. Нориаки резко меняет их положение, устраиваясь на нем сверху — не так уж он и слаб на самом деле. Вид у Джотаро потрясающий: волосы растрепались, покрасневшие губы припухли, на щеках еле заметный румянец. Наконец-то мистер невозмутимость все-таки выглядит беспокойным. И даже немного разгоряченным. Вот только по-прежнему полностью одет — но это ненадолго, конечно. Какёин стаскивает излюбленную черную водолазку, открывая доступ к смуглой бархатистой коже. Кое-где на ней тоже есть мелкие шрамы, и он собирается найти каждый из них, чтобы заклеймить поцелуем. Поиски Нориаки решает начать с шеи, не отказывая себе в желании слегка прикусить нежные участки рядом с ухом, постепенно пробираясь к плечу. И хоть Джотаро молчит — сердце его бьется в бешеном ритме, а дыхание все сильнее учащается. Превосходно. Нориаки бесконечно жалеет, что утратил возможность призывать Иерофанта. Вот уж где можно было бы проявить максимум изобретательности, издеваясь над Куджо по полной программе. Ну ладно. Он и так справится. Какёин расстегивает два бессменных ремня на брюках; Джотаро сам помогает снять их с себя. Нетрудно понять, что недавние жаркие действия оставили его далеко не равнодушным. Вслед за брюками Нориаки стягивает и трусы. Если недавно он слышал самые сексуальные слова в своей жизни, то теперь он видит самую сексуальную и привлекательную картину: голый и возбужденный Джотаро. И все благодаря нему. Какой же чертовски умопомрачительный факт. Неожиданно сзади его вдруг толкают вперед, и он почти сталкивается носом с Джотаро, а рука оказывается поразительно близко к чужому паху. — Эй! — слегка протестует Какёин. — Это уже напоминает секс втроем. — Слишком медлишь, — низко раздается в ответ. Нориаки аккуратно обхватывает ладонью его член. Как же Джотаро все-таки красив — весь, целиком. В аквамариновых глазах искрящийся блеск, широкая грудь вздымается при каждом вдохе, а рельефный пресс то и дело напрягается. Сегодняшний день навечно отпечатается в памяти. Какёин двигает пальцами, стараясь найти нужный ритм, и снова начинает возбуждаться от своих же движений. Но планы у него немного другие. — Я хочу сделать то же, что и ты, — озвучивает он их Куджо. Вдруг щеки ДжоДжо краснеют еще сильнее. — Ох, вряд ли — успевает сказать он, затягивая в новый поцелуй. Кто ж знал, что тот настолько возбужден. Практически следом Нориаки чувствует его резкую дрожь: она отражается беззвучной вибрацией в горле. Это стон. Джотаро стонет ему в рот, пока прижатое тело сотрясается от удовольствия. Черт возьми. Какёин готов собственноручно убить любого, кто видел его в таком состоянии. Они отстраняются друг от друга, безмолвно устремляя взгляды в разные стороны. Тишина между ними становится почти осязаемой. ДжоДжо откуда-то достает сигарету и закуривает прямо в кровати. Нориаки мельком замечает кудрявые волосы и фиолетовый цвет — вон оно что. Ну и скорость. — И часто ты так им пользуешься? — М-м, о чем ты? Чтоб сигареты принес? Немного странно вот так вот болтать после… всего произошедшего. — Нет же, — Какёин решает надеть что-нибудь, спасаясь от неловкости. — Я про, ну… секс. Чего теперь-то смущаться? Но он все равно смущается. — Часто. Удобно в экспедициях или знаешь там… когда рука устанет. Интересно было бы понаблюдать за этим. Определенно. Джотаро и его копия… Ну и ну. — Когда трахаешься с кем-то — тоже, наверное, удобно? Нориаки несерьезно, конечно. Он просто слегка подшучивает, совсем чуть-чуть. А если тому есть, что рассказать — пусть лучше говорит сейчас. Чтобы он успел разработать подробный план убийств. — И с кем же я трахаюсь по-твоему? С дельфинами? — ой, кажется, все-таки перестарался. Джотаро мрачно тушит сигарету, а потом резко седлает бедра Нориаки. Не то, чтобы Какёин планировал такой расклад. Ладно-ладно. Именно его и планировал. — Мало ли. Вдруг я чего-то еще не знаю о тебе… *** Неделю спустя, двухместное купе поезда, по дороге в Морио, 15.48 — Что на работе-то сказал в итоге? Джотаро всеми силами склонял его уволиться, но Нориаки все же отстоял свое право принимать решения самолично и договорился уйти в подобие длительного академического отпуска. — Что уезжаю по семейным обстоятельствам. — Вот как, — хмыкает ДжоДжо. — Кстати, ты знаешь, что в некоторых странах я действительно могу жениться на тебе? Когда-нибудь Какёин точно словит приступ от подобных спонтанных фраз. — Нет, не можешь. — Могу, — заверяет Куджо. — За деньги так точно. — Не можешь — ты уже женат, — с долей упрека напоминает Нориаки. — Развестись можно за пару дней, нашел проблему. — Потом ты и про нас будешь так же говорить? Тяжелый вздох. — Я еще не предлагал ничего, а ты уже отказываешься. А мог бы породниться с моей прекрасной семейкой, — в его голосе звучат нотки иронии. Да он издевается. — Кто сказал, что я взял бы твою фамилию? Может, наоборот? Теперь уже Джотаро открыто смеется: — Да пожалуйста. Перестану, наконец, быть ДжоДжо, как дед. И как прапрадед. Сколько там еще их было до меня… — Дурак. Нориаки сдается и тоже улыбается. Как может он быть серьезен, слыша его беззаботный смех? Ведь эти звуки делают его таким счастливым. Какёин еще не знает, что в Морио шестнадцатилетний дядя Джотаро вернет ему способность призывать стенд. Не знает, что встретит опасного серийного убийцу, которого в итоге они одолеют. Он и понятия не имеет, что никогда больше не вернется к преподаванию, полюбит знойное солнце и однажды наденет тот самый гидрокостюм, который прекрасно скрывает шрам. Все это ждет его впереди. Одно он знает точно: жизнь рядом с Джотаро всегда была и будет большим невероятным приключением.