Мой наставник - Учиха Обито

      Холодный ветер — Беспамятство — Сомнения — Заглянувший за грань жизни и смерти — На краю обрыва — Проблески надежды — Ржавый кунай — Стая ворон — Красное пятно — Кровавое пиршество — Могильщик — Гнев Обито — «Никто тебе не враг» — Дождь над портовым городом — Бедняки в переулке — Жестокость Эми — Столкновение мировоззрений — Обито о важности сострадания и милосердия — Наруто приходит к сестре — Размышления о возможном будущем — Вера в лучшее

«How easy it is to deny the pain

Of someone else's suffering…»

Из песни «Suicide Machine» группы Death

      Годы спустя Обито даже не думал, что однажды вспомнит тот долгий день после того, как он покинул обитель Мадары…       Он судорожно распахнул глаз. Холодный ветер нещадно трепал полы его поношенного плаща, словно огромный изорванный стяг. Обито ощущал прохладные дуновения ветра поздней осени. Пожухлая трава медленно раскачивалась из стороны в сторону, припорошённая недавно выпавшим снегом. Он глубже сдвинул свой капюшон, ощутив стылое касание ветра к огрубевшей коже на правой стороне лица. Обито медленно перебирал ногами, глядя куда-то вниз и всем телом ощущая надвигающийся мороз и вместе с тем ощущение чего-то более ужасного. Он не помнил, как долго он шёл с того самого момента, когда покинул убежище Мадары и решил не следовать его идеям. Но сейчас… Было ли верным подобное решение? Оглядываясь всякий раз назад, Обито видел лишь смыкающиеся ряды чёрных деревьев и призраки не столь далёкого прошлого. Изорванный плащ всякий раз напоминал ему о том, как он превратился в настоящее чудовище, узрев гибель Рин от рук лучшего друга…       Гневный оскал исказил лицо Обито, он медленно, с удушливой яростью сжал руки в кулаки. Чакра сама по себе подступила к глазу, шаринган зловеще вспыхнул в надвигающихся сумерках, ветер начал медленно стихать. Обито размеренно выдохнул небольшое облачко пара и откинул капюшон плаща, чтобы хоть как-то развеяться и немного успокоить свои душевные раны, кровоточившие даже спустя дни, если не недели с той злополучной ночи. Быть может, стоило прислушаться к Призраку Учиха? Возможно, там, в том мире, который предлагал ему Мадара, он бы снова обрёл счастье. Но Обито отогнал эту мысль в сторону. Это всего лишь иллюзия, которая не сможет вернуть ему его единственную любовь всей жизни. Это всего лишь иллюзия, цена создания которой несоразмерно велика одной жизни. Обито понимал лишь одно — Рин знает и смотрит на него с высоты небес, и она точно бы не одобрила тех методов, которые должен был использовать Обито, чтобы сотворить Вечное Цукуёми.       Он всеми фибрами своей души успел возненавидеть бессмысленное насилие, заглянув за грань вечности и вернувшись обратно совершенно другим человеком. Его душевные муки оставили лишь зияющую, кровоточащую рану, которая пожрала всё самое лучшее, что было в его жизни. Апатия властвовала над разумом Обито, пустота по остаткам пожирала его душу и разрывала её на части, словно крюки забойщика.       Холодок пробрал кости и плоть Обито, когда он услышал карканье вороны и отдалённые раскаты идущего мимо грозового фронта. Как и в тот день…       Обито вспомнил, как совсем недавно стоял на обрыве крутого берега реки. До слуха доносились звуки ревущей воды, кое-где местами были видны острые скалы, хищно тянувшиеся наверх, и крики ворон в отдалении. О, со всем можно было бы покончить прямо сейчас. Безумный поток воды и острые скалы манили Обито к себе. Он, как заворожённый, долгие мгновения смотрел на них, сердце в его груди с каждым мгновением стучало всё быстрее и быстрее. Ему нужно сделать всего один шаг навстречу неизбежному. Всего один шаг, который освободит его от тягости страданий. Но… тело не слушалось. Неужели даже в этой опустевшей оболочке от прежнего Обито, что сейчас своим видом больше напоминал старика с длинными растрёпанными волосами и в изорванной одежде, нежели того жизнерадостного и отзывчивого мальчугана, каким он помнил себя когда-то, были проблески крошечной надежды? В нём ещё было нечто, что остановило его от ухода из жизни прямо здесь и сейчас.       Он лишь медленно коснулся рукой правой стороны лица, испещрённой шрамами, затем столь же неторопливо опуская руку обратно. Бескрайнее заснеженное поле перед ним сливалось в единый безбрежный океан белёсого цвета, и лишь на самых отдалённых краях поля были видны чёрные полосы голого леса. Обито сделал ещё один шаг, прежде чем не услышал странный звук под своими ногами. Он взглянул вниз, убрав ногу и видя под своей подошвой кунай… Обито опустился на одно колено, с затаённым в груди дыханием беря в руку металлическое оружие. Дрожащие пальцы медленно сжались на перебинтованной рукояти, впившейся в кожу своим холодом. Обито почувствовал, как его руку резко пронзила боль, а затем ощущение тёплой крови. Образы того сражения заполонили собой взор, и паренёк выбросил кунай.       Ещё несколько мгновений в ушах он слышал стучащие по деревьям капли дождя и пение тысяч птиц, пробивших чужую плоть…       — Пожалуйста, пусть всё это закончится… — Обито вжался пальцами рук в свои волосы, сжимая их с такой силой, что едва не выдрал клок. — Пусть всё закончится… — Учиха почувствовал горячую дорожку слёз, медленно сползавшую из единственного уцелевшего глаза. Он размашистым движением стёр её, устремляя свой взор в пустоту.       Звуки шагов и хрустящего под ногами тонкого слоя выпавшего снега постепенно заполнили собой слух, но сквозь этот хруст Обито уловил карканье ворон. Он взглянул в сторону источника птичьего крика, видя большую стаю, кружившую над опушкой леса. Ведомый своим любопытством, Обито пошёл через поле, но с каждым мгновением опасения в его душе усиливались. Снег под подошвами сандалий громко хрустел и забивался в открытый нос, но Обито не обращал внимания на холод. Он быстро бежал вперёд — туда, к месту, над которым кружило вороньё.       Обито быстро взбежал на небольшой вал, усыпанный начавшими ржаветь кунаями и сюрикенами, но не это его интересовало. С вершины вала он вдалеке увидел огромное красное пятно, слишком сильно контрастировавшее с белизной заснеженного поля. Сдвинув в стороны налипшие от пота волосы, Обито сорвался на бег, разгоняя чакру по телу и пытаясь как можно быстрее добежать до красного пятна, которое увидел он издали.       Слабая дрожь ударила по телу Обито, когда он наконец оказался у края красного пятна. Перед ним расстилалась огромная яма в земле, примерно в десять на восемь метров, практически доверху наполненная мёртвыми телами ниндзя Листа, Камня и Тумана. Обито никогда прежде не доводилось видеть чего-то столь ужасающего и отторгающего. Глаз сам по себе заслезился, и Обито, не в силах сдерживать себя, рухнул на колени, исторгая немногое содержимое своего желудка на холодную землю. Вороньи крики били по нервам, и он на мгновение посмотрел вперёд. Птицы садились на трупы и выклёвывали им глаза, в воздухе стоял спёртый смрад начинающегося разложения и тяжёлый, металлический запах запёкшейся крови.       — Что ты делаешь в этой глуши? — Обито смахнул с губ остатки желудочного сока. Его слух прорезал хриплый голос, принадлежавший пожилому человеку. Он посмотрел в сторону голоса — перед ним стоял среднего роста старик с длинной и густой бородой серо-пепельного цвета. На голове его была каса, сплетённая из тростника и завершал всё утеплённый плащ. Старик сжимал в губах дымящуюся трубку, а в руках лопату. — Не хочешь отвечать? Что ж, ладно…       Он отвернулся от Обито, вонзив лопату в землю и отсыпая пригоршень на мёртвые тела. Сумерки постепенно сгущались, искажённые лица мертвецов казались Обито жуткими масками во тьме и он поспешил отвести взгляд в сторону.       — Зачем… вы делаете это? — подавив рвотные позывы, наконец спросил Обито.       — Что? — Старик недоумённо взглянул на него, отвлёкшись от своего занятия.       — Зачем вы хороните их всех в общей могиле?       — Коноха, Ива, Кири… есть ли разница между ними теперь? — беспристрастно ответил старик вопросом на слова Обито.       — Есть! — на эмоциях выпалил вчерашний мальчик, указав на тела ниндзя Киригакуре. — Они — наши враги! Вы оказываете им слишком большую честь, хороня их с ниндзя Листа!       — Они уже не враги, никто из них не враг друг другу… — туманно произнёс тот, продолжая закапывать тела. Обито лишь нахмурил брови, но не стал отвечать, лишь чувствуя закипающий в душе гнев. — Смерть забрала их всех, малыш. Теперь они не будут убивать и лить реки крови. Теперь каждый из них равен остальным. Смерть уравняла их всех. Теперь они в лоне Чистого мира. Здесь же нет смерти, здесь есть нечто, что ты не можешь увидеть, но оно есть… Их тела насытят собой травы и землю, накормят зверя земного и небесного. Они дадут начало новой жизни, отдав свои взамен тому, что сами уничтожили…       — Но… но зачем?..       — Ты что, слеп? Ты не видишь этого? — холодно спросил могильщик у Обито. — Никто из них не будет отнимать жизни, грабить и жечь. Теперь они все стали частью земной тверди, которую выжег огонь бессмысленной войны. Их войны, малыш…       И вновь воцарилось безмолвие. Вороньи крики стихали, птицы завершили своё кровавое пиршество, взмыв в небеса. Но Обито, казалось, закрылся от всего окружающего, как вдруг его слух уловил звук протяжного и тяжёлого вздоха. Обито встрепенулся, посмотрев в сторону источника звука, и увидел там кучу тел, у подножия которой лежал какой-то ниндзя Киригакурэ на животе. Он вцепился пальцами в грязную и сырую от крови землю, ползя вперёд, стремясь выползти из свежего могильника. Что-то внутри Обито щёлкнуло, в единственном правом глазу вспыхнул шаринган, а в руке вырос деревянный штырь.       Лицо Обито исказила злобная гримаса, он в один прыжок сократил расстояние до раненного ниндзя Тумана, остервенелым движением левой руки переворачивая его на спину. Обито встал ему на грудь своим коленом, приставляя конец деревянного кола к горлу шиноби Киригакурэ. Тот тяжело дышал, с его уст слетел болезненный стон, когда Обито встал ему на грудь одним коленом, вдавливая в землю. Дыхание Обито стало резким и прерывистым, губы исказил злобный, безумный оскал, шаринган зловеще сверкал в глазу. Волосы, подхваченные ветром, медленно развевались на нём. Ему было всего тринадцать лет, но походил он больше на монстра, чем на человека. Его кровь полыхала, а в душе было только одно желание: прикончить его. Прикончить всех шиноби Киригакуре. Прикончить их всех за смерть Рин, перебить и никому не давать пощады.       — Нет! — Старик грубо схватил его за руку, сжав с такой силой, что Обито невольно зашипел от боли. — Не делай этого! Прошу тебя, не делай! Его смерть уже ничего не даст тебе!       — Отпусти меня, чёрт тебя подери! — закричал на него Обито, и крик его эхом пронёсся по заснеженному полю.       — Ты глупец, Учиха, если не способен узреть истину, когда она прямо перед тобой! — Обито ощутил, как сжалась рука старика. И он понял — старик тоже шиноби. — Я был ниндзя Конохи, когда слава Легендарной Троицы ещё не гремела по всему миру. И я видел войну задолго до тебя или Жёлтой Молнии. Я видел кровопролитие и насилие, утопившие прежний мир… Я видел разорённые сёла и выжженную землю. И я видел всю бессмысленность сражений… Я оставил свою жизнь шиноби и ушёл жить сюда, чтобы скрыться от этого безумия… Я видел, как ниндзя убивают друг друга из бессмысленной прихоти и жажды насилия… Нет никакой силы в том, чтобы без раздумий отнять чужую жизнь. Но есть сила в том, чтобы превозмочь свою ненависть и пощадить жизнь. Они поддались своей ненависти, и посмотри, к чему это привело их всех!..       Слова старика проникли в разум Обито как лёгкое дуновение ветра, переросшего в настоящую бурю. И он вспомнил, что говорила ему бабуля в тот самый день, когда они всей командой отправились на битву…       «Слушай внимательно, Обито, — говорила она с нескрываемой дрожью в своём голосе, — слушай внимательно и не забывай того, что я скажу тебе. Ты отправишься сражаться с такими же людьми, как и ты сам. Но не позволяй ненависти ослепить себя, не позволяй ей руководить тобой и твоим разумом. Не позволяй себе очерстветь и стать монстром. Всегда, слышишь, всегда оставайся человеком и ищи в себе силы щадить жизни, но не отнимать их!..»       — …разве тебе не было достаточно этого безумия кругом? Разве ты желаешь и дальше лить бессмысленно чужую кровь и прославлять насилие? — Умудренный голос старика вырвал его из пелены несущихся воспоминаний. — Пощади его, юный Учиха, у тебя более нет врагов среди всего людского рода, ни у кого их нет… Помни, что сострадание и милосердие — всё равно что вода, питающая растения в летний зной и не дающая им иссохнуть, очерстветь и погибнуть. Жестокость, бессердечие и равнодушие — спутники погибели. Помни это и используй как своё жизненное кредо. Отыщи в жизни иной смысл, нежели беспрестанное поклонение смерти и насилию… Ты научился быть шиноби, теперь же научись быть человеком. И помни: никто не враг тебе, и ты никому не враг…       — Д-да… — Голос Обито слегка дрогнул, к единственному глазу медленно подступала неприятная резь, но где-то в глубине души он впервые за столько времени почувствовал крохи тепла. — У меня… отныне нет врагов среди всего людского рода…

*******

      Ветер свободно колыхал полы плаща Обито, что безмолвной и угрюмой тенью шёл по оживлённой улочке небольшого прибрежного города Страны Водоворотов. Прилавки торговцев рыбой, пряностями, снастями и прочими необходимыми вещами для рыболовли мостились вдоль приземистых двухэтажных зданий.       Слабый дождик неторопливо отбивал на крышах и мокрой брусчатке протяжно-бесконечную и заунывную дробь, и Обито поглубже накинул капюшон своего плаща, скрывая лицо от капель холодного ноябрьского дождя. Улица полнилась запахом сбитой дождём пыли и вяленой рыбы с заморскими пряностями. Но, несмотря на приближающееся грозовое облако, чьи громогласные раскаты слышались вдали, город был оживлённым как никогда.       Следом за Обито через толпу местных жителей и немногих гостей с континента шёл Наруто. Мальчик был облачён в оранжевый прозрачный дождевой плащ и сбивчиво перебирал ногами, стараясь не попасться кому-то под ноги. Взрослые возвышались над десятилетним мальчиком подобно вековым деревьям в лесу, чьи кроны закрывали собой небеса, а безмолвие леса наполнялось древним и неясным стылого, пробирающего до костей шёпотом ветра в ветвях.       Тянулись последние дни в Узушио — наступала зима, ноябрь подходил к своему завершению, и скоро начнутся действительно серьёзные холода. Это время их сэнсэй решил провести в другом месте, что, конечно же, не понравилось его новообретённой ученице. Наруто украдкой взглянул назад — Эми шла чуть поодаль от него, с меланхолией и сокрытой печалью в глазах смотря себе под ноги. Все звуки вокруг казались ей приглушёнными и будто отдалёнными, холод неторопливо сковывал каждую клеточку тела.       Её расплетённые волосы были аккуратно убраны под спущенный капюшон голубого дождевика, девочка засунула руку в карманы, и казалось, будто она выпала из реальности. Наруто с тяжестью покачал головой, отворачиваясь от младшей сестры и повернувшись вновь вперёд. Несмотря на ту ужасающую и опустошающую атмосферу развалин Узушио, Эми была крепко привязана к этому месту. Земли в окрестностях Узушио были прокляты, ибо даже птицы не поют там. Жизнь словно замерла или вовсе покинула это место, но для Эми даже эти безмолвные рощи, несущие в себе старые раны минувших сражений, были действительно дороги.       Это место значило для Эми всё — дом, потерянную и вновь обретённую семью в лице самого Наруто, появление нового наставника в лице Обито… Но теперь же Узумаки задумывалась, действительно ли Обито способен научить её сражаться со своими демонами и побеждать боль в сердце, как научил он Наруто? Сокровенная мысль, о которой не знал даже Наруто, как и тайна, до сути которой смог добраться лишь Обито. Мысли о чудовище, об этом позорном клейме на её судьбе, вставали комом в горле, вызывая горечь из глубин души. Монстр отнял слишком много, чтобы Эми могла и дальше мириться с одним лишь фактом, что она с ним — теперь единое целое.       Она печально посмотрела в спину брата, который словно и не понимал тех чувств, которые таились в её душе. И всё же… рядом с ним она действительно ощущала себя иначе. Быть может, здесь была существенна их родственная связь или же тот факт, что оба они стали вместилищами для чудовищной, поистине стихийной мощи. Силы, ради обретения которой были принесены жертвы. Но… всё было напрасно. При мысли об этом на душе становилось мрачнее — каков тогда во всём этом смысл? Эми качнула головой, стараясь отогнать мысли об экзистенциальном в мрачные и непроглядные глубины своей души.       Девочка лишь поправила выбившуюся из причёски небольшую прядь волос, стараясь взглядом не потерять из виду Обито-сэнсэй и своего новообретённого брата.       Они свернули в узкий переулок, и Эми не сразу заметила людей в бедных одеждах, сидевших у стены. Она сбавила шаг, с непониманием и затаившимся во взгляде волнением смотря на людей, сидевших у стены под козырьком, искавших здесь укрытия от дождя. Почему они выглядят так бедно и скупо? Почему они не идут домой и находятся здесь? Этого Узумаки не могла понять — она редко когда покидала пределы окрестностей развалин Узушио, и то лишь по крайней нужде в провизии или новой одежде. Но сейчас она постепенно начинала вливаться в новое общество, и очень многое для неё оставалось слишком непонятным. Апатично смерив взглядами нескольких бедняков, понуривших головы и тянувших руки вперёд, прося милостыни, Эми двинулась вслед за Наруто и Обито, ушедших уже в конец переулка.       — Г-госпожа… — Один из этих нищих — мальчик примерно того же возраста, что и Наруто с ней, припал к ногам Эми. Он слёзно смотрел на неё, протягивая одну руку вперёд. — Не найдётся ли у вас пары медяков?..       Она ничего не ответила ему, во взгляде её читалось холодное и неприкрытое презрение к этому мальчишке. Если он так слаб и не способен преодолеть свои трудности — это лишь его удел, и ничей более. Эми равнодушно хмыкнула и пожала плечами, прежде чем не сделать шаг вперёд, но мальчишка-бедняк ухватил её за ногу, не дав ей уйти.       — Прошу вас, госпожа!       — Отвали от меня… — Эми развернулась к нему и тыльной стороной ладони правой руки наотмашь ударила бедняка в щёку. Мальчишка отцепился от её ноги, упав на холодную брусчатку. Звук звонкой пощёчины и пропитанный презрением голос Эми заставили Обито остановиться на месте. Он повернулся к ученице, в чьих холодных синих глазах полыхали огни чистейшего презрения к слабости.       Наруто с непониманием и опаской во взгляде смотрел то на непроницаемое лицо Обито, то на холодное лицо его младшей сестрёнки. В стылом осеннем воздухе повисло напряжение. Эми засучила руки в карманы своего дождевика, застыв на месте, как истукан. Холодный ноябрьский ветер трепал её волосы, и ледяной взгляд бесстрастно, апатично впивался в фигуру новообретённого наставника. Обито же смотрел на неё присущим холодным и нечитаемым взором, исполненным мудрости и знаний, которые он почерпнул из горького опыта прожитых им лет.       Он смерил её терпеливым взором, мысленно же говоря себе о том, сколькому же ещё придётся научить эту девочку, чтобы она смогла сбросить с себя оковы прежних воззрений. Она научена использовать силу и быть шиноби, но для Обито первостепенное значение всегда имело другое слово — «человек». И это то, чему он желал научить своих учеников в лице брата и сестры.       — Почему ты сделала это? — Обито первым нарушил устоявшееся безмолвие, и голос его скользил по холодному воздуху, заставив Наруто невольно содрогнуться от интонации. — Неужели в тебе нет ни капли милосердия к этому ребёнку?       — Милосердие ничего не изменит, — холодно и настойчиво отозвалась Эми, отвечая Обито таким же холодным и апатичным взглядом, как и до этого. — Его путь предрешён… — Она указала на мальчишку, начавшего подниматься с холодной брусчатки. — Он не может сам побороть свои проблемы. Давать ему то, чего он не заслужил, — всё равно, что сыпать пепел ему в руки. А что, если, дав ему то, чего он не заслуживает, я превращу его в цель для других? — Эми заметила пристальные взгляды других бедняков и жадность в них. Её душу полнила уверенность в том, что они будут готовы разодрать друг друга ради одной жалкой монетки. — Вы учите неправильным вещам, Обито-сэнсэй. Сила есть в каждом человеке, и он должен сам раскрывать её, а не через помощь других. А то, чему вы учите Наруто, — слабость. Помогая слабым, вы лишь ослабляете их сильнее, и себя заодно… Тратить свои силы ради кого-то другого — пустая трата, бессмысленная…       Наруто невольно поёжился от слов Эми, и, казалось, сам воздух вокруг вмиг стал холоднее.       Она презирала слабость в любом её виде, для неё было неведомо сострадание к чужим, абсолютно незнакомым людям. Иное же было для неё воплощением слабости. Но Узумаки в тот миг даже не думала, насколько диаметрально противоположна точка зрения её нового наставника. Обито спокойно и несколько безучастно смотрел на неё, в ответ лишь удостаиваясь взгляда, пропитанного холодным презрением. Он понимал, почему его ученица пришла к таким выводам, ибо все эти четыре года самоотречения и всепожирающего чувства отчаяния изменили её сознание, заставили в нём укорениться мысль о том, что и такое чувство, как сострадание, ложно. Что любовь и привязанность неизменно причинят боль. Её слова о сострадании и альтруизме, само отношение к беднякам — не более чем защитная реакция. Но только есть ли сила в том, чтобы бросать других на произвол судьбы и в конце концов остаться одному в вымершем мире?       — Слабость, говоришь?.. — Обито произнёс это так, словно смаковал на языке это слово. — Если ты предпочитаешь индивидуализм, зачем же тогда ты попросилась стать моей ученицей? — резонно отметил он, но реакции Эми не последовало. — Впрочем, неважно. Скажи мне лучше, зачем же отдаваться своим чувствам в такой ситуации? — Обито сложил руки на груди, медленно оглядывая переулок с бедняками. И решил он начать издалека, плавно подводя диалог к ключевому смыслу своих слов. — Любое действие, которое кажется тебе самым мелочным, самым незначительным, может иметь далеко идущие последствия. В жизни существуют связи, которые проходят сквозь года, десятилетия и века. Это словно эхо, идущее через время. И что, если своими действиями ты причинила боль одному человеку, но завтра он в отместку за свои страдания причинит боль тысячам?       «Жестокость приводит к страданиям. А когда кто-то страдает — он несёт страдания другим… — безмолвно рассудил Наруто, вслушиваясь в диалог Обито-сэнсэя и Эми. — Неужели и я мог однажды стать тем, кто нёс бы страдания другим из-за своей боли?»       — Страдания, боль, горечь и злость растут словно мерзкий нарост, отравляющий всё вокруг себя… — Голос его звучал как песня металла, холодно, властно и уверенно. Но перед взором своим Обито видел проносящиеся фрагменты его собственного прошлого и те события, которые сформировали его нынешнее мировоззрение. Тот самый день, когда он покинул убежище Мадары и узрел нечто настолько ужасное, что до сих пор тёмным призраком восставало перед взором. — Страдания нарастают, и это становится очевидным для всякого, кто не лишён способности видеть. Однако любое проявление заботы и сострадания наказуется злостью. И из доброты рождается зло. Даже самое незначительное действие, о котором ты забываешь через минуту, способно породить настоящую бурю в завтрашний день или же спустя годы — не важно. Потому знай: сострадание и милосердие — всё равно что вода, питающая растения в летний зной и не дающая им иссохнуть, очерстветь и погибнуть. Жестокость, бессердечие и равнодушие — спутники погибели. Ты говоришь как шиноби — как та, кто готова отнять жизнь и не мучить себя осознанием того, что, возможно, у кого-то ты отняла самое дорогое на этом свете. Боль порождает только боль, из мести рождается лишь месть. И это то, чем живут все ниндзя. Это то, от чего я желаю оградить своих учеников… — Голос Обито стал беспристрастным и апатичным, как в тот самый момент, когда он раскрыл правду о прошлом Эми. В нём говорили ужасы прошлых сражений и те выводы, к которым он пришёл за время своей жизни и после смерти Рин. — Тебе наверняка доводилось слышать легенды о Рикудо Сэннине. Он был столь могущественным и столь мудрым, что мог раздавать свою силу другим людям. Он даровал нашим далёким предкам чакру, дабы сплотить их воедино, объединить их жизни незримыми узами. Но люди использовали этот божественный дар не для того, чтобы создавать узы, а наоборот — для того, чтобы разрушать их. И это тот изъян, который я хочу показать миру. Я хочу, чтобы люди вновь вспомнили о своей сокровенной связи через жизнь и саму чакру. Ты же своими необдуманными действиями, своим равнодушием к другим и, казалось бы, самой незначительной жестокостью, можешь сокрушить столько уз и убить столько жизней, что это породит рану, эхо, которое будет звучать даже спустя годы. Это подобно тому, что некогда произошло с Узушио… Связи в жизни были разрушены, пролились реки крови, высший дар человечеству был использован во зло, и это породило немыслимый, смертельный ужас, живущий в сердцах местных жителей до сих пор…       Из-под подола своего тёмного плаща Обито вытащил мешочек с деньгами, и, даже не пересчитывая их, он начал раздавать деньги нищим, ставших невольными свидетелями их с Эми диалога. Эми же сгорбилась, глубже укутавшись в свой дождевой плащ и с холодным непониманием отводя взгляд в сторону, словно бы она испытывала презрение к тому, что сейчас делал Обито. Подобное проявление альтруизма и сострадания для неё было бы чем-то странным, презренным раньше, но сейчас…       Сейчас действительно она задумалась над тем, что имел в виду Обито. Подобно тому, как она причинила боль этому мальчишке, мог ли он сам в будущем нести боль другим людям? Не значило бы это, что своим незначительным поступком в будущем Эми принесла бы страдания десяткам и сотням, если не тысячам людей. Возможно ли, что появился бы ребёнок, не знавший скорби и печали, но утративший всё в одночасье? И однажды пришедший за твоей жизнью? Каково это — видеть собственное отражение в ребёнке, который пришёл мстить за свою боль?       Наруто хоть и держался в стороне от противопоставленных слов своей сестры и наставника, но в действительности он прекрасно понимал смысл всего сказанного.       И каждый миг разум оживлял перед ним безумные картины того, что могло статься с Конохой, не обернись его судьба четыре года назад столь удивительным образом, как встреча с наставником. В тот день Обито мог спокойно уйти с кладбища и не брать с собой едва ли знакомого мальчика, но он предпочёл спасти незнакомого ребёнка от чудовищной экзекуции, ибо бездействие для него убийственно и даже хуже смерти. И где-то в самых глубинах сердца Эми испытывала презрение к подобному решению. Он отнял эту борьбу у Наруто, он учит его слабости, а не силе. Он должен учить его быть шиноби, а не нести абстрактный бред о каких-то узах в жизни и сокровенной связи между людьми.       Но действительно ли было важно помогать другим людям — слабым и немощным в их борьбе? Отнимать у них эту борьбу не значило ли отнимать у них шанс на победу и избавление от слабостей? Обито полагал, что равнодушие и бездействие к чужим страданиям и слабости может породить куда больше боли, чем кажется на первый взгляд, ибо для него бездействие было равносильно только одному — смерти. Если есть хоть малейшая возможность спасти как можно больше человеческих жизней…       Но если пытаться помочь каждому в этом городе, стране, мире — неважно, не ослабляет ли тогда человек себя самого и тех, кому он стремится помочь? Эми непроизвольно сжала кулаки, до конца не желая принимать очевидные изъяны в своём виденьи альтруизма и сострадания. И если уже человек должен сам постигать свою внутреннюю силу без помощи других, не значит ли это, что и становиться ученицей Обито было поспешным решением, как и создание крепких уз с Наруто? Что, если сами эти связи были проявлением слабости самой Эми и её желанием освободиться от тяжести прошлого. В конце концов, это сугубо внутренняя борьба человека с самим собой. Только когда человек сражается сам и побеждает — он получает то, что принадлежит ему по праву. Жёсткий и сухой индивидуализм, способный дать очень многое. Акты незаслуженного альтруизма же лишь обесценивают все труды и усилия человека, превращают его в не более, чем просто пустой звук.       Эми сконфуженно сжала кулаки, прикусила губу и, более не в силах смотреть и находиться здесь, она сорвалась на бег, ощущая удушливое чувство запутанности, брошенности, непонимания… Не хотелось больше ни о чём думать или говорить — только скрыться подальше от этого места и уединиться. Звуки кругом сливались воедино, а к глазам подступала пелена жгучих слёз. Губы скривились в болезненном выражении, и Эми почувствовала, как холодный дождь усилился. Она безмолвно заплакала, не решаясь показывать своих слёз при других…       — Иди. Ты можешь научить её. Это твой долг, как старшего брата… — Обито повернулся к Наруто, что безмолвно и с беспокойством смотрел на сэнсэя, лишь ожидая, что он скажет. — Ты как никто другой можешь понять её чувства. И ты как никто другой можешь явить ей то, как можно изменить свою жизнь к лучшему…

*******

      Пробираясь сквозь заросли шипастых кустов, иссушенных осенними ветрами, покрытых дождевой влагой, Эми и сама не заметила, как вновь она вышла к руинам Узушио. Она остановилась. Грудь вздымалась от прерывистого дыхания, и пронизывающий, холодный ветер ноябрьского дня растрепал волосы Эми. Девочка подошла к краю смотровой площадки, чувствуя, как холодные капли дождя нещадно хлестают бледную кожу лица. Она устало плюхнулась на мокрый камень, свесив ноги вниз и видя под ними лишь оголённые ветви деревьев. Слёзы медленно стекали по её лицу, перемешиваясь с дождевой водой. Беспристрастный взгляд смотрел в пустоту, и где-то над головой прозвучали первые раскаты грома.       Издали послышались звуки торопливых шагов, перемежавшиеся с дробью дождя, завываниями холодного ветра и звуками грома в небесах. Но Эми даже не посмотрела в сторону того, кто пошёл за ней следом. Она уже знала, что это был её старший братец. Наруто уселся рядом с ней, но даже так Эми не посмотрела в его сторону, словно выпав из реальности. Безмолвие между ними напряглось, словно струна, и вот-вот готово было лопнуть. Наруто явственно чувствовал смятение и непонимание, исходившее от Эми, но мог ли он в действительности сейчас сказать ей что-то в поддержку? Мог ли он действительно преподать ей ценный урок? Была ли у него необходимая мудрость, или же сэнсэй ошибся на его счёт?       Но, собрав всю волю в кулак, Наруто решился заговорить первым, наконец оборвать это долгое, тягучее и напряжённое безмолвие между ними:       — Я не знаю, через что в действительности тебе пришлось пройти, сестра. Я не знаю, какой была твоя жизнь и что произошло здесь четыре года назад, и я не буду спрашивать этого до тех пор, пока твоя боль не утихнет… — Говорил он тихо, но уверенно и вкрадчиво, и Эми казалось, что слышит она вовсе не голос мальчишки, но взрослого человека. — Но всё же тебя я могу понять и то, почему ты считаешь так, как считаешь…       — Тогда зачем ты пришёл сюда? — еле слышно спросила Эми, на мгновение повернувшись к нему.       — Может, потому, что это долг старшего брата? — с мягкой улыбкой на устах отметил Наруто, откинув капюшон дождевика и всматриваясь в грустные глаза девочки. — Я могу понять, почему ты стала такой холодной, нелюдимой… Потому что так ты старалась победить все свои страхи, всю свою боль, своё одиночество… И я был таким же. Я старался доказать другим, что я не пустое место, что я существую, и каждый раз я сталкивался лишь с ненавистью, гневом, безразличием и равнодушием. Я желал им всем смерти. Я хотел убить их всех однажды! — Он сжал свои руки в кулаки до побеления костяшек, и Эми уловила нотки гнева, промелькнувшие в голосе Наруто. — Но сэнсэй раскрыл мне глаза и показал то, насколько слепым я был в действительности. Они причинили мне боль, да. Они видели во мне не меня самого, а Девятихвостого. Они боялись меня, ненавидели и презирали, и я отвечал им тем же. Я хотел причинить им боль. И думаю, однажды бы так и случилось…       Речь его прервал раскат грома, расколовший грозовые небеса. Яркая электрическая дуга растянулась через небосвод, в краткий миг озарив всю округу, прежде чем не исчезнуть навсегда, оставив лишь громогласный отголосок. Он посмотрел на мрачные руины Узушио, которые выглядели ещё более уныло и запустело, чем до этого. И от этого душа мальчика наполнялась каким-то странным, экзистенциальным холодом. Слух медленно утопал в гомоне приглушённых голосов из не столь далёкого прошлого.       — И сэнсэй действительно оказался прав — они причинили мне боль, и я бы отплатил им той же монетой. Я бы отомстил одному, двоим… десятерым, всем! Но нужно ли оно мне было? Это действие никогда не дало бы покоя моей душе, ведь я знал, что есть ещё те, кто готов причинить мне боль и кто боится меня! — Наруто активно жестикулировал, высказывая всё, что у него было на душе. — И теперь я задумываюсь: если бы всё обернулось иначе, скольким пришлось бы страдать из-за того, что я когда-то пережил? Одному человеку, всей Конохе или всему этому миру? Мои действия, моя месть породила бы ещё больше боли и страданий! Я всегда желал отделаться от клейма чудовища, но если бы в конце концов поддался зову Девятихвостого, не стал бы я тем монстром, каким меня видели другие? Я не желаю думать о том, что так я плюнул на жизни мамы и папы, на их жертву…       Воображение услужливо подбросило образы: смутные и болезненные, полные только ужаса и жестокости, страданий. Разрушенные лики Хокаге, объятые пожаром здания и дома, ручьи крови, растекающиеся по улицам, крики и мольбы раненных. Горы изувеченных тел, страх в глазах немногих уцелевших. И посреди всего этого ужасающего апофеоза жестокости и насилия — он сам. Его взрослая версия, в чьих потускневших и ожесточённых глазах отражались языки пламени; и люди, вставшие перед ним на колени, с крохотной надеждой взирали на джинчурики Девятихвостого. Но пощады не было ни для кого. Он пришёл сюда мстить, платить им болью за боль. Крики умерших смолкают, чёрный дым затягивает небеса, слышен лишь треск горящего дерева, Ангел смерти беспощадно собирает свою жатву. И не осталось никого и ничего, кроме одинокого силуэта, возвышавшегося над этим мрачным, иррациональным, ужасающим и адским великолепием, словно сошедшим с картины безумного художника.       Наруто одёрнулся, от одной лишь подобной мысли и ужасающего видения того, каким он мог стать в будущем, по спине пробежал могильный холодок. Каким бы чудовищным бедствием он мог обернуться, если бы не встретил однажды своего наставника, чьи учения помогли ему взглянуть на многие вещи под иным углом. И это то, смысл чего он желал донести до младшей сестры, в которой он видел отражение одного из этапов его прошлого — страницы собственной истории, давно написанной и закрытой.       — Но теперь я понимаю, что им тоже было больно. Что они искали утешения и что самим своим существованием я был для них напоминанием о былой трагедии… — тихо промолвил он, вслушиваясь в меланхоличный вой осеннего ветра. — Сэнсэй хочет научить нас тому, что мы должны побеждать свою боль, а не вымещать её на других. Ведь теперь я задумываюсь, если бы произошло худшее, своими действиями я бы, наверное, создал такого же человека, как и я сам? Мне противно от одной лишь мысли, что я кого-то мог превратить в сироту, забрать у кого-то всю семью, оставить кого-то в одиночестве. И это то, чему я научился у сэнсэя! Как бы тебе ни было больно, ты всегда должен оставаться человеком! Сострадание и любовь — это вовсе не слабости! Нет! В них есть сила, сестра! Мы должны учить других людей этому, показывать им на собственном примере! Мы должны показать им, что равнодушие — это зло, что нельзя оставлять других в беде и закрывать глаза на чужую боль! Так что знай: как бы ко мне ни относились из-за Демона внутри меня — я плевать на это хотел! Я — это я. Я такой, какой есть. И я покажу всем, насколько они были неправы… Я покажу им всем, что Узумаки Наруто всегда был человеком!       Он говорил так воодушевлённо, что, казалось, будто пасмурная погода и мрачная атмосфера развалин Узушио никак не действовали на него. В голубых глазах мальчишки полыхал огонь, взгляд уверенно был устремлён куда-то на линию горизонта. А по лицу расползалась улыбка, вселявшая надежду. Эми неуверенно отвела взгляд в сторону, сердце её болезненно сжималось и щемило от осознания собственной неправоты. Ею овладевало чувство стыда за то, что она так грубо обошлась с тем мальчишкой в портовом городке, хоть и могла отказать в более вежливой форме или попытаться помочь ему хоть как-то.       «Бездействие — смерть», — в разуме само по себе появилось воспоминание о первом разговоре на кладбище у могилы родственников. Теперь она понимала истинный смысл этих слов. Её бездействие и равнодушие, как и уничижительное отношение к более слабым людям, могли принести много боли и страданий когда-нибудь в будущем.       — Пойдём, сестрёнка… — Ласковый голос Наруто вырвал Эми из пелены раздумий. На лице мальчика застыла добрая и искренняя улыбка, он протянул ей руку, и, несмотря на хлещущий дождь, его улыбка казалась такой яркой, что перекрывала собой всю мрачность этого дня. — Пойдём навстречу лучшему!       Эми чувствовала, как душу и тело охватывает странный трепет. Сердце согревало надеждой на лучшее, и она почувствовала, как горячая слеза прорезает её щёку. Но это была слеза не горести, печали или скорби, это была радость. Чистое, искреннее и, казалось, давно утраченное чувство счастья. Яркая и лучезарная улыбка на лице её старшего брата скрашивала всю мрачность и холод этого ноябрьского дня. Она неспешно поднялась на ноги, взявшись за руку Наруто и чувствуя себя словно за каменной стеной, которая ограждала её от любых невзгод и несчастий.       — Прости… за то, что вела себя как идиотка… — тихо сказала она, отведя взгляд в сторону и стараясь унять свои слёзы.       — Не парься ты так насчёт этого, глупышка! — Наруто широко улыбнулся, накидывая одну руку на плечо Эми и оборачивая свой взор в сторону развалин Узушио, очищаемых ноябрьским ливнем. — Нас ждёт много приключений впереди, сестрёнка, и столько же трудностей! Но во чтобы то ни стало, мы перенесём все трудности! Давай докажем нашему сэнсэю, нашим родителям и всем нашим предкам, что они могут гордиться нами! Не будем бояться никаких трудностей, пусть трудности боятся нас!..