Мой наставник - Учиха Обито

      Осеннее кладбище — Учиха Обито — Молитва — Ребёнок — Вмешательство — Из сочувствия — Осознание — Узумаки Наруто — Предложение и принятие

Часть первая. Учитель и ученики

      «Апатия — это смерть».

      Стылый осенний воздух был пропитан сыростью и запахом прелой листвы. Небосвод заволокли мрачные тучи, на горизонте чернел стремительно приближающийся грозовой фронт. Накрапывал мелкий дождик. Ветер жутко завыл, кроны оголившихся деревьев затрещали, и всё слилось в единый замогильный звук, бивший по нервам. Казалось, будто сама природа скорбела в этот день. День, когда ровно шесть лет назад на Коноху напал Девятихвостый Демон-лис. Четвёртый Хокаге, его жена и множество рядовых ниндзя отдали в тот день свои жизни ради спасения Конохи.       Деревня восстановилась за минувшие годы, но рана, оставшаяся после той ужасной ночи, не затянулась и по сей день.       Время уже клонилось к вечеру. На улице медленно холодало. На огороженном кладбище среди множества серых и унылых памятников возвышался высокий силуэт, облачённый в чёрный плащ. Ветер трепал стриженные чёрные волосы и холодил кожу лица, чья правая сторона была испещрена тонкими линиями старых шрамов, оставшихся с молодости. Левый глаз был закрыт, а правый с истовой скорбью взирал на холодный камень, где значилось лишь одно имя: Рин Нохара. Имя его безответной любви, с которой он похоронил прежнюю жизнь.       В отдалении раздались раскаты грома, чей неумолимо приближающийся грохот вырвал Обито из пелены бесчувственного подобия транса, какое возникает во время похорон. Он на мгновение поднял отсутствующий и опустошённый взгляд, оглядывая осенние кладбищенские пустыри и одиноко торчавшие могильные памятники. К холодному взору правого глаза подступала неприятная резь. Слова давнего признания, так и не озвученного, рвались из глубин души и желали выплеснуться наружу в виде горьких слёз сожаления, но сил уже давно не было на то, чтобы заплакать. Была лишь рана, которую Обито старательно пытался излечить все эти годы.       Обито с тяжестью выдохнул, вставая на колени, закрывая единственный уцелевший глаз и кладя букет на холодное надгробие. Внутри хлестались волны душевной боли, когда в разум пришло ещё одно болезненное воспоминание: сегодня день смерти сэнсэя, его жены и сына. Губы невольно дрогнули, и по правой щеке скатилась одинокая слеза. Все, кто был ему дорог, ныне лежат в сырой земле. Он неспешно стёр её, складывая ладони в молитвенном жесте.       — Пусть души каждого найдут покой не в мире этом, но в мире гораздо лучшем, чем есть этот… Рин, Минато-сэнсэй, Кушина-сан, бабуля… — медленно прошептал он дрожащими губами, чувствуя, как волны душераздирающей боли отступают в пустоту.       Пронизывающий ветер с каждым мгновением лишь усиливался. Расползавшийся по небосводу грозовой фронт навис над кладбищем, начиная нещадно хлестать землю плетью проливного дождя. Обито, с хмурым и отчуждённым видом, поднялся на ноги, накрывая голову широким капюшоном и неспешно надвигая на лицо маску, вырезанную из дерева с единственной прорезью для правого глаза. Холодный дождь отбивал бесконечную и полную уныния дробь на кровле отдалённых зданий, сырой земле и угрюмых надгробиях. Чакра подступила к глазу, Обито уже собрался покинуть это место, использовав Камуи, но сквозь стену сбивчивого звука ливня и раскатов грома он расслышал крики взрослых людей, полные ярости, направленной лишь на одного… мальчика.       Это был самый обычный ребёнок. Его чёрная футболка со знаком водоворота на груди прилипла к телу, белые шорты местами измазаны в грязи. Испуганный взгляд, как у зверька, загнанного в западню хищником, блуждал по сторонам в поисках спасения от преследовавших его людей в форме ниндзя Листа. Дыхание начинало сбиваться, а сердце в хрупком тельце стучало так быстро, как никогда прежде. Обычно всегда взъерошенные и неподвластные любой расчёске волосы налипли на лицо. Он бежал из последних сил, адреналин в крови подстёгивал мальчика. Он неудачно сделал шаг и поскользнулся на скользкой от дождя брусчатке, шмякнувшись в неё лицом.       Он начал было подниматься, но взрослые, всё время бежавшие за ним, окружили мальчика и принялись нещадно избивать его ногами, словно бешеного пса. На лице Обито промелькнул ужас, сменившийся непониманием. А шиноби, продолжавшие свою экзекуцию над шестилетним ребёнком, совершенно не обратили внимания на высокий силуэт в мрачном дождевом плаще, одиноко стоявший посреди пустого погоста. Странная злоба наполнила его душу с убийственным порывом, но Обито, как и подобает шиноби, усмирил свои порывы. Он лишь сжал с решительностью кулаки и подошёл к беснующейся толпе, ибо бездействие для него было бы равносильно невинной смерти.       Один из чунинов, перебравших в этот день с выпитым алкоголем, занёс свой кулак для удара и, собравшись было уже впечатать его в лежащего и полуживого «монстра», был остановлен. Обито крепко сжал его запястье в своей ладони, не дав свершиться удару. Экзекуция остановилась, на кладбище опустилось напряжённое безмолвие, перемежавшееся с грохотом в небесах и дробью холодного ливня.       — Что. Всё. Это. Значит? — твёрдым и леденяще спокойным голосом спросил Обито у того, чью руку он только что остановил. Чунин грубо вырвал запястье из крепкой хватки. Его взгляд нещадно сжигал Обито своим гневом, но тот спокойно держался перед ним.       — Ты ещё кто такой, чёрт тебя подери?!       — Валил бы отсюда, херов защитник, не то сам получишь!       — Эта мразь убила наших родных, вот и пусть получает сполна!       Несмотря на маску и царившую в воздухе сырость, Обито прекрасно различил едкий запах спиртного.       Взгляд ненароком скользнул вниз и остановился на лежащем мальчике. Его тело скрючилось, он держался руками за живот, на который пришлась основная часть ударов. Помутнённый взгляд смотрел куда-то в пустоту, маленькое и хрупкое тельце дрожало от боли и холодной воды. Сердце Обито невольно сжалось в тисках от вида избитого ребёнка. Он выглядел таким слабым и беззащитным, и от этого в душе Обито вспыхнул гнев, распаляемый жестокостью, от которой он некогда решил откреститься.       — Какое право вы имеете творить такое? — Его холодный голос струился по стылому воздуху точно ледяная вода. Он пробирал до глубин души своим убийственным хладнокровием. — До чего же противно смотреть на вас. Вы не имеете никакого права называть себя шиноби, если опускаетесь до того, что избиваете маленького ребёнка. Проваливайте отсюда, пока я вас не поубивал! — Голос сам по себе на миг стал выше, маска хладнокровия дала трещину. Чакра вновь начала подступать к правому глазу, Обито чувствовал, что добром всё это не кончится.       — Валил бы ты нахер, пока за сочувствие к этому выродку и сам не получил! — грубо отрезал один из пьянчуг.       — Значит, у меня нет иного выбора… — Обито активировал мангекё-шаринган и поднял замогильный взгляд на толпу чунинов, насылая на разум каждого из них мощнейшее гендзюцу. Мгновение стояла мёртвая тишина, но затем все без исключения рухнули на землю. — Но что же делать с тобой? — Взгляд Обито упал на мальчишку, чьи глаза уже были закрыты. Он потерял сознание от побоев. На лице и руках местами были заметны небольшие ссадины и кровоподтёки. Обито подошёл к нему и мрачным силуэтом склонился над ребёнком. — И с чего же они так возненавидели тебя?       Это был самый обычный мальчик шести-семи лет на вид. Обито аккуратно взял его за руку и положил бессознательное тельце на спину. В глаз Обито сразу бросились причудливые полоски на щеках мальца, напоминавшие усики. Обито бережно раскрыл ему один глаз, чей цвет был небесно-голубым. В памяти невольно всплыл смутный образ наставника. Этот мальчишка чем-то отдалённо напомнил ему Минато-сэнсэя. Голубые глаза, игольчатые волосы пшенично-жёлтого цвета, но строение лица было иным. Избирательная память словно по какому-то странному наваждению сопоставляла внешность ребёнка с образами из минувшего прошлого. Но цепочку размышлений прервал тихий, еле слышимый болезненный стон малыша.       «Нет, нельзя оставлять его так, — с жалостью подумал Обито. — Быть может, стоит взять тебя с собой». — Обито бережно поднял маленькое тельце на свои руки. Сетчатку на миг прорезала глухая и притуплённая боль. Шаринган превратился в мангекё, и тело Обито растворилось в воронке Камуи…       Минуло мгновение, и Обито оказался в месте, что являлось ему домом. Небольшое строение из дерева, сколоченное при этом аккуратно и со знанием дела. Стоял этот дом в окружении непроходимых болотных топей, из которых высились стволы давно погибших деревьев. Воздух наполняли лишь туман и спёртый запах сырости и гниющего дерева. Место это было безлюдным и диким, что было лишь на руку единственному его обитателю. В окружении старого леса и непроходимых топей он вёл уединённый образ жизни, покидая это место лишь когда ему это было то необходимо.       После всего, через что ему довелось пройти, Обито более не желал быть частью мира шиноби и потому предпочёл быть отшельником. Смерть отняла у него всех, кто был ему дорог, и он точно так же отнял много жизней, но более совершать подобного не хотелось. Но прошлое, как бы того ему не хотелось, не отпускало его до конца, напоминая о себе каждый год в день смерти Рин или десятого октября.       Обито отворил большую дверь, сколоченную из досок дуба и прошёл в своё жилище. Он бережно положил бессознательного ребёнка на кровать и принялся думать, как ему следует поступить дальше.       — Я, конечно, не силён в медицинских техниках, но кое-чему всё-таки смог научиться. — Обито сложил две печати и протянул их к бессознательному мальцу, чтобы залечить раны и ссадины, оставшиеся после избиения. Но едва он сделал это, как раны на лице и руках малыша начали затягиваться сами по себе, издавая тихое шипение. Тоненькие столбики сизого пара потянулись вверх от затягивающихся ран, вокруг которых кровь ещё не успела запечься. Обито судорожно сделал шаг назад, снимая с лица свою маску. — Так вот оно что… — И к нему пришло осознание, кем был этот малыш и почему те шиноби гнались за ним. — Ты — джинчурики…       Но разве можно было так поступать с ребёнком, пусть он и стал вместилищем для Хвостатого? Или, вернее сказать, тем, кто сдерживал ярость Девятихвостого Демона-лиса. В голове Обито просто не укладывалось подобное. Коноха обязана этому малышу тем, что она ещё существует, но в «благодарность» он получил лишь животную жестокость, не сдержанную даже тем, что это маленький ребёнок, не способный постоять за себя. До чего же противно было об этом думать.       — Но если так, не значит ли это… — Обито осенило. Он на мгновение замолчал, а единственный глаз округлился от удивления. — Минато-сэнсэй и Кушина-сан запечатали в него Кьюби. А значит, это их… сын. Теперь всё сходится. Но почему же никто не защищает ребенка от такого отношения? Ни Третий со своим Советом, ни кто-либо другой…       Размышления вслух прервал тихий и болезненный стон мальчика, который начал приходить в себя. Держась правой рукой за левый бок и щуря глаза от стреляющей боли, он с усилием принял сидячее положение. К глазам подступала пелена слёз, но он спешно смахнул их тыльной стороной ладони и начал осматриваться. Интерьер этого места, обставленный весьма аскетично, был ему совершенно незнаком. Рядом с кроватью стояла тумба, на которой находилась уже догорающая свеча, отдававшая последние лучики света в полумрак, заполнявший остальное помещение. Мальчик сглотнул ком в горле от сухости и, казалось, даже не заметил Обито, который всё это время внимательно наблюдал за ним.       — Как самочувствие? — Обито решился первым начать диалог, как только взгляд мальчика упал на него.       Мальчик вздрогнул, услышав незнакомый голос. Его испуганный взгляд не вызывал у Обито ничего, кроме сострадания и потаённой злости на ублюдков, опустившихся до того, чтобы за деяния Демона-лиса наказывать его джинчурики. Мальчишка попятился назад, смотря на Обито, как на хищника, готового растерзать его. В детских глазах читался лишь подлинный страх. Он бы и дальше продолжал пятиться, но уткнулся в угол спиной.       — Если напугал — прошу прощения, — попытался разрядить обстановку Обито. Но, мальчишка, кажется, даже и не услышал его.       Мальчишка лишь сильнее начал жаться в угол и дрожать как осиновый лист. Взгляд был как у лисёнка, пойманного в капкан и увидевшего охотников, пришедших за добычей.       — Тебе не стоит меня бояться. Я не причиню тебе вреда. — Обито понял, что мальчик боится именно его. Но ребёнок продолжал хранить молчание, его тело постоянно содрогалось. — Вот, возьми, согрейся. — Он протянул мальчику одеяло, и тот, с недоверием приняв его, медленно закутался в него. Дрожь постепенно утихла, но взгляд был прежним. — Давай для начала познакомимся. Меня зовут Учиха Обито, а тебя?       — Н-Наруто, — дрожащим от волнения и страха голосом произнёс мальчик. — Наруто У-Узумаки.       «Узумаки? Точно такая же фамилия, что и у Кушины-сан…» — Догадка Обито лишь сильнее укоренилась после слов мальчика. Это действительно был якобы покойный сын Четвёртого Хокаге и его жены. — Что ж, — начал Обито, — приятно познакомиться, Наруто. У меня к тебе есть несколько вопросов, но я думал озвучить их чуточку позже, когда ты согреешься и отдохнёшь. А пока не желаешь ли чего-нибудь?       — Нет, — он отрицательно покачал головой, и Обито ясно ощущал в его интонации нотки затаившегося страха. — Г-где м-мы находимся… Обито-сан?       — Это мой дом, Наруто.       — Мы в Конохе? — более уверенно спросил Наруто, медленным изучающим взором продолжая исследовать обстановку вокруг. Всё вокруг было строгим и аскетичным, но аккуратным и убранным. Чего не скажешь о квартире самого Наруто. — И почему я нахожусь у вас дома? Зачем вы забрали меня к себе?       — Это место находится далеко за пределами Конохи, — ответил Обито, подходя ближе и присаживаясь рядом с Наруто на кровать. — Что же касается второго… то я не мог остаться в стороне, когда увидел такое… отвратительное зрелище, — скрипнул зубами Учиха. — Я не мог оставаться в стороне и бездействовать, ибо бездействие зачастую равносильно смерти.       — Но… — Узумаки потупил глаза в пол, звенящая боль, отдающаяся тупыми отголосками в маленькой голове мешала сосредотачиваться на своих мыслях, — но ведь… Коноха — мой дом. Я с самого рождения жил там. Я должен быть там.       — Должен потому, что ты сам так захотел? Или кто-то другой? — сказал он. — Пусть ты и ребёнок, но ты человек и у тебя есть выбор. Ты можешь принять решение прямо сейчас. — Обито внимательно взглянул в испуганные голубые глаза напротив себя, за той пеленой страха пытаясь найти нечто иное, чего и сам Наруто не смог бы обнаружить в себе. — Нужна ли тебе жизнь в деревне, где тебя ненавидят и избивают?       — Но я хочу стать Хокаге! И тогда все меня точно признают! — бойко прострочил Наруто, словно той ноющей боли во всём теле и не было вовсе. Но спустя мгновение мальчишка вновь согнулся от спазма, вызванного резким движением. — Я… стану самым крутым Хокаге в Конохе и все перестанут считать меня пустым местом, и наконец начнут уважать.       — Уважение надо заслуживать, а не пытаться внушить его громким титулом… — задумчиво отметил Обито, но про себя невольно улыбнувшись. Этот ребёнок, так рано вкусивший несправедливость, во многом напоминал его самого в детстве. А ведь Кушина хотела такого же сына, как и он. — Но скажи, разве что-то держит тебя в Конохе? Что бы заслужить уважения и перестать быть пустым местом вовсе не обязательно становиться Хокаге. Достаточно оставаться настоящим человеком, Наруто… Я не собираюсь склонять тебя к чему-либо, потому выбирай сам, как нам следует поступить дальше.       Невольно последние слова зацепили струны души Наруто. Почти все взрослые в Деревне, исключая лишь Третьего Хокаге, старика Теучи и его дочь Аямэ, не считали Наруто за человека. Стоило ему лишний раз появиться на улице, как множество взглядов, пропитанных едким укором и чистой ненавистью устремлялись в его сторону. Никто не желал с ним общаться. Одна лишь ненависть. Одно лишь одиночество, которое давило словно клещи. Он так желал вырваться из этого ужаса, найти себе друзей, быть обычным ребёнком, но всякий раз встречал лишь холодное безразличие и леденящую ненависть во взглядах других жителей. В неокрепшей душе давно пустила корни затаённая злоба и ненависть к ним всем. Ненависть за то, что они обрекли его страдать в аду одиночества.       И что же в действительности его должно было заставить остаться в Конохе? Снова вернуться туда, где одно лишь одиночество, или сделать иной выбор, о котором говорил ему Обито?       — О… каком выборе вы говорили? — неуверенно спросил Наруто, отводя взгляд в сторону, словно боясь взглянуть Обито в глаз.       — Ты волен вернуться обратно в Коноху. Но есть и другой путь — стать моим учеником. — Наруто заметно оживился и мигом уставился на Обито, чьё лицо приняло добродушный вид. — Я научу тебя владеть чакрой. Я помогу тебе укрепить твой разум, твоё тело и твой дух. И я научу защищать свою жизнь, но не отнимая чужие.       — Если я стану крутым ниндзя и это поможет мне потом стать Хокаге, то я согласен. — Наруто учтиво кивнул головой, а в глазах, где был до этого лишь испуг, вспыхнули огоньки решимости. — Вы ведь действительно научите меня быть крутым шиноби?       — Ох, вовсе нет… — Обито расплылся в мягкой и искренней улыбке, но интонация его была пропитана отказом. — Я не хочу учить тебя быть шиноби. Я хочу, что бы ты в жизни увидел гораздо большую ценность, чем становление Хокаге. Я хочу научить тебя быть человеком…       — Я… ничего не понял, — нервно бросил Наруто, от неловкости почёсывая мокрый затылок, — но я согласен стать вашим учеником… Обито-сэнсэй…       — Что ж, придёт время и ты поймёшь мои слова, — сказал Обито. — А пока же отдохни. Тебе нужно набраться сил перед завтрашней тренировкой…