Постой, стой, можно я с тобой?...

Сентябрь. Юра до сих пор помнил, как тогда Тамара Сергеевна крепко обнимала Егор, нежно поглаживая макушку чëрных волос и пыталась сдержать слëзные всхлипы, которые время от время прерывали еë речь о том, какой Татищев «бедный, солнечный ребëнок», как жестоко с ним обошлась жизнь, что он может оставаться у них и есть сладостей, сколько душе угодно. Костя все также продолжал молча смотреть на Татищева, которого обнимала его мать. — Юрочка, понимаешь, мы не особо богаты и... Думаю, тебе придëтся лечь спать с Костиком... Ты ведь не против? — Присев на корточки и нежно поглаживая костяшки пальцев Юры сказала Тамара Сергеевна, глядя на него с такой нежностью, с такой любовью, что брюнет мигом забыл, что не планировал надолго здесь оставаться, тем более на ночь. *** — Ты здесь спишь?... — Поинтересовался Юра, с нескрываемым интересом оглядываясь по сторонам. Это была небольшая, очень маленькая комната, в которой с трудом помещались два человека. На полу и на стене весели махровые ковры с причудливыми узорами бутонов цветов и растений, которыми обычно утепляют хлипкие полы и стены, чтобы не мерзнуть зимой. Кровать, которая судя по всему являлась раскладным диваном, была покрыта тонким покрывалом, две подушки и пуховое одеяло. Сбоку от кровати было маленькое окошко с подоконником и с несколькими цветочными горшками, у которого с легкостью отрывалась потрескававшиеся штукатурка. А под ним стоял ветхий деревянный стул, где лежали учебники Уралова. У комнаты даже не было стены: всего лишь стенка шкафа с одеждой, который стоял в кухне-зале, а вместо двери — штора. Не богато, но по сравнению с домом брюнета — настоящий дворец. — Да, здесь, — лаконично ответил Костя после того, как залез в кровать и, похлопав рядом по матрасу, пригласил Юру присоединиться. Его долго просить не нужно: Татищев, не без осторожности, медленно залез под пуховое одеяло, устроившись рядом с Ураловым. *** Свет в районе вырубили около двадцати минут назад. Опять. Юра, съежившись на краю кровати и мелко дрожа, нервно сжимал комок одеяло, покусывая губы. Очень хотелось что-нибудь сказать, спросить, поблагодарить, но Татищев лишь открывал и закрывал рот, как рыба, то ли в попытках успокоить расцветавшую в груди панику, то ли в жалких попытках начать разговор. Он не знал, почему ему так больно в груди, все же хорошо: он лежит в теплой кровати, сытый и зацелованный, но брюнет всë равно не мог успокоиться и хотел разрыдаться в голос. На глазах собралась влага, к глотке подкатывала зарождающаяся истерика, а сдерживать всхлипы становилось всë труднее. — «Еще не хватало разрыдаться перед глазами Уралова», — думал Юра, давясь слезами и прижимая к лицу промокшую насквозь подушку. — Юр... Давай будем друзьями? Татищев так и зашелся в диком приступе кашля, поддавившись соплями, которые не успели вытечь из носа. Уралов отреагировал сразу же: вскочил с кровати и похлопал по спине, при чем так сильно, что брюнет не знал — боится ли Костя потерять возможного друга, не хочет вытаскивать из своей комнаты труп первоклассника или решил, что он ковëр, из которого нужно выбить пыль. Юра ощущал, как жжет и раздирает от кашля его глотку и что он сейчас выплюнет свои легкие. Наконец, когда он откашлялся, то понял, что Костя растерянно смотрит прямо на Татищева с его жалким видом разреванного ребенка с покрасневшим лицом и распухшими глаза. — «... Надо было всё-таки выплюнуть свои лёгкие... » — Подумал брюнет, желая провалится сквозь землю и умереть, лишь бы не испытывать того горького и пугающего Уралов, видимо, тоже не знал, что делать, так и лежа рядом молча, не решаясь ничего сказать, и оттого становилось только хуже. Юра чувствовал, как внутри него что-то упало вниз, холодный пот уступил место невыносимой жаре, мешающий думать и заставляя метаться из стороны в сторону, как жук в закрытой бутылке. — Ты... Почему ты плачешь? — Тихо спросил Костя, медленно нависая сверху над Татищевом, словно смотря насквозь, прямо в душу, не давая ни соврать, ни отмолчаться. — «Деваться некуда...» — Подумал брюнет, сжимая рукой покрывало и отводя тревожный взгляд, брюнет, кусая дрожащие губы, робко проронил: — ... Я не понимаю, зачем ты меня сюда привел... Я... Я даже за себя постоять не могу, не то что кому-то помочь, всех только на дно тяну, — Юра, как ни старался, не смог сдержать всхлип и собравшиеся на глазах слёзы, которые оставили мокрые дорожки по щекам. — Я... Такой слабый, что не смог даже поблагодарить тебя, за все, что ты для меня сделал... — Татищев не знал, из-за чего его потянуло на откровенности с Ураловым. Они, по ощущением брюнета, провели в тишине вечность, где с каждым мгновением Юре становилось всë больнее в груди и тяжелее заглушать голоса в своей голове. — «Может уйти, пока не поздно?... » — Рассуждал Татищев, стараясь по возможности даже не дышать, надеясь, что его сосед забудет про его существование. Однако, вместо того, чтобы прогнать, ударить или злорадно рассмеятся, Уралов аккуратно обнял брюнета, нежно поглаживая смольные волосы, как будто пытаясь успокоить. — Что ты... — Дрожащим голосом спросил Юра, но не успел он продолжить, как его перебил Уралов. — Юр... — Собственное имя слышалось Татищеву каким-то не своим, чужим, — ты не слабый, ты просто один и тебе некому помочь, и всë... Ну нет, брюнет ни за что не поверит, что это правда и дело действительно не в нëм самом. Больше было похоже на то, что Косте просто стало жалко такого «брошеного котёнка», как Татищев и от этого становилось ещë больнее: конечно, кто вообще скажет ему правду, когда он такой «бедный и слабый маленький мальчик». — «И на что я надеялся?... » — Грустно усмехался про себя Юра, хотя стоило признать: ему было тепло и спокойно в объятьях Уралова, хоть они и были неискренними. — Если ты считаешь, что я говорю это из-за жалости, ты сомневаешься, — последовал короткий вдох, видимо, Костя собирался с мыслями, — я говорю то, что думаю, всегда. Эти слова пронзили сознание Татищева как гром среди ясного неба, полностью заглушив все голоса и мысли, оставляя после себя лишь всепоглощающую пустоту. Резко метнув взгляд к лицу соседа, брюнет увидел яркий румянец на щеках, сжатые губы и взгляд, рассматривающий белую стену комнаты. — Эт... Это не ты слабак, это они слабаки, что... Что вместо того, чтобы помочь, делают только хуже! И... И плакать тоже нормально! — заикаясь и метая взор из стороны в сторону, лишь бы не смотреть в глаза Юры. — ... Ты правда так считаешь? — Тихим, полным надежды и шанса на понимания голосом прошептал Татищев, вглядываясь в лицо Кости, пытаясь посмотреть в его душу, узнать, о чëм он думает. Уралову хватило сил только на то, чтобы едва заметно кивнуть головой. В эту же секунду Юра разревелся и, движимый каким-то невероятным порывом нежности, вжался в своего соседа, впиваясь в лопатки Кости и, с каждым новым всхлипом прижимаясь всë сильнее. Брюнет ощущал, как напрягается тело Уралова и как он сам, без единого звука, аккуратно прижимает к себе Татищева, пока тот, давясь слезами и заходясь в удушающем кашле, дрожал осиновым листом и громко рыдал. *** — Знаешь, Кость... — Мм? — Сонно промычали где-то сверху. Юра, наконец окончательно успокоившись и о чьей истерики напоминали лишь мокрые дорожки слёз да шмыгание носом, жевал щëку, не зная, стоит ли ему продолжать и как на его рассказ отреагирует Уралов. — «Раз уже начал, то зачем теперь молчать?» — Вздохнув, решил брюнет и, разглядывая потолок, как будто там было что-то нарисовано, продолжил: — Я сначала думал, что ты девчëнка... Ну, знаешь, Аня говорила, что ты увлекаешься рисованием, музыкой там... А про то, что ты мальчик, она не сказала... Татищев рискнул посмотреть на лицо Кости и не пожалел об этом: Уралов, словно маленький щëнок, недоуменно смотрел на брюнета, не понимая, в чем провинился за такое «горе». Юре потребовалось очень много усилий, чтобы сдержать смешок, так и рвущийся из груди. — Я что, так сильно похож на девчëнку? — Возмущенно поинтересовался Уралов, явно не понимая с чего он: мальчик, занимающейся борьбой, крупный и накаченный — девочка? — Пх!.. — Не удержавшись, рассмеялся Юра. — Да что смешного! Знаешь, как это обидно, когда тебя считают девочкой! — Не выдержал Костя, скрестил руки и перевернулся на другой блок, пыхтя себе что-то под нос. — Да нет же! — Сквозь смех, начал оправдываться брюнет: — Не похож ты на девочку! — Уралов тут же повернул голову в сторону Юры, видимо, чтобы понять, шутит тот или нет, но Татищев не смог удержаться от очередной шуточки: — Разве что чуть-чуть, — улыбаясь, произнес брюнет, показывая пальцами это самое «чуть-чуть», довольно наблюдая, как его друг надул губы и нахмурил брови. Расхохотавшись и упав назад на кровать от такой забавной реакции, Юра, с ухмылкой на пол-лица, отсмеявшись, нависнул над соседом: — Ну не обижайся, Кость! Я просто хотел спросить, можно ли тебя Катей называть, а-то все «Костя» да «Костя», а разве друзья не должны друг друга как-то по-особенному звать? — Нет! — Рявкнул Уралов, утыкаясь лицом в подушку, лишь бы не видеть нахальную морду лиса, которого он самолично приволок с улицы домой. — Ну Катюша! — Я Костя!