Вместе: Время Ворона

— Разумовский, — холодно цедит сестра. — Где он? — Ты про урну, что ли? — бормочу я и пожимаю плечами. — Так в спальне она. — Не делай из меня идиотку. Где этот ублюдок? — Поль, ты чего? — растерянно спрашивает Леша. — Где? — продолжает она, не обращая на него внимания. Я качаю головой и отхожу к стол, рассеянно ворошу лежащие на нем папки. — Ася, где он? — вновь повторяет Полина. Всплеснув руками, заявляет: — Ладно, я сама найду! Она срывается с места и стремительно шагает в сторону двери в жилую часть. Я туплю всего пару секунд, а потом резво догоняю ее и преграждаю путь. Взяв разозленную сестру за плечи, как можно спокойнее говорю: — Поль, не сходи с ума. Здесь никого нет, ты и сама отлично это знаешь. — Я еще кое-что знаю, Ася, — цедит она. — Знаю, что ты без ума любишь этого придурка, и уж точно не выглядела бы так спокойно, если б он на самом деле был мертв. — Прошло время… — Какое к черту время?! — взрывается сестра. Такой взбешенной ее можно увидеть очень редко. — Ты бы не оправилась так быстро! Если бы он действительно сдох, ты бы вряд ли даже с кровати сейчас встала! Ты же чуть не!.. — Полина, хватит! — обрываю ее, не дав договорить. — Он слушает, да? — хмыкает сестра и еще громче начинает кричать: — Так давай расскажем ему, как ты чуть не убила себя, думая, что он мертв! — Что ты творишь?! — Я несильно встряхиваю ее за плечи, потому что мне кажется, что еще чуть-чуть, и сестру накроет истерика. — Успокойся! Полина выворачивается, и приходится отпустить, чтобы не сделать ей больно. Она отходит от меня на несколько шагов и уже собирается вновь заговорить, когда дверь позади открывается с легки щелчком. Леша вздыхает. Моя актерская игра в серьезных вещах всегда была ни к черту, можно не сомневаться, что он ни секунды не верил в скоропостижную кончину. Полина, поджав губы, смотрит на Разумовского. — Дурацкий план с возвращением, — говорю я, не оборачиваясь. — Это было ожидаемо, — тихо отзывается он. Сестра некоторое время просто смотрит на него, а потом сжимает кулаки и идет в его сторону. Ее намерения прочитать легко, но осуществить их не удастся. Я встаю между ними, снова пытаюсь удержать. Полина хочет оттолкнуть меня, приходится перехватить тонкие запястья. — Отпусти, — сквозь зубы требует она. — Нет, — твердо говорю, чуть сжав пальцы на ее руках. — Я никому не позволю его тронуть. Даже тебе. — Ты не видишь, что он с тобой делает, Ася?! — в отчаянии выкрикивает сестра, слабо дернувшись. На мое плечо ложится твердая ладонь. — Мышка. Я не оборачивавюсь. Мне хочется разрыдаться и упасть сестре в ноги, чтобы молить о прощении за свое нерадивое поведение, но я этого не делаю. Хватит. Я больше не маленькая. Я сделала свой выбор и готова за него отвечать. Она вырастила меня, и мою благодарность и любовь невозможно описать словами, однако держаться вечно за ее юбку я не буду. Если придется идти наперекор ради Сережи и Птицы, то так тому и быть. Мы переживем эту боль втроем. — Они убивают тебя, Ася! — Они делают меня сильнее, — спокойно говорю, не отступая. — Я люблю их и буду защищать. — А кто тебя защитит? — обреченно шепчет сестра — Они оба. Шура, Олег, Ангелина, Тири, половина этой башни, — перечисляю, заглядывая ей в глаза. — Леша, Дима, Славик. Я выросла, Поль. Тебе больше не нужно оберегать меня от всех опасностей, родная. Я готова встретить их лицом к лицу, я не одна. Птица? Я отпускаю руки сестры, и она отшатывается, будто от огня. По ее щекам стекают отчаянные слезы. — Хм? — отзывается пернатый. — Покажи им. — Что именно, душа моя? — Все. — Ася, ты уверена? — спрашивает Сережа, разворачивая меня к себе. — Да. Давай, Птиц. Я вытягиваю в сторону руку с печатью, почти тут же по ней проходит дрожь. Воздух сгущается, сначала легкая рябь, но буквально за пару секунд она обретает форму и краски. Слышу полузадушенный всхлип сзади. Леша сдавленно ругается. Когтистая рука, которая теперь сжимает предплечье, нежно гладит кожу большим пальцем. Я киваю, выражая молчаливую благодарность. — Давайте поговорим, — произносит Сережа, слегка отстраняя меня в сторону. — Мы объясним, что происходит. — Леша, — шепчет бледная как смерть Полина и машет рукой в сторону выхода. — Марго, заблокируй двери, — прошу я, глянув на брата. Тот, похоже, вовсе не испуган. Ошарашен, да, но никакого страха на его лице нет. Еще бы, после такого количества компьютерных игр. На сестру смотреть страшно, но я смотрю. Она отвечает мне взглядом, наполненным непониманием и горечью. — Никто не уйдет, пока мы все не расскажем, — заявляю, сглотнув ком в горле. — Он вас не тронет, — говорит Сережа, мягко коснувшись плеча своего двойника. — А нам потрогать можно? — шепчет Леша, глядя на Птицу теперь уже почти восторженно. Пернатый усмехается, разглядывая свои когти. — Тебе можно, мелкий, — отвечает он и протягивает ему руку.

***

Я чувствую себя полной дурой, когда заканчиваю объяснять, что происходит вокруг нас. Да, окунувшись во все это, я со временем перестала считать себя чокнутой с галлюцинациями, но сейчас понимаю, как мои слова звучат для невовлеченного слушателя. Как бред сумасшедшего. Полина бы точно вызвала мне бригаду «Скорой помощи», но черная крылатая хтонь, вышагивающая по офису, отлично доказывает, что я не чокнулась. Сестра сидит с отсутствующим видом, лишь изредка следит за перемещениями Птицы. За тем, как он разминает крылья, как проводит когтями по моей руке, как я рассеянно зарываюсь короткими ногтями в мягкие перья на его предплечье, как Сережа перестает нервно заламывать пальцы, когда их накрывает черная ладонь. Для нас это все стало обыденным, для Разумовского особенно. Со стороны, наверно, смотрится жутковато. — Так эта секта теперь хочет убить мою сестру? — нахмурившись, спрашивает Леша. — Им нужна печать, — говорю и демонстрирую руку. — Похоже, воспроизвести ее не удается или не могут такую же связку сделать. Мы, если честно, и не знали до встречи с Хольтом, что они планируют что-то насчет меня, думали, что после взрыва культисты будут искать другие пути. — Я так и думал, что с Хольтом что-то не так, когда новости про вас увидел в сети, — произносит брат, стиснув кулаки. — Ты бы не стала просто так с ним развлекаться. — Там все немного не по плану пошло. Численное преимущество, да и сам Август не так прост оказался. — Я развязываю шарф и демонстрирую ожог на шее, из-за чего Леша разражается новыми ругательствами. Сестра ничего не говорит. — У него какая-то фишка с электричеством. — Мы пришли к выводу, что здесь для Аси будет безопаснее всего, — заключает Сережа и садится рядом со мной на диван. — Я планировал вернуться позже, когда мы найдем способ полностью нейтрализовать угрозу культа, но мы не можем подвергать ее такой опасности. Нам повезло, что мы узнали об этом до того, как они решились перейти к активным действиям. — Почему ты не рассказала раньше? — тихо спрашивает Полина, не глядя на меня. — Как? — вздыхаю я. — Как, по-твоему, можно рассказать о таком? Одно дело, когда я объясняла тебе ситуацию с Сережей и Птицей, но вот это… — Покачав головой, указываю в сторону пернатого, который как раз развлекается тем, что выращивает и убирает когти. — Вы бы решили, что я двинулась окончательно. К тому же, мы не были уверены, как долго это все продлится, мы и сейчас не уверены. Тири все еще решает вопрос с печатью, потому что мы с ней фактически в воздухе висим и ждем, когда рванет опять. И никто не может предсказать, насколько это будет сильно. Полина сжимает пальцами виски и морщится. Леша переводит взгляд с меня на Сережу, а потом на Птицу. Усмехается. — Можно вопрос? — Если ты спросишь про тройничок, я скажу Марго, чтобы отозвала твой доступ в башню, — мрачно предупреждаю, показав ему кулак. Разумовский треплет меня по плечу и говорит: — Я понимаю, что все это странно, но… — Это не странно, — перебивает его Полина и встает. — Скорее, ужасно и отвратительно, и вы втянули в это мою сестру. Я тоже поднимаюсь на ноги и напоминаю — У меня был выбор, я могла уйти или остаться, но выбрала Сережу и Птицу, всегда буду выбирать их. Мы разберемся со всеми угрозами, обещаю. — Я не понимаю тебя, — шепчет сестра и отворачивается, идет в сторону выхода. — Совсем не понимаю. Птица шагает ко мне поближе и сжимает печать. Я успеваю ему улыбнуться и коснуться руки перед тем, как он пропадет. Леша восхищенно свистит. — Отпад, — выдает брат, разглядывая рисунок на моей коже. — А что за символы ниже? Такое чувство, что они отдельно. — Они и есть отдельно, — говорю я, не сводя глаз со сгорбленной фигуры сестры. — Защита от какой-то хрени. Поль… — Я хочу уйти, — неожиданно твердо произносит она. — Все хорошо, Марго, открой дверь, — просит Сережа и становится рядом со мной. Сестра молча выходит из офиса. Я сглатываю ком в горле и прошу Лешу присмотреть за ней. Тот спешит следом, только уже из коридора кричит, что вернется завтра, очень уж хочется еще раз посмотреть на крылья. — Я говорил, что он мне нравится? — усмехается Птица, приобняв меня за плечи. — Раз сто, — тихо отвечаю, глядя в пол. — Жалеешь? — спрашивает пернатый и мягко разворачивает к себе лицом. — Ни капли. — Наверно, стоило просто разрешить ей выпустить на нас пар? — предполагает он, коснувшись пальцами моего подбородка. — Нет, — возражаю, послушно поднимая взгляд на него. — Я не дам вас тронуть. Извини, хочу в душ и спать. Завтра тяжелый день, нужно навестить майора. Птица показательно кривится, но не препятствует, когда я высвобождаюсь и иду к двери в жилую часть. В груди тянет, в носу щиплет, но реветь не хочу. Незачем. Хватит уже недомолвок. Я понимаю, почему сестра злится на Разумовского, и был только один способ объяснить ей мотивы того, что сделал Птица. Надеюсь, она поймет со временем. Если нет? Будет больно, но мы справимся. Я сказала правду про свой выбор. Закрыв дверь, снимаю с шеи уже бесполезный шарф, и на этом силы, кажется, кончаются. Я сажусь на порожек возле ванны и понимаю, что мне даже кроссовки расшнуровать лень. Ладно, когда-то это надо было сделать. Нет, я не про обувь, а про правду. — Входи, — отзываюсь в ответ на стук в дверь. Сережа переступает порог комнаты, бросив на меня обеспокоенный взгляд, подходит и садится передо мной. — Не беги от нас, — тихо просит он. — Мне жаль, что ты поругалась с сестрой из-за нас. — Мне нет, — пожимаю плечами и лезу расшнуровывать кроссовки. Разумовский мягко отстраняет мои руки и делает это сам. — Вы — мой выбор, со всеми печатями, культистами и съехавшими языческими богами. Она может принять это, может не принимать, ничего не изменится. Сережа стягивает с меня кроссовки и отставляет их в сторону. Поднявшись, включает воду и поворачивает рычаг на панели управления, чтобы закрыть слив. После снова садится напротив, ласково гладит по коленке и, не глядя в глаза, уточняет: — То, что говорила твоя сестра до того, как я пришел… это правда? — Не совсем, — нехотя признаюсь и двигаюсь к краю, чтобы коснуться его лица. — Я… Я была в отчаянии и делала глупости. Пыталась зайти в горящий дом. Гром остановил и держал, пока я не перестала вырываться. И после тоже держал, когда кричала, рыдала и выла, умоляла отпустить, потому что не смогу без них. Этого Сереже знать не стоит. Он и так зажмуривается и опускает голову, начинает бормотать извинения. Потом резко затихает. — Я должен был взять тебя с собой, — шепчет Птица, сжав мои колени. — Прости, мышка, я не думал, что ты… — Что я не захочу жить без вас? Не захочу. Подумай об этом, когда в следующий раз будешь на амбразуру кидаться. Он поднимает голову, всматривается в мое лицо. Сам выглядит растерянным, почти испуганным из-за мыслей о том, чем мог бы обернуться их театр, если бы Гром не гнал за мной, как сумасшедший, рискуя улететь в кювет. Я не напоминаю о том, что много раз говорила: Игорь хороший человек, хватит уже мериться с ним разными органами. — Глупая мышка, — качает головой пернатый и выпрямляется, притягивает меня к себе на колени. — Я бы утопил город в крови, если бы ты пострадала. — Романтика-а-а, — протягиваю, успокаивающе водя руками по его спине. — Не парься, родной. Мой призрак бы преследовал тебя вечно и кусал за пятки. А если серьезно, то что было, то было. Мы сделали выводы. — Ася, — шепчет Сережа, вздрогнув. — Ася, пообещай мне, что никогда так не поступишь, что бы ни случилось. Я прижимаю его к себе крепче. — Не могу, Сереж. Я… Я бы хотела пообещать, но не могу. Я помню, как это было, и даже не знаю, с чем сравнить. На самом деле, знаю. Мне хотелось расцарапать грудь ногтями до мяса, чтобы выдрать оттуда сердце, потому что было нестерпимо больно. Разумовский отодвигается и поднимает на меня покрасневшие глаза. Я не даю ему начать извиняться, просто целую, не желая продолжать разговор. Ничего, мы прошли через это, пройдем и через культ, чье-либо неодобрение, через все, что встанет на пути, потому что наше будущее стоит того, чтобы за него бороться. — Люблю тебя, — говорю, едва оторвавшись от его губ. Сережа тянется, чтобы поцеловать еще раз, но вода, которая внезапно льется мне за шиворот, любви не способствует. Приходится отложить ее до того, как мы заберемся в ванну.