Утро станет сном

Белла снова испытала то самое чувство дежа вю, когда доктор Каллен вернулся в машину и сцепил пальцы на руле. Так еще вчера от нее закрылся отец, снедаемый чувством тоски и тяжелыми думами о Рене. Интересно, что сейчас ощущает доктор? Он зол? Раздражен? Пытается подавить порыв снова прочитать нотации о правилах безопасности? Одно предположение было хуже другого, но ни через минуту, ни через две доктор так и не заговорил. Карлайл лишь вздохнул и повернул ключ в замке зажигания. Ехали молча. Свон постоянно ёрзала в кресле, смотрела в окно и все равно нервничала. Мельком в отражении она заметила, как доктор повернул голову в ее сторону. Было видно, что он все еще намеревался что-то сказать, но отчего-то медлил. Не в силах больше выдержать зрительный контакт, девушка опустила глаза, разглядывая свои подрагивающие ладони. Хотелось провалиться сквозь землю к самому ядру. Что за талант вечно вляпываться в неприятности? Белла была абсолютно уверена, что нигде в городе нет такой высокой концентрации криминальных элементов, как вокруг ее семьи. Она чуть не потеряла отца, она практически потеряла мать, она едва не погибла сама и это всего-то за 5 месяцев в самой глуши страны. Отчего-то девушка ощущала стыд за то что снова оказалась в передряге, за то что наврала Элис и не пошла с ней по магазинам, за то что мама в больнице... «Хватит, Белла. Ты ни в чем не виновата.» После сеансов психотерапии Свон не только утвердилась в мысли, что она по уши влюбилась в человека, который ей не ровня, но и приобрела внутри себя некую сторону защиты в противовес уже имеющейся обвинительной. Пока голос «адвоката» не часто слышался из под толстых половиц сознания, но сам факт того, что этот голос есть, иногда ох как помогал не подходить снова к краю суицидальной спирали. Этот голос в голове, голос защиты и прощения, звучал точь-в-точь как голос Карлайла. Белла вздохнула и прикрыла глаза. Что толку от этих дыхательных упражнений, если рядом с Калленом сердце не просто стучало, как проклятое — оно болело? Из историй в интернете, которые время от времени попадались Свон, не было ни одной, где влюбленный человек чувствовал хоть на самую малость то же самое, что и Белла. Может, она просто дура и ей нужно провериться у кардиолога? Интересно, к какому врачу ее запишут в Форксе, если Свон завтра придёт в клинику? Белле казалось что она знала ответ. Оставалось только снова вздохнуть. Всю дорогу девушка пыталась подобрать слова чтобы завязать разговор, но ничего не выходило. Она настолько нервничала, что заикалась даже в собственных мыслях, но, в конце концов, тепло машины, тоска по семье и вселенская усталость сказались на ней не самым лучшим, зато совершенно логичным образом. Белла не заметила, как закрыла глаза, почти проваливаясь в темноту. Плевать. Плевать на все. Ее пылающий горячкой лоб прислонился к запотевшему стеклу, Белла едва слышно всхлипнула, не отдавая себе отчет в том что уже засыпает. Длинные волосы разметались по плечам в совершенном беспорядке, едва-едва открыв взору тонкую, поистине лебединую шею. Ресницы подрагивали каждый раз, когда в лобовое стекло ударялся встречный свет проезжающих мимо машин или тусклых фонарей. Усталый, но все еще кроткий и милосердный лик девушки напоминал доктору спящую Венеру, сошедшую с одноименного полотна, и Карлайл был готов поклясться, что заметил слабый блеск жемчужин на чужих щеках. Искренние слёзы — это солнечные зайчики на кувшине с ледяной водой, капельки жизни на белоснежной ниточке розария. От искренних слёз всегда пахло морским бризом, пахло родиной, пахло мамой. Утратив способность плакать, доктор почти позабыл родные края, но Белла... Эта девчонка каждый раз напоминала ему о Сицилии и о том, что он старательно прятал на чердаке, не потрудившись даже оставить себе хоть какие-то скупые подсказки, поистершиеся от времени ниточки, вытрепавшиеся из памяти адреса. Дитя человеческое, она всегда была с ним жестока, и, Боже упаси, ее от сострадания к нему. Чего только стоили эти сонеты Петрарки, которые Белла шептала на репетициях, пытаясь улучшить дикцию и потренировать дыхание. Забывая обо всем на свете, она до дрожи в подреберье, до полного закипания крови, сквозь бурю сердца исступленно трепеща и глотая слёзы, декламировала своё: «Не столь горюч песок в пустыне знойной, небесными расплавленный лучами, как я в моей печали недостойной». В те моменты Белла была, словно жестокосердная Юдифь, а Карлайл лежал у ее ног, подобно голове Олоферна, опьяненный, благоговейный и сраженный без единой стрелы, без малейшего взмаха клинка или веточки цикуты, покорный мертвец, принявший свою судьбу, исчадье ада с молитвой на губах. — Простите, — прохрипела Белла, с трудом разлепляя глаза. Машина Карлайла стояла у ее дома. — Я, кажется, заснула. Доктор не сразу смог оторвать взгляд от чужого лица, а когда сделал — пожалел, что родился. Что толку от упорной многовековой тренировки, если с Беллой это не работает, и тело просто отказывается подчиняться? Куда делась его доброжелательная улыбка, вдавленная годами в сведенные судорогой мертвые мышцы? Где этот убаюкивающий баритон, от которого любая девушка падала к его ногам, и почему Карлайл тоже хрипит, как повешенный? На мгновение ему стало страшно ее отпускать. Он дернул, было, плечом, чтобы поправить чужие волосы, но через мгновение снова положил ладонь на руль. — Спасибо, что подвезли, — прошелестела Белла и сжала пальцы на ручке рюкзака. Карлайл кивнул, отстегивая ремень безопасности. Девушка замерла, уставившись на доктора, неспешно выходящего из машины. Подойдя к пассажирской двери, мужчина открыл ее и протянул руку спутнице, помогая выйти. — Всегда пожалуйста, — многим позже он нашелся с ответом. Оглядев пустынную улицу, Карлайл не обнаружил ничего подозрительного и, наконец, перевел внимание на дом шерифа. Тот стоял особняком среди блестящих вычурных коттеджей соседей, будто заплаканное от испуга дитя, забытое родителями на ярмарке: ни одной блестящей ленточки гирлянды, ни одной ароматной веточки на двери, ни одной свечки в окне. Только пустота во чреве немого крика. — Элис завтра устраивает рождественскую вечеринку и жаждет видеть тебя среди гостей. Незнакомых лиц будет немного, так что...приходите с Чарли, если хотите. Мы не кусаемся. — Папа в отъезде, — призналась девушка и опустила глаза. — Надолго. Так что я за старшую. — Что-то случилось? — забеспокоился доктор, подходя ближе. Ответа не было. — Скажи мне, Белла. Свон замерла, и по изменившемуся взгляду доктор понял: она не с ним. Мраморное изваяние, выточенное из отчаяния и лишений, она казалась старше и хрупче, чем вообще способен быть человек ее возраста, но все было обманом. Эта девочка могла бы быть превосходным хищником, если бы её губ хоть раз коснулась кровь. Если бы его губ хоть раз коснулась её кровь. Седые хлопья снега ложились на каштановые пряди, не в силах растаять. Кто еще из них двоих хладный? — Ну же, Белла...Белла, — глаза девушки расширились, лишь только он дотронулся кончиками пальцев до её застывшего лица. Она дернулась, будто от пощечины, и Карлайл услышал, как человеческий пульс участился вдвое. Мужчина нахмурился и убрал руку. — Что с тобой? Ты будто смерть увидела. — Я... — голос девушки дрожал. Каллен почувствовал животный страх, исходящий от подростка, но причина была ему неясна. — Хорошо. Спасибо, — невпопад пробормотала Свон и буквально шарахнулась от доктора, и засеменила к двери, едва не поскользнувшись на замерзшей подъездной дорожке, ведущей к дому. Карлайл хотел, было, догнать, остановить, помочь, но так и остался на месте. Мужчина подождал, когда за подростком захлопнется входная дверь, и только после этого побрел в сторону машины. Доктор мог бесконечно гадать, что послужило триггером для появления такой яркой негативной реакции, мог теоретически обосновать, по меньшей мере, три причины такого поведения, но все прояснилось, как только он взглянул в зеркало заднего вида: на посмертной маске погибшего когда-то охотника выделялись альмандиновые глаза его жертвы. — Dio... — мужчина положил лоб на сцепленные на руле руки и попытался успокоиться. Через пять минут титанических усилий глаза снова стали золотом. Запертый в клетке вины, он сидел до непроглядной темноты, не шевелясь, не притворяясь дышащим, не моргая и не чувствуя ничего, кроме отчаяния. Вскоре Карлайл все-таки собрался с мыслями и решил отогнать машину от дома Свон, чтобы снова вернуться сюда далеко за полночь и убедиться, что с Беллой все хорошо. Ему просто нужно было ещё раз увидеть ее. Доктору еще предстояло понять, что произошло с ними обоими сегодня и как так получилось, что он, сам того не желая, применил на девушке свой дар. Малодушно было надеяться, что Свон просто испугалась цвета глаз, и при таком развитии событий все можно было списать на генетическую мутацию или линзы, ведь Каллены были профи по части заметания следов, но Карлайл даже думать не хотел, как он оправдается, если девушка начнет рассказывать про образы и навязчивые мысли, которые возникли у неё в голове, едва доктор дотронулся до девичьего подбородка и потребовал ответа на свой вопрос. — Dio... Padre... Come mai? Он хотел выцарапать себе глаза, только бы больше никогда не ранить свою Венеру, но лишь надавил пальцами на скрытые веками яблоки, замечая, как они скользят под подушечками — не доставляют боль, не причиняют дискомфорт — лишь скользят, будто угри в морской темноте. Повинуясь иррациональному для вампира чувству самосохранения, Карлайл отнял руку от лица и посмотрел на единственное горящее в ночи окно — окно спальни. Тем временем в доме, по ту сторону мороза совершенно сбитый с толку подросток лихорадочно листала книгу с преданиями квиллетов.