Мой бедный Цицерон

В мужестве два главных проявления:

презрение к боли и презрение к смерти,

— Марк Туллий Цицерон

             Озеро в утреннем свете казалось огромным зеркалом, в котором отражались розоватые перистые облака. Слышащая объявила небольшую передышку перед тем, как они отправятся дальше. Озеро «Глаз Мары» действительно немного было похоже на широкий голубой глаз с кристально чистой водой. Остановка требовалась по нескольким пунктам: во-первых, охлалить Цицерона и оттереть с его лица брызги чужой крови, которую он не замечал, а во-вторых немного почистить Маркла. Мальчишка был похож на брошенную блохастую собаку и уж что-что, а голову ему просто требовалось хорошенько помыть. Иначе Трина в самом деле откажется ехать с ним в одной повозке!       Шут остановил лошадь, Маркл спрыгнул и засуетился, увидев как на поверхности озера плещутся рыбы. Пока ребенок бы́л занят несчастными подводными существами, которых жаждал изловить, Слышащая повернулась к Цицерону: бывший Хранитель был не жив и не мëртв после драки, он смотрел отстраненно куда-то вдаль, игнорируя всë, что происходит вокруг. Трина протянула руку, чтобы дотронуться до Шута, однако сама себя остановила. Спрыгнув на землю, она обошла лошадь и встала с противоположного края телеги. Стук трости о деревянный борт немного привëл Цицерона в чувства, хоть это и не избавило имперца от уставшего вида.       — Цуцик, пойдëм, — тихо сказала Глава и еë верный помощник подчинился, спустившись к ней.       Цицерон сам умылся, отбрасывая свои туманные размышления — такие вещи всегда мешают работе.       — О чëм задумался? — спросила Трина, поздно поняв, что неосознанно возвращает человека к какой-то отвратительной теме разговора.       — Когда Цицерон был в таком же возрасте, — Шут незримо указал на Маркла, что вдалеке залез по колено в воду, подгадывая момент для того, чтобы зачерпнуть драной рубашкой рыбу вместе с водой из озера, — вокруг никого не было. Только учитель с палкой, но он временами казался Цицерону слишком жестоким. Ни в чëм не было… Души. Слышащая понимает?       Она молчала, хотя невольно вспомнила оголенную спину Цицерона, на которой были видны следы от плети. Да, у юного имперца было не лучшее детство. Трина и представить не могла, что же должно быть на душе у подобного человека. Она едва ли могла представить какого ему и как сильно болит сердце, когда человек понимает, что в целом мире он больше никому не нужен.       — Цицерон нашел мëртвую кошку. И еë котят. Они были совсем маленькими! Совсем как полевые мыши! Но ели с рук охотно, даже если это не помещалось в их ма-а-аленькие рты.       Бывший Хранитель сел на берег и покосился на Слышащую, надеясь, что ещë не раздражает еë своей историей. Но она явно была готова слушать столько, сколько понадобится.       — Их бы загрызла ближайшая лисица, а потому Цицерон сделал страшное, — он вздохнул, — Цицерон подобрал их и спрятал в Убежище, когда никого не было. От чего-то такая забава казалась приятной… Как будто Цицерон был нужен кому-то. Как будто он был ценен. Хоть в чьих-то глазах.       Ида тяжело облокотилась на трость, однако не рисковала садитьсч на сырую землю, страшась, что вставать будет довольно проблемотично.       — Они были бесполезными. И не могли прятаться вечно. Конечно, такую шалость вскоре нашли. И разбираться с этим предстояло мне. Цицерон должен был к вечеру положить на стол Уведомителя их маленькие трупики, даже если на это уйдëт весь день. Если не Цицерон, то будет явно кто-то по-страшнее. Это же всего-навсего бесполезные детëныши! Но они уже смотрели этими… Маленькими глазками! Смотрели и боялись. И Цицерон боялся воды вместе с ними, а потому решил, что не сможет сделать что-то другое. Было место, где травили злокрысов. Немного крысиного яда — это всë, что нужно.       Трина поджала губы.       

«Я маленьких котят люблю,

Крысиным ядом их кормлю»

      Цицерон пел об этом случае всë это время. Он не забыл. И пронëс это через всю жизнь.       — Слышащая плачет?! — Шут подскочил, когда обернулся и увидел лицо Главы. — Прости-прости! Цицерон глупый…       Она повисла у имперца на шее, пряча заплаканные глаза в его плечо.       — Это ты прости, — девушка вытерла рукавом мокрые дорожки на щеках, — я не сдержалась…       — Такая ерунда же…       Она отпрянула и посмотрела в лицо Шута, не задетое и ноткой скорби.       — Ты был ребëнком, — ответила она и, наконец, сквозь показное спокойствие уголок рта имперца дëрнулся.       Он ещë что-то чувствует.       — Это всего-навсего звери, — ответил Цицерон, смотря в сторону, — Цицерону нужно было стать сильнее. И Слышащей тоже нужно расти в будущем.       — Что произошло потом?       — Это… Слышащей такое будет неинтересно!       — Говори.       — Не буду.       — Говори.       Шут покосился на Главу. Оставшуюся часть истории он протараторил, словно какой-то известный анекдот:       — Учитель вздохнул, дал подзатыльник за слабость, но помог сделать так, чтобы всë выглядело более… ммм, хлоднокровно. Цицерона не наказали, сказав, что это будет хорошим уроком.       — Ты же был ребëнком!       — Цицерон был не ребëнком, — гневно возразил Шут, — а орудием. Инструментом, созданным исполнять приказы — вот что такое Цицерон!       — «Что такое», — повторила Слышащая, поморщившись, — говоришь так, будто ты не живой!       — Так закалялась сталь, — имперец передразнил еë, поморщившись в ответ, — сквозь пламя.       — Ты — не сталь. Ты — человек. Это балку можно перековать, но если человеку сломать ногу, то он будет хромать и до конца жизни чувствовать перемены погоды! Где-то ты силëн, а сейчас подавлен. Потому что ты живой, — чувствуя, что лишь немногое из того, что она произнесла, по-настоящему дошло до адресата, она подошла ещë ближе, чтобы повторить. — Потому что. Ты. Живой. И тебе до сих пор может быть больно.       — Есть те, кто не испытывает боли!       — Да неужели! А ты свечку держал?! — увидев, что еë вопрос породил на лице Шута непонимание, Слышащая вздохнула, — что ты вообще мог бы знать о том, что у других на душе? О чем они способны плакать по ночам? Ничего ты не знаешь, Цицерон!       — Это Слышащая ничего не знает, — гневно прошипел имперец.       — Ты так говоришь только потому, что всë это обладает ценностью ровно до того момента, пока ты сам в это веришь! И посмотри на себя! Как только ты отринешь что-то из «уроков», то всë, через что ты прошëл, станет бесполезным! И ты боишься этого!       — Аккуратнее, — тихо, будто с угрозой, произнëс Цицерон, — если Слышащая усомнится в устоях Тëмного Братства, то это может навлечь беду.       В самом деле. Котята — это не самое страшное, что она слышала о Братстве. Одна расправа над Люсьеном в Чайдинхоле чего стоила: с человека заживо сняли кожу… За то, чего он не совершал. В какие же страшные времена живут люди. Стоило Трине забыться, растворившись в нежности Цицерона, как она начала терять связь с той новой реальностью, в которой приходилось жить.       — У Бабетты же тоже было животное, — она вдруг повернулась к бывшему Хранителю.       — Небольшой морозный паук, от которого она могла постоянно получать яд — полезное животное.       — Неужели в Братстве нельзя просто завести зверушку?       — В Братстве нет ничего бесполезного, — он подошел ближе, постепенно смягчаясь, — ни животных, ни людей… Слышащая понимает?       Он медленно поцеловал девушку в щëку, готовясь к еë возражениям, однако та просто замерла.       — И Цицерон хочет быть полезным. До конца.       Она погладила бывшего Хранителя по щеке и подняла к нему взволнованный, слегка заплаканный взгляд:       — Если бы мы были в моëм мире, то тебе бы не требовалось таким заниматься. И мы могли бы просто жить.       — Жаль, Слышащая, — он поцеловал еë руку, — жаль, что мы не в таком мире.       — Пожалуйста, Цицерон, — она шептала, боясь, что их услышат, — будь добрее к Марклу. Это всë, чего я прошу. Пусть это будет моим капризом.       — Хорошо, Слышащая, — Шут хотел поцеловать еë в губы, однако из ниоткуда появившийся мальчишка помешáл им, резко и радостно воскликнув:       — Я ДОБЫЛ РЫБУ!!! Я ПРАВДА ЕË ПОЙМАЛ!       В его руках извивалась крупная добыча, казалось, что она немногим меньше самого мальчика.       — На берег еë, Маркл! — Цицерон оживился, будто увидел подкатившийся к ноге футбольный мяч. — На берег, чтобы не улизнула!       Маркл поспешил, уже у самого берега он сподкнулся о водоросли, которые без воды отяжелели и практически связали ему ноги. Но, упав, он откинул рыбу подальше. Упорная рыбëшка поспешила упрыгать обратно в озеро, однако Цицерон схватил еë за рот и вытянул обратно в траву.       — Какая вëрткая рыба! — взмахнул руками Шут. — Это будет отличный обед, она даст нам много сил.       Выкинув водоросли в воду, мальчишка в два прыжка оказался возле Цицерона с широчайшей улыбкой. Он был очень горд, что изловил такой улов.       — Молодец.       Имперец понял как фальшиво прозвучала его похвала, а потому тут же переключился на идею о создании костра для обеда. Разумеется, с разрешения Слышащей.       Маркл чувствовал, что его учитель не привык кого-либо хвалить. Но фальшь Цицерона ни в коем случае не задела мальчишку. Наоборот, раз такой человек сказал про него что-то хорошее, то, стало быть, Маркл чего-то, да стоил! Это заставило его поверить в то, что он по-настоящему особенный.       

***

      Лес кеши́л убийцами, они шныряли по округе в тщетных попытках отыскать того безумца, что спалил из собрата дотла. Лонх устал. Он выдохся, потратив все силы на заклятие невидимости. Конечно, он был специалистом в самых разных магических направлениях, однако некоторые школы отнимали у него слишком много сил.       — Мы убьем не всех, но даже небольшое количество возрадует Ситиса, — сказал Лошанс, появившись рядом со своим напарником.       — Надеюсь, на этом всë, а то я долго не продержусь, — выдохнул молодой эльф.       Недалеко схлопнулась ловушка и с треском в жертву полетели заточенные колья, проткнувшие служителя Мораг Тонг насквозь.       — Четыре — это неплохо. Но у нас была другая цель, — напомнил Люсьен.       — Успеем, — отчеканил Лонх, навострив свои острые уши.       Он чувствовал, что так же одна из магических рун сработала против врага.       — Пять, — самодовольно протянул эльф, улыбнувшись призраку рядом.       Однако важно не количество врагов, а их качество. Многие ловушки умелые убийцы обходили за версту. Это раздражало. И лишь какое-то зыбкое чудо помогало Лонху укрыться от недругов.       — Мы их разозлили, — призрак внимательно посмотрел на своего компаньона, — так, может, займемся главной целью?       — Обязательно. Слышащая будет очень рада нашей работе!       Лошанс обвел недоверчивым взглядом оживленное лицо эльфа.       — Если только у нас на двоих останется хоть одно бьющееся сердце.       

***

      Слышащая отчетливо слышала как хрустнул ее позвонок, когда она разогнула затекшую спину. Принявшись в путешествии за изучение карт, девушка все больше погружалась в закорючки иномирной письменности. В отличие от Цицерона, который умел читать надписи с юношеского возраста, Трина не могла похвастать широким временным диапазоном владения языка. Однако полагаться всегда исключительно на Цицерона она не могла. Нужно уметь делать самостоятельно как можно большее количество вещей.       — Если карту украдут, то, полагаю, мы сможем ориентироваться исключительно по памяти Слышащей, — пошутил Шут, покосившись на свою госпожу, — смотря столько времени на изображение, можно было уже отпечатать его в глазах!       Трина свернула карту в тубу и хлопнула Цицерона по плечу:       — Не ёрничай!       — Ох, сердитая женщина в гневе!       — Конечно я в гневе. Куда ты нас завёл?       — Скрытая роща. Мы почти дома.       — Сколько кругов мы сделали по округе?       Имперец задумался, поморщив нос.       — Мммм... Нисколько. Ни одной округлой фигуры, все такие кривые...       — Да не издевайся уже, — она еще раз несильно приложила по Шуту картой.       Имперец свернул на край дороги, потихоньку останавливая лошадь.       — А здесь прекрасное место, чтобы сделать привал. Цицерон знает небольшой секрет — дальше есть хижина. Можно поесть и отдохнуть. К тому же наше животное тоже устало.       — Мы уже приехали? — Маркл высунулся вперëд, подпрыгнув где-то за спиной Слышащей. — Мы уже приехали?       — Осëл, блин, — она повернулась, поздно осознав, что средневековый мальчик мог принять еë шутку за оскорбление, — всмысле... Прыгаешь как ослик. И нет, не приехали. Просто отдохнем и поедем дальше.       Трина поспешила спуститься, чтобы лошадь без труда смогла пройти по бездорожью подáльше от дороги. Маркл же удивленно хлопнул ресницами и, повернувшись к Цицерону, тихо спросил:       — Я сделал что-то не так?       — Это нормально, Слышащая для всех придумывает прозвища. Может быть, это даже хорошо — Мальчик-Без-Имени обретает множество разных имëн!       — У Мальчика есть имя, — ребенок насупился, — меня зовут Маркл! — с этими словами паренëк поспешил спрыгнуть на землю и увязаться за Слышащей.       — Какие все вокруг характерные, — бубнил Цицерон, разворачивая кобылу в лесную чащу, — прям куда ни плюнь — одни характеры!       Лошадь нервно фыркнула, прежде чем спуститься с проторенной дороги и войти в неизвестность темного леса.       Когда повозку уже не было видно со стороны дороги, Цицерон нашел густые заросли и, только спрятав груз, открепил лошадь. Животное радостно потопталось на месте и Шут похлопал кобылу по шее. Она была хýже того коня, что вëз Мать Ночи из Империи, но в Скайримских землях дурному проходимцу не могли предложить лучшего товара. Чëртовы норды со своими дрянными условностями...       Имперец обернулся, услышав, что к нему кто-то идëт. Это Слы́шащая и Маркл догнали бывшего Хранителя. Мальчишка шел по земле неаккуратно, ломал ветки и издавал слишком много шума, а Цицерон смотрел на это лишь прикидывая, сколько же в будущем у него будет работы над этим ребенком.       — Хижина неподалëку, — Шут показал в каком направлении им предстоял путь. — Слышащей не тяжело идти?       Трина ничего не ответила, однако Цицерон уже вручил поводья Марклу и подставил девушке локоть, чтобы она могла ухватиться. Его заботливый жест заставил еë побагроветь, но всë же радостно принять доброту. Когда мальчишка, идущий впереди, отвернулся, то Цицерон накрыл своей ладонью руку Слышащей. От Шута исходило будоражущее тепло, девушке вдруг захотелось к нему прижаться и никогда не отпускать. Таким мягким и понимающим Цицерон мог быть только с ней. На самом деле он никогда не был самозабвенно безумен. Он попросту был в отчаянии от одиночества. И Слышащей нравилось чувствовать себя лекарством от чужой боли. Шут аккуратно уткнулся в белые волосы и почти сразу же отпрянул назад, опасаясь, что Маркл обернется и увидит их.       Наконец, на пути в самом деле показались очертания обветшалой хижины.       — Здесь стоит быть осторожнее, — предупредил рыжий имперец, —временами злокрысы прячутся под крышей.       Маркл достал свой небольшой ножик, а Цицерон, отпустив руку Слышащей, двинулся вперëд. Трина знала, что всегда, когда он показывал жест с направленной к земле ладонью, то это означало, что ей следовало бы остаться на месте.       Молодой мужчина и ребенок, которого еще язык не поворачивался называть даже юношей, скрылись за углом дома. Некоторое время царствовала тишина и Слышащая даже начала нервничать, притаившись в густой растительности в ожидании хоть какого-то сигнала. Затем раздался собачий визг и снова гробовое молчание.       Цицерон не торопился выходить. Когда же он, наконец, показался, то с улыбкой сказал, что дом чист.       — Где Маркл? — Слышащая подала Шуту руку, выходя из щекочущих кустов.       — Собирает хворост для огня, — воодушевленно ответил имперец, будто цитировал строки из какого-то стихотворения.       — Что вы там делали?       — Ничего не делали, Слышащей не о чем волноваться, — ответил Шут, пожав плечами, — сейчас как раз, — он аккуратно положил девушке руку на талию, — всë хорошо.       Трина повернулась к нему и Цицерон тут же зажмурился и затравленно поднял руки вверх:       — Слышащей не нравится? Изволит сердиться?       Когда Шут так испуганно гримасничал, он становился похож на рыжего кота, возле которого лопнула хлопушка.       Трина взяла Цицерона за руку. Он посмотрел на нее стеснительно, исподлобья. И со стороны, наверное, они выглядели как неказистые подростки, которые не могут нормально демонстрировать свои чувства. Возможно, отчасти это и было правдой. Они оба долго ждали того, кого можно впустить в своë личное пространство, кто не посмеется и не сделает больно.       Цицерон не знал, что делать. Ему хотелось встать ещë ближе, прижаться к беловолосой Слышащей и остановить мгновение, однако едва ощутимый страх отказа в какой-то мелочи отрезвлял его. Ида могла показать характер в самый неожиданный момент и Шут не хотел столкнуться с ним ни в одном из возможных вариантов.       За покошенной дверью в самом деле было тихо. В доме не было ни одной стоящей вещи. По видимому, всë когда-то разворовали бродяги, наткнувшиеся на бесходный дом. Дверь была обновлена лет пять назад, однако замки уже были выбиты. Похоже, кто-то пытался занять эту хижину надолго, однако ему не дали такой возможности.       — Очаг чист, — Цицерон проверил заслонку в трубе, — скоро разведëм огонь и погреемся.       Без таких необходимых действий в доме было попросту холоднее, чем на улице. Слышащая огляделась: хижина была крохотной, в неë умещались только кровать, обмазанный глиной очаг, да маленький шкаф из которого уже давно вынесли всë ценное. Шут поставил лампу на полку печи и достал небольшое огниво, чтобы осветить дом.       — Слышащая от чего-то затихла, — сказал он, закрывая дверцу лампы, за которой покачивался слабенький огонëк.       — Мне нечего сказать, — она замялась, поежившись.       Имперец выровнялся, на секунду сощурился и в неравномерном свете огненного танца его глаза казались то чëрными, то блестели медовым оттенком. Крадучесь он подошел к Трине, лишь на миг проверив, что дверь позади девушки закрыта.       — Тебе холодно? — Цицерон положил свои руки ей на плечи и медленно провëл теплыми ладонями вниз, разгоняя кровь по продрогшим костям.       Он не знал как показать девушке свои чувства. Всë, что ранее у него получалось, происходило по наитию, однако когда требовалось придумать какой-то жест, чтобы показать свою привязанность, Шут терялся.       Слышащая сама уткнулась ему в плечо, сжавшись в комок от холода. И Цицерон обнял еë, радуясь такому откровенному сближению. Когда она находилась рядом, то что-то в душе глупца прекращало кровоточить.       — Ида, — имперец погладил еë по спине, наслаждаясь тем теплом, что начало появляться между их телами, — я так рад, что мы встретились тогда у дороги.       — Ты запомнил?       — Цицерон ничего не забывает, — он погладил тыльной стороной ладони еë щëку, — в особенности не забывает лиц.       Она потянулась за поцелуем и имперец принял этот порыв, зарывшись пальцами в белые волосы и притянув Главу к себе. То притяжение, что он почувствовал ещë с их первой встречи — возможно, это зов Судьбы. Никто в целом мире за 26 лет не был для Цицерона так важен. Когда Слышащая была на пороге смерти, то Шут обнаружил небывалое открытие для себя: он не сможет принять иного Главу Братства, не сможет есть, не будет спать... Без Драконорожденной с белыми волосами больше не будет никакого Цицерона. Даже если он ей надоест, даже если она вдруг отвернется и создаст пару с другим — Ида останется смыслом жизни бывшего Хранителя. Он будет еë вещью, еë послушной собачкой, если потребуется. Он хочет быть рядом до конца. Потому что просто принадлежит ей.       Отпускать Слышащую из объятий было невыносимо. Она улыбалась зажато, почти что грустно. Наверное это из-за того, что пока у них не было возможности расслабиться. Всë же в совместном путешествии появился нежелательный наблюдатель. Даже полное отсутствие Маркла в доме не унимало ту мысль, что мальчик в целом может в любой момент вернуться.       — В Данстаре нам нужно будет выманить Тенегрива, — вдруг сказала Глава, прижимаясь и обнимая Шута за талию.       — Теперь он охотнее служит Слышащему. Вызвать его — не помеха. Даже сейчас.       Цицерон вздохнул, чувствуя на своëм языке слабый аромат чужого розового бальзама для губ.       — А почему ты спросила? — имперец повернул голову на бок, пытаясь заглянуть Трине в лицо.       — Было бы неплохо запрячь его везти Мать Ночи. Та вшивая кляча уже не справляется с какой-либо работой.       — А, — Шут поднял брови и удивленно открыл рот, представляя как черногривое создание Обливиона запрягают в повозку для грузов и вдруг ему стало жутко смешно от картины перед глазами.       — Чего смеешься? — девушка почувствовала сдержанные смешки и отстранилась, всматриваясь в карие глаза.       — Он слишком гордый. Тенегрив. Но я бы посмотрел, как Слышащая ловит это отродье, чтобы впрячь в повозку! Столетия красования, чтобы стать ездовой собакой!       — Как много ты знаешь о Тенегриве? — она в свете дрожащего огонька блеснула на Шута хитрыми глазами.       — Не так много. Всë, о чем мог прочитать в архиве Чайдинхола. Цицерону нужно было чем-то заниматься в течение года одиночества.       После этой фразы Ида вдруг задумалась о том, что травма от невольного годовалого заточения с Матерью Ночи, скорее всего, и привела Цицерона к травматической диссоциации — в качестве защитной реакции имперец стал вести себя так, будто нечто ужасное происходило вовсе не с ним, а с кем-то ещë. Похоже, именно поэтому у него появилось амплуа Шута и желание говорить о себе в третьем лице. Ранее Трина не сводила некоторые факторы вместе, однако теперь такой вывод казался куда более понятным и естественным. Оказывается, даже прикладная психология из института могла в какой-то мере быть полезной.       — Когда я увидела, что ты прикармливаешь Тенегрива мясом, то была в шоке, — призналась Ида, — похоже, я знала о нем меньше, чем хотела.       — Цицерон рад знать больше, чем Слышащая, — он расслабленно улыбнулся, будто только что похвастался.       Когда дверь скрипнула, Трина вздрогнула, а Цицерон резко повернул голову в сторону, будто готовясь напасть на того, кто решил войти.       — Ох, это наш милый Ослик, — имперец усмехнулся.       — Я не Ослик! — Маркл нахмурился, занося вместе с собой перевязанные сухие ветки.       — И-и-а! И-и-а! — Цицерон начал обезьянничать, однако Слышащая жестом остановила его.       Ведь хотябы один человек обязан был сохранять разум в этом цирке.       — Маркл, проходи, — а вот на слова Слышащей паренëк охотно поплëлся вперëд, постепенно всë шире улыбаясь.       — Ой-ой! Раскатал уши! — Шут сел на кровать и вытянул ноги, скрестив их на полу. — Как утëнок с матерью, — имперец показал язык, демонстрируя презрение к своей фразе.       — Цицерон, прекрати, — строго попросила Трина и Шут вдруг резко выровнялся, перестав паясничать.       — Я нашел в лесу вот это, — Маркл потянул Слышащую за рукав и отсыпал в еë ладонь горсть синих ягод.       — О! Красота! Вкусно, — не смотря на то, что Шут казался оживленным, он не шелохнулся со своего места.       — Спасибо большое, Маркл, — она приобняла ребëнка и тот аккуратно покосился на Цицерона.       Сироты обменялись колкими взглядами, разговаривая на каком-то своëм незримом языке. Когда Слышащая́ изволила подняться, то мальчишка вдруг вцепился в неë и прижался ещë сильнее. Слышащая похлопала его по спине, а Цицерон напря́женно пожевал собственную губу, задумываясь, судя по раздражению на его лице, о какой-то неприятной вещи.       — Всë, будет с тебя, — Трина отпустила парнишку и поспешила полезть в сумки за провиантом.       Цицерон сощурился, прожигая Маркла так, будто хотел спросить не стыдно ли тому за что-то. Однако ребенок делал вид, что не замечает нападок Шута.       — Мальчики, чего сидите? Лучше бы огонь развели, — Глава указала на старый очаг.       — Конечно-конечно! — имперец засуетился, одной рукой поднимая вязанку с хворостом, которую Маркл с трудом тащил двумя руками.       Шут выудил из-под кровати парочку поленьев, которые заприметил почти сразу же как осмотрел жилище. Сложив хворост определенным образом и обложив его поленьями, Цицерон достал трутень. Довольно скоро в очаге затлело слабое начало нового костра.       — У нас осталось не так уж и много, — Слышащая раздала всем по кусочку жëсткого вяленного мяса.       Цицерон вцепился зубами, с силой отрывая небольной кусок и хмурясь своим мыслям.       — Жаль, я бы лучше съел свежее, — сказал Маркл и замер, наблюдая за страшным взглядом Цицерона, который, точно вспышка, застал мальчика врасплох.       — Ну, другого нет, — пожала плечами Слышащая, после чего внимательно перевела взгляд на бывшего Хранителя, который, жуя, не отводил взгляда от парнишки рядом.       — Да, нет, — скомканно ответил мальчик, отворачиваясь в сторону.       — Цицерон, что-то случилось? — она села на единственный стул и склонилась в сторону Шута.       — С чего должно было что-то случиться? Всë хорошо! — имперец ещë раз откусил вяленный кусок и нарочито широко улыбнулся, поворачиваясь к Слышащей.       Похоже, это не еë дело. Что же, не было особого смысла их пытать. Эта парочка определенно когда-нибудь расскажет о том, что же скрывала минувшим вечером. Однако в моменте от них было невозможно чего-то добиться.       — Ладно, сейчас согреемся и нужно будет придумать кто куда ляжет.       — Мальчик на тумбу, он из нас самый маленький! — детским тоном пропищал Цицерон, показывая в сторону Маркла пальцем.       В самом деле, на узкой кровати с трудом могли бы уместиться два человека. Ещë и ребенку туда же лечь не хватит места. Цицерон уже спал на сундуке, конечно, но всë же щупленький ребенок на таком месте действительно ляжет куда лучше...       — Я лягу на полу, — вдруг отозвался Маркл.       — Ночью будет очень холодно, — напомнила Слышащая, она очень не хотела, чтобы мальчик заболел.       — Мне не привыкать. Я спал там, где снег высыпается прямо на голову, мне уже не будет холодно.       — Какой хороший навык, — пропел Цицерон, радуясь новой информации, — маленький норд может спать в холоде... Это же просто прекрасно для асассина!       — Цуцик, ты тащищь сюда вещи, чтобы организовать мальчику место, — приказала Слышащая, отщипывая несколько ниток вяленного мяса и аккуратно выклядывая их на язык.       Вздохнув, Шут перешел к исполнению приказа. Маркл внимательно следил за этим бесприкословным подчинением, запоминая, что с Главой не спорят.              Пламя постепенно разгорелось, в очаг была брошена отломанная доска от шкафа, поскольку других сухих досок больше не было, а от тления сучков много тепла извлечь не удастся. Маркл получил от Цицерона спальный мешок и разложил его, а Слышащая накрыла жесткую кровать у стены. Шут сделал подобие деревянной щеколды — взял кусочек доски и прикрепил к стене на один гвоздь так, чтобы появилась возможность повернуть конструкцию и закрыть дверь полностью. Конечно, это бы не спасло во время нападения, но повторное выламывание двери создало бы шум, а Цицерон очень чутко спит.       — Цицерон не плотник, — имперец пожал плечами, демонстрируя своë скудное умение чинить вещи.       — Даже так вышло довольно изобретательно, — похвалила его Трина, укутываясь в овечий плед, который Шут принëс с их повозки.       Проходя к кровати мимо Маркла, Цицерон потрепал мальчишку по голове. Тот замер, точно пес в ожидании змеиного укуса.       — Всë хорошо? — поинтересовалась Слышащая, а мальчишка тут же кивнул головой, лег и заворочался на месте.       Шут подошел к кровати аккуратно, будто все ещë не веря, что ему можно лечь рядом. Девушка укрылась и отвернулась к стене, в тусклом желтом свете она казалась обыкновенной блондинкой, однако даже такой еë Шут смог бы везде узнать. Когда теплая спина Цицерона прижалась к еë собственной спине, Ида улыбнулась. Его ладонь аккуратно прокралась на еë половину кровати и замерла на уровне бедра. Трина поглáдила его руку, а бывший Хранитель развернулся, обнял ее за тáлию и уткнулся носом в шею. Когда девушка дернулась от щекотки, Цицерон приподнялся и замер своим дыханием на уровне белых волос.       Ида еще пахла маслами и цветочными выжимками купален. Этот запах навивал на Шута сладкую мечтательность, он всë больше погружался в мысли о собственном душевном тепле, о том, как изменилось его ощущение жизни с приходом Слышащей. Он засыпал, наслаждаясь треском в очаге и чувством внизу живота, которое появилось, когда он прижался к девушке. Пока всë так хорошо. Пока все живы. Лишь бы это продлилось подольше!       Цицерон засыпал в блаженстве. Однако, как это с ним обычно бывает, бывший Хранитель всегда единовременно чувствует радость и тревогу. И сон отражал то душевное напряжение, что пружиной упëплось в его сердце. Ему снилась мать. Не мëртвая Мать Ночи, являющаяся основой Темного Братства, а простая земная женщина — то, самое первое лицо, что Цицерон увидел, появившись на свет. Он никогда не называл еë матерью. А она редко обращалась к нему как к сыну. Это была хмурая женщина с чëрными волосами, невысокого роста, но, не смотря на это, Цицерон смотрел на нее снизу-вверх, точно он снова стал пятилетним ребенком. И не было ни Темного Братства, ни кнута, ни шрамов, ничего. Только укоризненный взгляд черноволосой женщины.       «Убийца», — отчеканила она тем голосом, которым всегда вводила своë дитя в дрожь.       На мгновение Цицерон вспомнил как она лежала на полу. Он стоял поодаль и смотрел за замершей женщиной, что запрокинула голову в страшном выражении лица. Сизые пятна уже начали проявляться на еë шее. Платье было разорвано, будто из ниоткуда на жертву вырвался ужасающий дикий зверь.       Когда пришли люди, чтобы унести еë, Цицерон понял кто приложил руку к происшествию. Когда-то он хотел вернуть этому человеку то, что тому причитается. Однако никогда не брался за это дело всерьëз, да и высокопоставленный человек наврядли смог бы вспомнить, что сотворил. Такие вещи для некоторых господ как плохая шутка — легко забываются и абсолютно не вызывает глубоких эмоций. А ни умершая женщина, ни еë сын, не были людьми. Рабство отменили, но рабы остались. У них не было места в этом несправедливом мире. Цицерон чувствовал себя слабым животным, таким же как и его мать. Их дороги были увешаны флагами за которые нельзя переходить, пока по следам идут охотники. Безнадëжный путь к смерти. Цицерон должен был умереть с самого начала, лишь случай позволил ему спрыгнуть с намеченной дороги, избежать охотника, чтобы вырасти и самому стать тем, кто выслеживает добычу.       «Убийца!»       «Я не повинен в твоей смерти!» — кричал Цицерон призраку из прошлого.       «Убийца. Такой же как они. Нужно было тебя прикончить, пока была возможность!» — злобно ответил женский голос и Цицерон схватился за голову, пытаясь в кромешной тьме вытрясти неосязаемую связь с мëртвой женщиной.       За что?       Его судили за чужие грехи.       Но он не мог стать кем-то другим.       У него не было матери. Не было дома. Не было семьи. Только боль и страх, что всë это никогда не закончится.       «Пожалуйста... — бывший Хранитель задыхался, — пожалуйста... Отпусти меня...»       Скрип. Гул чужих голосов сменился тихим скрипом несмазанных цепей. Цицерон откры́л глаза, не поднимая головы он смотрел на голые ноги висельника, качающегося перед его лицом. Уж чего, а мертвецов в своей жизни имперец видел немало. Однако что-то останавливало его от того, чтобы всмотреться в лицо мужчины, безвольно покачивающегося от неугомонных воронов, что жадно слетелись к желанному мясу.       Кто-то из тех, кого он убил? Не может быть. Шут никогда не был известен как «вешальщик»! Нож, меч или даже яд, но никак не повешание!       

Я вижу белые цветы и белые одежды.

      Холод прошел по рукам Цицерона. Он обернулся и увидел Иду. Всю в белом, с венком пëстрых цветов на голове, в сочетании с белыми волосами она была похожа на лучезарное маленькое привидение. Но она была счастлива. Она бежала к кому-то и одинокие цветки выпадали из букета в еë руках.

За здравие поднятые вверх чаши.

             Высокая мужская тень, облаченная во всë чëрное, встретила Трину и закружила в воздухе. Это был незнакомый для Цицерона человек, но Слышащая потянулась к нему. На его фоне она выглядела особенно хрупко, Шут никогда не мог бы создавать рядом с Драконорожденной такой контраст. Они оба были не самого высокого роста, однако рядом с настоящим мужчиной Слышащая выглядела особенно нежно.       Боль пронзила сердце Цицерона, такая, что еë было невозможно терпеть. Он свернулся клубком, ударившись лбом о землю. Думать о том, что Слышащая может ускользнуть от него, было не так мучительно как видеть это... Но ведь он может наблюдать за тем как она будет счастлива? Он может радоваться за неë?       

Она идëт, а ты шагаешь следом.

Однажды ты отстанешь от неë...

      «Слышащая! Ида... Подожди!» — имперец выгнулся, пытаясь дотянуться до белой фигуры впереди. Она не позволит ему? Хотя бы постоять рядом... Хоть бы... Увидеть еë ещë раз!

Однажды ты отстанешь от неë.

             Кто гремит цепями настолько громко? Кто тот мертвец, что остаëтся позади пути Слышащей?       Цицерон из последних сил обернулся. На металлическом столбе в окружении злорадных воронов была мужская фигура со связанными за спиной руками, в рваной и грязной одежде. Качаясь на сломанной шее, мертвец улыбался. Улыбался так истерично и страшно, что Цицерон невольно вспомнил безумного шута, умирающего под свой собственный смех. Когда-то Цицерон хотел обладать подобным бесстрашием к смерти, однако в этих глазах он увидел лишь радость ожидания скорейшей кончины. Словно мертвец был готов кричать: «Наконец-то! Всë закончилось!»       Всë закончилось. И его история. И его страдания. Всë кончено.       Он никогда не боялся умереть, но насколько же должна быть изувечена человеческая жизнь, чтобы кто-либо так радостно принимал еë отсутствие?       Спрашивать об этом не было смысла, поскольку... В этом мертвеце Цицерон узнал себя.

Но всë вернëтся — каждому своë.

***

      Маркл сел в темноте, подскочив от грохота. Мальчишка всегда чутко спал. Он не сразу понял что случилось, ещë не открыв глаза он услышал как хлопнула об стену входная дверь, будто какой-то страшный вихрь снëс еë изнутри.       «Оставайся на месте», — отдала приказ Слышащая, погладив ребенка по голове перед тем как убежать вслед за бушующим вихрем.       Маркл осмотрелся: он остался в доме один. Очаг уже слабо тлел, из открытой двери сквозил ночной ветер и лишь свет Массера в небе освещал порог.       Закрыв дверь и бросив к тлеющим углям какую-то испорченную книгу, что упала с покошенного шкафа, когда стены задрожали от неожиданного столкновения с вихрем, Маркл снова укутался на своëм месте. Он начал вспоминать, что слышал странные звуки со стороны Цицерона. Как будто бы тот... Кричал? Плакал? Нет, скорее скулил и выл в подушку, изгибаясь всем телом. Кажется, и Слышащая проснулась, начав тихо задавать вопросы о его самочувствии. Ненадолго Маркл задремал снова, а потом Шут кувырком упал с кровати, подскочил, налетев на старый комод, и вихрем вылетел в дверь. Похоже, ему было очень плохо.       Мальчишка увидел как озорным пламенем занялась брошенная в очаг книга. Да уж, тепла от нее будет немного, но зато вид пламени неплохо успокаивал. Ребенок улегся, поджав ноги и с упоением наблюдая как в очаге догорает хилая обложка. Конечно, хотелось бы утешить себя иным путëм, но это было мальчику не подвластно. Всë, что он мог сделать — это оставаться на месте и надеяться, что хотя бы ближе к утру всë будет хорошо.              Трина даже с тростью не поспевала за Цицероном. Больную ногу свело отвратительным спазмом, однако, закусив губу, девушка старалась игнорировать это ненавистное чувство. Моросил дождь, подскользнувшись на грязи Трина едва успела выставить вперëд трость и не рухнуть лицом вниз.       — Цицерон! Пожалуйста! — она поднялась, болезненно морщась и хватаясь за спину как трехсотлетняя старуха.       Словно услышав еë, Шут улизнул к импровизированной стоянке, где устало повис на телеге. Девушка подошла так быстро, как только смогла, но даже за это время имперец успел несколько раз удариться лбом о деревянный борт их повозки.       — Вот же, контра! Так, отставить! — она вцепилась Шуту в плечи, оттягивая от привычных экзекуций. — Что случилось? Что с тобой?       Когда его оттянули от повозки, Цицерон свернулся пополам и истерично, прерывисто и очень часто задышал.       — Гипервентиляция? — девушка погладила имперца по спине, разгоняя стаю мурашек, — тихо, спокойно. Я здесь. Всë хорошо... Попытайся не так часто дышать, иначе упадëшь в обморок.       А перед глазами Шут уже ничего не видел, только бесконечные пятна. Похоже, он был и в самом деле на грани того, чтобы просто упасть в грязь лицом.       — Нет, не затаивай дыхание, а попытайся его выровнять! — она похлопала спутника по лопатке, пытаясь сохранять спокойный тон. — Можешь дышать глубоко, но медленно. Без резких движений.       Цицерон приподнял голову, однако взглядом он все ещë устремлялся в пустоту.       — Вдох, — Слышащая гладила его по голове, спине, временами нервно перебирала спутавшиеся рыжие волосы, — выдох. Вдох... Выдох. Не торопись.       Не разгибаясь, Шут ухватился рукой чуть выше еë колена. Он сделал это в панике, будто утопленник, в тщетных попытках цепляющийся за скалу.       — Правильно, за эту ногу можно ухватиться. Только за другую не берись — я орать буду.       Цицерон что-то проговорил, но в горящем горле потерялась часть звуков.       — Что? «Почему?» — переспросила Слышащая, мастерски подобрав к вопросу недостающие буквы. — Потому что больно, вот почему.       Имперец поморщился, понимая, что девушка бежала следом, наплевав на свою боль в ноге. Она спешила за ним.       — Прости, — он рухнул на колени и обхватил чужие ноги, уткнувшись в них носом как заправский ненормальный, — прости...       — Аггх... — Ида вцепилась в борт повозки, стараясь не упасть на бывшего Хранителя и облегчить себе боль в ноге, — я ведь правда сейчас заору!       Она говорила слова сжато, через зубы, стараясь перетерпеть неугомонное поведение спутника.       — Прощения, — Цицерон отпустил еë ноги, но продолжил целовать случайные места, куда утыкалось его лицо.       — Так... Цуцик, достаточно... — она остановила Шута прежде, чем тот смог довести еë состояние до критического возбуждения, — пожалуйста, скажи, что вызвало у тебя эту... паническую атаку?       — Что вызвало?       — Да. Что?       — Чью атаку? Цицерон кого-то атаковал?       Трина вздохнула.       — Это то состояние, что у тебя было. У прогрессивных людей это называется «паническая атака» — такой вид внезапного страха, чувство, будто ты прямо сейчас умрëшь.       Цицерон замер, смотря в сторону.       — Цуцик, — Слышащая вновь обратила его внимание на себя, — что произошло?       Шут медленно, глубоко вдохнул и так же медленно, но прерывисто выдохнул.       Он аккуратно поднялся с земли на нечувствующих ногах.       — Слышащая... — имперец едва удержался за борт повозки, чтобы не упасть, — Слышащая позволит глупцу остаться?       Трина повернулась и аккуратно протиснулась под его рукой, чтобы Цицерон, опираясь двумя руками об повозку, видел только девушку в середине.       — Ты и так уже здесь, — она положила ладони ему на щëки и Шут вздрогнул. — О чëм ты говоришь?       — Когда Цицерон будет ненужен...       — О чëм ты говоришь?! — Трина с силой хлопнула имперца по щекам. — Как ты можешь быть ненужен?! Совсем с ума сошëл?       Бывший Хранитель уткнулся лбом вперëд, медленно дыша в шею Слышащей. Он тяжело опустил плечи, согнув спину колесом.       — Я не хочу уходить...       — Дурачок совсем, — она поцеловала мужчину в висок, — куда ты собрался? Я тебя никуда не отпущу.       Цицерон поцеловал еë в ответ, зажмурив глаза и сладко вдыхая цветочный запах с нотками дождя. Его рука проскользнула к шее и аккуратно приподняла лицо Главы, а та с охотой потянулась к желанному Палачу Братства.       — Ида... Прошу, даже ненужного Цицерона... Держи рядом с собой?       Она его заткнула поцелуем.       — Я найду тебя где угодно. Обещаю, — девушка пригладила мокрые рыжие пряди, чтобы освободить вид на виноватую физиономию, — я правда обещаю. Обещаю!       — Трижды, — бывший Хранитель слабо улыбнулся, — так дают клятвы.       Он подхватил Главу на руки, чтобы усадить на повозку и тут же самому залезть следом. Трина шикнула, примеряясь с гудением в уставшей ноге и Цицерон аккуратно растëр руками женское бедро, берясь за массаж с профессиональным ажиотажем.       — Тогда, — Шут согрел ладони своим дыханием, чтобы растереть мышцы Слышащей, — Ида... Я клянусь, что если ты позовëшь меня, то я пойду с тобой, — он склонился, целуя растираемое место, — клянусь... — следующий поцелуй пришелся чуть выше, — клянусь, что пойду куда угодно.       Она потянулась к нему, проводя руками по мокрой рубахе. Под деревьями на них не крапал дождь, однако его шум по-прежнему раздавался где-то в листве.       — Ох, — бывший Хранитель впился в Слышащую губами, с напором прижимая еë к деревянной основе повозки, — Цицерон теряет контроль...       Находясь между еë ног, Шут страстно провëл руками от колен вверх, задирая подол платья. Ему нравилось, что Глава ещë не переоделась в сложный костюм, не запечатала себя в брюки с кожанными вставками, которые было бы тяжело снимать, учитывая еë травму. Только ткань отделяла имперца от желанной Слышащей и, предвосхищая скорое блаженство, он прижался, чтобы девушка почувствовала как сильно еë нутро влечëт его.       Трина нервно выдохнула. Она ощутила это. Еë дрожашие пальцы прошлись по спине Цицерона и уцепились за одежду.       — Ида, — он уткнулся ей в шею, целуя и прогревая дыханием кожу, в то время как медленно пальцами пороверял насколько сама Слышащая готова принять его порыв.       Она резко выгнулась. И сердце Шута перевернулось. Он хотел... Нет, он страстно желал снова почувствовать себя единым целым с ней. От нетерпения он чуть не порвал завязки на своих штанах, покривившись и даже рассмешив этим жестом Слышащую.       — Цицерон совсем с ума сошел, — сказал Шут, дрожа совершенно не от холода безветренной ночи, — дурак какой...       Он чуть дëрнулся от прикосновения Слышащей. И было приятно чувствовать даже еë неопытность. Лишь мысль о том, что она больше никого не трогала в подобном месте, вызывала в голове Цицерона чувство подлинной гордости.       Они принадлежат друг другу. Цицерон не хочет еë отпускать. Если ради этого нужно будет принести лишнюю клятву — он принесëт. Если ради этого нужно будет убить — он истерзает кого угодно.       — Ах! — Трина выгнулась, Шут напряженно притянул еë бëдра к себе.       — Никогда... — толчок и девушка закрывает глаза, вытягивает шею, растрепав белые волосы по полу повозки.       Никогда он еë не отпустит. Даже Смерть не разлучит их союз. Если они оба этого хотят... Если пожелают...       Цицерон не мог насытиться Слышащей, еë телом, еë запахом и тихими стонами... Она — его болезнь. И он хочет дальше оставаться болен этим чувством.       Повозка грязно скрипела под ними. Словно вопрошала: не стыдно ли так открыто, на улице, уединяться под кроной деревьев для любовных утех? Нет, они были пьяны моментом, шумом дождя и друг другом. Больше ничего не существовало.       — Ммм, ещë, — стонала Слышащая, выгибаясь, приподнимая бëдра и напрягаясь внизу живота.       Цицерон ускорился. И уже не было разницы царапает ли ему спину женская рука или же это делают ветви уставших деревьев. Все было, словно в сладостном тумане, где уже окончательно потеряна грань реальности.       Глубже. Чáще. Сильнее.       Наконец, Трина почувствовала ту страсть, что мог демонстрировать Цицерон. Ощутила полностью, на себе, задыхаясь от восторга и щемящего чувства, граничащего с небывалой высотой. И Шут перестал сдерживать себя, впервые они наслаждались друг другом без страха причинить своей неопытностью неудобства.       Внутри Слышащей всë сжалось, она выгнулась так сильно, что чуть не повалила Цицерона на бок. Громкий, сладкий стон раздался из еë уст и от этого звука всë внутри Шута задрожало. Когда же он увидел еë лицо — прекрасное, с возбужденно открытым ртом и нервно сведенными бровями — это стало последней каплей.       Чувствуя как крепко его сжимают чужие ноги в замок, Цицерон подался вперëд, уткнувшись в белые волосы. От чего-то Шута пугала мысль, что скоро его собственное лицо исказится в сладостном триумфе и у него не было желания, чтобы хоть одна живая душа это увидела.       Впившись пальцами в женские бëдра, имперец выгнулся не сдержав стон и Слышащая почувствовала как горячо и туго вдруг стало внизу еë живота, постепенно заполняющегося изнутри.       Он не отпустит Слышашую.       И, вдыхая еë запах, зарываясь в мягкие волосы, чувствуя стук беспокойного сердца, Цицерон понимал, что никто не займет такого важного места в его душé. И он уже давно понял такую простую, но важную мысль — если Ида умрëт, то лучше бы ей забрать своего слугу с собой. Однако сам Цицерон будет жить, пока бьëтся еë сердце.              Устало Шут рухнул рядом и прижал Слышащую к себе. Поцелуями он обсыпал ее лицо, шею, плечи — до чего мог дотянуться. А она хихикала, выгибаясь от щекотки чужого дыхания.       — Тебе стало легче? — Трина получила вместо ответа тихий шик и имперец крепко прижал еë к груди.       Его сердце только начинало успокаиваться, хоть и стучало о ребра достаточно громко.       — Сейчас мы остынем и нам станет холодно, — вновь голос разума звучал из уст Слышащей и Цицерон со вздохом поцеловал еë в лоб.       — Ещë немного, — он погладил женскую руку и их пальцы переплелись в замок, — совсем чуть-чуть... И мы пойдëм в дом.       Шут глубоко вдохнул и его выдох едва заметным облаком рассеялся над их головами. Завтра они будут в Данстаре. И хорошо, если Мораг Тонг не узнают об этом.