Третья Луна Тамриэля (часть вторая).

Винсент пришёл к выводу, что на разум могут влиять кристаллы, которых здесь так много. Стены дальнейших коридоров буквально состояли из них. От их свечения было очень светло, потому Винсент решил, что свет от фибулы пока не понадобится. Я подумала о более длительном отдыхе. С собой из Брумы мы взяли немного еды, точнее, взяла я, и, почувствовав голод, решила, что привал всё-таки стоит продлить. Винсент не возражал, он всё время спрашивал, как я себя чувствую, волнуясь о моём состоянии. — Всё в порядке, милый, — отвечала я, — надеюсь, и с тобой тоже. — Вполне. Он не торопил меня, давая понять, что ему важно моё состояние. Мне захотелось поговорить, вернее даже захотелось, чтобы сам Винсент о себе рассказал. «Его упоминания о его дедушке меня озадачили, — подумала я, — хотелось бы знать больше. Интересно, он станет рассказывать, если я попрошу?» — Винни, — обратилась я к нему, — можешь, пожалуйста, рассказать мне побольше о себе? О себе до вампиризма. О своей юности, о дедушке. Почему ты думал, что можешь быть позором для него? Ты был бастардом? Как это понимать? Винсент вздохнул, слегка смутился. Я подумала о том, что он никогда этим ни с кем не делился и со мной вряд ли захочет. Но он всё же решился ответить на мои вопросы, это меня отчасти удивило, но в то же время и обрадовало. — Что ж, — начал он, — не просто это. Пожалуй, я так давно не вспоминал этой истории, что на всём белом свете за три сотни лет не нашлось человека, кто от меня бы её услышал. Но тебе… я хочу рассказать. Должен. Хочу, чтобы хотя бы ты знала обо мне больше. — Когда он рассказывал, тон его мелодичного голоса становился приятным и нежным, располагая слушателя не только к рассказчику, но и к самой истории. — Моя матушка была дочерью Даггерфолльского аристократа. Древний род Вальтиери тянулся с середины второй эры. Моя семья получила известность при эпидемии Кнахатенского гриппа, так как всегда мои предки занимались лекарственной алхимией. В Хай-Роке этот грипп получил малое распространение, отчасти благодаря Вальтиери. Также мои предки имели непосредственное отношение к Даггерфолльскому Ковенанту, в общем, старались налаживать связи везде и всюду. Так род Вальтиери приблизился к династии бретонских королей, как мало кто мог. Этот статус сохранился и при Тайбере Септиме и дальше. Я родился в год воцарения Антиохуса, в первом столетии третьей эры. Те времена запомнились в истории, как сплошные восстания и войны. Моя матушка была довольно бунтарского нрава. Отцом моим был обычный алхимик. Пожалуй, алхимия — это не только то, чем я жил всю сознательную жизнь, но и то, благодаря чему появился на свет. Отец и мать сошлись на этом. Матушка не была старшей дочерью в семье, и являлась, в общем-то, единственной девочкой, среди четырёх сыновей деда. Он говорил, что не был рад тому, что мои родители поженились. Когда-то он желал выдать дочь замуж за того, кого считал нужным. Но она сбежала с возлюбленным и вернулась через время, сказать своему отцу о том, что тот станет дедом. Он ничего не ответил. На этом общение моей матери и деда прекратилось. Мама мне всегда говорила, что дед нехороший человек, а отец и вовсе сердился, когда кто-то упоминал его. Родители не хотели, чтобы я знал отца моей матери. Но, к сожалению, судьба сложилась иначе. Моего отца забрали на какую-то войну. А мать поехала за ним вместе со мной. Я плохо помню тот период детства. Помню день, когда мне сообщили о том, что мои родители пропали. Их искали, я верил, что они живы. А потом увидел их тела среди трупов солдат. Лет мне было… около дюжины. Не помню, что тогда чувствовал. Возможно, был очень потрясён. Через время меня отвезли к деду, как к единственному родственнику. Какое-то время я был уверен, что он взял меня от отсутствия выбора. Но потом он сам мне сказал, что взял меня добровольно, потому что хотел. Я бы не сказал, что наши отношения сложились сразу. Уильям Вальтиери был человеком сложного характера. Мало эмоциональным, скупым на слова и какие-либо проявления интереса к окружающим. Впервые увидев меня, он сказал: «Похож, но глаза не те.» Это он имел ввиду мою мать. Забавно, но цвета глаз моей матери, как и отца, я не помню. Но помню синие, как сапфиры, глаза моего деда. Возможно, у матери были такие же. — А твои, — спросила я, — твой цвет глаз, каким он был до вампиризма? — Этого я тоже не помню, — пожал плечами Винсент, — судя по всему, точно не синими. Вообще, я ни раз слышал от других о том, как я похож на мать, но и как похож на деда в молодости. Видел несколько портретов, изображающих его юным, нашёл некоторое сходство. Это в своё время дало мне почувствовать себя всё же причастным к этой семье. В основном дед ко мне был равнодушен. Он обеспечивал меня образованием, обучал этикету, всё как положено, но не общался со мной. Мои дядюшки и вовсе делали вид, что меня не существует, когда приходили в дом моего деда. Не единожды я слышал от них слова о том, что он зря меня кормит, что толку от меня, как от козла молока, и что я вообще бастард и позор семьи. Представь себе чувства отрока, который слышит подобное в свой адрес. Дед пресекал эти разговоры. Его единственным аргументом всегда была фраза: «Он сын моей любимой дочери.» Ничего больше он не говорил. — А о маме твоей рассказывал? Хоть что-нибудь. — Нет. Ни слова о ней. Никогда. Мне порою казалось, что он обижен на неё. И винил я в этом себя. Винсент не был грустным от этого рассказа, видно было, что он давно всё это пережил, однако, в его голосе присутствовал флёр печали, может и горечи. — Ты чувствовал себя одиноким? — Бывало. Но всё изменилось, когда дедушка обнаружил мой интерес к алхимии. От желания узнать что-то новое, я начал читать дедушкины трактаты и втянулся. Он стал задавать мне вопросы, проверяющие то, на сколько хорошо я понял прочитанный текст. Очень скоро дед удостоверился, что я понимаю всё максимально правильно, тогда за меня взялись всерьёз. Дедушка стал заниматься со мной алхимией сам. Он был хорошим учителем, терпеливым, рассудительным, но никогда не хвалил. Никогда. От чего я долгое время думал, что он мной не доволен. Всё изменилось, когда на каком-то из приёмов я услышал его разговор с кем-то, где я был упомянут, как продолжатель семейного дела, как его ученик и, хм, «смышлёный малый». — Винсент посмеялся, взгляд его был направлен куда-то в сторону, мысли его целиком были в воспоминаниях, он будто воспроизводил в памяти те события и те самые чувства. — Тогда я осознал, что не зря стараюсь, что для своего деда я не пустое место, что всё-таки у меня есть шанс стать достойным. — Это было для тебя важно. Понимаю. — Я прильнула к нему, кладя голову на плечо. — У вас с ним наладились отношения? — И да, и нет. Мой дед совсем был лишён сентиментальных чувств. От того и мои успехи в алхимии не вызывали у него того самого восторга, который может возникнуть у учителя при успехах ученика. Скорее он лишь повышал мне планку. Как только я доказывал, что мои знания достигли уровня эксперта, я получал в ответ одобрительный кивок и новую книгу — уровня мастера. И так было всегда и во всём. — Винсент вздохнул. — Однажды он сказал мне, что я достаточно образован, чтобы самому давать уроки. Я стал гувернантом у своих младших кузенов. — Ты стал учителем? И как это было? — Не слишком приятно. Братья моей матери не стеснялись при своих же детях распаляться на тему того, как моя мать предала семью и принесла в подоле… — Он замолчал и задумался. — Пожалуй, слова, которыми меня называли мои дядья, я повторять не стану. И мне до сих пор не ясна такая агрессия в мою сторону. Мать вышла замуж, и я был рождён законно… но, почему-то моих дядюшек шибко волновало то, что мой отец «не был им ровней». На столько, что они и брак этот не признавали. Видя меня, они смотрели в лучшем случае с высока. В худшем охаивали меня, как могли. Я радовался, когда они делали вид, что меня не видят. Это же поведение передалось и моим кузенам. Старшие кузены просто со мной не говорили. Две кузины, которые были мне ровесницы, очень боялись, что дед решит выдать одну из них за меня замуж. — Замуж, — переспросила я, — кузину-то? Сестру по сути? — Ах, ну да, — усмехнулся Винсент, — кровосмесительные браки тогда уже были редкостью, но всё ещё были в ходу… кое-где. Вообще, в моей семье так не было принято, последним случаем было, когда мою двоюродную бабку выдали замуж за кузена со стороны её матери, какой-то там другой знатной хай-рокской семьи. Кто-то из старших братьев наплёл моим кузинам о том, что дед хочет таким же образом восстановить семейную репутацию, женив меня на одной из них. — Неужели так уж упала репутация вашей семьи? — Нет, хм, отнюдь. Вальтиери были слишком влиятельны, хоть и от слухов за спиной не уберегутся даже самые безгрешные дворянские семьи. Не имею понятия, почем моих дядьёв так волновало моё происхождение. Может быть, кто-то из них обсуждал возможность «отмытия репутации семьи» таким образом, а их сыновья это слышали… Но, спешу заверить, у деда и в мыслях ничего этого не было. Более того, в какой-то момент он перестал заставлять меня общаться с кузинами и старшими кузенами, дабы не смущать никого из нас, за что я был ему благодарен. А вот от общения с младшими я не смог увильнуть. Ко мне приставили двоих мальчишек на целое лето. Одному было десять, другому двенадцать. Мне тогда только минуло семнадцать. — Эти мальчики вели себя также, как и старшие? — Ну, отчасти. Первое время слушать меня они не желали. Да, деда они боялись, как и все в нашей семье. Но меня не ставили ни во что. Дети бывают глупы и жестоки, я часто подвергался их насмешкам и оскорблениям, они просто повторяли то, что говорили в моём отношении их отцы. — Вот говнюки мелкие, — буркнула я, — вам-то с этого что?.. — Ерунда, — посмеялся Винсент, — детям свойственно повторять за взрослыми, пока своя голова на плечах не научилась работать правильно. Мучился я так с ними около пары недель. Становился жертвой их детских розыгрышей. Чего они только не делали: мазали мне стул краской, опрокидывали на меня вёдра с водой, а про то, чтобы они хоть что-то читали или учили, из того, что я говорил им, я промолчу. — Ну надо же было как-то с ними бороться! Неужели ты ничего не мог сделать этим засранцам? — Однажды я разозлился и бросил в одного из них что-то небольшое, мягкое… не помню, что это было, чуть ли не подушка. Я промахнулся, конечно, но потом его мать мне чуть ухо не оторвала. Дед за меня вступился, сказав: «Надо воспитывать своего отпрыска, иначе воспитанием его займутся другие.» Она даже хотела забрать сына, но дед не позволил. Последней каплей стало то, что они налили мне на волосы смолы, пока я спал. У меня была длина, вот как сейчас, примерно, они залили мне все концы. Пришлось обрезать. Тогда дед принял радикальные меры. Он дал им неделю. Если они через неделю не сварят ему хотя бы самое слабое зелье леченья, то он их выпорет. Они не поверили. Через неделю пришла проверка. Зелья они, конечно, не сделали. — И что, он их выпорол? — Да. И меня заодно. — Тебя-то за что? — Чтобы жизнь мёдом не казалась. Дед мне сказал потом, что я должен был научиться быть с ними твёрже, что я сам не показал им свой авторитет, даже не попытался. И, скорее всего, так и есть. Меня удивляло, что Винсент так просто об этом говорит, ещё и смеётся. — Тебя наказали без вины, — возмутилась я, — это же не справедливо! Жестоко! И ты так легко говоришь об этом? Они мучили тебя и унижали, а ты почему-то виноват… Я бы продолжила возмущаться, но увидела, как он на меня смотрит. Этот умиляющийся взгляд я видела часто, когда из-за чего-то негодовала. Я замолчала, вопросительно смотря на Винсента, но вдруг он взял моё лицо в ладони и нежно меня поцеловал. Я чуть-чуть растерялась, но почувствовала, как загорели щёки и как мурашки прошлись по рукам. — Не переживай, Луна моя, — нежно произнёс он, прерывая поцелуй, — это было более трёх сотен лет назад. — Ну и что, — тихо сказала я, — это было… и было с тобой. — Тебя это беспокоит? — Немного… — Не стоит. Это даже не позапрошлая жизнь, Луна моя, это пережито. Пускай и было не приятно тогда. Позже это стало для меня пустым. А сейчас и вовсе кажется смешным. — Почему? Что смешного? — Сам не знаю. Может, потому, что понимаю, на сколько всё это абсурдно. Я молча кивнула. «Ну, если для него самого это и правда просто история из прошлого и не больше, — подумала я, обняв Винсента, — то и мне, действительно, не о чем беспокоиться.» — Ну а дальше, — спросила я, — они стали хоть чему-то учиться? — Да, — ответил Виснент, усмехнувшись, — не то, чтобы розги вбивают желание образовываться, вовсе нет. Просто дед сказал, что через неделю проверит их снова. И розги будут ждать их, если они опять не выполнят задание. А ещё добавил, что если они будут и дальше меня изводить, то лупить их он доверит мне. Я не был в восторге от таких условий, но этого делать не пришлось. Кузены вдруг стали шёлковыми и начали читать и учить то, что я им давал. Через неделю оба они сварили требуемое дедом зелье. Чем дед был крайне доволен. Один из редких случаев, когда он улыбнулся и похвалил меня. Через месяц они уже знали перечень ингредиентов, из которых можно приготовить зелья исцеления к простым болезням, зелья лечения лёгких ран и даже средних ран. Дед полностью считал это моей заслугой. Подарил мне свой перстень, сказав, что я его заслужил. А к концу лета мальчики и отношение ко мне изменили. Я и не думал, что хоть кто-то ещё, кроме деда, станет воспринимать меня всерьёз. А они стали. — Вы стали лучше общаться? — Да, они даже грустили, когда уезжали. И я взгрустнул. Хоть и вздохнул с облегчением. Зимой никто из дядюшек не привозил деду своих отпрысков, и взрослые кузены тоже деда не навещали. Но я был готов к тому, что следующим летом меня снова ждёт веселье. — Ты их и дальше учил? — Нет. — Вздохнув, Винсент опустил взгляд, в котором виднелась малая доля старой печали. — Дед следующей весной занемог, потом слёг. А к лету умер. И тогда меня попросили покинуть поместье. — Тебя просто так взяли и выгнали? — Да. Ни мои дядья, ни старшие кузены не горели желанием принимать меня. Да и я сам не желал этого. Мне было дозволено взять столько вещей, сколько я смогу унести. И это для меня было лучшим подарком. Я взял алхимические принадлежности, которые мне отдавал дедушка, книги, кое-что по мелочи. Также я получил рекомендательное письмо в Гильдию Магов, которое для меня писал ещё дед. Для подтверждения подлинности документа его подписал мой старший дядя. Не по доброте душевной, а чтобы меня точно приняли, и я даже не думал возвращаться. — А в Гильдии ты нашёл своих людей? — Именно там я их и нашёл. — Винсент посмотрел на меня и улыбнулся. — В Гильдии Магов было отделение алхимии. Там один из профессоров создал Коллегию Алхимиков, в которую я был принят, как только прошёл стажировку. Мне тогда исполнилось двадцать лет. Лицо Винсента изменилось. Рассказывая о семье, это были сплошные усмешки, которые говорили лишь о том, что воспоминания для него не слишком приятные. Но начав говорить о Коллегии Магов, он просветлел, улыбка стала более искренняя, более ностальгическая. — Можно я спрошу, — вдруг неуверенно сказала я, — если ты ответишь, конечно? — Спрашивай, милая. — Ведь это и были те люди, с которыми ты потом уехал в Морровинд? — Отчасти. — Ностальгическая улыбка Винсента стала печальной. — Команда для той экспедиции формировалась годами. Но в конечную группу вошла и часть тех, кто был со мной тогда в коллегии, и даже пара тех, кто проходил со мной стажировку. За эти годы я очень многому научился, несмотря на то, что меня уже считали одарённым. — Одарённым? Правда? — Да, но не только талантом, — от него прозвучал странный смешок, как будто с издёвкой, — но и фамилией. Фамилия Вальтиери была на слуху. В Гильдии тоже. И в не меньшей степени. Моего деда знал и тот профессор, который создал Коллегию. Это была первая причина, по которой он меня и заметил. Но потом он понял, что я не собираюсь почивать на лаврах и вполне трудоспособен, стремлюсь к самосовершенствованию и очень, как он тогда выразился, «благоумен». — Здорово, — сказала я, — наверное, тогда ты смог почувствовать себя нужным? — Смог, почти сразу. Я быстро понял, что я на своём месте. Я входил в Гильдию Магов Хай-Рока вплоть до отправления в Морровинд. Чуть больше пятнадцати лет. Винсент вдруг замолк, взгляд его зацепился за стену, глаза не двигались. Он молчал и, мне даже показалось, что не дышал. Он как будто что-то вспоминал, но точно не хотел это озвучивать. Я ждала от него хоть слова, однако он будто застыл. Тогда я тронула его за плечо. Вампир еле заметно вздрогнул и посмотрел вопросительно на меня. — Всё в порядке, Винни? — Да, всё хорошо. Кажется, я слишком глубоко погрузился в воспоминания. — Я утомила тебя? Извини… — Нет-нет. Всё хорошо. — Винсент приобнял меня и поцеловал в лоб. — Я рад был всё это вспомнить. Как и рад был рассказать всё это тебе, Луна моя. Но кажется пора закругляться. — Наверное, ты прав. Мы уже долго тут сидим, стоит продолжать путь и понять, что делать дальше. Винсент кивнул мне. Мы ещё недолго посидели так в обнимку. «Значит, всё-таки, он не всё мне рассказал, — размышляла я, — что-то здесь есть ещё. Какая-то маленькая деталь, которую он умалчивает. Или не маленькая. Чего-то он не хочет вспоминать. Или рассказывать. Это слишком сильно тревожит его. Мой бедный Винни… Что же случилось с тобой? Может, я ещё смогу это узнать. Но пока не стану мучать его расспросами.» Мы не торопясь собрались, и направились дальше в пещеру. Винсент шёл впереди. В глазах у меня слегка помутилось, казалось, что я всё это уже видела. Вспомнила сон, где мне привиделся момент, как мы идём по каким-то тоннелям. «Неужели это и было то место, — подумала я, оглядывая кристаллы, как из моего сна, — значит, тут ещё что-то должно произойти. Теперь мне страшно… произойти может, что угодно.» Я догнала Винсента и взяла его за руку. Он посмотрел на меня умиляясь и улыбнулся. — Всё хорошо, Луна моя, — спросил он нежно, — как ты чувствуешь себя? — Нормально, — ответила я, — просто предчувствие не отпускает. — Что ж, тогда держи меня заруку. — Мы, вроде как, выяснили, что это не спасёт нас при случае. — Я тихонько похихикала. — А ещё мы выяснили, что мои прикосновения могут вывести тебя из транса. — Он тоже посмеялся. — Всё равносильно и всё имеет смысл. — Убедил. Мы продолжили путь по пещере, которая никак не виляла, никуда не сворачивала, не разделалась на развилки. Просто один узкий тоннель, усеянный светящимися кристаллами. Мы шли спокойно, хоть я и была насторожена, но всё же после привала мне стало проще воспринимать окружение. Но через некоторое время узкий тоннель расширился, а затем и вовсе вывел нас в широкую пещеру с высокими сводами, сталактитами, сталагмитами и сталагнатами, на поверхности которых также были кристаллы. Эта пещера переливалась всеми существующими цветами. Свет от кристаллов не был слишком ярким, но хорошо освещал окружение и нас самих. Видя это чудо, я восхищённо разглядывала всё вокруг. На меня нахлынули чувства восторга, радости и лёгкого волнения. Я обратила внимание, что Винсент восхищён не меньше меня. Он также разглядывал всё вокруг, молча созерцая окружение. — Красиво. — Сказала я тихо. — Да. — Ответил он. Наши слова раздались вокруг странным эхом, похожим на звон. Этот звон прокатился по сводам и стенам. Сначала он стих, но вдруг снова начал набирать громкость. Сгусток звука собрался в одном месте и начал приобретать звуки каки-то голосов. В том месте, откуда звучали голоса стало проявляться что-то. Винсент сжал мою руку чуть крепче и настороженно шёпотом спросил: — Ты это видишь? — Вижу, — ответила я, также шепча, — опять видения? — Возможно… Странно, что у обоих сразу… Хотя… Массовые галлюцинации тоже бывают… Тем более исходя из того, что это странное место может играться с разумом, как угодно, и мы понятия не имеем, как оно будет играться дальше. — Может, стоит подойти? — Думаешь? Не боишься? — А у нас есть выбор? Или предлагаешь убежать? Не вижу в этом смысла. Если это галлюцинации, или какое-то магическое влияние, они так просто нас не отпустят. — Резонно. Солидарен. Пойдём. Мы медленно приблизились к сгустку, образовавшемуся между двумя особо широкими сталагнатами, который начал принимать какую-то форму, и издавать более чёткие звуки. Я увидела, как в этом сгустке проявляется какая-то комната, или даже зал, где много людей, все что-то говорят. Люди эти были очень богато одеты, но как-то непривычно для моего взгляда. Будто из другого времени. Тут я поняла, что вижу происходящее словно чужими глазами, тот, кто видит это, идёт мимо толпы ряженых и рассматривает их. — Винни, что это, — спросила я растеряно, — снова видение? — Это воспоминание, — ответил он серьёзно, — настоящее. Моё. — Твоё? Из юности? — Именно. — Винсент подошёл ближе, вглядываясь в то, что показывало ему это воспоминание. — Первый бал, на котором я в своей жизни побывал. Тогда я чувствовал себя не в своей тарелке. На меня весь вечер никто не обращал никакого внимания. Разве что возрастные дамы, что умилялись ребёнку, гуляющему среди пышных подолов. — Лицо его стало сосредоточенным, но всё ещё было слегка шокированным. — Я уже совсем забыл об этом дне. Как же давно это было. Видение постепенно растворилось, как капля молока в чае. Но сгусток снова стал формироваться во что-то новое. Я увидела комнату, спальню, в которой стояла кровать, большая, с вычурным балдахином. На кровати лежал сухой и худой старик, покрытый тёмными пятнами, тяжело дышал, не открывал глаз и кашлял. Наблюдавший стал подходить ближе к постели старика и тогда тот с трудом и с хрипом произнёс: — И-за-бел-ла… — Нет, дедушка, — раздался молодой, но очень знакомый голос, — это я, Винсент. Дед выглядел немощным и больным, а голос юноши был уставшим и замученным. Вероятно, старик болел уже долго, а внук был вынужден ухаживать и следить за ним. Я не могла отвести взгляд от видения, но ощущала, как Винсент сжал мою руку и как он задержал дыхание, смотря на это.