Осколки, что искрятся на солнце

      Деревянная дверь поддавалась с трудом. Доски разбухли от постоянной влаги, а кузнец, похоже, давно не проверял петли. Ты натужно выдохнула, сумев наконец совладать с нею. Мужчина уже внутри, стоит полубоком, а силуэт его частично скрывался за облаком пара. Лицо обдало жаром – то ли от здешней температуры, то ли…        «Он… Он же в нижней одежде. Почти полностью обнажён…»       – Не студи. Заходи скорее.       Дышать здесь было сложнее, оттого немели ладони и чуть кружилась голова. Теряешься, нервничаешь; от смеси этих чувств пытаешься закрыть дверь не поворачиваясь к ней, а протянув руку назад.       К тому же, этикет не велит становиться спиной к кому-либо из высшего сословия, тем более к герцогу.       – Ох, прошу меня простить. Не подумал, что это не самая простая задача для дамы. Я помогу.       Он двигается на тебя, как хищник к добыче. Высокий, красивый. Влажные волосы облепили лоб и щёки, хотя и в сухом состоянии тоже спадают на лицо. О красоте Наои, его обаянии и властности слагают легенды и за стенами королевства, а он – невероятно – около тебя. Хочет помочь запереть вход. Жёстким движением дёргает на себя кольцо ручки; твои лопатки стучат о твёрдость дерева. Нос чуть было не врезается в мужскую грудь, оказавшуюся рядом так быстро.       – Ой…       Поднимаешь глаза, наверняка напуганные. Краем сознания подмечая ширину могучих плеч, скрытые под намокшей тканью камизы мышцы…       Взгляд Зенина кажется снисходительным, но ласковым.       Поклон. Ты забыла про поклон.       Тело знает эти движения с детства – завести пятку за лодыжку другой ноги, поставить её на носок, присесть и наклониться вперёд. Но мокрый пол играет злую шутку… Ты качнулась, чуть не завалившись набок. Он удержал. Его руки оставляют на талии капельки воды, и при всём при этом ощущаются удивительно горячими. Мужчина смотрит на тебя мягко, насмешливо; губы его чуть дёргаются, будто он рассасывает сахарный леденец.       – Это лишнее. Этикет здесь не уместен, да и неудобен. Пойдём, я помогу тебе раздеться.       Пальцы оказываются в бережном захвате других – крупных и жестковатых. Они тянут тебя за собой. Ноги с каждым шагом тяжелеют всё сильнее.       – Ты выглядишь напуганной, – он обернулся. Радужки его сверкнули опасностью, но вот тон голоса успокаивал, окутывал теплом. – И ведёшь себя несколько… неподобающе. Что-то случилось? Экономка сказала, ты вызвалась сама.       – Это… Это так, но… Извините, Господин.       Так глупо, несуразно, неловко. Тебе бы хоть немного времени, чтобы ударить себя по щекам, помассировать веки, выдохнуть и сделать свою работу. Но правда в том, что рядом с молодым господином голова отключается напрочь. Зато включается… кое-какое другое место.       Но это из-за волнения!       – Ты боишься, – шершавые подушечки оглаживают тонкую кожу запястья. – Пульс частит. Может быть, хочешь отправиться назад?       Ты не знаешь, что пугает больше. Зачем вообще сюда полезла? Что затмевает разум больше – мысли о молодом господине или стыд?       – Тебе нужно помочь мне искупаться. В одежде это делать неудобно – верхнюю придётся снять.       – Как?       – Если передумала – уходи, пока вода не остыла. Я справлюсь сам.        Уходить ? Ты всего лишь хотела его увидеть. И вот так сразу уходить?        Он поддевает твой подбородок пальцами, заставляя вновь посмотреть на него. Его движения так аккуратны, так нежны… Но острые клыки меж растянутых губ выглядят совсем по-звериному. И что за странный голодный огонь вспыхивает на дне его зрачков?       – Аа… Кажется, я понимаю. До тебя дошли слухи обо мне.       Он отпускает твою руку, и она безвольно падает, рассекая воздух. Наоя поворачивается спиной; ты разглядываешь капельки влаги, что скатываются по шее за край свободного ворота туники.       – Совет заставляет меня выбрать фаворитку и зачать наследника, а я не могу не считаться с их словами, – он умело играет голосом – ему удаётся выразить им свою боль. А вот фальшивая она или нет, уже совсем другой вопрос. – В этом замке и у стен есть уши. Меня посещают разные девушки, но они мне не интересны. Я не вступаю с ними ни в какие отношения. Это для отвода глаз.       Герцог развернулся. На лице его отпечаталась задумчивость. Размышляя, он принялся оглаживать твой подбородок костяшками.       – Получается… В таком случае… Либо экономка заставила тебя, либо ты пришла по этой причине.       Под рёбрами тут же распалился костёр стыда. Он принялся безжалостно облизывать косточки, выбивая из лёгких остатки воздуха.       – Я прав, верно? – Ухмыльнулся Наоя. – Это твоё желание. Но я был резок, и ты испугалась…       Мужская ладонь развернулась так, чтобы оглаживать щёки, шею всеми пальцами. Медленно, сладко…       – Потому что ещё не была с мужчиной. О, милая…       Стоишь, как вкопанная. Собираясь попросить, чтобы он прекратил… Но молчишь. Боишься, что откроешь рот, и будешь умолять о продолжении. Всё, что ты можешь – тяжело сглотнуть.       – А если бы я сказал, что позабочусь о тебе… – Тембр низкий, грудной, тягучий. Иногда он отдаёт приказы о казни, точно так же растягивая гласные, но ты этого не знаешь. Никогда не удостаивалась чести прислуживать в зале собраний. – Если бы пообещал остановиться, как только попросишь. Если бы исполнил любое желание.       Прикрываешь глаза, но образ его, его – Наои Зенина – всё равно чётко отпечатывается на дрожащих веках.       – Ты бы перестала бояться?       Не духота – речи кружат голову. Сладки и опасны, но откуда тебе, неопытной девчонке, знать об опасности?       – Н-но вы же сказали, что вам это неинтересно…       – Я сказал, что мне неинтересны они. Я не говорил этого про тебя.       Сердце сжимается, а потом бьётся где-то высоко-высоко в горле. Мужчина позволяет себе прижаться вплотную. Ты чувствуешь его изучающий взгляд физически.       – Давай я просто покажу тебе, хорошо?       Он произносит это так по-важному, так по-особенному; слова его звучат музыкой.       – Наверняка набожные бабки твердили тебе, что это грех, блуд. Что это больно и нужно только мужчине… Враньё. В первую очередь будет хорошо тебе.       Даже если он врёт, ты всё равно этого хочешь. Хочешь, чтобы ему было это нужно; хочешь, что бы ты была ему нужна.       – Давай я поухаживаю за тобой. Помогу снять платье, да? – Его проворные пальцы не встретили сопротивления. – Я вижу, ты дрожишь.       Ты сделалась нагой. Захотелось втянуть голову, прикрыться скрещенными руками. Он не позволил.       – Не стесняйся. Ты очень красива. Всегда, но сейчас особенно.       Наоя стягивает дурацкий чепчик с твоих собранных волос. От него всегда чесалась голова. Запускает ладонь в локоны, касаясь шеи, местечка за ухом. По коже рассыпаются мурашки.       – Иди сюда.       Опять ведёт за собой. Усаживает на скамью перед огромным деревянным чаном, наполненным водой, а сам располагается за твоей спиной. Давит на лопатки.       – Посмотри на своё отражение. Увидь, как ты прекрасна. Давай, ну…       Выполняешь приказ под стать своему настроению – всё ещё испуганно, но с любопытством и желанием. На водной ряби отражается разрумянившееся лицо, блестящие глаза, копна волос…       И его руки. Его руки на твоём теле. Гладят плечи, ключицы, спускаются ниже.       – Так хочу сжать… Да, вот так… Тебе же нравится?       Под веками прыгают звёзды. Сгибаешься, непроизвольно стараясь скрыться от незнакомой ласки, а Зенин всё уверенней взвешивает в ладонях грудь и перекатывает меж пальцев розоватые соски.       Он наклоняется ниже, втягивает тонкий травяной аромат носом, проводит им по шее. Губы мужчины прихватывают бьющуюся жилку, опаляют своим теплом.       – Ах… Мне… Да, мне нравится…       Мужчина хмыкнул в ямку плеча, а затем отстранился. Стало контрастно-холодно.       – Тогда делай что я говорю, и тебе будет ещё лучше. Разведи ножки…       – Ч… Что? Куда?       Реакция забавляет его. Он коротко смеётся, прижимаясь к твоей спине грудью и опираясь на твои согнутые коленки. Тянет их в разные стороны. Ступни слишком легко, слишком податливо скользят по намокшему полу.       – Попроси, и я остановлюсь, помнишь?       Вряд ли ты попросишь.       – Да… Я помню.       Есть в тоне герцога что-то лукавое. Словно он понимает, что какая-то служанка не посмеет напрямую ему перечить. Словно он не сдержит обещание, если ты всё-таки решишься. А может, то шумит кровь в голове от ласк Зенина. От его слов.        – Так, теперь обопрись руками о сиденье и прогнись в пояснице. Смелее, смелее, – подначивает он. – А я возьму кувшин и зачерпну воды. Сейчас я буду тебя купать.       Немыслимо. Это всё говорит тебе герцог. Неужели ты и правда нравишься ему?       Мужчина приподнимает волосы у твоего затылка пятернёй; ты непроизвольно выдыхаешь, закатывая глаза. Жест приятен и в то же время обездвиживает, обозначает роли.       – И теперь я буду поливать твои груди, твой живот… Главное, не двигайся, милая. Иначе ничего не получится. Поняла? Не вздумай двигаться.       Пожирает глазами. Твои же смотрят, но не видят… Кровь уже прилила к паху; хотелось наплевать на все условности, но нужны были воспоминания. Без терпения нет и коллекции. Как сосредоточиться, как разгадать его мысли? Ведь горячие струи текут мягким холмикам, по подрагивающему животу, достигают лона. Закусываешь губу, вздыхаешь со свистом, но не дёргаешься.       Всё, как он велел.       – Вижу, тебе нравится. Не будем останавливаться, да?       Ладно. Так уж и быть.       – Ах… Х-хорошо, не будем…       Поток почти кипятка стал более упругим. Мужчина по-хозяйски трогает покрытое мурашками тело, с удовольствием вслушиваясь в тихие-тихие стоны. Впивается пальцами в бок, сжимает грудь. Оттягивает сосок. Спускается к чреву…       – Не сдерживайся. Стони погромче.       – Господин!       От его краткой ухмылки по затылку отчего-то бегут холодные, предупреждающие о чём-то мурашки.       –Ха. Ну , или так.       Он раздвигает половые губы, и теперь водопад разбивается о набухший клитор. Этого не выдержать – никому, ни за что; ты ёрзаешь, и Наоя опять хватает волосы на загривке.       Как котёнка, которого мать тащит за шкирку. Твоя податливость – ещё один знак для него.       «Делай, что хочешь.»       Как будто бы он его проигнорировал. Как будто бы он не на воображал бы его в случае отсутствия.       Зенин управлял герцогством, имел реальную власть, но по-настоящему возбуждала его только такая. Когда кто-то вверяет себя в его руки добровольно. Твои зрачки были огромными; наклоняясь ближе, Наоя видел в них себя.       Ты искусала губы. Будут заживать некрасивыми корками. По облику мужчины можно было бы сказать, что ему хочется поцеловать тебя…       Да только герцог не целуется со служанками.       – Не могу больше. Ложись на скамью. Ложись, милая…       Заваливаешься набок, как только лишаешься поддержки. Переворачиваешься. Конечности трясутся – всё это время ты оттягивала носок стопы.       – Ты тоже не можешь терпеть, я же вижу… Сейчас. Сейчас.       Он занимает устойчивую позу – правым коленом упирался в пол, а левое устраивает возле твоего таза. Так он имел доступ ко всему – может трогать, смотреть, сжимать… Твои ягодицы не помещаются на лавке целиком – чуть свисают. Ты переживаешь, что выглядишь слишком крупной. Но Наоя впивается в них фалангами и стонет, запрокидывая затылок. Кажется, ему нравятся пышные формы.       – Ох, милая, ты чудо. Аппетитная, шикарная, покорная… Я бы тебя съел.       Болтаешь головой по сиденью туда-сюда, разглядывая своего Господина затуманенными глазами. Он спешно стягивает нижние штаны, оставаясь только в камизе.       – Сейчас я исследую тебя своими пальцами. Обещаю, ты получишь удовольствие…       Мужчина подтягивает тебя к себе за бёдра, закидывает щиколотку себе на плечо.       – А волосы на лобке у тебя светлее, чем везде, – хмыкает он. – Мне, конечно, не подобает… Но очень уж хочется.       От смущения хочется закрыть пылающие щёки ладонями, но сомневаешься, позволено ли тебе это. Наоя не сдерживается, тянет носом запах.       – В этом месте аромат самый насыщенный. Он делает меня твёрже… Наверняка ты очень вкусная.       Ты не ожидала таких развязных речей. Ты думала, что мужчина просто взбирается на женщину, и… И… Хотя даже такие мысли твоя совесть быстро разгоняла, заставляя на всякий случай перекреститься и прошептать коротенькую молитву. Чтоб не попасть в ад за блуд и похоть.       Теперь же тебе, незамужней, обнюханной в срамных местах, только туда и дорога.       – Ставлю свою лучшую гончую, ты вкуснее пирога с почками, что готовит Маргарет. Или как там её…       Он запускает подушечки в горячую влагу, описывает круг. Ещё один, давя сильнее… Дразнящее, пощипывающее движение. Глаза закатываются сами собой.       – Ты такая тихая. Расскажи, нравится ли тебе? – Отчётливо слышно, как сильно он желает потешить своё самолюбие. – Я вижу, но жажду слышать.       Прижимает палец ко входу, скользит внутрь легко. Мокро, очень мокро.       – Господин, это даже лучше… У меня как будто что-то лопнет сейчас в животе, но это так приятно… Я… Я… Госп-подин…       В глубине души боишься обмочиться; приходится сделать усилие, чтоб умолчать об этом. Почему-то всему телу сейчас легко, а во рту – сладко.       – Вот так… Сейчас я узнаю твой вкус. Держу пари, он божественен.       Обычная ты предпочла бы сгореть со стыда, а не глядеть, как герцог медленно облизывает испачканные соком фаланги. Но ты не соображаешь ничего.       – Ничегошеньки….       – Ммм… Чудно. Но хорошего понемножку, да? Нужно переходить к лучшему.       Он прижимается возбуждением к внутренней стороне твоего бедра. Нетерпеливо трётся, смещается повыше… Вы вздыхаете одновременно.       – Чувствуешь, как я вожделею тебя? – Прижимает головку ко входу и медленно толкается внутрь. – И ты меня тоже. Сейчас я войду.       Кричишь. От боли? Или страсти?       – Вот так, просто войду в тебя. – кажется, шепчет, но даже кровь шумит в собственных ушах его голосом. –Вот так просто…       – Пожалуйста, Господин, постойте!       – Ч-шш… Всё хорошо. Всё хорошо, совсем скоро всё пройдёт.       Наоя замер. Ты не знала, но нетерпеливый дьяволёнок колол его трезубцем, подначивал наплевать на просьбы, навалиться на это тело и владеть, владеть… Выбить из тебя весь дух, лишить остатков разума. Нет, ты этого не знала. Иначе подалась бы навстречу добровольно? Низ живота распирает, слёзы жгут веки. И всё-таки, ты делаешь это движение сама. И не жалеешь.       Ты даже не посмотрела, как эта часть выглядит… Вдруг он что-то тебе порвёт? Впрочем, уже поздно об этом. Ты уже упала – и в глазах ангелов, и в объятия своего Господина, Наои Зенина. Продолжаешь поднимать таз ближе к мужскому паху. Саднит, но что-то другое, незнакомое, начинает вытеснять всё неприятное. Оно просит ещё…       – Ммм-ах!…       Все грани становятся размытей. Ощущаешь, по-настоящему ощущаешь, как член скользит внутри, раздвигает стеночки. Затем покидает лоно, и становилось пусто. Наоя постепенно увеличивает темп. Хватает твои запястья и прижимает их к дереву, гладит выступающие косточки, аккуратно надавливает на живот.       – Видишь ? Видишь, я не обманул тебя. Я всё сделал, как и сказал.       Ты чувствуешь его взгляд на прилипших к шее прядках, подпрыгивающей в такт его толчкам груди, мягких складочках на талии. Но он так и не посмотрел тебе в глаза. Может, уже знал всё заранее? Юный Господин раньше часто представлял твоё лицо в момент, когда окажется внутри. Однако сейчас не видел сладкую муку на личике, сведённые домиком брови, тень ресниц на щеках. Того, как ты беспрерывно облизываешь острым язычком пересохшие губы.       Ах, сколько девушек перетрахал Наоя Зенин за свою не очень долгую жизнь, и вот теперь избегает взгляда той, кого обманул… Неужели года делают его сентиментальней?       Откуда тебе знать? Ты ведь ещё не раскусила его обмана.       – Мне так хорошо… Так хорошо с вами, Господин…       Шатающаяся скамья бьётся о бочку с водой, и та стекает на пол с тихим плеском. Этот звук так важен, так значим; за него хочется цепляться так же сильно, как ногти цепляются за спину Зенина. Кажется, что это внутри тебя бьёт прекрасный горячий фонтан. Кровь пульсирует в висках, лоб покрывается испариной. Крестец раз за разом простреливает молнией. На миг ты умираешь, возносишься на небеса, но затем падаешь – пока что не в ад, а лишь в своё тело. Мужичина стремится оказаться внутри всё глубже и глубже; всё резче становится амплитуда.        – О-охх… Принимай меня, принимай меня, принимай…       – Да…       Головка прокатывается внутри особенно приятно. Удовольствие становится режущим, как клинок. Сжимаешь Наою, стискиваешь его пояс бёдрами, хватаешься за доски. Мужчина опускает ладонь чуть выше покрытого пушком лобка, давит; пальцы раздвигают покрытые смазкой половые губы и рисуют зигзаг.       Тонешь, затем взлетаешь всё выше и выше, и дух захватывает каждый раз, когда ты падал. Наоя смотрит на тебя, и ты тоже распахиваешь веки.       Глаза в глаза. Тебя поднимает на волне и скидывает вниз. Ты не знаешь, где был Наоя, но каким-то чудом вы встречаетесь, вцепляетесь друг в друга.       – Дай, – хрипит он. – Дай я тебя поцелую…       Сливаетесь губами. Кинжал огромен, остёр, опасен; он протыкает вас обоих одним движением. Мужчина терзает твой рот, язык, а ты дрожишь, трясёшься, всхлипываешь. Он пытается успокоить.       – Эй, эй. Не бойся…       Изливается в тебя, чуть не прокусив нижнюю губу. Ты, возможно, умерла, но в ад не попала. Это больше похоже на другое место… Болит, саднит, тянет, ноет, пульсирует. Но так слабо, что это сложно распознать. Возможно, накроет завтра. А пока – только лёгкость, только блаженство. Мягкость облаков на коже, небесная голубизна под веками, нежность ветра.       Ты не спешишь возвращаться в собственное тело, а потому не видишь усталость и тень задумчивости на хитром лице. Наоя затащил в постель ещё одну милую девственницу. Поделился с ней наслаждением… и опозорил. Сломал жизнь.       Почему-то он впервые об этом задумался.