Лиса в красном галстуке

             Июнь. Жаркое лето в самом разгаре. Давно отгремел последний школьный звонок, повествующий о конце учебного года. Прошли школьные экзамены, а следом незаметной вереницей сессии протянулись экзамены всевозможных училищ, ПТУ и ВУЗов. И для каждого, кто заканчивал учебный год, в воздухе начинала витать сладкая смесь свободы, духа приключений и безработного детства.       Проходили дни, за ними недели. Антон проводил почти всё свободное время на улице со своими дворовыми друзьями с самого рассвета и до поздних часов, отлучаясь домой лишь на "попить воды" или "мама обедать зовёт". Впрочем, иногда, всё же, оставаясь в родной квартире, коротая часы перед альбомными листами.       И столь мерная жизнь могла длиться хоть всё лето, если бы однажды вернувшийся с работы отец не вручил отличнику счастливую новость о том, что тому стоит собирать вещи и готовиться к незабываемой поездке в пионерлагерь. Тот самый, в который однажды ездила его сестра, отзываясь о проведённом времени, чуть ли не как о самом лучшем в жизни. "А потом Анька ведро раков наловила... Как же было классно," - рассказывала она брату об одном из вечеров, когда они с отрядом спустились вдоль реки в незамысловатом походе. Ночь, гитара, костёр и варёные раки. Ещё тогда Антон замечтал о чём-то подобном. Тоже отправиться в поход с отрядом, встретить закат в полях, есть печёную картошку и слушать страшилки перед самым сном в палатке. Кто же мог подумать, что для исполнения мечты должно было пройти чуть больше пяти лет...       Утро. Солнечные лучи пробивались сквозь светлые занавески комнаты. Антон, полный волнения и ожидания, начал собирать вещи, казалось, ещё задолго до того, как солнце первыми лучами коснулось неба, окрашивая облака в нежно-розовые тона. В рюкзак укладывалось всё: футболки, запасные носки и, конечно, альбом с ручкой и парой карандашей марки "Искусство", с которыми Антон никогда не расставался. Совсем небольшая коробочка всего с тремя карандашами, однако стоимостью и редкостью которой парнишка мог посоперничать со всяким обладателем жвачки.       А совсем скоро настал день отъезда. На автовокзале царила суета: дети с родителями, сумки и чемоданы, смех и слёзы. В воздухе витал запах свежезаваренного чая из термосов, смешиваясь с ароматом булочек из ближайшей пекарни. Антон, с нетерпением ожидая, сжимал в руках билет, и его сердце стучало в унисон с гудками новеньких икарусов. Он смотрел на лица других ребят, которые собирались в кучки, обсуждая свои ожидания, и в их глазах школьник видел отражение своего собственного волнения. Что его ждёт там - за чертой привычной жизни, за железными воротами автовокзала...       Автобус тронулся, и за окном начали мелькать пейзажи. Сначала серые дома и знакомые улицы с дворами; затем городская застройка сменилась зеленью полей и лугов, а вскоре вдоль дороги начал возвышаться частокол тёмно-янтарных сосен.       Когда икарус наконец остановился, и ребята вышли на небольшую площадь, их встретил теплый, обволакивающий воздух и запах хвои. Пионерлагерь "Космос" раскинулся средь соснового леса, вдали от города и суеты, словно затерянная игла в сене. Солнце пекло не меньше, чем в городе, в небе парили белоснежные облака. Однако дышалось здесь гораздо легче. Не было вездесущего пуха и пыли, не пахло гудроном и сваркой с ближайшей стройки. Наоборот, проходя в строю возле здания, над входом которого красовалась гордая вывеска "столовая", в нос проник приятный аромат свежей выпечки и чайного разнотравья.       Жилые дома оказались такими же простыми, как и здание столовой - однотипные двухэтажные коробки, именуемые корпусами. Но не смотря на свою повторяемость и простоту, было в них что-то по домашнему тёплое и уютное. Детвору всегда встречал холл с его мягкими диванчиками и множеством горшков с раскидистыми растениями. Тянулся в даль коридор с лестницей на второй этаж. Да и комнаты ничуть не отставали от общего парада советской скромности и удобства: стены из светлой доски, пружинящие и скрипящие кровати, на окнах полупрозрачные занавески и чуть приоткрытые форточки... Просто и со вкусом.       Прозвучала первая команда на построение и совсем скоро вокруг площади встали ровными рядами пионеры и комсомольцы, что вздымали руки в приветственном жесте перед алым флагом. Очередная смена была официально открыта.       Дни, как и домики, были похожи друг на друга. Каждое утро начиналось со звука горна и звучного "подъём!" от вожатых. Следом шла зарядка, на которой физруки собирали ребят на импровизированном стадионе. Солнечные лучи пробивались сквозь хвою, создавая на траве золотистые пятна, а на песке еле заметные блики. Пятнадцатиминутная умывка, и вот уже, словно отряды юных воинов, они стоят у корпусов, с нетерпением ожидая от вожатых плана на день. Но первый пункт всегда оставался неизменным - поход в столовую, где аромат свежеприготовленных блюд манил их, как магниты.       А дальше тянулись приключениями всевозможные занятия: Кто-то записывался в художественный кружок, погружаясь в мир красок и холстов, где учился самым азам живописи или, как Антон, просто числился в списках, помогал младшим товарищам освоить нелегкое искусство и просто зарисовывал что-то из лагерной жизни вне стен кружка, демонстрируя готовые работы ближе к вечеру.       Любители спорта и активного отдыха на свежем воздухе разбрелись кучками поближе к футбольному полю и волейбольной площадке. Пожалуй, это были самые шумные места во всём лагере - с начала свободного времени и чуть ли не до самого отбоя здесь слышались глухие удары мечей, скрип песка и всевозможные крики, что сливались в единую канонаду юности.       Да и кружков было - не пересчитать. Пока одни увлечённо гоняли мяч или играли в догонялки, другие увлечённо собирали модели самолётов, изучали звёздное небо, а кто-то погружался в мир литературы, обсуждая прочитанные книги и мечтая о своих собственных произведениях.       Часы незаметно проплывали сквозь общую суету, унося один день за другим. И всё было бы спокойно, мерно и прекрасно, если бы не один единственный вечер...

      ***

      Это был вечер одиннадцатого дня пребывания Антона в лагере. За это время он сдружился с товарищами по комнате и корпусу, привык к местному распорядку и ритму жизни. Главное посетить зарядку и планёрку, а дальше, как говорится, будь здоров. Утро, как обычно, прошло в тени раскидистой ивы, у самой границы лагеря. Это незамысловатое, тихое место открывало живописный вид на протекающую в отдалении речку, извивающуюся, подобно серебристой ленте, и на высокие шапки соснового бора.       Однако днём планы резко изменились, и путь к этому укромному уголку оказался основательно перекрыт. Намечался родительский день, и силы актива были на исходе. Приходилось задействовать и помощь творческой части коллектива, что добавляло особую атмосферу в преддверии праздника. Впрочем, жаловаться не приходилось - работа всё равно не была пыльной. Вырезай себе яркие флажки, да вешай украшения на домики.       И чем больше ребята погружали лагерь в пёструю оболочку, тем больше солнце стремилось укрыться за вековыми исполинами. Небо окрашивалось в яркие оттенки розового и золотого. Сосны вспыхивали огнём под силой вечернего зарева. Легкий ветерок, словно невидимый посланник, бродил по лагерным тропам, принося с собой первую свежесть и прохладу подступающих сумерек.       Весь отряд был в сборе. Начиналась очередная свечка. Однако проходила она совсем не в привычной беседке, что стояла в десятках метров от корпуса, а чуть поодаль от футбольного поля, в тупичке, тропинка от которого выходила прямо к столовой. Несколько поваленных и гладко зашлифованных брёвен представляли собой скамейки, что окружали небольшое кострище, в которое двое парней-вожатых активно закладывали поленья и бумагу. Мелькнул огонёк спички, задалась потрёпанная газета, послышался первый треск сухой древесины.       Костёр, разгораясь, начал танцевать языками пламени, отбрасывая тени на лица собравшихся. Небо активно темнело. Меж седых облаков начинали загораться первые звёзды. – Ну что, ребята, как вам сегодняшний день, понравился? – с задорной улыбкой проговорил Дмитрий Андреевич, присаживаясь на колено и протягивая руки к пламени. В ответ вторило задорное и шумное "понравился". Парень привстал, потирая ладони и оглядывая собравшихся у костра. – Кто хочет послушать историю про мертвецов здешних? – и вновь толпа довольно воскликнула. – Значит, слушайте, – произнёс Максим Саныч, его глаза заблестели в свете костра. – Не знаю, насколько правдива эта история, но мне её рассказали, когда я здесь ещё пионером отдыхал. События, о которых пойдёт речь, происходили именно здесь, на берегу реки, где наш пляж. Если верить рассказам, это случилось в 76-м году, может раньше. Тогда старшие отряды на пляжу отдыхали, как вдруг прозвучал сигнал к обеду. Все, как один, схватили свои вещи и бросились к столовой, но одна девочка не смогла выплыть из воды. Может, ногу ей судорогой свело, может, ещё что-то приключилось, но она начала стремительно тонуть. Некоторые парни бросились её из воды вытаскивать, только её в реке что-то держало, словно неведомая сила не желала отпускать. И казалось бы - всё, пропала девчонка, но с чёртом-пополам, кое-как, вытащили. Правда она тогда вся синяя была, продрогшая, водой только так плевалась... Её в лазарет положили под несколько одеял, что бы согрелась, однако тогдашний доктор на утро рассказал, что девчонка всю ночь зубами щёлкала и изнывала от холода, и ничто её согреть не могло. Ни одеяла, ни чай горячий. Слышал, даже обогреватель включали - всё бестолку... А утром, когда был плановый осмотр, её обнаружили мёртвой и такой же синей, словно она голышом всю ночь на морозе простояла. А доктора того, что за ней следил, через неделю нашли повешенным в той самой палате где она умерла... И теперь, бывает, ночью в здешних местах люди пропадают - уходят в потёмках по тропам в беспамятстве, а утром их находят повешенными на ближайших сучьях...       Резко треснуло полено, падая в центр кострица, в воздух взлетел столп искр, озаряя лицо вожатого зловещем блеском. Несколько девушек пискнуло и сжалось плотной кучкой. Однако смеха, столь привычного для таких ситуаций, не последовало. Комсомольцы лишь молчаливо переглянулись, словно негласно говоря друг другу: "это лишь байка" или "тут нечего бояться, лишь страшилка". – Это ещё ладно, – прервал напряжённое молчание Дмитрий Андреевич. – Я расскажу вам историю, в которой вымысла столько же, сколько в здешних котлетах мяса... Произошло это два года назад. Я летом в деревне у бабушки гостил. Вроде по началу всё в порядке было, чисто деревенская суета: покос, выгул гусей, ягоды в лугах собирали. Ничего необычного, проще говоря. Однако, когда наступило полнолуние, всё резко поменялось. На деревне человек пропал, местный сторож кладбищенский. Все сначала подумали, что спился мужик или в лесу заплутал, когда за грибами ходил. Только нашли его неподалёку от кладбища. Весь истерзанный и изуродованный. Вы подумаете, мол зверьё постаралось? Как бы не так. Лежал он на небольшой поляне, возле огромного кострища, а вокруг трупа куча конфет и фантиков всевозможных. Жвачки там разные, киндеры, вкладыши, мандарины валяются, и следов множество... Человеческих. Нам тогда одна бабка рассказала, что мужика съели приспешники твари одной страшной, местные его Хозяином леса кличат. – Это ещё кто? – совсем тихо спросила Ирка Самсонова. – Это тот, с кем вам захочется встретиться в самую последнюю очередь. – Тихо и спокойно проговорил вожатый, подбрасывая в огонь очередное полено. Голова его слегка накренилась в бок, а взгляд зацепился за играющий огонь, словно в пламени он отчётливо видел всё произошедшее пару лет назад. – Огромная тварь с обликом козла, выше самых высоких деревьев. Его мантия чернее самой тёмной ночи, а рога задевают облака. Он всё видит и знает о вас всё: чего вы боитесь и чего желаете больше всего на свете. Но не дай бог вам с ним встретится - считайте, подпишите себе смертный приговор. Хотя сам он не убивает, лишь питается. Убивают его слуги, которые и приносят ему "угощения". Думаю, сами понимаете, что угощениями становятся совсем не конфеты с печеньем. А такие вот ребята, как мы с вами... – Он провёл рукой в воздухе. – И ежели вас кто из его слуг в качестве угощения заприметит... Молитесь, что бы смерть была лёгкой. Ибо, если они решат вас забрать...       Накаленную обстановку прервал Максим Саныч, заорав настолько резко и громко, что многие из отряда невольно поддержали крик, хватаясь друг за друга и вскакивая с мест. Вожатые наоборот лишь заливисто засмеялись, отходя чуть в сторону, в то время, как пионеры хватались за грудки, жадно глотая воздух.       Под звёздным небом, усыпанным яркими огнями, отряд шагал к своему корпусу, а затем, словно усталые путники, неспешно устраивался по комнатам. Погас свет, и в тишине раздался протяжный скрип пружинящих кроватей, как будто сами матрасы вздыхали от усталости. Антон лежал, уставившись в потолок, и в его воображении вырисовывались причудливые фигуры из нескольких пучков света, застывших на гипсовой штукатурке. Спать совсем не хотелось. И было не совсем понятно от чего же, может от того, что перепугался не меньше остальных, слушая злополучные страшилки... Да вроде нет. Вроде всё было просто и понятно - это лишь выдумка, байка, что бы попугать ребятню. Однако было в них что-то странное, словно некая крупица истины, выдумать которую просто невозможно.       В моменте захотелось встать, взять альбом в руки или прочитать какую-нибудь книгу в попытке скоротать время. Нет, он никому не помешал бы - комната была в его полном распоряжении. Сосед Вовка, отравился ещё прошлым утром, доказывая пацанам, что те красные безобидные ягодки более чем съедобные. "Да я в деревне такие вёдрами ел, и ничего, здоров, как бык!" - причитал Володя, забрасывая в себя очередную горсть, полную наивной уверенности. Съедобные, как оказалось... Правда, теперь парнишка вторые сутки отлёживается в лазарете, глотая уголь.       Второй же - Марат - ещё по приезду заприметил одного из своих друзей, с которым тот был знаком, если верить рассказам, чуть ли не с ясель. Да и жил с которым чуть ли не в соседних дворах. А от того двоица горе-комсомольцев устраивали вечные посиделки то у одного, то у второго, никак не заботясь, что их партизанские перебежки по лагерю будут замечены вожатыми...       Почитать или порисовать казалось хорошей идеей, но было одно но - придётся включить свет, но тогда на огонёк могут пожаловать вожатые, и придётся Петрову либо дежурить в столовой, либо заниматься общественно полезным трудом всю смену в добровольно-принудительном порядке.       Парень просто прикрыл глаза, стараясь поскорее уснуть. В комнате царила тишина, нарушаемая лишь легким шорохом ветра за окном и отдалённой трелью сверчков. Ночная прохлада приятно холодила кожу. Глаза уже начинали слипаться, а конечности наполняться приятной лёгкостью.       Вот только звуки ночного леса были прерваны пусть и тихим, но грубоватым треском под самым окном. Возможно кто-то решил зло пошутить над ребятами, живущими в комнате. Сейчас побродит, слегка пошумит, поскребётся в стекло, стараясь напугать жильцов до усрачки и нервного тика, а после скроется во мраке, смеясь под нос. Шебуршание и слабый треск опавшей хвои продолжался.       Антон же просто игнорировал незваных гостей - пусть делают, что хотят. Им его не напугать. И, закрыв глаза, снова погружался в объятия Морфея. В конце концов, это всего лишь шалость ребятни, и он не собирался становиться их жертвой.       Шум прекратился. Затих скрежет, как будто сама ночь замерла в ожидании. Мелкие ветки и хвоя перестали трещать, оставив после себя лишь тишину,       Но не прошло и минуты, как заскрипели половицы, и не успел парень приоткрыть глаза, как на ногах почувствовалась лёгкая тяжесть, словно кто-то уселся рядом.       Антон приоткрыл глаза и хотел было вскочить, но резкий толчок в грудь заставил его вновь свалиться на кровать. Рука бросилась к тумбочке, в попытках нащупать оставленные там очки, однако ладонь ничего не нашла, лишь ощутила лёгкую прохладу дерева. Слегка замыленный взгляд вновь устремился в сторону незваного гостя, что горделиво уселся на ногах школьника. Сероватые контуры начинали принимать очертания человеческой фигуры. В воздухе повис лёгкий смешок. – Боишься меня? – тихий, ровный голос... Женский голос. Голос, который звучал как мелодия, завораживающая и пугающая одновременно. В нос начинали проникать всё новые ароматы: привычная хвоя, шоколадная сладость, цитрусовая терпкость, ароматы свежести и пороха. Словно Петров сейчас был не в пионерлагере, прижатый к кровати девушкой, а стоял на Красной площади, в разгар новогодней ночи. – Немного... – сдавленно прохрипел юноша, ощущая, как нечто приблизилось к нему, облокачиваясь руками возле плеч. Внутри всё переворачивалось и билось в неистовом порыве, пытаясь уверить себя, что это всего лишь злой розыгрыш. Просто кто-то вошёл в комнату через закрытую дверь, которая, как ни странно, ни разу не проскрипела. Или, может быть, забрался через приоткрытую форточку, в которую мог бы поместиться разве что кирпич. "Мёртвое к мёртвому, живое к живому!" - проговаривал юноша про себя, пока таинственная гостья склонялась над ним. Вдруг, шею что-то опалило... Горячее, скользкое и шершавое. Понимание пришло сразу - язык. Плечо ощутило касание, однако привычной мягкости кожи не было. Было тепло, было мягко и было страшно. – Не бойся, я тебя ему не отдам... – Вновь зазвучал перезвоном колокольчиков девичий голосок совсем рядом с ухом Антона, от чего волна мурашек пробежалась по спине. – Столь сладостное угощение я оставлю себе.       Ночной мрак и плохое зрение скрывали львиную долю от взора Антона. Однако, некие крупицы, от него, всё же, не могли ускользнуть. В тёмном окружении было отчётливо видно, как сверкают янтарём два глаза, как блестит сквозь ночь рыжая шерстка, как дёргаются уши на голове девушки и мелькает перед самыми глазами черный нос. Либо кто-то отчаянно старается напугать его, либо бабкины рассказы о таинственных существах оказываются правдивыми и Петров выиграл билет в первый ряд. – Ну какое же я угощение? Я ведь простой человек... – Прошептал Петров, стараясь выиграть шанс на спасение, уже представляя в голове, как по утру товарищи обнаружат в одной из комнат кровавое месиво. – Самое, самое сладкое, – томно продолжала лисица, проводя рукой, по груди школьника. - Столь прекрасное, что за тобой я решила прийти сама. – И вновь шею опаляло влажное прикосновение, дополняя и без того странную смесь эмоций, на которую охотно отвечало молодое тело.       Привстала, вновь усаживаясь на коленях у основания койки и позволяя попривыкшим к темноте глазам юноши рассмотреть себя. Сомнений не было - перед ним была лисица. Вернее, девушка в лисьем обличии, облачённая в пионерскую форму. Гладко выглаженная, белоснежная рубашка, тёмный ремень с золотистой пряжкой, голубая юбка и алый галстук, повязанный вокруг шеи. Два огонька её пронзительного взгляда были уставлены на Петрова, словно она ожидала от него какого-либо действия. – Не волнуйся, я тебя не съем, – вновь сказала плутовка, уже более спокойным голосом, лишённого всякого озорства и эмоций, точно она пыталась успокоить не только его, но и саму себя. – Правда. – Тогда, что ты собираешься делать? – вторил ей Антон, недоверчиво оглядывая ночную бестию, что не спешила слезать с его ложа. Ответа не последовало, зато в воздухе повисло недовольное фырканье, а после и шелест одежды. – Хочу. – коротко и без всяких подробностей отозвалась лисица. И поди пойми, что это значило. И вновь тихий шелест заполонил повисшую тишину.       Антон неподвижно лежал и смотрел, как плутовка медленно, чертовски медленно расстегивала на рубашке пуговицы. Одну за другой. А после протянула к нему лапку, задавая таким же тихим голосом незамысловатое "позволишь?". И школьник не задумываясь повиновался, словно что-то внутри подначивало его сделать правильный выбор. Человеческая ладонь легла на лисью, неспешно переплетая пальцы в пресловутый замок.       Лисица подвинулась поближе, восседая теперь уже на юношеской талии. Вторая рука легла на его грудь. – Быстро бьётся. Всё ещё из-за страха? – поинтересовалась она. Голос звучал мягко, но с лёгким налётом игривости. – Наверное, – короткий ответ на столь же короткий вопрос. – Не бойся, я ведь не такая уж и страшная...       Девушка направила ладонь школьника, позволяя ему дотронуться до своего живота. Пальцы осторожно коснулись рыжего меха, нежно скользя то вверх, то вниз, а затем ненадолго зарываясь в пушистый покров, словно он гладил не таинственную лисицу, а самого простого кролика - маленького и беззащитного. Однако, стоило признать, было чертовски мягко, нежно и тепло. Страх начинал потихоньку уходить, оставляя место для кроткого любопытства. – Я же говорила, – прошептала плутовка, снимая с себя рубашку. Белоснежная ткань полетела комком куда-то на пол, теряясь в ночном сумраке.       Ночь скрывала многое, но недостаточно, что бы утаить от взгляда юноши каждую, даже самую незначительную деталь. Дыхание затаилось, а взор неотрывно ловил каждое движение бестии, каждый изгиб и линию её стройного тела. Ладони продолжили скользить по меху, то зарываясь в пушок, то слегка сжимая талию. Словно стоило юноше отпустить плутовку, как она тот час бы растворилась в небытие серой дымкой, оставив после себя лишь смутные воспоминания.       А после... После мех начал становиться всё короче и короче, приобретая белые оттенки. Лёгкий и короткий пушок, невесомый, как снег, но тёплый, как пламя огня. Лисица изогнулась в спине, сдерживая довольное урчание в глотке. Глаза непроизвольно прикрылись, а в воздухе повис тяжёлый выдох.       Ещё пару минут назад Антон мог бы поклясться, что он попал. Попал основательно и конкретно, но теперь... Теперь внутри что-то перевернулось, сменяя страх на лёгкий азарт и интерес. Расскажи кому, что в ночи пионерлагеря он приласкал весьма сексуальную лисицу - в жизни не поверят.       Да и не только сексуальную, но и, по всей видимости, весьма чувствительную, раз удосужила Петрова несколькими фырканьями, сопровождаемыми простым "понежнее, пожалуйста". Да и грудь которой с начала ласк теперь вздымалась гораздо чаще и интенсивнее, отзываясь на каждый глубокий и неровный вздох. Лёгкий стон начал срываться с губ, вперемешку с совсем слабым урчанием.       Пальцы прошлись по соскам, слегка сжали и оттянули. Не сильно, но достаточно, что бы плутовка закрыла глаза и, задрав голову к потолку, протяжно выдохнула. Сжались кулачки, сминая простынь - ещё чуть чуть и, того гляди, раздастся треск рваной ткани. А уже в следующий момент бестия жадно заглотила воздух и протяжно проскулила от очередного напора ощущений.       Антон не совсем понимал, что он делал. Было понятно лишь одно - делает он всё правильно. И столь яркая реакция девушки была ему весьма сладкой и желанной наградой, о которой он грезил тёмными вечерами. Не сказать, что юноша был обделён вниманием прекрасного пола - сложно не ловить на себе заинтересованные взгляды, когда ты единственный беловолосый парень на весь город. Однако всякие "приключения" ограничивались максимум поцелуем...       Теперь же всё было иначе. В ночи действовали иные правила. И тело, будто бы гонимое неведомыми ему позывами, действовало самостоятельно. Первые робкие, невесомые касания быстро сменялись более напористыми, жадными и наглыми. Пальцы нашли свою замену в языке и зубах. Так и не скажешь, что это был его первый раз.       Очередной стон удовольствия повис в воздухе, лаская уши школьника жарким дыханием. Волна мурашек кубарем прокатилась по спине. Плутовка дёрнулась, содрогнулась под незамысловатым прикосновением, словно лист мимозы под ударом упавшей капли дождя. Было приятно, слишком приятно, что бы продолжать сдерживаться. Хотелось простонать, вырвать из себя всю накопившуюся страсть и желание, наконец-то дать свободу тянущему чувству, что вилось узлом внизу живота.       Мягкие ладони осторожно дотронулись до юношеских, хватая те за запястья и прижимая к кровати. Лисице требовался перерыв, хотя бы пять минут. Иначе весь лагерь станет свидетелем их ночного рандеву. Очередной тяжёлый выдох ударил в область юношеской ключицы, обжигая нежную кожу. Прошёлся шершавый язык, оставляя влажную дорожку до самого подбородка. Антон прикрыл глаза, опрокидывая голову на подушку. Бестия лишь слегка приоткрыла пасть в ехидной улыбке, обнажая ряд острых клыков. И чем ближе она подбиралась к трепещущей жилке, тем больше простые поцелуи приобретали хищнический и грубый характер, сменяясь на покусывания.       На слегка бледноватой коже начинал прорисовываться первый, слегка алый след зубов. Раздался сдавленный стон и шершавый язык прошёлся по раздражённому месту, словно невзначай извиняясь за излишнюю грубость. А после укус повторился чуть ниже. И вновь язык бестии устремился зализывать негласное прощение. И Антон прощал, не мог не простить ей в этот момент, когда тело наслаждалось целым спектром ощущений: нежные касания, лёгкая прохлада и жар поцелуев, колкая боль от укусов и тянущее желание.       Мягкая ладошка отпустила чуть дрожащую руку. Прошлась по вздымающейся груди, находя своё место возле юношеской щеки. Сверкнули в ночи янтарные глаза, не сразу встречаясь со взглядом зелёных изумрудов. А после произошло то, чего, казалось, произойти не должно было в принципе. Лисица подалась чуть вперёд, захватывая губы парня в поцелуй.       Было странное, крайне странное ощущение, не похожее ни на любое другое. Но при этом столь же приятное, как и всё происходящее. Во рту тут же отдалось смесью сладости и цитрусовой кислинки. Теперь уже и сам Антон поддавался навстречу, проводя ладонью по рыжей щеке, не желая разрывать томный момент. Ещё немного, хотя бы самую малость... Но поцелую, как и любому другому явлению, было суждено прекратиться. Хотя бы на время, что бы глотнуть свежего воздуха. Сверкнула меж губ тонкая нить слюны, и уже через несколько мгновений двое вновь припали друг к другой с новым нажимом.       Голову дурманило смесью походи и желания, от нахлынувшего возбуждения кололо в кончиках пальцев. Руки, наполняясь ватой, слегка подрагивали. Впрочем, не только Антон удосужился подобной расправы - лисицу трясло не меньше. Было сложно представить, что творилось в её голове, но некогда тяжёлые выдохи стали меньшим, что наполняло комнату. Казалось, она уже не пыталась сдержать постанывания и довольное урчание. Жадно проводила коготками по груди и плечам юноши, оставляя на них слегка-алые полосы.       А после уже и Антон невольно простонал, стоило бестии отодвинуться чуть назад, устраиваясь поудобнее на чувствительном месте.       Казалось, тело Петрова в мгновении ока облили ледяной водой, а после ошпарили кипятком, дополнив ко всему прочему электрическим разрядом. Оно и не удивительно - в крови гудел тестостерон, под поясом пульсировало и болело от напряжения и стойки смирно. Казалось, что ему становилось тесно даже в простых трусах, от чего хотелось поскорее от них избавиться, уповая на то, что лёгкая прохлада хоть как-то поумерит пыл юнца. А лисица, словно прочитав в глазах Петрова немую мольбу, поддалась взад-вперёд, самодовольно наблюдая за тем, как парень скулит, сжимая простынь.       Смотрела с упоением и трепетом в груди - слишком яркая и слишком искренняя реакция, что бы не дать то, чего школьник так хочет... Встала на корточки, вновь устремляясь к основанию кровати. Антон не успел поднять головы и понять, что происходит, как очередной разряд прошёлся по телу. Теперь настал его черёд наслаждаться сладостной агонией.       Бельевая резинка сдалась сразу, даже не пытаясь сопротивляться шаловливым пальчикам, которые избавились от незатейливой преграды лёгким движением. Больше не было той робости и осторожности. Не осталось ничего, кроме животного влечения и голимой страсти. Оба желали чего-то большего, чем простые прикосновения и поцелуи...       Девичья ладонь прошлась по бёдрам, приподнимая перед носом разгорячённый член. Того гляди - ненароком закончит быстрее, чем она планировала. И столь же горячий язык прошёлся по всей длине от самого основания, останавливаясь в конце жадным чавканьем. Губы несколько раз хватали и отпускали головку, словно играли с ней, растягивая момент и наслаждаясь неподдельной реакцией парня.       Раздался смешок, и лисица, взяв член в пасть, начала неспешно опускаться. После вновь подняла голову и, втянув воздух, снова проглотила член, с пресловутым хлюпаньем. В ответ раздался сдавленный мат вперемешку со сдерживаемым стоном - если до этого в пасти лисицы было тепло, тесно и влажно, то теперь Антон готов был поклясться, что она пыталась высосать из него душу. А между тем и сам школьник начинал поддаваться вперёд бёдрами, желая проникнуть в вожделенную пасть как можно глубже.       Руки нашли своё пристанище на голове плутовки, то неспешно гладя её шерсть за ушками, то настойчиво удерживая на месте, не позволяя и на миллиметр выпустить член из глотки. А после Петров и вовсе встал с кровати, полностью овладевая ситуацией. Теперь уже лисица становилась игрушкой в его руках. Да и не сказать, что бы она особо сопротивлялась - лишь присела на колени, чуть держа юношу за бёдра. Глаза закатывались, в воздухе повисла симфония всевозможных звуков, начиная от хлюпанья, заканчивая постанываниями и хриплым рыком.       Кто бы сказал раньше, что ей понравится чувствовать себя зависимой, отдаваться и подчиняться столь же голодному юнцу - всё же было в этом что-то своё необъяснимо притягательное. Да и он уже, вроде как, понял правила игры.       Ведомая касаниями комсомольца, встала на корточки и переползла на пол - звук легкого скрипа начинал раздражать обоих. После вновь уселась на коленях, получая свою порцию похвалы и поглаживаний. – Хорошая девочка... Умница... – Твердил юноша, ощущая себя дрессировщиком с мировым именем, которому сама всевластная судьба выдала шанс проявить весь свой талант укротителя. Было волнительно и слишком возбуждающе управлять ею, словно своей марионеткой: одаривать комплиментами и нежными поглаживаниями за подчинение и на игривый отказ вгонять в пасть член до основания, наслаждаясь собираемыми в уголках янтарных глаз слезами.       Сколько прошло время - никто не знает, да и никого этот вопрос толком не интересует. Однако бестия уже стоит в полный рост, обнимая Антона, и неспешно поглаживая его спину. Парень не отстаёт - держит лисичку за ягодицы, ненароком касаясь пышного хвоста. Золотая пряжка ударилась об пол, унося с собой голубую юбку, что в ночи казалась тёмо-синего цвета. Теперь ничто не скрывало их друг от друга. И было плевать на лёгкий сквозняк; плевать на то, что она всего лишь пару минут назад сосала член, а теперь целует в губы; плевать, что он человек, а она лисица... Им просто хорошо и жарко, без лишних приукрас и ненужных мелочей.       Ладони прошлись по спине, слегка взъерошивая шерсть, после переместились на грудь, заставляя плутовку вновь прикрыть глаза и расплыться в довольной улыбке. Она кусала его шею, теперь Антон кусает её соски. Она зализывала алые следы языком - Антон ничуть не уступает.       Делает шаг, заставляя бестию попятиться назад. Затем ещё один, и ещё... До тех пор, пока спина девушки не встречается со стеной комнаты. Теперь убежать не получится. Да и хочет она этого - тот ещё вопрос. Петров же вновь проводит ладонями по её талии, протягивается к шее и слегка гладит за ушами, наслаждаясь тем, как девушка отзывается на незамысловатую ласку протяжным урчанием. После опускает руку, проходя по плоскому животику, пока не останавливается у заветного места. Чувствует, насколько там стало влажно и горячу. Чувствует, как начинает учащаться её дыхание, стоит хоть немного опуститься ниже.       И он спускается. Плавно, неспешно. Ощущая, как пальцы опаливает жаром, как вокруг становится чертовски влажно и тесно. Приобнимает девушку за талию, прижимая к себе. Мягкие ладони проходятся по его плечам, продолжая блуждать по голому телу, никак не найдя себе покоя. Коготки скребут кожу, из чёрного носика вырывается очередной тяжёлый выдох, пасть вновь смыкается - на этот раз на его ключице. Как Антон объяснит все эти следы вожатым и родителям - сам не знает. Придумает что-нибудь. А после сам становится инициатором поцелуя, желая разделить трепет момента. Оттягивает нижнюю губу, целует в скулу, зарывается собственным носом в шёрстку шеи.       Движения начинают ускоряться, громкое хлюпанье наполняет окружающую темноту. Антон не пианист или гитарист - пальцы не столь длинные, но и их, кажется, слихвой хватает. Девушка опустила голову. Дыхание сбилось. Тихие стоны начинали становиться всё более резкими и короткими. Сознание мутнело, покрываясь белёсой негой, подобно чистому небу, которое приобретало серые оттенки разносящегося по округе дыма. Удовольствие начинало заволакивать тело, накрывая одной волной за другой. Ноги задрожали, забился хвост, а из пасти и вовсе зазвучал протяжный скулёж, полный удовольствия.       Девушка припала на пол, удерживаемая Петровым от падения. Было до чёртиков приятно, настолько, что голова кружилась, а перед глазами мелькали белые мушки. Было приятно и от нежных объятий, которыми одаривал парень в эту минуту. Хотя в глубине Антона царила лёгкая досада. Ему нравилась эта игра, нравилось всё происходящее, нравилось дарить удовольствие рыжей, но бьющие в голову гормоны не давали расслабиться самому. И всё же, это могло потерпеть...       Прошли минуты. Понемногу бестия приходила в себя, ощущая всю гамму расплывшегося по телу блаженства. Антон всё так же обнимал её, отвечая взаимностью на каждый поцелуй и каждое прикосновение. Казалось, девушка ощупывала его в страхе и надежде, что он - это он, а не галлюцинация, которая может исчезнуть в любой момент. – Тебе понравилось? – подал голос Петров, задавая даже не столько вопрос, сколько пытаясь заполнить тишину. А что ещё можно было спросить у лисицы, которую только что довёл до оргазма? – Очень, – проговорила та шёпотом, прильнув всем телом. И без того крепкие объятия стали ещё крепче. Однако расслабиться Антону было не суждено. Плутовка вновь проскользила по члену, заставляя тот напрячься с новой силой. Сердце пропустило пару ударов, а в кончиках пальцев вновь закололо. – Прости, – только и смог проговорить Антон, вставая с пола и утягивая плутовку за собой. В лисьих глазах сверкнул озорной огонёк, ряд зубов щёлкнул, маятником качнулся хвост. – Не прощу, – вторила ему бестия, одаривая лёгкой ухмылкой. Впрочем, было непонятно кому адресован этот ответ - пареньку или самой себе. Спина вновь ощутила позади себя твёрдость стены, а тело отдало приятным ощущением, почувствовав на себе жадные до касаний руки. Потянулись по телам вереницы поцелуев и покусываний.       Наклонилась, вновь прильнув пастью к члену. Ещё немного перед самым сокровенным - уж больно приятно было ощущать его лёгкое подрагивание на своём языке. Слишком приятно наблюдать за тем, как Антон хватал ртом воздух. Однако так продолжаться вечно не могло при всём желании. Юношеские руки, прикоснувшись к мягкой щеке бестии, заставили её сперва подняться, а после развернули к себе спиной, вынуждая облокотиться на стену.       А после всё словно замерло. И лёгкий скрип половиц, и далёкая трель сверчков, и шелест тел, лишь отдавался бешенный ритм сердца где-то в ушах.       Юноша провёл руками по девичьей спине, ощущая под ладонями выпуклости лопаток и ямку позвоночника. Вновь убедился в роскошности её тела и талии... Смял ягодицы. Раздался шлепок и рваный вздох. Пригладил хвост, чуть отводя его в сторону. Очередной шлепок. Пола коснулась первая капля, оставляющая за собой влажную паутинку. За ней опустилась вторая. Очередной шлепок и мягкое поглаживание. – Умница, – проговорил Антон, чуть склонившись к девичьему уху, которое, подобно локатору, резко повернулось в сторону шепота. В ответ послышалось тихое угуканье вперемешку с довольным всхлипом. Очередной шлепок и поглаживание закрепили в моменте её согласие. – Спасибо, Тоша, – протянула она сладким голоском, ещё больше прогибаясь в спине и выпячивая попку в сторону юноши. Взвился ввысь хвостик, словно призывая юнца поскорее начать задуманное. Бёдра жадно смяли. Юношеская ладонь прошлась по рыжему хвосту, чуть придерживая его; вторая - нашла пристанище на плоском животике. Меж бёдер, почти касаясь киски, проскользил член. Слегка дёрнулся, ощущая, как в моменте жаркая влага сменялась прохладой. Вновь проскользил взад-вперёд, выбивая глухой шлепок.       Оттягивать желаемое более не хватало ни сил, не выдержки. В воздухе повис дуэт хрипловатых стонов. Антон не спешил, входил медленно, размеренно, позволяя лисичке попривыкнуть и принять его. Было тесно, слишком тесно, что бы быть резким и грубым. И между тем было мокро, настолько, что Антону могло показаться, словно они сейчас стояли под проливным дождём где-то в самом центре джунглей.       Неспешно вышел, наблюдая за тем, как очередные несколько капель тонкими нитями упали на пол, и так же вошёл, издав утробный рык. Вновь вышел. Вошёл. Уже чуть быстрее. Очередная фрикция оставила глухое хлюпанье и улыбку на обоих лицах. Плутовка в ответ довольно мычала, сдавливая стоны в самом основании глотки; двигала бёдрами, стараясь попасть в незамысловатый такт. Однако понять, как поведёт себя приноровившийся юноша в следующий миг, было сложно - он то неспешно входил, наслаждаясь приятной теснотой, то нещадно вдалбливался, выбивая из плутовки заветные стоны. А то и вовсе замедлялся до невозможности, заставляя бестию самой насаживаться на член или умолять вновь трахнуть её.       Волнительный трепет разносился где-то внутри груди Антона, стоило девушке умолять. – Хорошо... – Коротко отвечал Петров, проводя руками по меху, сжимал грудь или зарывался носом в мягкую шею, вдыхая палитру ароматов нового года. Однако продолжение на пресловутую просьбу всегда было одно - юноша вновь начинал фрикции с ещё большим напором и рвением, заставляя бестию проводить лапами по стене, в тщетных попытках ухватиться хоть за что-нибудь или опрокидывать голову на его плечо.       В глазах начинали мельтешить искры. Тугой узел в паху завязывался, обещая скорую разрядку. Однако непонятный скрип в коридоре корпуса заставил обоих прерваться, замереть на месте подобно каменным истуканам и внимательно вслушаться в повисшую тишину. За дверью кто-то ходил, неспешно пробираясь от самой лестницы. – Будь тихой девочкой, – прошептал Антон, вновь подаваясь бёдрами вперёд. Лисья пасть приоткрылась в немом стоне, но уже в следующее мгновение захлопнулась под цепкой хваткой юношеской ладони. Глаза закатились. Очередные, неторопливые движения, казалось, ощущались в стократ чётче, заставляя девушку желать новой разрядки.       Чуть развернула голову, бросая на юнца умоляющий взгляд, однако желаемого результата не последовало. Антон лишь провёл по рыжей щеке ладонью, нежно целуя сперва в губы, а после как-то незамысловато и по-простому - в нос. Скольжение внутри усилилось, конечности начинали дрожать, а тело пробивало мелким разрядом. Хвост метался от накатывающих волн удовольствия.       Скрипнула кровать - лисица всё же припала на матрас, не в силах белее выдерживать эту пытку на своих двоих. Бёдра тряслись, непроизвольно сжимались пальцы на белоснежной простыне, голова кружилась, из приоткрытой пасти начинал выглядывать алый язычок. И между тем затихли шаги в коридоре. Тот, кто был там, явно остановился, прислушиваясь к неожиданному звуку. И ко всем законам подлости - остановился ровно под дверью комнаты. Заставляя одурманенную пару замедлить темп.       Однако останавливаться из двоих никто не планировал. Лишь крепче сжали рты, стараясь не проронить протяжный стон в ночном безмолвии. В воздухе всё ещё висела канонада тяжёлого дыхания и приглушённых шлепков, тела тёрлись друг об друга в порыве животного влечения. Оставалось уповать на то, что звёзды сойдётся на тёмном небосводе и стоящему в коридоре всё привидится в ином ключе. Словно кому-то из здешних жильцов снится кошмар и тот, ворочаясь на кровати, стонет в ужасной агонии своих самых потаённых страхов.       А пока Антон лишь ловким движением перехватил ножку плутовки, ухватился поудобнее под её коленом и вновь прильнул вперёд, ловя на себе взгляд янтарных глаз. Она молчала, стараясь подавить рвущийся крик удовольствия. Мягкие ладони прошлись по стройному торсу, останавливаясь на шее и пододвигая её поближе. Прошёлся язык по косточке ключицы, и уже в следующий миг кожу засаднило от резкого укуса. Несколько алых капель сползло по груди, оставив за собой незамысловатые отметины. Боль и удовольствие в едином порыве.       Туго... До безобразия приятно... Вновь ускорился, насколько позволяли оставшиеся силы. Держаться долго не получается. Не когда плутовка смотрит на него так умоляюще и столь пошло. Сделал ещё несколько толчков. Вышел, почти на всю длину, и с очередным шлепком полностью вошёл. Перед глазами замельтешило; сердце бешено колотилось, а мозг гудел от эйфории. Тело напряглось до предела, а после донельзя расслабилось.       Вновь скрипнула кровать - Антон прильнул к бестии. Мягкий и столь тёплый мех коснулся тела, и на мгновение юноше показалось, что он погрузился в облачко. Пальцы искали друг друга, сливаясь в замочек; тела прижимались друг к другу, объятия становились крепче. Они просто лежали на кровати, стараясь восстановить дыхание, и по-простому наслаждаясь друг другом.       Юношеские ладони гладили рыжую бестию то по щеке, то зарывались в подшёрсток шеи, то слегка поигрывали с дрожащими от прикосновений ушами. В ответ слышалось слабое, но довольное урчание. Иногда, правда, девушка приоткрывала глаза, облизывала и без того алую кожу, совсем легонько покусывая, как будто пробуя на вкус. Но после, для приличия, ткнув мальчишку носом, вновь зарывалась в его объятия, поудобнее укладывая голову на его плече.       Комната, озаряемая лишь полумесяцем луны, погружалась в тишину... Более не было слышно ни тихого шелеста занавесок, ни далёких песен сверчков, ни ночного шума леса, который засыпал с ними в объятиях тишины. Замолк скрип коридора, словно полуночный гость растворился во мраке, оставив лишь их двоих в уютном уединении. Слышно было лишь лёгкое дыхание и стук сердец, бьющих почти в унисон. – Как тебя зовут? – Вопрос висел в воздухе, словно капля росы на кончике листа, готовая упасть в бездну тишины. Бестия приоткрыла один глаз, и она, казалось, задумалась. – Я... – Начала она, но слова не спешили покидать её губы. Ласково потянувшись, она снова зарылась в его плечо, словно искала в нём укрытие от всего мира. – Алиса...

***

      Июль. Уже в зените сияет солнце, освещая всю округу. По голубому небу неторопливо плывут седые облака, словно мягкие пуховые подушки, готовые укрыть землю от палящих лучей. По лагерю проходит теплый ветерок, наполненный ароматами цветущих в паре километров полей подсолнечника и сосновой смолы. Слышны далекие звуки веселого пения птиц.       Река, сверкающая под солнечными лучами, плавно течет, отражая в своих водах синеву неба и зелень берегов. Неподалёку слышен смех детей, которые, не боясь жары, бегут к воде, чтобы окунуться в её прохладу.       В воздухе царит ощущение легкости и свободы, словно все заботы и тревоги остались где-то далеко, за пределами этого солнечного рая. Там, где среди распустившейся зелени и благоухающих цветов возвышались каменные коробки и бесконечные линии асфальта и ЛЭП. Однако, всё это было лишь на первый, весьма замылённый взгляд.       В лагере с самого утра стояла непонятная суета, списать которую можно было бы на родительский день. Оно и не мудрено - столько сил и времени потрачено на радушный приём и атмосферу праздника. Однако за вуалью приятного переполоха скрывалось нечто более отвратительное и изуродованное. "Ищите!"... "Да как нет?!"... "А я что скажу?!"... Слышались встревоженные и гневных голоса вожатых и членов администрации лагеря за дверями кабинетов. Сновали ребята старших отрядов возле берега реки и вдоль лесного массива.       Родительский день. А как им объяснить, что их ребёнок пропал. Исчез в ночи, не оставив никаких следов. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал...       Лишь разведённые руки и удивлённые взгляды. Лишь пустая комната и смятая простынь. Лишь с десяток валяющихся на полу всевозможных конфет и лежащий на тумбе открытый альбом с нарисованной лисицей на одном из листов...