Внутри Касадора

* Серебро не просто жжет, серебро медленно прожигает его тело насквозь, так, словно смакует вкус Касадора — каждую закипающую каплю его крови, каждый пузырящийся лоскут кожи, каждый сгорающий кусок мяса. Оно вгрызается в кости, отчего те дрожат, словно их пилят. Лучше бы их пилили. Пилил Велиот своей рукой. Вот только Велиот даже не приходит посмотреть, как его создание: его преданный слуга, его единственный спавн и возлюбленное дитя корчится на голом полу от невыносимой — или пока еще нет? — боли. Касадор тихо скулит, но это не мольба о милости, нет. Он мог бы молчать — Велиот научил его молчать, — но тогда тишину подземелья перекрывало бы шипение его плоти, сгорающей от прикосновения серебряных цепей. Далеко, на пределе слышимости, кто-то кричит — так же отчаянно, как Касадор у себя в голове, но ему нет дела до чужих страданий, он полон своей болью. Касадор тихо и натужно стонет, глядя сухими глазами на единственную свечу у стены, и с нетерпением ждет приказа. Он не хочет умирать на этом грязном полу, располовиненный проклятым серебром! Ни за что! Он — Касадор Зарр, и он согласен умереть лишь на дорогом ковре в кабинете Велиота. С зубами в его проклятом горле! И наконец ненавистный и долгожданный голос в его голове приказывает: «Повернись!» И Касадор поворачивается — медленно, ведь его силы на исходе. Если б он мог, то заплакал бы от облегчения, когда боль в разъязвленных ранах умолкает и больше не кричит тысячами голосов агонии. Зато кричит он, когда серебро впивается в только наросшую нежную кожу другого бока, другой руки, другого бедра… В темноте подземелья, накрытый тонкими серебряными цепями, нагой Касадор поворачивается бесчисленное количество раз, и в воздухе стоит запах его паленой плоти. Боги, как же он хочет отгородиться от боли и унестись мыслями далеко отсюда… но он не может — все его мысли только о Велиоте. Касадор никогда не мог отгородиться от него. Ни в тот, самый первый раз — сколько же лет прошло? — когда увидел его в отцовском замке и словно на стену налетел, столкнувшись с ним взглядами, ни сейчас. От мыслей о Велиоте боль внутри становится невыносимой. Почему, за что тот велел Касадору вертеться на каменном полу его темницы, как сдыхающей на площади собаке? Как полураздавленной его сапогом крысе. Как провинившемуся слуге. Касадор не помнит. Он больше не помнит и не понимает ничего, кроме сгрызающей его заживо боли. Наконец у Касадора не остается сил подчиниться очередному приказу, и он содрогается, но остается лежать, придавленный тяжестью голодных цепей. Ужас неповиновения почти приканчивает его — и его больше нет. Почти. Из темноты его тянет запах — сладкий, невероятный, запах самой жизни, запах наслаждения, запах, обещающий, что боли больше не будет. Касадор не чувствует полосовавшей его целую вечность боли, он открывает рот, отчего иссушенная кожа его губ лопается, тычется вслепую, ловит влагу языком, хочет и боится смаковать — а вдруг не успеет поймать следующую каплю? Что может быть ужасней? — Не торопись, Касадор. Он вздрагивает всем телом и отшатывается в своей личной тьме. И не открывает глаза. Ему страшно, но он боится не наказания, ведь оно закончилось… так? Закончилось? А вот что Велиот делает здесь? Что он задумал? Какой он сегодня? Сейчас. Анализировать нет сил, и Касадор, не открывая глаз, скулит и медленно тянется с высунутым языком. — Молодец, — хвалит его мягкий голос, и из груди Касадора вырываются глухие рыдания — кажется, все будет хорошо. С каждой каплей жизнь возвращается. Кровь такая теплая, живая, и Касадор наконец смакует, вытягивает зудящие от нарастающей кожи ноги, осторожно расправляет изъеденные серебром плечи и приоткрывает глаза. И замирает, когда видит над собой руку: белые пальцы, острые гладкие ногти, простой строгий манжет вокруг изящного запястья, рукав красного камзола. Велиот окунает палец в бокал с кровью и поднимает руку над лицом Касадора. Не смотреть в лицо Велиота легко, потому что страшно — никогда не узнаешь, как он отреагирует на взгляд в глаза, — к тому же Касадор жадно следит за каплями, стекающими по идеальной коже до самого кончика ногтя. Они набухают, наливаются круглыми боками и наконец срываются прямо ему на язык. Вкус восхитительный, и Велиот не скупится: обмакивает пальцы все чаще, и вот уже кровь наполняет рот Касадора. Он глотает, растрескавшиеся губы нарастают свежей плотью, скольжение языка все нежнее, он почти касается им кончиков пальцев Велиота, и тот, кажется, едва ли не улыбается, глядя на это. Касадор приходит в себя очень быстро, но, как всегда, скрывает это. Давно научился, так безопаснее. И сейчас он тоже отсекает боль измученного тела и зуд его восстановления, отрицает все чувства, все мысли, кроме одной: ему нужна капля, всего одна проклятая капля крови Велиота, чтобы все это прекратилось! Это ли не шанс? Его пробирает дрожь, и он маскирует ее под судороги восстанавливающегося тела. Он прикрывает глаза, словно в бессилии, он тянется языком, с каждым разом все ближе к мраморным пальцам. Так спокойно. Так размеренно. Так… он делает рывок всем своим истерзанным телом! Его словно подбрасывает, он вкладывает в это движение всю свою только-только накопленную силу, он отрывается от пола и сжимает челюсти на щедрых в своей доверчивости пальцах! Вот только его зубы щелкают впустую. И Касадор с распахнутыми в ужасе глазами падает обратно на грязный пол. Велиот смеется. Велиот встает, и Касадору хочется зажмуриться от неизбежности наказания. Но он не смеет. — Хорошая попытка, — несмотря на смех, глаза у Велиота как дыры в Аверно — никаких чувств, одно безжалостное пламя. — Но о том, что ты любишь притворяться, я узнал еще в прошлое твое нападение. Подумай сам: ну как ты можешь обмануть меня, — он тянет губы в змеиной улыбке, — меня, мой прекрасный Касадор. Он обходит истерзанного обнаженного Касадора по кругу, и тот неловко ерзает, пытаясь повернуться к нему лицом. Задевает валяющиеся цепи и морщится, когда бедро обжигает боль. Шаги Велиота мягкие, неслышные. Он тяжело смотрит, он закрывает собой свечу и нависает огромной тенью, и Касадор дрожит. Его накрывает паника, а разум мечется в поисках спасения: ищет его в прошлом, в тех редких моментах, когда Велиот отменял наказание. Вот только сейчас Касадор не видит в глазах Велиота желания, а, значит, не будет и милости. Сейчас Велиот его не хочет. Что будет, когда он совсем перестанет его хотеть? — Я так люблю тебя и твои неуклюжие попытки, — мягко говорит тот. — А еще твое упрямство. Ты не можешь придумать ничего остроумного… или хотя бы умного. Но пытаешься каждый раз. Это похвально. Он наклоняется, и Касадор холодеет. И больше не может слушать Велиота, потому что от страха почти перестает соображать. А тот берет в руки цепь, наматывает ее на руки и в один миг — Касадор не успевает даже моргнуть, — оказывается у него за спиной. Упирается коленом между лопаток, перехлестывает — и цепь звенит, когда с размаха впиваетсая Касадору в рот. Разбивает в кровь губы, крошит зубы, и лицо — вся голова Касадора — взрывается дрожью и болью, когда серебро начинает его жрать! Его губы — с нежной, только что наросшей кожей — горят и пузырятся. Серебро медленно проедает щеки, рвет его рот, и Касадор кричит, почему-то задыхаясь и царапая руками проклятую цепь! Он отталкивается пятками, но они только скользят по камням, он изворачивается, но не может вырваться из жесткой хватки, и тогда чужое колено давит с новой силой, и он прогибается до хруста в спине. Он плачет, он распахивает глаза и ищет — находит — лицо Велиота над собой. Велиот не смеется, его лицо как маска — вообще ничего не выражает. Он просто смотрит, как Касадор сгорает, пожираемый проклятым серебром, и Касадор умолкает тоже. Это невыносимо, это ослепляюще больно, это так близко к концу! Но он не может даже моргнуть под холодным взглядом Велиота. Тот вынимает цепь из разорванного и дымящегося рта, когда нижняя челюсть почти выпадает из проеденных суставов. Серебро звенит на плитах пола, а Касадор с тихим воем наклоняется, подносит руки к изуродованному лицу, но не смеет его коснуться. Он хочет… ему нужно… челюсть болтается, ему так страшно! — Найди кого-нибудь здесь, поешь, — говорит Велиот, поднимает бокал с кровью — тот самый, из которого еще недавно кормил Касадора — и уносит его. «Это мое!» — слова так и рвутся, но Касадор не то, что не смеет — не может. Языка, как и губ, у него больше нет. Он может только смотреть Велиоту вслед со всей своей ненавистью! И лишь в последний момент в куцем свете свечи Касадор замечает, что руки Велиота больше не мраморно-белые, а обожженные, и в черных глубоких ранах белеют кости. Тот душил его серебряной цепью и держал ее голыми руками, словно наказывал… себя тоже? Касадор закрывает глаза, падает и отчаянно кричит в холодные плиты пола. Он стучит по нему кулаками, царапает, срывая когти, он в ужасе, он в ярости! Он давно запутался в Велиоте и никак не может выбраться. Наконец Касадор встает и, шатаясь и придерживая челюсть рукой, бредет в темноту коридоров. Если он верно помнит, Велиот сорвал с него одежду недалеко от камеры, а на поясе был нож. Касадору нужно найти кого-нибудь. Ему нужна кровь. Хоть чья. Ему отчаянно нужна его жизнь! * Бал в честь кого-то из управления города в самом разгаре: оркестр играет который час, в перерывах выступают то мимы, то жонглеры, а гостям разносят лучшее в городе вино в хрустальных бокалах. Когда гремит музыка, гости танцуют: вереница дам в драгоценностях и кавалеров им под стать то кружит на месте, то проносится мимо Касадора в бесконечном движении. Взлетают юбки, блестят начищенные туфли, пары отражаются в мозаичном полу. Касадор стоит за колонной и не участвует в общем веселье. Нет, он не стесняется — не ему смущаться рядового приема после жизни во дворце его отца. Он с юности привык к балам, хоть юность его и закончилась около полувека назад. Не боится он и того, что кто-нибудь узнает, кем он стал — Велиот в этом зале вместе с ним, и на его гламур можно положиться, их красных глаз не увидит никто. На миг в памяти всплывает картина того, первого раза, когда он увидел истинную сущность Велиота — до этого дорогого гостя в их доме. Гостя, который очаровал Касадора, закружил ему голову и украл, увез с их благословенной земли. Касадор до сих пор помнит горящие глаза, вспыхнувшие над ним в полумраке комнаты, стоило Велиоту снять гламур… Через минуту на белых простынях уже краснела кровь Касадора, а сам он едва мог дышать от ужаса под Велиотом, пока тот пил его кровь. Но миг проходит, и Касадор гонит слабость прочь, он даже не вздрагивает, когда Велиот проходит за его спиной, беседуя с кем-то о несомненно важных делах. Касадор здесь не ради дел Велиота. Он не ищет развлечений, не пытается развеяться или забыться. Его не захватывает веселье, и то, что люди из совета кивают ему, потому что он приближенное лицо Велиота, Касадора совсем не трогает, не наполняет ощущением собственной важности. Он здесь только чтобы убедиться, что его отпустило. Или нет. Как по заказу толпа расступается, и он видит его — Астарион Анкунин только что принял руку дамы и идет танцевать. Мертвое сердце Касадора не бьется в его груди, и он оценивает внешность Астариона трезво. Кажется, кто-то говорил, что тот стал судьей — самым молодым за последние годы. Касадор помнит, как увидел его в первый раз — светлым и прекрасным. Астарион и сейчас все еще прекрасен, но уже не так светел — жаль, что свой опыт он получил не от рук Касадора. В начале вечера Касадор не упустил случая поговорить с некоторыми знакомыми, выдумать причину своего исчезновения и выспросить местные новости, а лучше сплетни. Астарион у всех на языке. Касадор отступает за колонну и прикрывает глаза — боги, сколько прошло времени с прошлой встречи? Оно так незаметно мчится за стенами замка Велиота, обтекает вокруг и не заглядывает внутрь. Астарион высокий и гибкий, он улыбается своей даме, но его лицо изменилось. Ушла прелесть невинности, теперь в улыбке появились желчность и хитрость, а в глазах видна жесткость. Он уже не белокурый ангел, он превратился в красавца эльфа, знающего себе цену. Касадор снова смотрит на Астариона и не может отвести взгляд. Несмотря на изменения, он все еще желанен! Вот он кружит даму, что-то говорит, и его улыбка такая обольстительная. Вот он берет ее за талию, поддерживает, а потом прижимает к себе и прикрывает глаза — и Касадор, жадно следящий за его лицом, не может не представлять, как бы он прикрывал их под Касадором. И если сжать руку на его шее, а потом толкнулся глубже… — Скучаешь? Голос за спиной отрезвляет, окатывает могильным холодом, и Касадор на миг закрывает глаза. А потом оборачивается. — Мастеру что-то нужно от меня? Велиот смотрит изучающе, пытливо, и так непривычно видеть его с… голубыми глазами? Как у… Он знает? Намекает? Касадора пробирает дрожь страха, но лицо его — боги, как он надеется на это! — бесстрастно. — Мастеру, — ухмыляется вдруг Велиот, — нужно, чтобы ты развлекался и не ходил с недовольным лицом следующие месяцы. «Годы, — думает Касадор. — Долгие годы». — Я прекрасно провожу время. Велиот молча протягивает ему золотую карточку. Касадор видел такие у входа в зал — на них записывают, с кем и когда ты будешь танцевать. Он хочет отшатнуться, сказать «Нет», но не смеет — видит что-то в лице Велиота. И это точно не забота, это испытание. Он берет карточку и пробегает глазами имена: их около шести и все ему знакомы, но последнее врезалось бы ему прямо в сердце, если бы оно все еще стучало — Астарион Анкунин. Касадора пронзает страх. Ничего не может быть ужаснее, если Велиот разгадает его тайну, узнает слабость. Сыграет на ней. — Ты доволен? Велиот ждет ответа, и отвечать приходится: — Хорошо, — Касадор едва заметно пожимает плечами, — раз тебе хочется, Мастер. Он наконец смотрит Велиоту в лицо. Неизвестно, кто из них выиграл бы, будь это соревнованием на самое бесстрастное выражение. Хорошо, что на глазах гламур — вот они могли бы Касадора выдать. Танцы пролетают один за другим. Касадор почти не замечает чужих прикосновений, разговоров, шуток. И даже того, что Велиот все время рядом, где-то за плечом, почти дышит в затылок. То ли физически, то ли это давит его внимание. А для Касадора весь этот прием, вся мишура блестящего вечера сосредотачиваются в главной точке — в моменте, когда его ладони касаются горячие пальцы Астариона. Тот чуть морщится. — Вам холодно? — спрашивает он Касадора, но взгляд его бегает по залу, ни на ком, впрочем, не останавливаясь. — Ваши руки как лед. Звучит музыка, и он наконец смотрит на Касадора своими невозможно голубыми глазами. И Касадор перестает дышать. Первые движения, первые па, первые шаги, кружение, новые касания. Астарион изменился, теперь Касадор видит и желчную складку у губ, и уставшие глаза, и появившееся самодовольство Астариона. Конечно, он теперь судья, от него многое зависит, а еще он богат, не женат, не состоит в отношениях, его материально поддерживает семья, хоть она и далеко от Врат Балдура. Он имеет все, что захочет. И кого захочет. Но он не хочет Касадора. Это они выяснили за те несколько встреч на приемах, что случились у них за эти годы. С самого первого знакомства, когда Астарион был еще юным и легким, когда ему только предстояло завоевать этот город и место в нем. Возможно ли, что что-то изменилось на этот раз? — Я выходил в сад, — отвечает наконец Касадор. — Там прохладно. — А? — Астарион уже забыл, что задавал вопрос. Ему явно неинтересен помощник обычного аристократа, с которым он, возможно, имеет дела. Он переводит взгляд на Касадора. — Как поживаете? Э-э-э… Тон его меняется, словно он имеет над Касадором какую-то власть, становится игриво-надменным. Это из-за прошлых признаний? — Касадор Зарр, — в очередной раз представляется Касадор, пожирая Астариона взглядом. Он знает, что так нельзя, что Велиот не должен видеть, не должен узнать, но ничего не может с собой поделать. В его руках теплое, живое тело. Он слышит стук сердца, он почти видит ток крови в венах под белой кожей. Он наслаждается взглядом — пусть равнодушным, но с искрой удовольствия от его обожания. Он любуется тугими кудрями белых волос, покрасневшими кончиками ушей, изгибом губ. Этот эльф прекрасен! Он бы все отдал, будь у него хоть малейший шанс! Но у Касадора нет шанса, у него вообще ничего нет, кроме Велиота за спиной. — Зарр? — переспрашивает Астарион. — Знакомая фамилия, видел недавно в документах. Ваша семья собирается вести в нашем городе дела? — Да, — тут же отвечает Касадор. — Сейчас не время говорить о делах, но могу я надеяться увидеть вас в скором времени, чтоб обсудить… — Касадор на миг спотыкается — обсудить что? Но это неважно, он бы придумал что угодно, однако ответ Астариона его убивает. — Да зачем же, — тот отводит взгляд и ищет кого-то в толпе, потом улыбается и кивает. — Мы обсудим это с господином Велиотом. Ноги Касадора холодеют, он прилагает все силы, чтобы не сбиться с шага, не выдать себя. И неосмотрительно спрашивает: — У вас с ним дела? Астарион смотрит серьезно, приподнимает бровь. — Думаю, наши дела с господином Велиотом касаются только нас. А наши с вами, если такое случится, будут только между нами. Касадору нужна вся его хладнокровность, чтоб ответить с полуулыбкой: — С таким подходом жду не дождусь, когда же и мы с вами, — он прижимает Астариона и кружит его, — начнем вести дела. — Надеюсь, — Астарион стреляет глазами, и Касадор млеет, хоть и понимает, что ничего за этим нет, — они будут выгодными. Он берет себя в руки и легко смеется. — Семья Зарр может это гарантировать. Вот теперь Астарион не смотрит на него, как на пустое место, и они легко переходит на разговор о новом законе, походя смеются над старыми порядками в совете, которые можно бы и изменить, но не говорят ничего серьезного, отлично чувствуют ту грань, переходить которую не следует. Танец хоть и длинный, но и он заканчивается, а Касадору так не хочется прощаться. — Не желаете выпить в саду? Здесь так жарко. Наверное, он разучился флиртовать, но у него так мало времени. Взгляд Астариона холодеет, и Касадор внутренне ругает себя — надо было для начала предложить выпить в зале, на глазах у всех, чтоб соблюсти приличия, а уж потом… — Не принимайте слишком близко, — говорит Астарион отстраняясь в ставшей слишком тесной хватке, — но в этом нам с вами не по пути. Деловое сотрудничество это одно, а личное — совсем другое. — То есть, — осторожно говорит Касадор, замедляясь в такт музыке, — вы имеете в виду нас? — Нам, — Астарион выделяет это слово, — не быть ни в каком виде. Вы не в моем вкусе, — он запинается, прежде чем вспоминает имя, — дорогой Касадор. Кажется, я говорил это и в прошлый раз. В каком году? — Два года назад, — тон Касадора ровный, как и все, что заледенело внутри. — Но мы друг друга даже не знаем, и этот бокал вина в саду так невинен. Астарион смотрит на него совсем не невинным взглядом. И качает отрицательно головой. — Не заинтересован, — тихо отвечает он. — Найдите себе другого, здесь много претендентов на имя Зарр. Он вытаскивает пальцы из руки Касадора, отступает и уходит с последними звуками музыки. Касадор не знает, кого благодарить за милость одиночества. Велиот занят и не ищет его, пока он стоит в темноте сада, переживая очередное разочарование. Оно жжет и болит внутри, отказ больно ранит, и Касадор больше всего винит в этом, как ни странно, Велиота. Астарион не обязан отвечать согласием первому встречному, а вот Велиот слишком редко позволяет ему, Касадору, выходить из замка. Еще когда Астарион был юным, подающим надежды служащим в суде, Касадор мог бы сблизиться с ним, подружиться, они бы прониклись друг другом, стали ближе. А потом стали бы любовниками. И кто знает, возможно, Астарион полюбил бы его. Эта мысль пронзает Касадора насквозь несбывшейся сладостью, и он зачем-то вздыхает, прислоняется к дереву и прикрывает глаза, чтоб насладиться мечтой. На краю сознания крутится мысль, что он слишком взрослый, что проклятый Велиот не торопился обратить его, и Касадор многие годы жил в его замке и взрослел. Он еще помнит свое лицо — слишком часто смотрел на него в отражении, чтоб научиться носить ничего не выражающую маску. И он помнит, что перед обращением в спавна выглядел совсем не юным. Вряд ли Астарион подружился бы с кем-то настолько старше себя. Вот сейчас у Касадора мог бы появиться шанс, если бы они общались — да хоть о делах для начала. Касадор расправляет плечи, когда мысль об этом пронзает его: он может помочь Велиоту, освободить его от обязанности видеться с простым эльфом из суда. Это будет помощью Мастеру и надеждой, что Астарион однажды скажет «Да». Мысль такая сладкая и так много обещает, но Касадор тут же хоронит ее на личном кладбище несбывшегося — Велиот ни за что не разрешит. * Велиот разрешает. Касадор, ждущий расправы после того, как предложил помощь с делами, сначала каменеет, а потом вскидывает на него глаза. Тот сидит перед ним на кушетке, расслабленный, подперев подбородок рукой и склонив голову набок. Его длинные волосы густой белой волной стекают с плеч и сияют в свете свечей. Красные глаза смотрят с интересом и, кажется, с насмешкой? Касадор не уверен. После стольких лет он все еще не уверен, что творится у Велиота в голове. — Ты знаешь, кто обратил меня? — спрашивает наконец тот, когда Касадор устает ждать продолжения, и мысли его утекают к судье Анкунину. — Что? Нет, — Касадор качает головой. Ему вдруг хочется отступить, потому что Велиот начинает улыбаться, а это редко доводит до добра. — Твоя пра- пра- что-то там бабка. Донелла Зарр. И этот замок носит имя вашей семьи, потому что принадлежал ей. — Что?.. — Она то ли купила его, то ли присвоила. И перестроила. Открыла много интересного в подвалах, изучала неизведанное под ними. Посвятила себя разгадке тайн, скрывающихся в подземельях. Ты знаешь, что в бездне очень много голосов, и эхо не смолкает так долго, что устаешь ждать тишины, — Велиот медленно встает, не отпуская Касадора из ловушки взгляда. — Ты же слушал там эхо, мой Касадор? Или ты слушал только себя? Касадору хочется крикнуть, что ему было не до проклятого эха все те ужасные разы, когда он корчился там на камнях, и что Велиот может засунуть себе куда угодно свои насмешки. Ему хочется спросить, слушал ли эхо сам Велиот, пока старая Зарр резала его на куски на тех камнях? Но он молчит и только смотрит в дыры-глаза Велиота, в глубине которых полыхает пламя. — Ты убил ее, — каркает Касадор хрипло, но Велиот даже не улыбается. — Кто-то сказал бы, что мне повезло. Но я говорю, что это был результат длительной работы. Касадора пронзает дрожь, он почти ставит себя на место Велиота и жадно смотрит на белую шею в пене кружев. Он представляет, как откроется горло Велиота, когда он вопьется в него клыками. Как кровь зальет кружево. Как сладостно будет глотать ее — холодную, дарующую свободу! Легкая пощечина сбивает его мысль, он моргает и растерянно смотрит на смеющегося Велиота. Хотя смех его совсем не веселый. — Все произошло совсем не так. Она сама сделала меня вампиром, чтобы было, на кого оставить замок, когда она станет изучать Турмалиновые глубины. Там она и сгинула. Велиот медленно снимает белую перчатку со своей белой руки, тянется к Касадору и наверняка чувствует, как тот замирает под его прикосновением. Гладит шею, отбрасывает черные волосы назад и обнимает, обхватывает Касадора жесткой ладонью за затылок. Тянет к себе, не отпуская взглядом. — Я знаю все, о чем ты мечтаешь, — шепчет он Касадору в лицо. — Все, о чем грезишь, все, о чем боишься даже заикнуться. Он наконец прикрывает глаза, и Касадор с облегчением зажмуривается. Ему так страшно. Он просто не знает, что случится следом: его накажут в подвале? Или порежут прямо здесь? У Касадора нет ничего, что еще можно отнять. Или… он замирает от ужаса! У него не осталось друзей, чтоб осушить их, но что, если сейчас в комнату войдет Астарион, и ему придется смотреть, как Велиот выпивает и его? Мысль настолько ранит, что он вздрагивает и открывает глаза. И тут же — как на лезвие — напарывается на взгляд Велиота. — Наконец ты со мной, — говорит тот. — Оставайся со мной, мой дорогой Касадор. Мой единственный. Он прикасается губами к векам Касадора, и тот сразу распахивает глаза — он с ним! Велиот зачем-то дышит, и Касадор следом вдыхает его прохладный воздух, у него кружится голова, но он не знает, почему. От страха? Или Велиот зачаровал его? А тот опускает руку, проводит пальцами по шее Касадора, а потом когтями впивается в ворот его камзола и рубашки, дергает вниз и разрывает их. Ткань поддается тяжело, от рывка на шее и плечах Касадора остаются ссадины, но он не смеет даже поморщиться — Велиот смотрит так жадно, что и моргнуть становится страшно. А тот рвет одежду уже обеими руками, проводит ладонями по красным отметинам, царапает жесткими длинными когтями и размазывает выступившую кровь. Касадор открывает рот, когда рука Велиота спускается на поясницу и ниже. — Можно я помогу, Мастер, — тихо просит он, дрожа. Он не хочет новых повреждений, особенно в паху. Несмотря на все эти годы, он все еще боится боли. И он сжимается, когда Велиот смеется. — Ты хочешь лишить меня тех крох удовольствия, что еще даришь мне? — спрашивает тот насмешливо. — Какой же ты жадный! — Я всего лишь… — Хочешь помочь, да. Ну помогай. Велиот отступает, и Касадор подрагивающими руками быстро расстегивает пояс и тянет штаны вниз. Он сбрасывает сапоги, остатки камзола, выступает из кучи одежды уже обнаженным и вытягивается перед Велиотом, надеясь, что тот не слишком долго ждал. Два удара сердца, которых у него нет. Велиот берет прядь его волос, пропускает между пальцами, гладит плечо, впивается кончиком когтя и чертит на груди узор, который тут же наливается крупными темными каплями. Наклоняется и слизывает одну, улыбается. — Ни минуты не пожалел, что уговорил тебя уехать со мной, — говорит он и облизывает густо-красные от крови Касадора губы. «Уговорил?» — хочется крикнуть тому, но он молчит, потому что не может и рта открыть. Его трясет от неизвестности. Он никогда не знает, что сделает Велиот в следующий момент. А тот обнимает Касадора, осторожно скрещивает руки у него на спине, прижимается губами к шее. Лижет, и Касадор на миг обмякает в объятиях Мастера. Они все еще так сильно на него действуют: сейчас ему кажется, что вот теперь он защищен, это и есть спокойствие, правда? Велиот вонзает клыки в его шею и когти в спину! А потом откидывается назад и одновременно разводит руки в стороны — полосует спину, одним движением вырывает куски кожи и мышц! И Касадор кричит! Горло и спину жжет огнем, кровь брызжет на грудь, стекает по ягодицам и по бедрам на пол, он зажимает горло, но отшатывается и падает, когда Велиот с окровавленным лицом делает к нему стремительный шаг. Касадор падает на спину, снова кричит, пытается отползти — боги, как это знакомо, он делал это тысячи раз! — Мастер! Мастер, за что? Велиот так быстр. Вот он стоит над Касадором, и вот он уже держит его за горло, отбросив прочь ладонь. — Ты все еще разочаровываешь меня, мой прекрасный. Почему ты хочешь помочь мне там, где я в этом не нуждаюсь? Губы Касадора дрожат, когда он шепчет: — Я всего лишь… — Да, ты всегда всего лишь. Разве ты не знаешь, что две просьбы за ночь слишком много? Касадор в панике вспоминает, что? Как? И точно: предложение помочь в суде и просьба раздеться. Идиот! Не мог потерпеть ссадины? Терпи теперь другое, похуже. А Велиот уже встает и отбрасывает Касадора от себя. — Ползи к столу и принеси мне то, что я хочу. Касадор закусывает клыками губы, когда из него рвется вопрос: что именно? Он знает, что лежит в столе. И это повергает его в панику. Но он ползет. Поворачивается и ползет, и чувствует на себе взгляд Велиота, но сейчас это его не трогает — ему страшно от того, что случится потом, потому что в столе лежат любимые плетки, кнуты, ножи и трости Велиота. Откуда Касадору знать, что тот хочет испробовать сегодня?! Пока он выбирает, то не замечает, что кровь уже не льется из ран, а начинает подсыхать. Благословение спавна, думал он когда-то. Проклятье — вот что думает сейчас. Он дрожит. Стоя на коленях долго смотрит на все многообразие своих личных страхов и, наконец, выбирает. Тянется рукой к плетке. — Зубами, — останавливает его холодный голос. Касадор опускает голову и на миг замирает. У Велиота свои прихоти, одна из них — тонкий серебряный узор, обвивающий рукояти. В последний момент Касадор словно по наитию берет не плетку — пусть она мягкая, но на концы можно привязать серебряные шарики. Или крючья. Или лезвия — у Велиота найдется что угодно на все случаи. Касадор тянется к стеку, широко раздвигая губы. — Рядом, — останавливает его голос Велиота. — Но мне нравится, как ты мыслишь. Рядом лежит трость. Она толще стека, она гибкая, жесткая, она… Касадор едва слышно всхлипывает, но не смеет ослушаться. На губах Велиота играет едва заметная улыбка, когда он смотрит, как Касадор ползет к нему с тростью в зубах. Те гудят, но серебряного узора слишком мало, и раскрошиться они не успевают. — Мой прекрасный, — говорит Велиот, — ты испачкал кровью все полы. Так что не стоит бояться их испачкать сильнее, так? Касадор выпрямляется. Он все так же на коленях, в зубах трость, и он боится, что первый удар выбьет их. Но Касадор едва заметно кивает. — Люблю, когда ты послушный, — Велиот тянется, гладит пальцем губы Касадора, осторожно — боги, как издевательски осторожно — вынимает трость изо рта Касадора. И обрушивает на плечи первый удар! А за ним и другие! Раны от когтей на спине открываются снова, с каждым ударом рвется кожа, с каждым замахом брызги крови разлетаются вокруг, расцветают на полу, на кушетке и стенах. Пятнают Велиота, его сапоги, рукава его белой когда-то рубашки. Его руки. Его прекрасные волосы. Касадор кричит, просит, молит о милости. И Велиот милостив — наносит несколько ударов, отчего тело Касадора насквозь пронзает жгучей болью. Он чувствует, как ломаются ребра, он сжимается на полу, он царапает его, он впивается когтями, ломая их! А потом Велиот останавливается, приседает рядом, тянет за мокрые от крови волосы, запрокидывает лицо Касадора и гладит его, вытирает слезы со щек. Ждет, пока кровь на спине не перестанет течь. Касадор так благодарен ему за эти мгновения! За то, что тот молчит и не называет своим прекрасным. А потом Велиот бьет его снова. Когда у Касадора почти не остается сил, Велиот отбрасывает трость, и та со стуком катится по полу, пачкает его еще больше в крови Касадора. Откуда в нем столько крови? А Велиот собирает его волосы — Касадор чувствует, как мокрые пряди, вбитые в открытые раны на плечах, скользят в них, — сжимает кулак и тащит его за собой. Касадор из последних сил пытается ползти, но ноги волочатся, он не может встать, сломанные ребра внутри горят. Его руки натыкаются на кушетку, еще немного, и он упирается в ее край животом. Велиот прижимает его голову к ткани. — Мой глупый Касадор, — прерывисто шепчет разгоряченный Велиот, — разве можно быть настолько недальновидным? Касадору все равно. Он не хочет этого слышать, от боли из глаз текут слезы, но он покорен, как никогда. Велиот прижимается к его спине, целует кровавые раны, кусает, вылизывает плечи, возится с поясом, а потом раздвигает ягодицы и толкается внутрь. На фоне боли во всем теле что-то, распирающее его зад, кажется Касадору почти ничего не значащим очередным неудобством, и он закрывается, пытается отгородиться от реальности, счастливый уже тем, что новые удары не вбивают в его тело очередные порции невыносимой — выносимой, мой прекрасный! — боли. Касадор открывает глаза и видит вцепившуюся в обивку руку Велиота — на коже черные ожоги от серебра, но ему безразлично чужое безумие, он слишком занят собой. — Ты не со мной, — шепчет Велиот ему на ухо в перерыве между толчками и кусает до крови. — Ты же хочешь меня радовать? И Касадор стонет в голос, почти кричит, когда Велиот в его голове приказывает: «Желай!» И он желает! Он вспыхивает и горит от возбуждения, боль ничто перед силой удовольствия, что дарит ему Велиот. Каждый толчок внутри как удар по самому нежному, самому чувствительному. Касадор выгибается, упирается руками в спинку кушетки и подается навстречу жестким толчкам снова и снова. Ему не нужно дышать, но он задыхается от горячих волн, растекающихся в паху, в пояснице, вокруг пронзающего его члена. Его собственный упирается в край кушетки, и Касадор ерзает, сжимает мышцы, стонет в голос, распахнув невидящие глаза, когда Велиот ускоряет движения. Касадор готов выкрикнуть его проклятое имя, но держится последними крохами собственной воли. Велиот впивается когтями в его раны, дергает Касадора, прижимает к кушетке и, наконец, кончает. Он на миг замирает, а потом холодно отстраняется, словно не он только что лизал раны Касадора и со сдерживаемыми стонами вбивался внутрь. Велиот встает, и Касадор последним усилием останавливает себя — он не собирается тут тереться о кушетку членом, выпрашивая оргазм. Боги, какой оргазм, он сейчас загнется от кровопотери, пока Велиот не торопясь уходит. — Закончи сам, — говорит Велиот от двери, и Касадор — только что гордый и почти умирающий — тут же берется за член. Он плачет от унижения и почти теряет сознание, когда через пару движений кончает. Он не понимает, сколько прошло времени. Он лежит на полу у кушетки и в отчаянии хочет только одного — чтобы все вокруг него исчезло навсегда, но тут дверь за его спиной щелкает, и служанка тихо говорит: — Господин Касадор, меня прислал господин Велиот… А потом она вскрикивает в ужасе, но Касадору все равно — он оборачивается, видит замершую в смертном ужасе служанку и прыгает прямо с места! Вонзает в нее клыки, и горячая кровь бьет ему в горло. Он пьет, захлебываясь, он сжимает трепыхающуюся служанку так, что ломает ей кости, но в голове у него пусто. Ни одной мысли, кроме… «Проклятый Велиот!» И это последний раз, когда Велиот занимается с ним сексом. * Астарион поставляет Велиоту преступников! Тех самых, что появляются в темницах и служат им кормом. Это знание заставляет Касадора смеяться — а что Астарион скажет, если узнает, что их в замке пробуют на вкус? Ужаснется? Или снова пожмет плечами, как пожал ими, ставя свою подпись на бумаге с разрешением вывезти их из тюрьмы и увезти… куда? Что там написано? Какая ложь? Ее он придумывает сам. В первый момент Астарион встречает Касадора с удивлением, но бумага от Велиота с печатями и подписью убеждает его в том, что можно действовать открыто, и тогда он перестает притворяться. Касадор впервые видит его настоящего: собранного и серьезного, циничного и беспринципного в момент, когда он открывает кошель и пересчитывает деньги, а потом ставит свою подпись на приговоре. Пусть он этого и не знает, но он же не дурак — дурак на этой должности долго бы не продержался. Касадор все равно любуется им, его сосредоточенным лицом и быстрыми руками, он представляет эти пальцы на своих плечах, а эти волосы растрепавшимися после их игр… — В этом месяце все? — вырывает его из мечтаний голос Астариона. — Думаю, мы закончили. — Не хотите выпить? Отметим начало наших деловых отношений, — и видя готовность отказать, Касадор добавляет: — С учетом того, что семья Зарр скоро появится во Вратах Балдура. И тогда Астарион кивает и идет с Касадором в ближайшую таверну. Но даже алкоголь не заставляет его поддаться искушению, да и существует ли оно для этого эльфа? Он снова отказывает Касадору, на этот раз пьяно флиртуя, но непреклонно вытаскивая свою ладонь из-под его, когда тот садится ближе и пытается Астариона соблазнить. Может, это Касадор не умеет соблазнять? Или Астарион действительно холоден, и его интересуют деньги и власть, а не интрижки? И тогда Касадор, собрав воспоминания о своей семье, начинает рассказывать, что они производили и что можно выгодно продавать в городе, на что стоит заиметь льготные права и еще много такого, и вот тогда Астарион теплеет, расслабляется и слушает с интересом, прикидывает что-то. Но глаза у него шальные и пьяные. — Поговорим об этом подробней, когда у вас будут на руках бумаги, господин Касадор, — язык Астариона чуть заплетается, но рука все еще тверда, когда он, покачнувшись, берется за плечо Касадора. — Думаю, мы сумеем сделать так, чтоб ничьи интересы не пострадали. Вы проводите меня к экипажу? — тут же спрашивает он с улыбкой, и Касадор кивает. В темноте экипажа, сидя так невозможно близко, он осторожно сжимает руки и смотрит, нюхает Астариона. Он гладит его легкими прикосновениями, и Астарион, расслабленный и пьяный, откидывается на сиденье. Он не реагирует, когда руки Касадора расшнуровывают его штаны, и только негромко стонет, когда тот берет его член в рот. Астарион пьян, страсть его накатывает медленно и длится долго. Поэтому Касадор наслаждается упругостью плоти в своем рту всю дорогу, он скользит губами по члену Астариона, берет глубоко, а сам смотрит на его белое бедро — как было бы замечательно вонзить клыки в голубую вену, просвечивающую сквозь шелковистую кожу! Но Астарион не позволит ему, даже сейчас все это лишь его слабость, но пока Касадору достаточно и этого. Он поднимает глаза и на миг — всего на миг — пугается, ему чудится Велиот на месте Астариона. Но это лишь игра лунного света в полумраке. А потом Астарион кончает. Прижимает голову Касадора к своему паху и стонет бесстыдно и громко. Касадору все равно, пусть хоть весь город знает, что они делают, но Астарион вскоре отталкивает его, слабыми руками затягивает шнуровку, то и дело упуская ее из рук. — Эт-то ничего не значит, — бормочет он и пытается ногой оттолкнуть Касадора. — Это физи.. это просто секс. Это даже не секс, — отрекается он. — Боги, как я пьян! — Астарион, — в груди у Касадора все сжимается от разочарования. — Мы поговорим завтра. В следующий раз… — Да не будет следующего раза, — Астарион никак не может поймать взгляд Касадора, потому что тот не хочет этого. Он вообще не хочет все это слушать. Но приходится. — Я говорил не раз, — Астарион тяжело качает головой, — говорил… что я говорил? — Что вы подумаете, — уверенно говорит Касадор. Астарион смеется, машет перед лицом Касадора пальцем. — Ну нет, я помню. Я сказал тогда… — Приехали! — кричит возница, и Касадор, не дав Астариону договорить, тянет его наружу. Уж лучше так, чем выслушивать очередной отказ. Касадор выпускает теплого и расслабленного Астариона из рук у самых дверей — тот не приглашает его войти, и Касадор замирает снаружи, пока дверь перед ним не захлопывается. Желанный и далекий — тот так и остается мечтой, несмотря на внезапную близость. Касадор счастлив, но ему горько, как никогда — любовь не купишь, так? Даже если отдать все деньги. Которых у него, к слову, нет. «Где ты? — бьется у Касадора внутри. — Загулял? Срочно домой!» Приказ вырывает Касадора в реальность, и он, внезапно рассвирепевший от несправедливости и разочарования, бежит домой. Он еще не знает, что сделает, но что-то сделает обязательно! В кабинете Велиота чисто, словно ничего не произошло здесь несколько ночей назад. Слуги все отмыли, как убрали и останки служанки, которую выпил Касадор после… когда все закончилось. Сейчас же они смотрят друг на друга через стол, Касадор отчитывается, а у Велиота такое глумливое лицо, что того начинает бить дрожь. — А потом мы разошлись. — Долго расходились, — хмыкает Велиот и демонстративно тянет носом воздух. Хочет показать, что чует запах Астариона? А ведь действительно может почуять — Касадор сразу отправился на доклад и даже глотка крови не сделал. — А что насчет семьи Зарр? — Касадор пытается сменить тему. — Говорят, они хотят перебраться во Врата Балдура. Они… знают, что я жив? — Знают, — кивает Велиот и добавляет, не сводя с Касадора взгляда: — Так же, как и то, что некоторые твои предки были вампирами. И кто-то из твоей семьи является им и сейчас. — Что? — Касадор просто немеет от неожиданности. — Как это возможно? Почему тогда?.. Он недоговаривает, и Велиот заканчивает за него: — Не спасли тебя из рук ужасного Велиота? Не сделали вампиром сами? Не рассказали тебе все раньше? — он смеется, и Касадор наливается гневом. — Потому что так ты стоил дороже. Касадор замирает от потрясения, перед глазами все расплывается, ему так плохо, что он хватается рукой за стол. — Что ты хочешь этим сказать? Я не понимаю… — лжет он. — Что тебя продали, и я дал самую высокую цену, — Велиот ждет какое-то время, но Касадор только смотрит на него, не в силах сказать и слова. Тогда он продолжает: — Твоя цена немного денег и этот замок. Когда ты станешь вампиром, он будет твоим. Твоим и твоей семьи. Велиот встает и подходит ближе, протягивает руку к Касадору, и тот смотрит на нее, как на ядовитую змею. Велиот смеется и поправляет ему волосы. — Ну что ты. Я думал, что ты привык сдерживать свои чувства. Ты этим так гордишься, мой единственный чудесный спавн. Ты оправдал каждую монету, вложенную в эти стены. А теперь, — голос Велиота становится тихим и ласковым, как весенний ветерок, — открой ящик и достань то, что я хотел бы достать. Касадор каменеет. Его руки ощутимо дрожат, он медлит под внимательным взглядом, а потом надломленно поворачивается и покорно открывает ящик. Все любимые вещи Велиота все еще здесь. Как и всегда. Касадор смотрит на них и не двигается, в нем нет и проблеска мысли — он замер, замерз изнутри. И только голос над ухом заставляет его двигаться: — Ну же. Смелее. Смелее… Касадор ведет подрагивающей рукой над плетками и стеками, он словно в трансе, но прикосновение к шее холодных — холоднее, чем у него — пальцев, вырывает его из задумчивости. — Думаю, ты хочешь это, Мастер, — говорит он, задержав руку над плетью. Ногти Велиота впиваются Касадору в шею, но он, вместо того, чтобы терпеть, вдруг без раздумий хватает нож и с разворота, почти без замаха всаживает его Велиоту в грудь! Тот отшатывается, но Касадор — почти безумный — хватает его за талию, впечатывает в себя, прижимает и наваливается всем телом на нож, вгоняя его глубже. Велиот распахивает вспыхнувшие глаза, вскрикивает так беззащитно и удивленно, что Касадор не может сдержать смех. Его душит восторг, но он рывком выдергивает нож, пока Велиот не ударил в ответ, и ловит лезвие ртом. Касадор режет губы, язык, но слизывает кровь Велиота и глотает ее. И эта кровь словно кислота обжигает его рот, разъедает глотку, жжет изнутри так, что Касадор — только что на грани победы — роняет нож и сипло кричит, впиваясь когтями себе в шею. Теперь уже Велиот не дает ему упасть, держит, прижимает поясницей к столу и шепчет Касадору в лицо, обдавая прохладным запахом тлена: — Ну, как тебе моя кровь, дитя? Нравится? Ты об этом мечтал? — Касадор может лишь хрипеть. — Думал, стоит выпить хоть каплю и ты станешь свободным вампиром? — Велиот кашляет и смеется — из его рта вылетают капельки крови и оседают у Касадора на лице. И прожигают кожу. — Мой отважный. Он смотрит, он гладит Касадора по голове и протягивает его волосы сквозь пальцы, пока тот корчится от боли. Эти мгновения как очередная безнадежная вечность. — По… — Касадор едва хрипит, каждое усилие разрывает его горло. — Помоги, — наконец просит он. — Прости. Велиот так долго молчит, что Касадора заполняет тяжелое отчаянье, но когда тот все же отвечает, поверить в его слова невозможно. — Конечно. Ведь ты все-же смог. Он смеется снова, но голос его скрипит и прерывается, а глаза… Касадор не может поверить — в его глазах он видит слезы. Но тут Велиот разрывает рубашку на груди и прижимает лицо Касадора к ране. «Разрешаю!» — звучит у того в голове, и боль уходит. Просто внезапно прекращается, и Касадор, не веря себе, припадает губами к еще сочащейся крови. Лижет и осторожно делает глоток — по телу разливается блаженство. «Отпускаю…» И Касадора вдруг огненной иглой пронзает осознание сказанного, он отчетливо понимает, что означает это слово — это подаренная ему Велиотом свобода! Внезапная, уже нежданная и совершенно оглушающая. Касадор всхлипывает, обхватывает Велиота обеими руками, прижимается, припадает ртом к ране и высасывает драгоценную подаренную кровь. Он причмокивает от удовольствия, в ушах шумит, а в голове мутится от ощущения триумфа; он все больше проваливается в темноту, из которой выплывет уже вампиром, а не презренным спавном! И он не видит, как плачет Велиот. * Мир расцветает перед Касадором новыми красками. Он свободен! Он наконец свободен, и то место внутри него, где столько лет правил Велиот, снова принадлежит только ему. Касадор наслаждается этим всей своей темной душой! Он заново обходит замок, и теперь, когда ограничений больше нет, тот открывает ему столько неизвестного, что у Касадора глаза разбегаются: он не может выбрать, что узнавать прямо сейчас, а что можно и позже. Исследовать секретные комнаты под малой гостиной? Или чердак? Может, пройти через все скрытые проходы в стенах? Или наконец осмотреть закрытые до того отделы библиотеки? Или же спуститься вниз и увидеть своими глазами те глубины, что поглотили его старуху-предка? И в первые дни он совсем не видит Велиота, потому что действительно узнает замок и его секреты. А еще потому, что может — ничей голос больше не отдает ему приказы. Но однажды они сталкиваются в дверях библиотеки, и Велиот останавливает его. — Касадор, — и тот готов кричать, потому что ну надо же, он не дитя и не прекрасный! — Касадор, ты доволен, что стал вампиром? И Касадор, ошарашенный глупым вопросом, неудержимо смеется Велиоту в лицо. Он пытается ответить, но не может, его накрывает все сильнее, он держится за стену, роняет книги, задыхается, закрывает глаза, только чтоб не видеть лицо, которое столько лет было его миром. — Да, — наконец коротко отвечает он ждущему ответа Велиоту, собирает рассыпанные книги и уходит. Он не замечает, что книг стало на одну больше, а просто кидает их на стол и долгое время к ним не прикасается. А время идет, и теперь он сам выбирает, куда идти и что делать. Он спускается в подвалы и исследует их. Он смотрит в Турмалиновые глубины, но у него не возникает желания спуститься в эту бездну — город наверху для него интереснее. Касадор выбирает себе жертву на обед из тех, что куплены у Астариона, и когда заключенные заканчиваются, он ставит Велиота в известность, берет из хранилища очередной кошель и выходит в город. Идет к Астариону, чтобы совершить новую покупку. Прошло совсем немного времени с их прошлой встречи, и Астарион совсем не изменился. И его взгляд такой же цепкий, когда он пересчитывает деньги, и такой же безмятежный, когда он подписывает разрешение на вывоз особо опасных преступников. — Выпьем? — роняет Касадор почти равнодушно, и Астарион смотрит на него с удивлением. — Конечно, — соглашается он. Наверное, он что-то чувствует, потому что весь вечер то и дело с интересом смотрит на Касадора. — Вы изменились, — наконец говорит он. — В вас словно, — он мнется, делает глоток вина. — Во мне словно появилась уверенность? — подсказывает ему Касадор. — Мое положение изменилось. Скоро прибудет семья и придет время заняться делами, это заставляет быть серьезнее. Он смотрит, как понимающе кивает Астарион — ответственность, приносящая деньги, ему знакома, — и подливает вино из кувшина. Касадор все еще хочет его, ничего не изменилось. Кроме одного — сейчас он думает, что денег как раз-таки может и хватить, чтоб купить расположение Астариона, вот только нужна ли ему такая деловая покупка? Астарион все так же прекрасен, хоть его увядание не за горами. Век эльфов долог, но и они не вечны, и Касадор наконец думает о его расположении так, как тот, по его мнению, заслуживает — с точки зрения цены. Но однажды Астарион завянет, как все смертные, и Касадору только и останется, что немногие воспоминания о его красоте. И тут единственно верная мысль пронзает его своей простотой — он может обратить Астариона! Он так смотрит, что Астарион отшатывается. — Что? — спрашивает он с испугом. — Я… Мне, пожалуй, пора! — Ох, простите, — Касадор с усилием отгоняет непрошенную, но такую разумную мысль, улыбается и тут же опускает глаза — его гламур еще не такой крепкий, как у Велиота, и сейчас едва не слетел из-за переживаний. Это был бы непрошенный конфуз. — Давайте выпьем еще немного. Но Астариона уже не остановить. Касадору, правда, все же удается получить разрешение проводить его до дома, и он подсаживает его в экипаж и садится рядом. Но тот почти трезв, поэтому держится подальше и не задергивает шторки на окне. А когда ладонь Касадора скользит по его бедру, осторожно, но решительно ее убирает. — Наверное, наше прошлое общение подарило вам некие иллюзии, — Астарион облизывает губы, и Касадор жадно смотрит на блеск слюны. — Спешу заверить, что это было недоразумение. Я был слишком пьян, и это, — Астарион сглатывает под пристальным взглядом, — больше не повторится. Касадор молчит, смотрит, как Астарион выпрямляет спину, как берет себя в руки, несмотря на выпитое, как поджимает губы. — Надеюсь, наше долгое сотрудничество поможет вам изменить свое решение, — начинает он, но Астарион дергает плечом. — Не думаю. Нет. Я совершенно уверен, этого не будет, — отвечает он, но в какой-то момент выражение его лица смягчается, он наклоняется к Касадору и невесомо касается его руки. — Поймите, я бы не хотел портить наши и так прекрасные отношения. Деловые, — добавляет он поспешно. — Но я никак не вижу нас вместе. Мне жаль, что в прошлый раз я позволил себе дать вам надежду, но тут, — он трогает грудь, — нет ничего. Я надеюсь, что наше сотрудничество не пострадает, — он убирает руку, вздыхает. — Думаю, вам было бы неприятно знать, что я притворяюсь, а на самом деле холоден к вам. Касадор сжимает зубы, когда клыки начинают вылезать из десен. Он не может говорить, но под взглядом Астариона опускает глаза и коротко кивает. — Это просто замечательно, друг мой, — говорит Астарион повеселевшим тоном. — Уверен, мы еще многое сотворим. Но только останемся друзьями. — Конечно, — произносит Касадор сквозь улыбку. Экипаж останавливается, и он подает Астариону руку. — Позвольте проводить вас до дверей, ночью стало опасно ходить без охраны. И куда смотрит Совет. Астарион принимает его руку и выходит из экипажа, идет к воротам и готов уже отпустить Касадора, когда тот что-то чувствует — буквально нутром. Раздается тонкий свист, и Касадор дергает Астариона на себя, закрывает, вытаскивает свой короткий меч и отбивает еще один летящий в Астариона кинжал. — Проклятый убийца! — кричат из темноты. — Где наши люди? — Скорее в дом! — шепчет Касадор и помогает Астариону перебежать двор и добраться до двери. Кучер свистит, щелкает кнутом, кони становятся на дыбы и ржут — шум стоит на всю улицу, и Касадор слышит, как убийцы, ругаясь, убегают. Он снова смотрит на Астариона — тот бледен, но не боится, скорее разозлен. — Вы будете вызывать стражу? — зачем-то спрашивает Касадор, как приличный член общества. — С ума сошли? — зло шипит ему в лицо Астарион из-за двери. — Это кто-то из родни того сброда, что я вам продал, — презрительно выплевывает он. — Найму кого-нибудь, чтоб избавиться от идиотов. Касадор молчит, а потом кивает. — Я тоже посмотрю, что можно сделать, — говорит он. — Мне пора, надо прикинуть, кто они, откуда. — Это гурцы, — Астарион недовольно дергает плечом. — Стоят своим табором за городом, сюда выползли с неделю назад. Не думал я, что дело дойдет до нападения, — глаза у Астариона становятся темными и злыми. Он вскидывает свою красивую голову. — Не желаете ли пополнить коллекцию заключенных, друг мой? — тянет он, и Касадор кивает. А потом прощается и уходит, понимая, что ему нужен этот эльф. С его отрицанием очевидного, с его красотой и упрямством. Касадор уже предвкушает, как захватывающе интересно будет смотреть, как Астарион меняется, как уходит из его глаз недоверчивость, сменяется на желание и жажду. И наконец на покорность. И любовь. На миг Касадор думает о Велиоте и о себе — они дошли до покорности, но что-то Велиот явно сделал не так. Их любовь иссохла, и Касадор просто выгрыз свою свободу, сумел стать вампиром, дожал Велиота, заставил освободить себя, сделать себе равным. Ладно… Он допускает, что в их истории все было немного по другому, но у него-то все будет так, как Касадор считает правильным, и если он хочет Астариона — он его возьмет. Когда-то сам Касадор дал согласие стать спавном из-за глубокой привязанности к Велиоту. Что ж, у Астариона такой привязанности нет, значит, надо добиться от него согласия стать спавном другим способом. Варианты он обеспечит. Идя по следу гурцев Касадор тихо и зло смеется: он равен Велиоту, но сделает все, чтобы стать большим, чем тот. Ему достались интересные книги из старой библиотеки, и пусть чуть позже, но это случится — в замке может быть только один хозяин. * Боги ведают, сколько сил необходимо Касадору, чтоб обратиться к Велиоту с просьбой. Если бы не поджимало время, он нашел бы в городе кого-то, кому можно доверять, но времени у него как раз и нет. План должен свершиться в самое ближайшее время, и Касадор, потратив в своем крыле несколько часов на убийство гордости, наконец, коротко стукнув, толкает дверь в кабинет Велиота и останавливается, напарываясь на его взгляд. Тот сидит за широким столом, глаза его сияют ярче свечи в высоком подсвечнике. Углы комнаты тонут в глубоком полумраке, и Касадору кажется, что Велиот часами так и сидит один, вперив взгляд в дверь и ожидая, пока кто-нибудь придет. — Я услышал твои шаги, — говорит Велиот и откладывает перо в сторону. — Семья Зарр извещает, что в ближайшее время прибудет в город. Они желают тебя видеть. Касадор едва удерживает себя от желания отступить, настолько новость удивляет и злит. — Семья Зарр, торгующая своими членами, может идти, — он замолкает, щурит глаза — лишь бы не опустить их под веселым взглядом Велиота. — А впрочем, — Касадор глубоко вздыхает, сжимает ледяные ладони, — я уделю им время. Кто знает, как они могут мне пригодиться. — Узнаю моего дорогого Касадора, — хмыкает Велиот. — Так что ты хотел? Я думал, что, став вампиром, ты перестанешь во мне нуждаться. У Касадора лезут клыки от бешенства, но он не дает им воли. Однако это не сразу получается, и он в упор смотрит в ненавистное лицо, на эти белые локоны на широких плечах, на изящные руки в черных перчатках. Только не в красные пылающие глаза. Как же ему хочется уйти, хлопнув дверью! Но тогда… его план не будет таким идеальным, и у Астариона в самом начале закрепятся плохие воспоминания. — Мне нужна нежить. — Что? — Велиот поднимает брови, и Касадор почти удовлетворен — не ожидал. — Подними и привяжи ко мне скелет из подземелья, мне нужен слуга. Велиот откидывается на спинку кресла, и Касадор тоскливо думает, что тот будет торговаться, Касадор не выдержит и согласится на его условия, а потом будет себя ненавидеть. Но Астарион… скольким же он жертвует ради этого Астариона. Тот поистине должен стоить всех его мучений. — И ты уже принес скелет сюда? Касадор коротко кивает — торг откладывается? Повинуясь движению пальцев — бесы его дери! — Касадор выглядывает в коридор, и слуги вносят в кабинет скелет и доспехи. Велиот морщится. — Ты его не почистил? — Каждый должен заниматься своим делом. Оживет и почистится сам. Велиот долго на него смотрит, и Касадор едва находит в себе силы, чтобы выдержать это холодное любопытство. — Так зачем он тебе? — наконец спрашивает Велиот и на молчание Касадора поясняет: — Я его оживлю и привяжу к тебе, но взамен мне нужна причина. — И все? — вырывается у Касадора. — Ты мой возлюбленный спавн, как я могу отказать тебе в такой мелочи. — Я не!.. — почти задыхается Касадор от злости, но усилием воли останавливает себя. Пусть его душит ярость после слов «возлюбленный спавн» — это просто очередная игра Велиота, ведь после того, как Касадор стал вампиром, тот не может больше развлекаться, пытая его. Отыгрывается на словах? Что ж, это все, что ему остается. И Касадор пропускает мимо ушей слова о мелочи — некромантский ритуал оживления нежити, вообще-то, не такая уж и мелочь, но раз Велиот так сказал, то и бесы с ним. И Касадор пытается объяснить причину, не называя ее, однако Велиота так просто не провести. И он смеется, когда наконец выпытывает правду: — Значит, ты уже вырос и хочешь сотворить чудо изменения? А воспитывать твоего спавна будет вот это? — он носком сапога указывает на кости на полу кабинета. — Но зачем? И Касадор с огромным удовольствием отвечает, глядя Велиоту в глаза: — Наказание никогда не будет связано у него с моими руками. Я воспитаю его так, что от меня он увидит только самое лучшее. Остальным займется нежить. Велиот молчит, глядя на Касадора, и тот чувствует себя победителем. Каждый раз, когда он отвечает Велиоту и понимает, что можно не опускать глаз и не бояться, его охватывает радость. И жажда вбить эту радость Велиоту в глотку! Ритуал проходит не так быстро, как ожидает Касадор. Велиот действительно знает свое дело и опутывает скелет такими заклинаниями и условиями, о которых Касадор даже не задумывался. Оказывается, всего несколько неточных условий, и нежить может обратиться против хозяина. Теперь Касадор полный хозяин нежити, но, глядя, как та, именуемая Гоуди, выходит из кабинета, он чувствует лишь тихую злость. Велиот снова, не говоря ни слова, показал ему, как мало Касадор знает, как легко он упускает какие-то тонкости. Каким он может быть уязвимым. Чувство ненависти невыносимо, от него жжет и пылает в груди, поэтому едва оформившаяся мысль тут же становится реальностью — когда ослабленный долгим ритуалом Велиот отворачивается и идет к кушетке, опираясь на стол, Касадор выхватывает клинок из рукава и нападает! Всего одно быстрое движение — вытянувшись, стать продолжением лезвия и пронзить ненавистного бывшего Мастера, а потом, когда тот упадет — хотя бы покачнется, — можно вонзить этот же клинок в шею, повернуть запястье, открывая рану. Повалить, слыша сладостный стук удара головы Велиота об пол, обеими руками надавить на лезвие, с хрустом перерезать позвонки. И смотреть потом в потухшие глаза откатившейся головы. Дел на пару мгновений, один точный удар и… И Велиот изящно утекает с линии удара. Он молниеносно оборачивается, перехватывает запястье Касадора и бьет, ломает его об угол мраморного стола. И пока тот, остановленный, еще только осознающий острую боль в руке и свой проигрыш, выпрямляется, Велиот держит его, сжимает, причиняя боль. Касадор выпрямляется и скрипит зубами от злости. Это его движение снизу вверх — для него это еще одно указание, что он ниже Велиота, что тот ждет, до сих пор ждет, пока Касадор дотянется до него. Внутри все дрожит, Касадор не может сдержаться и рычит от отчаянья, от разочарования и от боли, когда Велиот с легким интересом на лице прокручивает его кисть еще раз. Сломанные кости и вывернутые суставы скрипят под рвущейся кожей, Касадора пронзает горячая вспышка, он щурится и губы разъезжаются, но он кусает их, он не готов кричать или скалиться. Он должен держать лицо. Даже если годы на колу повторятся. Даже если Велиот не захочет сохранить ему жизнь, как хотел сохранить, пока он был его спавном. Касадор дрожит. — Ты еще не готов, — говорит Велиот и отбрасывает его кровоточащую руку, — тебе нужно научиться планировать. Не представляю, — добавляет он, — чему ты научишь своего спавна с таким подходом. Злые рыдания умирают в горле Касадора. — Значит, ты тоже так себе учитель, — цедит он и вытирает губы, мокрые от крови. — Раз у меня не получилось. Велиот шагает к нему: теперь он стоит вплотную, и у Касадора холодок бежит по холке, когда тот поднимает руку — она в крови Касадора — и кладет ладонь ему на щеку. — Ты сможешь, — говорит он после долгого молчания. — Однажды у тебя все получится, мое возлюбленное дитя. На миг Касадору кажется, что Велиот погладит или коснется пальцем его губ, как он делал когда-то, но тот просто отнимает свою ладонь и поворачивается к Касадору спиной, словно ни во что его не ставит. И уходит. * Когда план рассчитан до мелочей, нет места неудаче. На этот раз Касадор тратит долгое время, чтоб ничего не сорвалось. Стоит ему хоть на миг задуматься о том, чтоб положиться на удачу или на недостойного союзника, как он гладит вправленное и зажившее запястье и продолжает планировать. И вот теперь, в назначенную ночь, ему остается только следить за тем, чтоб все исполнилось так, как он задумал. Внезапный знакомый, который предлагает Астариону Анкунину выпить в таверне — конечно же в богатой и безопасной. Только в таких можно обсуждать некие дела, которые в будущем принесут деньги тем, кто берет труд этими делами заняться. Вино, которое оказывается крепче, чем они заказали, и неизвестно, кто виноват — разве что мальчишка-служка, так пойди еще разбери, какой из них. Новый кучер, которого за неделю до этого представил прежний, проверенный, прежде чем уехать навестить родню. Темная и безлюдная улица, на которой этой ночью совершенно точно не появится никого лишнего. Гурцы, убежденные в том, как нужно действовать, чтобы найти своих людей. Гоуди, спрятавшийся в тени густых кустов. И сам Касадор. Для начала он следует по пятам за экипажем, а потом, когда тот останавливается, наблюдает, как подбегают гурцы и, вырвав дверцу, вытаскивают Астариона наружу. — На помощь! — кричит тот, выхватывая клинок, но кучер сидит на месте, а потом трогает и просто уезжает. По обеим сторонам этой немощеной улицы задние стены складов, кусты и темнота — никаких лишних свидетелей. Какая ужасная неудача. Запах крови бьет Касадору в нос — такой сладостный, свежий. Это запах его драгоценного спавна, того, кто станет его радостью и усладой. Кто станет продолжением Касадора, с кем у него все получится так, как надо. Касадор слушает вскрики Астариона после каждого удара. Смотрит, как тот пытается сопротивляться, позвать на помощь, дать отпор, но гурцев четверо, и вскоре двое держат Астариона, а двое продолжают по очереди бить его, повторяя одно и то же: — Выпусти наших людей! За что их взяли? Выпусти! Что с ними сейчас? Это тонкий момент. Касадор понимает, что Астарион Анкунин не захочет умереть в грязном проулке даже ради его, Касадора, красивых глаз, поэтому еще до того, как Астарион называет имя покупателя, Касадор тихо свистит. На один неприятный миг ему кажется, что гурцы не станут следовать плану — за который им, кстати, были уплачены немалые деньги! — и Гоуди придется вмешаться раньше, но те все же останавливаются и, переглянувшись, отпускают Астариона. Ноги у того тут же подгибаются, и он со стоном падает на землю, а его мучители, пнув каждый по разу, уходят. — Мы ждем два дня, запомни, — говорит один из них и плюет рядом с Астарионом. — Тебе не понравится, если наши так и не появятся. — Дьявол! — ругается сквозь стоны и слезы Астарион и пытается встать. Касадор выходит из тени, жадно смотрит на избитого, окровавленного Астариона, наслаждается видом его упрямых попыток встать и его слабостью, его злостью — тот хрипит себе под нос проклятья, — и его хрупкостью. Гоуди выходит из тени и замахивается дубинкой. — Мы не закончили, — говорит он, прикидываясь гурцем, чтобы запутать Астариона, и для начала несильно бьет его по голове, лишь оглушая, и тот падает лицом в землю на подогнувшихся руках. Касадор стоит рядом и слушает звуки ударов, хруст костей, вскрики так и не потерявшего сознание Астариона, его мольбы, его отчаянье. Эту безнадежную надежду умирающего. Недаром они с Гоуди тренировались на пленниках в подвалах замка — рука Гоуди тверда, и вскоре Астарион не может встать, он лежит, запрокинув лицо к небу, и в его глазах угасает жизнь. Он весь в крови, он истерзан, но он в сознании и, обезумевший от боли и страха, хрипит и умоляет вышедшую из теней фигуру: — По… мо… гите. Это гурцы… Касадора пронзает дрожь удовольствия. Он подходит, тянет сладостный запах, наклоняется. — О боги, — говорит он встревоженно, — господин Анкунин! Что случилось? Астарион силится ответить, но в груди у него булькает. Он натужно кашляет, кровь вылетает изо рта, брызжет на штаны и сапоги Касадора, и тот сладко сглатывает — не его кровь, не сапоги Велиота, мир повернулся, и Касадор теперь там, где должен быть. А Астарион пытается что-то сказать, тянет руку, но силы его на исходе — Гоуди знает свое дело, — поэтому Касадор склоняется к лицу Астариона и говорит быстро и непонятно: — Господин Анкунин, вы умираете. Вам страшно? Страшно умирать? Хотите жить, Астарион? Я могу вам помочь. Только я могу помочь! — Так помогите, — хрипит Астарион из последних сил и цепляется слабыми пальцами за Касадора. — Мне нужен лекарь. Маг… — Повторяйте за мной, — Касадор наклоняется ниже, закрывает Астариона от света ущербной луны, от всего вокруг, — я, Астарион Анкунин, вручаю мою жизнь Касадору Зарру. — Я, Астарион Анкунин, — Астарион содрогается, его глаза мутнеют и закатываются, но Касадор шлепает его ладонью по щеке. — Дальше! — Я… спасите. — Как только вы скажете: вручаю мою жизнь. Ведь вы хотите жить? — Хочу, я еще молод, — плачет Астарион, глаза его закатываются. — Я вручаю свою жизнь Касадору, — он хрипит, захлебывается в алчно дрожащих руках Касадора, — Зарру… Все тело Касадора захлестывает волной силы и восторга, и в один миг его клыки удлиняются. Он сбрасывает гламур, и Астарион вскрикивает в ужасе, глядя в его настоящие глаза, а в следующий миг Касадор вонзает клыки в его горло! Эта сладкая, восхитительная кровь! Касадор так мечтал об этом мгновении и сейчас пьет, жадно ее глотает — горячую и пряную. Тело в его руках слабо бьется, но он сжимает его сильнее и пьет, пьет, пьет до конца. Все его предвкушение — почти оргазм — в последнем глотке, который он словно пропускает через себя, а потом возвращает в тело Астариона, прижавшись к его губам своими. «Запечатываю!» Астарион в предсмертной муке распахивает глаза и выгибается в руках Касадора — и это самое желанное, что у него когда либо было. Кроме свободы. Касадор любуется белизной кожи, нежностью волос, бледностью окровавленных губ… а через минуту разрывает Астариону горло, чтоб никто не увидел проколов от клыков. «Это будет недолгая смерть, мой дорогой спавн, мое дитя, мой мальчик». Когда он видит непонимающего, потерянного Астариона в следующий раз, он готов кричать от восторга. Это создание — его! И это самое значительное, чем он может владеть в своей жизни. Все можно отнять, но спавна можно лишиться лишь по умыслу. Замышлять такое Касадор не собирается. Он давно любит Астариона, но сейчас это чувство стало глубже, оно пронзает Касадора насквозь, оно рвется из него, оно требует, чтобы Астарион соответствовал. — На колени, — говорит он внутри руин своей души, и Астарион падает перед ним на колени. — Что такое? — голос его дрожит. — Что со мной? — он хватается за горло, он смотрит на разворошенную могилу, из которой вылез, на свои ободранные, все в земле, руки. На Касадора. — Что со мной?! — кричит он, не желая понимать. Касадор протягивает руку и с наслаждением запускает пальцы в волосы Астариона. Эти мягкие кудри так много лет не давали ему покоя, и вот наконец он имеет право трогать их, тянуть, ласкать. — Все будет хорошо, — говорит он ласково, склонившись над испачканным в земле лицом Астариона. — Теперь все будет очень хорошо. Тот, кажется, не верит, но это больше не имеет значения. Немного терпения, и все встанет на свои места. Все встанут на свои места. — Возьми свой саван и закопай могилу. Тебя ждет новый дом и новая жизнь. — Но я, — Астарион задыхается, — я не хочу. Я не хотел! — Ты согласился. Тот мотает головой, пытается отползти, но приказ Касадора прочнее проклятья держит его на месте. — Вы сказали, что спасете меня… — И ты жив! Я спас тебя от смерти. — Но я умер. — Это иллюзия, ты жив! — Касадор берет Астариона за подбородок пальцами и сжимает, трогает большим губу, совсем как… воспоминание бьет исподтишка, и он морщится. — И я докажу тебе, как много всего ты можешь чувствовать! Я так долго этого хотел. Вот увидишь, — он гладит Астариона по шее, трогает следы своего укуса, — нам будет замечательно вместе. Я твой Мастер, и я люблю тебя. Касадор чувствует, как внутри Астариона растет отчаяние, его желание сбежать, исчезнуть, умереть становится все крепче. — А теперь слушай и запоминай мои правила, — говорит Касадор — он собирается выжечь их в душе Астариона на века. — Правило номер один: твоя жизнь принадлежит мне, твоему Мастеру и Господину, и только я могу решать, жить тебе или умереть. — По щекам Астариона катятся слезы, но Касадор не обращает на них внимания — он сам пролил их немало, это просто вода. И он продолжает: — Мои слова — вот твой единственный закон. Остальное позже. Возьми саван. Прибери могилу. И следуй за мной. Ночи и дни сливаются в сплошную череду попыток и неудач. Касадор не выходит из своего крыла, он все время посвящает Астариону, он изучает их связь так же, как Астарион изучает границы своей несвободы, а его тело грани боли. Гоуди отлично справляется, но Касадор чувствует разочарование: Астарион открывается ему только когда получает приказ. Вот тогда Касадор словно живет в его голове, и пусть мысли Астариона и не даются, ускользают злобными рыбками, он понимает: Астарион не любит его. Астарион не любит никого. Он хочет лишь свободы, и Касадор понимает, какая ему предстоит работа. И он не может делать ее хорошо. Каждое неповиновение и каждое наказание в его голове стоят рядом с такими же, но с иными героями. Он и Велиот. Каждое слово как повторение прошлого, каждое решение оспаривается. Касадор спорит с ним в своей голове, доказывает, что уж он-то все сделает правильно. И Гоуди старается, он почти идеален, и после его пыток именно Касадор приносит освобождение от боли, но все это не помогает. Год проходит за годом, Астарион учится покоряться, но не предаваться. И Касадор ненавидит Велиота все больше. Наконец наступает момент, когда он не может смотреть на Астариона, не вспоминая Велиота, и это отравляет Касадора, он гниет изнутри своей ненавистью. Перед ним четко и ясно встает понимание — или он, или Велиот. И эта попытка должна стать успешной. Касадор перестает приходить к Астариону, иногда он трогает их связь и тогда видит его то глядящим на город в тонкую щель между занавесей, то в ночном саду, то на стене, смотрящим вниз с написанным на лице желанием умереть. Касадор понимает, что заняться им надо как можно скорее, но он не отвлекается от своих поисков — Астарион будет потом, когда их любовь не сможет отравить память о проклятом Велиоте. А однажды он видит их почти вместе и замирает без движения. За стенами замка день, слуги приоткрыли окно за занавесями, и гомон толпы доносится даже сюда, в обычно тихие и пустые залы. Астарион стоит очень близко к окну, иногда тянет руку в полосу света и отдергивает ее еще до того, как кожу начинает разъедать. Он что-то шепчет, и Касадор прислушивается. — Помогите, помогите, помогите. Помогите, помогите… Он повторяет эти слова бездумно, без выражения, они срываются с его языка привычным и уже бессмысленным потоком. А потом Касадор замечает Велиота. Тот не прячется, он просто стоит у дверей в комнату и смотрит на Астариона без интереса, без злости и без желания помочь. Касадор не хочет видеть в его лице печаль, когда тот поворачивается, но она есть, и несколько томительных мгновений они смотрят друг на друга. О чем Велиот вообще смеет грустить? Касадора охватывает злость, и он, круто развернувшись, уходит, не дожидаясь, что скажет или сделает Велиот. Он почти готов к тому, что тот убьет Астариона, и пусть даже мысль об этом отдает горечью, Касадор не собирается вмешиваться. Сейчас он хочет одного — найти способ, чтоб Велиота не было. * Касадор находит книги и подсказки, он исследует подвалы, он заглядывает в Турмалиновые глубины и едва сдерживается, чтоб не позвать Донеллу. Не то, что он серьезно ожидает ее появления, но ему отчаянно нужна помощь. Или озарение. Он не сдается, и однажды… Однажды кусочки знаний начинают складываться перед ним в единую картину. Наученный прошлым опытом, Касадор не готов верить в успех так сразу — больше никаких спонтанных решений, — и он готовится медленно и тщательно, за счет сгорающих в пламени ненависти кусочков себя. Как убить вампира? Этого ему уже мало. Как сделать так, чтоб он мучился и после смерти, и как удержать его, прежде чем убить? Касадор готов провести одиннадцать лет на колу еще раз, лишь бы все удалось. Он собирает знания по капле, он ищет и находит нужных людей и нелюдей. Его план почти готов, но не хватает одной малости — места, где Велиот ослаблен. Иногда Касадора трясет от страха, что тот знает, где стоит его собственный гроб. Сам он этим необходимым ему знанием о Велиоте не обладает еще пару лет, прежде чем его одержимость, наконец, дает свои плоды. Он почти слился с тенями, прежде чем выследил его. Велиота. Призрак мертвого уже много лет сердца Касадора дергается в его груди, когда он видит Велиота, восстающего с савана у остатков палатки на краю бездны. В самом дальнем коридоре, заканчивающимся обрывом. «Так вот где тебя убила Донелла», — даже не думает, а осознает всем почти бесплотным телом Касадор, когда Велиот прячет саван под камнями. В следующий раз Касадор спускается туда, вооруженный всеми своими знаниями. Готовый ко всему. И наконец, истрепав долгие годы ожиданием, наступает момент, когда он кричит от восторга! Тот так силен, что Касадор просто не может удержаться. Печать, за расчет которой он заплатил умнику-волшебнику из городской башни большие деньги, срабатывает! Ловушка захлопывается, и Велиот — ослабевший и собравшийся набраться сил на своем саване, вступает в ловушку, влипает в нее, дергается, вскидывает руки, но их тут же сковывают прозрачные плети силы. Велиот скалится, дергается всем телом, но уже не успевает. Заторможенный и скованный, он наконец-то движется гораздо медленнее Касадора, который возникает из тени и вонзает в него свой клинок. После стольких лет! И на этот раз клинок зачарованный. Острие входит в твердое тело как в масло, Касадор держит рукоять обеими руками, давит и смотрит Велиоту в лицо, которое неумолимо приближается. Наконец его руки упираются тому в грудь, а сам он скалится в глаза, выражение которых не может понять. Велиот содрогается и падает назад, Касадор наваливается на него сверху и, услышав стон, кричит! Кричит и смеется Велиоту прямо в лицо, потому что восторг сильнее его. Он все еще не может поверить, каждый миг он ждет, что вот сейчас Велиот оттолкнет его, вытащит колинок и вонзит Касадору в глаз. Или взрежет грудь, вытащит сердце. Да что угодно! Но Велиот лежит на спине в своей персональной ловушке и смотрит на Касадора. Он дергается всем телом, он пытается поднять руки, выгнуться, сбросить Касадора, но невидимые до этого символы вокруг и под ним разгораются и, наверное, жгут его, потому что Велиот морщится и едва слышно скрипит зубами. Один единственный волос в умелых руках творит чудеса. Касадор боли не чувствует и на краткий миг думает, что за такой итог мог бы заплатить волшебнику и больше. Этот миг — это его триумф, его звездный час, его воздаяние и искупление. Смысл всего. — Вот ты и попался, — смеется и плачет он и садится Велиоту на живот. Медленно тянет клинок наружу, и тот сияет от крови Велиота, шипит и дымится. — Велиот, — говорит он почти ласково, — ты не представляешь, как долго я этого ждал. И медленно втыкает клинок правее, туда, где у Велиота сердце. И слышит в ответ смех. — Глупый мой спавн, мой возлюбленный Касадор. Разве ты не знаешь, что удар в сердце не решит твоей проблемы? — Проблемы? — Касадор мстительно смеется следом, наваливается, и клинок, пронзив Велиота, царапает камень под ним. — Ты не проблема, Велиот. Ты мое проклятье. Ты украл меня, издевался много лет, мучил, насиловал, пил мою кровь, а потом, когда тебе стало мало, ты обратил меня. Сделал спавном! И тогда перестал сдерживаться! — теперь Касадор, брызгая слюной, шипит все это в лицо Велиота, слезы текут у него по лицу, но ему впервые все равно. Пусть Велиот видит их, пусть смеется. Касадор сделает так, что тот будет смеяться сквозь эти слезы вечно. — А как быть с тем, что ты согласился стать спавном? Ты забыл, как стонал подо мной, как просил об этом? — Молчи, Велиот… — Целовал меня и спрашивал, когда же станешь таким же сильным. Таким прекрасным. Таким вечным. — Молчи! — кричит Касадор Велиоту в лицо, хватает за шею и начинает душить. Руки его в крови Велиота, рукоять клинка упирается в грудь, но он давит, давит изо всех сил, пытаясь заткнуть, заткнуть этот хриплый смех. — Это правда, — сипит Велиот. — Я так любил тебя, мое сокровище. Мое проклятье. А ты меня использовал, и едва я сделал тебя спавном, попытался убить. Касадор замирает, смотрит в красные глаза Велиота и понимает, что как бы он ни хотел его заткнуть, поможет только одно — надо довести это ритуальное убийство или, скорее, умерщвление до конца. Нельзя позволять Велиоту жить и раз за разом уничтожать его отравленными словами. Касадор выпрямляется, смотрит в улыбающееся лицо и слезает с Велиота. Он встает, поправляет растрепавшиеся волосы, одергивает одежду, пачкая ее кровью, но ему это даже нравится. Постепенно он берет себя в руки, хоть они и дрожат. Успокаивает бурю внутри — у него еще много дел. Он достает из сумки, спрятанной за камнями, чистый свиток и перья, флаконы со своей кровью и с зельями, и листы с заклинаниями. Аккуратно раскладывает рядом с запертым в ловушке Велиотом, зачем-то зажигает свечу, хоть для него света и достаточно. Садится и молча смотрит на Велиота. А тот увязает в ловушке все глубже. Кровь вытекает из Велиота на камни и питает проклятый узор, знаки уже видны, они голодно горят красным и почти видимо тянут силы из своей жертвы. Велиот пытается поднять руку, но может лишь немного оторвать ее от пола. Не зря Касадор читал все эти бесконечные книги. В какой-то невзрачной, со стертым названием — и откуда она только взялась на его столе? — он нашел описания старых обрядов, и один из них оказался очень полезным. Стоило над ним поработать, заплатить толковому волшебнику и вот результат — Велиот здесь, в его руках. Касадор рвано вздыхает, его губы тянет улыбка. — Давай, — говорит он, — осталось недолго. Скажи мне что-нибудь на прощанье, Велиот. Последняя возможность. Велиот молчит, и Касадор успевает расстелить свиток и обмакнуть перо в зелье, когда тот наконец говорит: — Не забудь все мои уроки, Касадор. Докажи, что я не зря потратил на тебя свое время. И свои силы. — Уроки? — смеется сквозь боль Касадор. — Напомни мне. И пока Велиот собирается с силами, Касадор пишет первую строку заклинания. — Теперь ты остаешься один, мой дорогой Касадор. Никого не приближай к себе. — О, я помню твой урок. С моим другом. Велиот смеется так, что кашляет кровью. — Друг, — говорит он презрительно. — Я приблизил тебя и посмотри, чем это закончилось. И тогда Касадор смеется вместе с ним. — Это моя слабость, — говорит тихо Велиот через долгое молчание. Касадор смотрит на него в полумраке — одинокая свеча едва выхватывает из темноты острый профиль. — Что именно? Велиот поворачивает голову. — Ты. Я приблизил тебя к себе, и из первого правила вытекает второе: ты стал сильным. И ты меня убил. — Правильно, — скалится Касадор зло, — когда я был слабым и попробовал убить тебя, ты посадил меня на кол. — А теперь я сделал тебя сильным, и ты насадил меня! Теперь очередь смеяться Касадора, и Велиот лишь подхватывает его злой и довольный смех. — Что скажешь напоследок? — Касадор почти закончил с заклинанием. Осталось собрать кровь, дописать ею несколько слов и запечатать свиток. И тогда к нему будет привязано то, что останется от Велиота. Навсегда. — Ты наконец справился, — Велиот смотрит на Касадора, губы его дрожат от слабости. — Ты проигрывал, когда действовал не подумав. Ты не очень хорош в быстрых решениях, мой дорогой Касадор. Мой избранный. Мое дитя. Мой любимый. — Заткнись, — шепчет Касадор — все эти слова звучат изощренной издевкой. Словно Велиот не лежит здесь, истекая последними каплями крови, а пытается его соблазнить. — Всегда все планируй. И тогда весь мир станет твоим, — Велиот страшно напрягается всем телом и тянет руку к Касадору. И тот смотрит, как кончики пальцев касаются его колена — он запомнит это легкое прикосновение навсегда. — Единственное, о чем я жалею, — Велиот натужно дышит, хрипит, — это о том, что твоя ненависть была такой утомительной, а любовь пустой. — Я никогда не любил тебя! — почти рычит Касадор, и Велиот снова смеется. Едва смеется от слабости, но все же говорит: — Ты и не умеешь. Ты так и не полюбил меня, — крик Касадора заглушает его слова, и его тихое «как я любил тебя» остается неуслышанным. Касадор этого не слышит. Не слышит. Не слышит! — Заткнись наконец! — кричит он, бросает перо и кидается на Велиота. Он хочет заткнуть этот рот и никогда больше не слышать этот ядовитый голос, который отравляет Касадора, не дает ему вздохнуть. Освободиться! И Касадор хватает клинок за рукоять, рывком выдергивает его из груди Велиота и тут же вонзает ему в шею! Он бьет раз за разом, он задыхается и смеется, и смех Велиота вторит ему. Даже когда Касадор отрезает его голову, хватает ее за окровавленные волосы и смотрит, жадно смотрит в лицо с потухшими мертвыми глазами, он слышит его смех. Голова Велиота стоит на камне рядом, вне печати, и смотрит пустым взглядом, как Касадор словно в трансе дописывает свиток его черной кровью. Буквы дымятся на зачарованной бумаге, горят алым — совсем как глаза Велиота при жизни. Касадор ставит точку, и заклинание замыкается, волна магии покалывает его руки, свиток вспыхивает и продолжает чуть светиться — он погаснет, окончательно запечатывая то, что было Велиотом, когда прикоснется к его останкам. И Касадор уже хочет положить свиток на обезглавленное тело, но тут новая мысль останавливает его. Просто кинуть здесь и тело, и свиток? Оставить в темноте, в конце узкого коридора, на обрыве перед бездной? И приходить лишь изредка, чтоб полюбоваться видом костей? Ну уж нет! Касадор смотрит на то, что было Велиотом. Он шевелит его останки носком сапога и слышит, как под одеждой постукивают кости — печать иссушила это тело, едва от него отделилась голова. И Касадору почти ничего не остается! Будут ли воспоминания такими же сладкими, как миг, когда голова Велиота покатилась по камням? Или триумф постепенно забудется, и Велиот снова ускользнет от его ярости и мести? И тогда Касадор пинком сбрасывает останки в Турмалиновые глубины, а вот голову поднимает и забирает с собой. У него есть план — пусть не выстраданный и не продуманный, но Касадор так им захвачен, что не может и не хочет останавливаться. Он не замечает, как поднимается из подземелья и почти бегом идет на кухню, где готовят прислуге. Он сам достает большой чан, приказывает слугам наполнить его водой и поставить на огонь, а потом прогоняет их. Он не видит, какими глазами они смотрят на белые окровавленные волосы, свисающие из его сумки. Когда Касадор остается один, он садится у огня и достает голову Велиота. Он держит ее крепко, он никак не может выпустить ее из рук. Он не может, не может… Он ненавидит его больше всех на свете! Но кто в этом мире его ближе?.. Касадор не мигая смотрит в мертвое лицо, в эти пустые теперь глаза — о, боги! — и думает о том, что никто так не мучил его. Никто его так не ломал. Ни с кем Касадору не было так невыносимо плохо! Ни с кем так несравненно хорошо. Та связь, что была между ними — связь Мастера и спавна. Касадор еще помнит, какое наслаждение испытывал, когда Велиот приказывал ему наслаждаться. Теперь такая связь протянулась между ним и Астарионом, вот только и то острое, выбивающее мысли удовольствие достается именно спавну. Мастер же довольствуется тенью. Тем, что умеет чувствовать сам. Касадор умеет чувствовать ненависть и злость. Касадор наконец остается наедине с собой. Касадор остается один. Вода бурлит, когда он бросает голову в чан. Он вцепляется в края плиты, не замечая, как жжет пальцы. Он смотрит, как в бурлящей бурой воде крутится голова, запутываясь в длинных волосах, и ненавидит, ненавидит Велиота за слабость. За то, что тот позволил убить себя! Ему хочется еще раз посмотреть в его глаза, он жаждет мести за все, он так жаждет этого, что не может ждать и, совершенно обезумевший, хватает голову Велиота и смотрит, смотрит. Но в мертвых глазах больше нет ответов. Касадор рвет его плоть прямо в кипятке. Он засовывает пальцы в шею, в изорванную рану и тянет, освобождая кости. Боль пронзает его руки, он чувствует, как его собственные кости скребут по черепу Велиота, и выпускает его. Руки не слушаются, он боится на них смотреть, и он выскакивает за дверь и кричит, призывая слуг. Первому подоспевшему он рвет горло. Пьет, захлебываясь и чувствуя, как нарастает на руках свежее мясо, а потом, едва пальцы обретают плоть и чувствительность, снова бросается к чану. Его больше не трогает боль, он снова сует руки в кипяток, к Велиоту. Он берет голову в руки, он касается пальцами раззявленного рта, он просовывает их внутрь, выпускает когти и снова рвет. Теперь плоть отходит лучше, и ему почти удается очистить череп, прежде чем его пальцы снова облезают до костей. Касадор вытаскивает их из чана, вытягивает перед собой и смеется, глядя на обваренную кожу, на висящее клочками мясо, на кости — белые и тонкие. — Ты гордился бы мной, Велиот! — кричит он, рыдая. — Смотри, я больше не боюсь боли! Он теряет разум, но ни на мгновение не забывает, зачем он все это делает. Поэтому когда чистый череп Велиота остается в его руках, Касадор берет сумку со свитком и, шатаясь, выходит в коридор. — Уберитесь там, — говорит он сбившимся у стены выжившим слугам и на остатках сил блокирует им разум. Он разберется с ними потом, главное, чтоб не разбежались. Путь вниз мелькает перед ним как одно мгновение — единственная реальность, это гладкий череп в его руках. Теперь он может касаться его сколько угодно. Трогать, не боясь остаться без руки. И он падает в кресло и долго смотрит в пустые глазницы. Он почти чувствует Велиота, он знает, что теперь тот будет с ним вечно — запечатанный и страдающий. — Ну вот, мой дорогой, — издевательски тянет Касадор, — я усвоил все твои уроки. И теперь ты будешь смотреть, как я иду дальше. Становлюсь лучше и сильнее, чем ты когда-либо мог мечтать. Он гладит Велиота, он почти ищет пальцами его волосы, он прикрывает глаза, прощаясь. Он никогда больше не заплачет. Когда челюсти Велиота смыкаются на свитке, замыкается и заклятье. Теперь Велиот заперт, и никто не освободит его. Никогда. Касадор, шатаясь, выходит из скрытых комнат, поднимается в замок и идет к Астариону. Он не был с ним так долго, что тот успел отвыкнуть, и его чистые эмоции почти бьют по Касадору. Почти. Он садится в кресло и приказывает Астариону встать перед ним на колени. Он не смотрит в его глаза, незачем, он запускает пальцы в волосы Астариона и думает, что это огромная удача, что они короткие. Иначе они были бы совсем такими, как волосы Велиота. И тогда их сходство бросалось бы глаза еще сильнее. Не это ли увидел Велиот, узнав о чувствах Касадора к Астариону? Не это ли жрало его изнутри? И отравило все, что у них было? Касадор не знает. Ему почти все равно. Он берет Астариона за подбородок, он гладит его губы большим пальцем, он наклоняется ниже и говорит ему, что теперь все будет хорошо. Потому что Велиот больше не отравляет его изнутри. Внутри Касадора пусто.