the king, the raven and the son of the enemy

джено Последние изгнанники входят в замок из-под покровов леса. Это настоящее зрелище — небольшая деревня, марширующая по городской площади. Но даже это сейчас не самое важное, ведь следующее препятствие — склонить общество, любящее своего короля, в пользу демократии. Основатель Ли говорил ему, что те, у кого самые сильные раны, обычно больше всех защищают власть, которая пускает им кровь. Джено и его отец стоят прямо перед дверями, приветствуя каждого человека по очереди. Изгнанные дворяне, дезертиры из королевства, лесные странники — некоторых из них Джено знал всю свою жизнь, некоторых — почти всю. Руки его судорожно дрожат, плечо болит от сжатия и приветственных ударов. Пожилая женщина, закутанная в шаль, медленно поднимает руку и прижимает его лоб к своему. От нее пахнет камышом и ладаном. — Я знала леди Ли, — говорит она. — Ты ее сын. Помни об этом. Она кивает ему и уходит. Джено вдруг чувствует, что перегружен, поэтому торопится откланяться. Замок — паутина коридоров и туннелей, каждый из которых — ещё одно воспоминание о самом себе. Он мог бы пойти в конюшню, где они с Джэмином возились с лошадьми, или посетить библиотеку, где их учили, двор, где они тренировались. Он мог бы вернуться в покои принца, где пленен оборотень, притвориться, что у него есть какая-то причина быть там, кроме простой прихоти и беспокойного чувства вины, хотя утром оборотень не заговорил с ним, даже не взглянул на него. Джено бродит по верхнему этажу, отведенному для дворян и их семей, — своему дому до Распада. Он приседает, чтобы заглянуть под диван в прихожей, и видит себя ребенком, хихикающим и уверенным, что нашел надежное укрытие. Юбки его матери покачивались, изящно приподнимаясь над носком ее расшитых бисером туфель, и кружили до тех пор, пока Джено не смог больше держать язык за зубами и не разразился приступом смеха. Мать вытащила его за лодыжки и подняла на руки, хотя ноги у него были грязные, а её платье идеально чистое. — А, Джено. Джено поворачивается на голос отца, ожидая увидеть возвышающегося над ним человека с мрачным лицом в аристократической тунике из своих воспоминаний. Но нет, он стоит в настоящем, и Основатель Ли на голову ниже его, не мрачен и не насуплен. Он выглядит гордым и веселым, отводя другого дворянина и его жену в их апартаменты. Джено коротко приветствует их. Когда они остаются одни, он просит отца поговорить. Они пробираются через оранжерею бывшей королевы — пасмурное небо над головой, мшистый кирпич под ногами, увядшие растения вокруг. Должно быть, Джэмин уволил садовников. Ивовое дерево стоит на прежнем месте, его стройные ветви печально склоняются над их головами. — Я думал о маме, — говорит Джено. — Я тоже о ней думаю, — отвечает Основатель Ли. — Часто. — Я не могу не задаваться вопросом, хотела бы она этого. — Чего именно? Достичь наших целей? Возвращение наших людей домой? Она разделяла мои ценности, мои амбиции. Она умерла, мечтая о той реальности, в которой мы сейчас можем жить. Джено следовало бы аккуратнее затронуть эту тему — отец склонен переходить на проповеди. — Да. А ещё она была пацифисткой. — Речь идет о короле и королеве? Я уже говорил тебе, что ты не должен чувствовать вину за то, что покончил с их жизнями, даже под… ложным предлогом. Джено убирает руку с эфеса своего меча. — Нет… Да… Я не… Я просто хочу сказать, что насилие было. Насилие, которого она бы не потерпела. — Она была романтиком, твоя мать. Идеалисткой. Она приходила ко мне с несбыточными надеждами, и, к сожалению, именно я должен был быть практичным. Будь она здесь, она бы поняла, что то, что было сделано, было необходимо. — Будь она здесь, думаю, она бы не согласилась со многим из того, что мы сделали. — Например? Джено мог бы рассказать о порядке проживания: каждый человек в замке рассортирован строго по статусу. Или о солдатах Джено, выходящих из казарм в серебряных доспехах и огромных шлемах, в королевском стиле, так что Джено даже не может узнать их лица. Или состояние одежды его отца — уже не практичная кольчуга и даже не дворянская туника: сейчас качество нитей выше, вышивка тоньше, палец за пальцем появляется всё больше колец. — Принц, — говорит Джено. — И все остальные пленники. Ее бы расстроило, что их держат в таких условиях, заставляя выбирать между унижением и смертью. — На войне всегда есть жертвы. Принц Джэмин — безумный тиран. Он заслуживает худшего наказания, чем то, что мы ему дали. — Мать любила его. Она бы не хотела, чтобы он… — Она или ты? Джено смотрит вперед и ничего не говорит. — Неважно, — продолжает основатель Ли. — Если принц примет достойное решение, никому из нас не придется беспокоиться о его будущем. И меньше всего — твоей матери. джэмин Джэмин не спал. Он наблюдал за сменой оттенков ночи через стальное решетчатое окно, сидя прямо в центре своей камеры. Найдя осколок камня, отколовшийся от стены, он стал точить его об пол, терпеливо и тщательно, чтобы острие было достаточно узким для взлома замка. Острие достаточно острое, чтобы убить. Он смотрит, как меняется свет. Шлифует камень. Думает о Ренджуне и позволяет кислоте в груди разъедать его, кусочек за кусочком, секунда за секундой. Из подземелья уходит всё больше узников — солдаты и слуги становятся предателями, дворяне ломаются под тяжестью условий. Вскоре он остается один, не считая нескольких роялистов и подхалимов, а также садовника, который пытался убить Ренджуна. Джэмин думает о том, как бы вырвать ему горло и привязать к решетке. Некоторое время спустя, когда небо стало тошнотворно серым, надзиратель просовывает в щель поднос с едой. Какое-то мясо и одинокий печеный картофель. Джэмину хочется отказаться от еды, позволить ей гнить у него на глазах, но он не может позволить себе потерять рассудок от голода. Закованный в кандалы, он ест, сгорбившись, как свинья у корыта. Это унизительно. Небо становится огненно-золотым, когда солнце садится. Камень между его пальцами стачивается. Джэмин сдвигает кандалы, пытается совместить их с замочной скважиной, но всё равно слишком широко. Он зажмуривает глаза, всего на секунду, а потом выпрямляется и продолжает работать, глядя в окно. — Ты для меня не король. Джэмин поднимает взгляд. Садовник прислонился к своей клетке, просунув мускулистые руки сквозь прутья. — Почему? — спрашивает Джемин без интереса. — Мой сговор с оборотнями? — Ты уволил садовников. — А. Ты последний. — Я последний. Ты говоришь о богатстве для всех, но при этом увольняешь самых низких слуг и предлагаешь повысить налоги. Говоришь о красоте, но садовники не имеют никакого значения. Ренджун, конечно, предостерегал его от увольнений, но Джэмин всегда считал сады замка ничтожным занятием. Оранжерея королевы, пышная и изысканная, была такой же остроконечной, недосягаемой и никчемной, как и она сама. Джэмин вспомнил, как она впервые позволила ему увидеть ее. Он сорвал маленький розовый цветок, думая, что мать добавит его в свою гирлянду. Но вместо этого она взяла цветок и, рыдая, приказала надзирательнице запереть его в покоях. Целую неделю ему не разрешали ни с кем видеться. Месяц он не видел Джено. Давнее чувство одиночества разлилось по телу. — Не надо лекций, — процедил он сквозь зубы. — Иди, поработай в грязи. Основатель Ли наверняка будет заинтересован в сохранении садов. — Он никогда не отдаст мне приказ. Ни он, ни его высокородные. Они не из нашей крови. Я бы предпочел, чтобы на троне сидели такие, как ты. — Ты готов умереть здесь? — Готов. А ты? Джэмин молча отворачивается. Уже стемнело, когда на каменном полу послышался лязг и чьи-то шаги. Джено. Джэмин старается не наклоняться вперед, не казаться ни слишком жаждущим, ни слишком равнодушным, ни слишком многозначительным. Пытается заглушить ноющую боль в сердце, а за зубами — вопросы. Несмотря на то что он ненавидит Джено — ненавидит так же, как любит его, всецело и отчаянно, — он, по крайней мере, благодарен. Джено вытащил Ренджуна из этого богом забытого места и защитил его, когда Джэмин не смог. Когда Джэмин не смог его уберечь. Джено подходит к его камере. В его лице что-то… неопределенное. В голове Джэмина вспыхивают новые вопросы. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он. — Убеждаю тебя занять место в Совете. Джэмин устремляет взгляд в другую точку подземелья. — Пощади меня, пожалуйста. — Ты понимаешь, что проиграл. Не так ли, принц? — Принц, — шипит Джэмин. — Да, я понимаю. Вы дали мне семь дней, так что я рассматриваю свои возможности. — Ты тянешь время, потому что у тебя мания величия. — О, мне нравится, как это звучит. Очень властно. Я вышью это на своем плаще. — У тебя есть выбор. Ты можешь выбрать выживание. Почему бы тебе не сказать «да»? Почему бы тебе не выбрать жизнь? — Посмотри на это с моей точки зрения, ладно? Если я откажусь от места и позволю вашему вторжению утонуть в общественном возмущении, то пойду ко дну вместе с кораблем. Если я приму место в Совете и подстрекну к восстанию во имя Благословенной Монархии — или если я вообще буду угрожать вашей цели, — Основатель Ли обнародует мои письма, разнесет по всему королевству, что я… — Его взгляд метнулся к садовнику, откровенно подслушивающему, и начальнику тюрьмы, дремлющему в углу. — Делал вещи, которые некоторые могут счесть чересчур жестокими. — Это вполне в твоих силах — не подстрекать к восстанию. Ты можешь служить в нашем Совете, сохранить часть своей власти и жить безбедно. Подобные секреты не должны становиться достоянием общественности. Джэмин отводит взгляд, как бы размышляя, а затем решительно говорит: — Нет. — Ты действительно ценишь свою корону больше, чем свою жизнь? — Я не вижу разницы. — Тебе не удастся сбежать. — Я действую непостижимым путём. — Ты умрешь. — Видишь ли, я в этом не уверен. Мне кажется, я нужен вам живым — чтобы успокоить общественность и склонить ее в сторону Делегации. Свалить вину за смерть короля и королевы на какое-нибудь далекое королевство. Я нужен вам, не так ли? Джено смотрит на него. Он смотрит в ответ. Джено поворачивается, собираясь уйти, но Джэмин окликает его: — Подожди. Он в порядке? Джено требуется мгновение, чтобы понять. Он опускает взгляд в пол. — В безопасности. Он в полном… — Напряжённая пауза. — Порядке. Джэмин едва заметно выдыхает. — Спасибо. — Он предан тебе. Скажи мне, что с ним теперь будет? Джэмин сглатывает. У него нет ответа. Джено уходит и наступает тишина. Джэмин выпрямляет спину, прижимая осколок камня к полу. Он раскалывается и крошится между его пальцами.