Буду любить тебя, пока мои лёгкие не наполнятся кровью

— Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Всем своим сердцем! Ты — моральный урод и садист, ничего не знающий о любви! Ты насилуешь меня изо дня в день! И не только меня, ты трахаешься с кем-то на стороне, а затем приходишь домой и избиваешь до полусмерти! — душераздирающе кричит Се Лянь. Его сердце бьётся настолько сильно, что вот-вот пробьёт грудную клетку и вырвется наружу. Он не слышит собственного голоса из-за сильного пульса в ушах. Омега кричит, кидает тяжёлые вещи в ловко уворачивающегося мужа. Но Се Лянь не сдаётся. Ему надоело быть слабым и прогибаться под Хуа Чэна. — Режешь меня своим ёбаный ножом! — фантомная боль пронзает его запястье. Он чувствует, как холодный металл глубже впивается в его шрамы, оставляя на их месте свежие раны. — Приставляешь дуло пистолета к моей голове и, наблюдая, как я плачу и прошу остановиться, ты улыбаешься! Улыбаешься! И нажимаешь на чёртов курок! Ты насилуешь меня как ненормальный. Кончаешь в меня. А затем я беременнею! Твоим же ребёнком, но ты и его убиваешь! Мне больно. Мне больно! Я тоже человек! Я тоже хочу нормальную семью, а у нас… А у нас не семья! Я потерял третьего ребёнка… Третьего! Ты трахаешь того парня, который зарезал моих родителей. Водишь его к нам домой и позволяешь общаться со мной! Я его терпеть не могу, а тебе мои чувства и не нужны! Тебе нужно лишь моё тело! Да я лучше сдохну, чем продолжу жить с тобой! — высказав всё, что думает, Се Лянь выдыхает, ощущая, как с его плеч спадает огромный камень. Камень из сожалений, гнева, ненависти, разочарований и огромной, но больной любви к своему мучителю. Хуа Чэн лишь усмехается и хватает Се Ляня за его косу и наматывает её на свой кулак, рывком утянув Се Ляня на себя. Лицо того искажается. Волосы Хуа Чэн будто хочет вырвать не то что с корнем, а вместе с кожей, содрав её с черепа омеги. Он притягивает Се Ляня к себе. Их лица находятся в нескольких миллиметрах друг от друга, они почти что сталкиваются носами и могут слышать дыхание друг друга. Но Се Лянь не хочет чувствовать сердцебиение Хуа Чэна. Оно ровное. Не прерывистое, не бешеное, как у самого Се Ляня. А пугающе-спокойное. — Сдохнешь? — спрашивает Хуа Чэн, заливаясь смехом. — Да ты не понимаешь, что жить со мной — это ещё благословение небес, — и альфа наотмашь ударяет Се Ляня. Из его глаз тут же брызгают слёзы, а на щеке появляется ярко-красное пятно удара. Хуа Чэн ослабляет хватку на волосах, второй рукой хватая омегу за лицо. — Думаешь, тот же Цзюнь У, который увиливал за тобой, обращался бы лучше? Ха-ха, ты такой смешной, солнышко! Да он бы убил тебя в первый год вашего брака! Хочешь сдохнуть? Я могу тебе это устроить! Хуа Чэн отбрасывает Се Ляня в сторону и вытаскивает из кобуры пистолет. Глаза омеги расширяются. Нет. Только не это. Несмотря на боль, он вскакивает и бежит в сторону выхода из их комнаты. В голове бьётся только одна мысль: спастись, не дать себя убить. Но как только он дёргает за ручку двери — в паре миллиметрах от него пролетает пуля, а на весь особняк раздаётся оглушающий звук выстрела. Се Лянь застывает и медленно поворачивается к мужу, прижавшись спиной к двери. Он уставляется безумным взглядом на Хуа Чэна, лицо которого выражает лишь ярость из-за неповиновения и попытки сбежать. Се Лянь должен промолчать. Промолчать, чтобы выжить и не заработать себе ещё кучу проблем. Но его язык не дружит с головой, поэтому он выкрикивает: — Я устал от тебя! Я устал от жизни! Я не хочу тебя от слова совсем! Отстань! Отстань! Отстань! — Хочешь умереть СЕЙЧАС? — Хуа Чэн в одно мгновение оказывается рядом с ним и приставать к его голове заряженный пистолет. Се Лянь чувствует, как от его мужа исходит жар, а его аура ощущается и другими людьми за несколько километров, которая так и кричит: «Не подходите ко мне!» Он тычет дуло пистолета в его макушку, в то место, где только вчера нежно целовал. Се Лянь опускает голову, слушая оскорбления, вылетающие из рта его мужа как пули из пулемёта. — Хочешь, тварь, а? Блять, я сейчас нажму на курок и вышибу твои мозги нахуй, если ещё раз скажешь мне слово поперёк! — Ты посмел явиться ко мне домой с засосами! Которые явно оставил он! Оставил Му Цин! Почему ты не грохнешь его?! Почему?! Почему?! Почему?! Я спрашиваю:почему ты срываешься на мне?! Почему я должен терпеть твои издевательства?! Ревность, обида, злость сжирают омегу изнутри. Се Лянь поднимает на Хуа Чэна красные от слёз глаза, полные ненависти и презрения по отношению к нему. Он хватается за плечи мужа и сжимает их настолько сильно, насколько ему позволяют оставшиеся силы. Но Хуа Чэн сильнее него в несколько раз и физически, и ментально. — Ты — мой муж. Благодаря мне ты всё ещё жив, а не гниёшь в могиле со своими никчёмными родителями! — Я и хочу к своим родителям! Лучше с ними в гробу, чем с тобой! Слова, выкрикнутые омегой с горяча, заводят альфу с пол-оборота. Он должен проучить наглого омегу. Должен показать, кто здесь главный, чтобы в будущем такого поведения больше не наблюдал от своего омеги. Дрожащими руками он нажимает на курок со словами: «Так отправляйся к ним». И из пистолета вылетает пуля, попалающая в мозг Се Ляню. Омега так и уставляется на Хуа Чэна, помутневшим взглядом, а из его рта потекла кровь. Хуа Чэн, не ожидавший, что пистолет был заряжен на несколько патронов, отскакивает в сторону, тяжело дыша. А тело его мужа мешком падает на пол с глухим звуком. *** Хуа Чэн голый лежит на мягкой кровати, отходя от недавнего оргазма и секс-марафона. Но вторая половина кровати пустая. Такая же пустая, как и его гнилая душёнка. Альфа с самого детства свернул на кривую дорожку, отравляя свою душу и людей, которые его окружают. Но окружали его такие же подлые и алчные людишки, которым позже он и Му Цин лично перерезали горло и заставили захлёбываться в собственной крови. И сожалеть о том, что когда-то посмели смеяться над ними и унижать их, втаптывая гордость и достоинство в грязь. По квартире распространяется запах противных, но очень дорогих сигарет. Альфа морщится, ведь не переносит запах табака от слова совсем. Он раздражает его дыхательные пути, перекрывая доступ к кислороду, а к его горлу подбирается ужасный сухой кашель. Противно. Хочется выблевать лёгкие и лишиться обоняния, только бы не чувствовать назойливый дым от Huang He Lou. Он проникает в кровь и распространяется вместе с ней по всему организму. К жизненно важным органам. Его сознание заполняет раздражение и гнев, который хочется выплеснуть здесь и сейчас. В глубине души поднимается настолько сильная буря эмоций, которая не стихает, а наоборот, с каждой секундой усиливается. Хочется схватить белую изящную шею, сжать до синяков и вжать его омегу лицом в кровать, втрахивая тело. Грубо, проникая настолько глубоко, что его член можно почувствовать в желудке. И кончать, слыша сдавленные стоны и мольбы, которые Хуа Чэн точно не исполнит, прекратить. Только думая об этом, альфа испытывает небольшое облегчение, только думая о том, как смыкает свои клыки на его беззащитной шее, украшенной чёрной татуировкой. Знаком его, Хуа Чэна, принадлежности. Он поднимается с кровати, оборачивая шёлковое одеяло вокруг бёдер, и следует на кухню, откуда и тянется этот дым. Ему на глаза тут же попадается омега, бегающий от плиты к столу и с зажатой между зубов тонкой сигаретой. Хуа Чэн облокачивается спиной на дверной косяк, исподлобья наблюдая за мужчиной. Его взгляд устремляется на неприкрытую шею, которая усыпана множеством алых засосов. Но даже этот прекрасный вид не смягчает Хуа Чэна. Он подходит к нему и с силой вырывает из его рта сигарету и тушит о стол. Альфа, даже не смотря в сторону Му Цина, чувствует его тяжёлый испепеляющий взгляд. А также сгущающиеся тучи над его головой, которые вот-вот начнут стрелять грозовые молнии. — Ты, блять, перестанешь курить? Я сейчас задохнусь. И ты знаешь, что я терпеть не могу табак, — раздражённо проговаривает Хуа Чэн, сложив руки на такой же разукрашенной груди. Но сразу же получает не слабый удар в бок, а затем оказывается за пределами барной стойки. Му Цин закатывает глаза и достаёт новую сигарету из рядом лежащей пачки. Альфа с трудом поднимается с пола, хватает рядом стоящий стул и садится на него, упираясь подбородком на свою руку. Му Цин специально медленно разжигает сигарету и делает глубокую затяжку, а затем пускает дым в лицо разъяренному Хуа Чэну. «Вот дрянь» Феромоны и аромат готового завтрака смешивается с противным запахом сигарет, оседающим в его лёгких. Му Цин лишь усмехается и снимает с плиты только что приготовленную яичницу с беконом, которую Хуа Чэн уплетает за обе щёки. Омега цокает, а альфа без сомнения может сказать, что он только что закатил свои блядские глаза. Дурная привычка, которая бесит Хуа Чэна ещё со времён детского дома, когда они только начали промышлять незаконной торговлей наркоты, чтобы хоть как-то выжить. Иногда он хочет не только зашить ему рот, перед этим вырвав с корнем язык, а также выдавить глаза. — Мой дом, что хочу, то и делаю. Что не нравится — вали отсюда. Я тебя не держу и не привязываю к батарее. К тому же, — замолкает Му Цин, делая очередную затяжку, — тебя дома ждёт твой благоверный. Насколько я знаю, ты его снова до выкидыша довёл? И Му Цин не стесняется затевать разговор о нём. О Се Ляне. О том самом омеге, на которого надел обручальное кольцо с гвоздём. Оно никогда не спадёт с его пальца. Только этот самый палец, уже сгнивший и не реагирующий ни на что, позволит снять с него обручальное кольцо, напоминающее, что он принадлежит только Хуа Чэну и никому больше. А затянувшийся в шрам укус на шее всегда будет напоминать о том, что он и его жалкая жизнь принадлежит его альфе. Альфа слышит в голове слабый голос Се Ляня, наполненный ужасом и страхом перед собственным мужем. Хуа Чэна даже трогает еле заметная улыбка и он откидывается на спинку стула, закидывая руки за голову. « — Саньлан, останься! Пожалуйста! Я тебя умоляю! Мне так плохо, мне так больно! Внутри меня нет нашего ребёнка. Я его потерял. Потерял! — истошно кричит он, хватаясь за Хуа Чэна. Се Лянь давно забыл о своей хвалёной гордости, выпрашивая внимание и поддержку от собственного мужа. Ведь из близких у него остался только Хуа Чэн. Только он может дать ему защиту и опору в жизни, но вместо этого тот калечит его, делая инвалидом и человеком, который не умеет здраво мыслить. Который повинуется лишь своим эмоциям и чувствам, бьющим иногда через край. Хватает его и тянет назад, тянет в сторону их комнаты. Может быть он передумает. Может быть пойдёт с ним. Он поднимает на него свои мокрые и красные глаза от недавней несколькочасовой истерики. Се Лянь цепляется за своего мужа, как за спасательный круг. Думает, что когда-то альфа сможет полюбить, сможет переступить через себя. Что когда-то у них в семье, хотя их союз тяжело назвать именно семьёй, наладятся отношения. Может быть Хуа Чэн сейчас притянет его к себе и крепко-крепко обнимет, как это бывает в редкие вечера. Прижмёт к своей горячей груди. Настолько близко, что Се Лянь может чувствовать чужое сердцебиение и считать его. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. И несмело обнять его в ответ, закрыв глаза. Какой же он наивный человек, раз считает, что Хуа Чэн способен исправиться и полюбить его. Это невозможно. Совершенно невозможно. И доказать обратное нельзя, только потому что Хуа Чэн прекрасно знает свою животную натуру и дрянной характер, не поддающиеся исправлению. Хуа Чэн — бессердечная тварь, жадная до власти и денег. Именно он должен забирать себе всё самое лучшее. Именно он должен стоять на вершине. И альфа готов идти по головам ради своей цели. Он — любитель играть и ломать дорогие и красивые игрушки. Выскабливать их душу из красивой личины. Когда-то Се Лянь и сам стал его целью, ради которой Хуа Чэн по локоть испачкался в чужой крови, взяв на свою душу ещё два греха — жизни госпожи и господина Се. Думает и не теряет надежды уже два года, каждый вечер оказываясь под альфой, который берёт его силой и совершенно не думает о его удовольствии. Или же попадает под горячую руку злого и голодного после очередного рабочего дня Хуа Чэна. И на его щеке расцветает очередной синяк, который омега маскирует под тоннами тонального крема, пудры и румян. А затем, как ни в чём не бывало, натянуто улыбается своему мужу, садясь за ужином по правую руку от него. Но это не та улыбка, которую он видел два года назад. Она была искренней, счастливой и не натянутой. Он любил улыбаться и дарить её людям вокруг. Такая красивая и по-детски наивная, а Хуа Чэн и не представлял, что Се Лянь может её отдавать кому-то другому, кто не является Хуа Чэном. И также дарил её Хуа Чэну до их замужества на официальных встречах. Но ему этого было мало. Альфа хотел больше. Ближе. Хотел проникнуть в это хрупкое бледное тело и, наверняка, такое же горячее. В его рту мгновенно собиралась вязкая слюна, а внизу — тёплое, опаляющее желание. « — Я Се Лянь! — Хуа Чэн отрывается от фужера шампанского и поднимает взгляд тёмных глаз. И видит улыбающегося паренька, смущённо заправляя русую прядь за ухо. — Наследник компании Xianle Сorporation. А вы Хуа Чэн? Рад с вами познакомиться! Хуа Чэн хмыкает, оглядывая стройную фигуру с головы до ног. Его белая рубашка хорошо сочетается с бежевыми брюками. — Хм, да, Хуа Чэн. Рад знакомству с таким милым и обаятельным омегой, как вы. — Хах, не смущайте! — Се Лянь немного отворачивается от него и прикрывает ладонью, смеясь. — Но, — он тут же поворачивается к нему лицом и протягивает руку замершему альфе. Всё это время он не мог оторвать взгляд от его красивого, утончённого лица, — про вас могу сказать то же самое!» Се Лянь сломался окончательно. Хуа Чэн сумел подчинить его себе, подавить. Растоптать и сделать своей куклой-марионеткой. Му Цин не раз утверждает, что он психопат и мразь. Но Хуа Чэн и не отрицает слов своего товарища, который такой же больной на голову. Се Лянь намертво прилипает к нему и отказывается отпускать Хуа Чэна, прижимаясь ближе к нему, вдыхая настолько нужные ему сейчас феромоны своего альфы. Он всё ещё не может отойти от недавнего выкидыша. Периодически Се Лянь чувствует тепло их ребёнка и лёгкие пинки ножками и ручками в его живот. Но он знает, что это неправда. Что он снова пустой. Что он лишь марионетка в руках умелого кукловода, манипулятора и непревзойденного убийцы. Один щелчок его пальцев — и бездыханное тело соперника погребено под холодную землю. Но Се Лянь знает, что его не убьют. По крайней мере сейчас. Именно в этот момент, когда повсюду слуги. Хотя Хуа Чэна они никогда и не смущали, он легко мог пустить пулю кому-то из них в лоб. Или же убить посреди гостиной очередного партнёра по бизнесу, а затем заставить перепуганных горничных и привыкших к работе его подчинённых прибраться на месте и избавиться от трупа. Что он такой же нелюбимый помеченный омега своего альфы. И Се Лянь прав. Он не любимый. Но Хуа Чэн одержим мыслью, что этот прекрасный омега принадлежит только ему и никому больше. Раньше он улыбался, демонстрируя себя и свою цветущую красоту. Был самым желаемым омегой среди таких же богатых и похотливых альф. На светских приёмах Хуа Чэн видел их взгляды направленные в сторону Се Ляня. Но именно он, Хуа Чэн, смог добраться до столь желанного цветка и присвоить себе. Только он смог и никто больше не может смотреть на него и вожделеть им. Хуа Чэн закатывает глаза и грубо отталкивает омегу от себя. Тот с грохотом падает на кафельный пол, раздирая локти в кровь. Но даже эта резкая физическая боль, пронзающая его тело, не сможет сравниться с душевной. Ведь больше нет внутри него жизни, которая могла бы стать спасением их отношений. Се Лянь инстинктивно охватывает себя руками за живот и покачивается из стороны в сторону. Его хрупкие плечи, покрытые ссадинами и засосами мужа, подрагивают. Такой маленький и беззащитный котёночек. Жалкое зрелище по мнению Хуа Чэна. — Вернусь завтра вечером, — Хуа Чэн бросает взгляд на плачущего Се Ляня, интуитивно тянувшегося к своему альфе. Но тот от него отмахивается, как от назойливой мухи. — Инь Юй присмотрит за тобой, — только и говорит он, разворачиваясь спиной к мужу и направляясь к выходу из особняка. И ему совершенно нет дела до истошных криков Се Ляня. Может быть где-то в глубине души ему жаль Се Ляня. Может быть он и любит его. Но Хуа Чэн знает, что одержим. В нём нет ни капли любви и тёплых чувств к этому омеги. Он лишь его любимая игрушка. Совершенно беспомощный и истощённый отношением Хуа Чэна. Человек, который остался совершенно один в этом мире. Родители были его опорой и поддержкой, пока в один роковой день их не похитили и не лишили жизни в подвале с крысами.» Хуа Чэн отрывается от поедания своего завтрака. Смотрит на Му Цина, на лице которого застывает насмехающаяся над ним улыбка. Альфа никак не комментирует слова своего партнёра по незаконному бизнесу и не только. Предпочитает промолчать, но Му Цин думает совершенно иначе. Вновь цокнув языком, он тычет в сторону Хуа Чэна вилкой, а с этого самого языка срываются рисковые слова, за которые любой другой лишился бы головы. Но Му Цин его не боится и никогда не боялся. Даже когда альфа приставляет к его голове дуло пистолета, он направляет в ответ свой. — Мда уж, ты такая мразота, Хуа Чэн, — цокает он языком и даёт альфе по лбу раскрытой ладонью, ловя его раздражённый взгляд на себе. Хуа Чэн фыркает и даёт Му Цину в ответ по запястью. Тот сразу же прячет их под стол. — Говорит тот, кто лично убил его родителей, — парирует Хуа Чэн. Му Цин хмыкает, но в ответ не язвит, как это обычно бывает. Он поудобнее усаживается на стул, доедая собственный завтрак. Да, он является тем, кто перерезал горло родителям Се Ляня. И в его памяти до сих пор живы воспоминания о том злополучном дне, когда его руки оказались по локоть в крови. Когда ему было действительно жаль убивать. «Подвал — не самое любимое место Му Цина. Спускаясь по крутым лестницам подвала заброшенного здания, вокруг которого лишь лес и другие такие же разрушенные дома, он уже начинает задыхаться от спёртого воздуха. Омега отворачивается в сторону, закрывая лицо ладонью, и прерывает свой путь ужасным приступом кашля, сопровождающийся слезами и соплями. Он с трудом вновь вдыхает спёртый воздух, но не разворачивается, чтобы уйти. Делает очередной шаг, только эхо от каблука его сапог разносится по старому помещению. Шаг. Ещё шаг. Он спускается всё ниже и ниже, а затем слышит поспешные шаги и тяжёлое дыхание другого человека. Его лёгкие вмиг заполняет и чужие феромоны, из-за чего ему на несколько секунд кажется, что он точно умрёт здесь от асфиксии. — Ты не мог выпить свои долбанные подавители феромонов? — он разворачивается всем телом в сторону лестницы, откуда показывается фигура Хуа Чэна, облачённая в непривычное чёрное пальто. Му Цин жмурится и складывает руки на груди. — Удивительно, что ты не разоделся, как цыган на свадьбу. Что случилось? — Только и умеешь язвить, — отвечает ему Хуа Чэн, подходя к нему вплотную. Му Цин далеко не Дюймовочка, но этому альфе всё равно проигрывает в росте. Хуа Чэн усмехается и пальцами за подбородок поднимает голову омеги. Му Цин, возмущённый такой наглостью, со всей силой наступает альфе на ногу. На лице Хуа Чэна не дрогнул ни один мускул, но он покорно отступил назад. — Вырвать бы тебе язык с корнем и засунуть поглубже в глотку, как ты любишь. — Ты знаешь, что если это сделаешь, то окажешься убитым быстрее, — цедит сквозь зубы омега, отворачиваясь от улыбающегося альфы. Он специально взмахивает своим конским хвостом и ударяет им Хуа Чэна по лицу. Чтобы он тоже знал своё место. Но Хуа Чэн лишь усмехается и ускоряет свой шаг, чтобы сравняться с ним. Му Цин идёт вперёд, сдерживая ужасные приступы кашля и желание врезать рядом идущему альфе. — Ты слишком высокого мнения о себе и своих способностях, — только и говорит он, делая паузу. — Ты всего лишь омега, любимый. — Не забывай, что я помогаю делать тебе всю чёрную работу и заметать следы твоих «чисток». Урод! — внутри Му Цина кипит ярость, которая вот-вот вырвется наружу, но он привык не обращать внимания на идиотские комментарии Хуа Чэна, которому лишь бы оскорбить. Глубоко оскорблённый омега лишь фыркает. Хуа Чэн не комментирует его последнее высказывание, молча достаёт из кармана чёрного пальто связку тяжёлых ключей. Он вставляет один из ключей в скважину и делает несколько поворотов. И, услышав характерный щелчок, толкает тяжёлую, железную дверь. Она с противным скрипом открывается и бьётся о стену с громким стуком. Му Цин жмурится и закрывает уши. Хуа Чэн, заметив это, гаденько улыбается и галантно пропускает омегу вперёд. Му Цин перешагивает через ржавый порог подвала и оказывается внутри. Он осматривается по сторонам, замечая, что весь периметр оцеплен вооружёнными альфами и даже омегами. А посередине освещённой комнаты в ряд сидят три связанных человека и с мешками на головах. Му Цин знает, кто сидит перед ними на коленях на грязном полу. Тела семьи Се трясутся, как осиновые листья на ветру. Ещё одно дуновение — и они оторвутся, красиво полетев на землю. Также и головы госпожи и господина Се. Они прижимаются друг к другу, проводя свои последние мгновения вместе. Всей семьёй. Больше их семьи нет. Есть только измученные пытками люди. Му Цин стоит напротив них, натягивая на свои руки латексные перчатки, а затем в его руку Хуа Чэн кладёт нож, прижимаясь к нему со спины. Омега дёргается от неожиданного прикосновения. А Хуа Чэн тем временем наклоняется к его уху и говорит, касаясь губами самой раковины: «Устрой нам шоу». Му Цин только кивает головой, сильнее сжимая в руках рукоятку охотничьего ножа. Альфы, стоящие сзади каждого из семьи Се, резко срывают с их голов мешки и отходят на шаг назад. Они опускают голову вниз, чтобы не видеть как с ними расправится их второй начальник. Му Цин видит в их глазах страх, самый настоящий страх. Они дрожат и пытаются вжать головы в себя, пытаясь хоть как-то спастись от своей участи. Омега слышит их жалобные стоны и если бы не кляпы в их ртах, они бы задыхались в собственных слезах. Он внимательно осматривает сначала женщину. На её бледном лице видны засохшие тёмные дорожки от слёз, а алая помада размазана вокруг рта. Голубое воздушное платье, которое только три дня назад красиво сидело на её фигуре, сейчас порвано. Его смело можно пускать на ветошь. А затем переводит взгляд на мужчину. Он сидит, опустив взгляд в пол. Его одежда также разорвана, а некогда стильная причёска испорчена. По его щекам также текут слёзы, но он пытается их скрыть. Пытается продолжать быть опорой для любимой жены и единственного сына даже после полного проигрыша. И последний член семьи Се. Бывший наследник крупной компании. Он также, как и отец, старается держаться стойко, не давать эмоциям и страху взять над его разумом верх. Но недавно сделанные порезы на его руках напоминают о недавнем кошмаре, который продолжается. Стоит ему закрыть глаза, как вновь чувствует острую, пронзающую боль в руках, а затем железный запах крови, бьющий в нос. Противно. Его красивые русые волосы, забранные в строгую прическуи украшенные блестящими заколками в виде цветов, потускнели. А пучок полностью распустился. Длинные пряди засаленной чёлки обрамляют его осунувшееся лицо. Он вот-вот завалится назад, силы покинули его после трёхдневной голодовки и изнуряющих пыток. Му Цин останавливается напротив него, прикусывая нижнюю губу. В груди поднимается волна жалости к нему. Он не хочет его убивать или отдавать в лапы Хуа Чэна, который сломает окончательно. Се Лянь поднимает на него взгляд полный мольбы и надежды, что над ними сжалятся. Но Му Цин не желает отходить от намеченных планов. Он делает шаг к поникшему отцу и хватает его за волосы, запрокидывая голову назад. Мужчина не сопротивляется, полностью приняв свою участь. Он закрывает глаза, слыша, как рядом в конвульсиях бьются два человека — жена и сын. Один взмах ножа — и из горла фонтаном бьётся алая кровь.» — Слышь, не у себя дома, чтобы посуду бить! — вскрикивает Му Цин, кидая в Хуа Чэна рядом лежащее зелёное яблоко, но тот ловко уворачивается. И фрукт с глухим стуком врезается в стену. — Не ты этот набор тарелок покупал, а я! — У тебя столько бабла, что ты себе миллион таких наборов купишь. — А я в отличие от тебя стараюсь не транжирить все заработанные деньги. И да, я сегодня буду занят. Одевайся и сматывайся отсюда, пока я тебя за шкирку в таком виде не выгнал на улицу, — отрезает Му Цин и, запахнув чёрный махровый халат на груди и выходит из кухни. Он скрывается в комнате, громко хлопнув дверью. *** Хуа Чэн без стука заходит в их с Се Лянем комнату. Раскрывает дверь и стремительно входит, заставляя сидящего омегу на кровати вскрикнуть от неожиданности. Се Лянь, мирно расчёсывающий волосы, дёргается и поворачивается в сторону двери, в которых стоит его муж. Он сглатывает вязкую слюну и тут же встаёт с кровати, чтобы поприветствовать Хуа Чэна. Но тот хватает его за плечи и целует в макушку. Се Лянь замирает и широко раскрывает глаза от шока. Он ожидал всего: пощёчину или обычное грубое слово, вслед за которым идёт удар. Но не нежное прикосновение чужих губ к своим волосам. Омега робко прижимается к мужу и позволяет себе уткнуться носом в горячую грудь и вдохнуть его феромонов. Хорошо и спокойно. Сейчас Се Лянь ощущает чувство защищённости. Ощущает, что обручальное кольцо, надетое на его палец, не впивается острыми шипами. А чувствуется, что это правильно. Он — муж Хуа Чэна. И ничей больше. Его собственность, его игрушка. Се Лянь готов простить очередной скандал, который повлёк за собой выкидыш. Снова. И снова Се Лянь уже несколько дней слоняется по особняку, выглядя как смерть: и так белое лицо побледнело, пухлые румяные щёки впали, а под глазами появляются заметные синяки, которые не скрыть обычными тональными средствами. Он чувствует себя пустым без жизни, развивающейся в нём, которая должна была стать их продолжением. Даже если Се Лянь испытывает к своему мужу противоречивые чувства. Даже если Хуа Чэн чередует жестокость с больной нежностью и не любит его. Се Лянь чувствует его нелюбовь всем своим нутром. Он до потери родителей и своего замужества был чувствительным человеком, который ощущает настроение своего собеседника. А пожив два года в сущем кошмаре, когда его старые порезы на руках вновь режут, а к голове приставляют дуло пистолета — тем более. Больно ли ему? Обидно? Да. Се Ляню невыносимо жить в особняке, из которого его выпускают лишь под руку с мужем. Давят его стены, а волнение и страх перед Хуа Чэном заставляют отсчитывать чуть ли не секунды до его прихода домой. И омеге остаётся лишь гадать, в каком настроении заявится альфа сегодня. Стоит ли готовиться к худшему исходу. Или же отдаваться ему и его всепоглощающей нежности. Тем утром, после выписки из больницы с диагнозом «Выкидыш», Хуа Чэн был злее и раздражительнее обычного. Се Лянь же чувствовал себя паршиво. Отвратительно. Мерзко. Очередной скандал, очередная попытка дать отпор и сильный удар в живот, повлекший за собой череду ужасных последствий. В носу омеги до сих пор стоит противный запах медикаментов, а в ушах звенит вердикт врачей: «У вас случился выкидыш. Мы вам сожалеем». И хрупкий мир Се Ляня окончательно разрушился. И последняя причина продолжать жить в этом аду тоже умерла. Се Лянь, не сдерживая в себе эмоций, разрыдался при докторе. Он ревел и ревел. Не останавливался. Уже задыхался в собственных слезах и соплях, когда врач ввёл ему успокоительное. А Хуа Чэн отвернулся от него. Оттолкнул, как шавку, и ушёл, громко хлопнув дверью перед лицом Се Ляня. И на следующий вечер Хуа Чэн обнимает его в ответ, проникая холодными руками под полупрозрачную ночную рубашку. Его ледяная кожа резко контрастирует с горячей, почти огненной Се Ляня. Омега судорожно вдыхает феромоны альфы, растворяясь в аромате цитруса. Вдыхает феромоны полной грудью, будто не желает с кем-то делиться Хуа Чэном. Желает, чтобы он принадлежал только ему. Се Лянь всем своим сердцем ненавидит Хуа Чэна и всё, что тот с ним творил эти года. Но при этом любит больной любовью. Се Лянь привязан навсегда к этому альфе. И телом, и душой. О чём говорит его метка на шее. Хуа Чэн неожиданно для него подхватывает Се Ляня на руки и осторожно укладывает на постель, поправляя сзади него подушки. Омега с удовольствием плюхается на них и заворачивается в одеяло, натягивая его до самого носа. Он чувствует, как Хуа Чэн, не раздевшись, ложится сзади него и перекидывает руку через тело, прижимая Се Ляня к себе. Ничего не говорит. Но позволяет омеге перевернуться на другой бок и устроиться на его груди. Ему тепло и хорошо рядом с мужем. Не хочется, чтобы эти мгновения когда-то заканчивались. Хочется, чтобы между ними всегда царила такая идиллия. Се Лянь слегка улыбается и позволяет себе чмокнуть Хуа Чэна в губы, получая ответную улыбку. Альфа нежно гладит его по волосам, параллельно расцеловывая всё лицо, начиная со лба. Сначала лоб, затем переносица, глаза, смешно сморщенный носик омеги, щёки и наконец-то он доходит до губ. До сладких, манящих его с первого дня их встречи губ. И Хуа Чэн неуверенно прижимается к ним, втягивая омегу в медленный,дразнящий поцелуй. Внутри Се Ляня всё сжимается от щемящей нежности. Он с удовольствием отвечает на поцелуй, отдаваясь Хуа Чэну полностью и забывая обо всех событиях, произошедших с ними. Медленно альфа отстраняется от Се Ляня и вновь укладывает его себе на плечо, прошептав: «Спи, любимый». Так они и засыпают в объятиях друг друга.