Ошибка

      Их первую встречу лицом к лицу едва ли можно назвать романтичной – по крайней мере, с точки зрения обычных людей. Но обычные люди вообще редко натыкаются друг на друга глубоко в лесу в тот поздний час, когда всякие порядочные и невинные граждане мирно спят в своих мягких уютных кроватях.       Честно сказать, оглядываясь назад, ситуация была почти комичной.       Кацуки чувствовал себя последним идиотом, потому что понял, нашел себе «компанию», лишь когда ветка под его ногами хрустнула, громко заявляя о его присутствии незнакомцу, который едва не подпрыгнул от неожиданности. Только после этого Кацуки наконец-то заметил за деревьями человека, застывшего у наполовину вырытой ямы с лопатой в руках.       В паре метров от него, завернутое в мусорный мешок, лежало нечто большое и продолговатое, формой и очертаниями подозрительно напоминающее мужское тело – и если это не служило достаточной подсказкой, то торчащая из черного полиэтилена неподвижная синюшная рука развеивала все сомнения.        А может, всё дело было в том, что с могучих широких плеч самого Кацуки свисал точно такой же полиэтиленовый тюк, с точно таким же содержимым.       В любом случае, оба они замерли, уставившись друг на друга как два нашкодивших кота, которые вовсю хозяйничали на кухне, пока внезапно вспыхнувший свет не явил перед ними лик разъяренной хозяйки: Кацуки, согнувшийся под тяжестью чужого тела – и вот этот, купавшийся в лунном свете парень его лет, вцепившийся в черенок своей лопаты с такой силой, что Бакуго казалось, что он почти слышит этот жалобный скрип пластика.       Поистине, у такой ситуации мог быть только один итог: оба были очевидными свидетелями преступлений друг друга и ни один из них не мог позволить другому иметь такую власть над собой.       Всё-таки Кацуки не совсем обычный человек: он из известной семьи дизайнеров, студент престижного университета ЮЭЙ, лучший из лучших, капитан бейсбольной команды и один из тех, популярных парней, в компанию к которому все мечтают попасть. И это даже не принимая в расчет его уникальную внешность: кроваво-красные глаза, лицо с идеальными пропорциями, словно любовно вылепленное неизвестным скульптором, торчащие колючие пепельно-светлые волосы.       Если его увидят сейчас, то с легкостью смогут найти и узнать.       С другой стороны, он понятия не имел, кто сейчас находится перед ним. Его потенциальный противник был невысокого роста, но широкоплечий, крепкий и коренастый, явно способный постоять за себя. Черты парня не были особо запоминающимися, тем более что Кацуки даже не мог с точностью сказать, какого цвета у него волосы в такой темноте.       Схватка казалось неотвратимой и, судя по тому, как держал себя незнакомец, не обещала быть легкой, и Кацуки уже мысленно думал, что бы ему сделать, чтобы начать драку с выгодной для себя позиции – учитывая, что у его противника уже было оружие – или его подобие – в руках.       Затем внезапно плечи незнакомца расслабились, и он негромко выругался себе под нос. – Знаешь что? К черту, нет никакого смысла кататься тут по земле, оставляя ненужные следы, – отчетливо сказал он с легким раздражением. – К тому же, почва ужасно сухая, так что давай сойдемся вот на чем: ты помогаешь мне выкопать достаточно глубокую яму, а я за это делюсь с тобой могилой. По рукам?       Смешок вырвался у него неожиданно и против собственной воли. Кацуки вдруг резко выпрямился, позволяя мертвому телу свалиться на землю с неприятным влажным шлепком. Не желая оставлять лишних улик, он бросил машину слишком далеко и тащил свою ношу до этого места так долго, что его спина теперь молила о пощаде: одна лишь мысль о том, чтобы облегчить её участь и сделать только половину работы, копая могилу, казалась соблазнительной до чёртиков.       Принять предложение незнакомца оказалось в итоге чертовски хорошей идеей: быстро и сноровисто они откопали нужной глубины яму, столкнули туда тела и так же проворно закидали их землей обратно, а потом разошлись каждый своим путем…        Ровно до следующего понедельника, наступившего спустя два дня после той примечательной встречи в ночном лесу.

***

– Эта та яркая девушка, с розовыми волосами, верно? – ни с того ни с сего раздался смутно знакомый голос у самого уха Кацуки, и он едва не вскрикнул, разливая стаканчик с кофе, который держал в этот момент в руке.        Разъяренный, он развернулся, чтобы высказать всё, что думает о решившемся на такой идиотский поступок суициднике (если нужно, объяснить на кулаках), и замер, уставившись в самые яркие зеленые глаза, которые когда-либо видел в жизни. Затем его взгляд зафиксировал россыпь веснушек на по-детски пухлых щеках, круглый нос-пуговку, слегка вздернутый вверх, и пушистые зеленые волосы.       А потом, спустя еще одно мгновение, разум Кацуки собрал все детали внешности сидящего рядом человека, и Бакуго поперхнулся воздухом, потому что безошибочно узнал в этом солнечном, мягком, совершенно безобидном человеке, беззаботно сидящем на соседнем сидении, того парня, бок о бок с которым совсем недавно копал безымянную могилу в глухом лесу.       Парень тем временем смотрел на него, чуть склонив в любопытстве голову и явно ожидая ответа: всем своим видом он напоминал любознательного, желающего поиграть щенка. Некоторое время он так и пялился на Кацуки, а затем его взгляд вновь метнулся к столику, который притягивал взгляд Бакуго до тех пор, пока не отвлекли, и парень нахмурился. – Неееет, – протянул он задумчиво. – Не она. Должно быть это тот рыжий. Киришима, верно?        Дорогое имя подействовало на Кацуки отрезвляюще, вырывая из ступора с эффектностью резко вылитого на него ведра холодной воды. В животе возникла бездонная яма, пока его голову переполняли панические мысли о том, какие последствия может иметь то, что незнакомец знает Эйджиро.       Двигаясь почти сама по себе, ладонь Кацуки метнулась вперед, будто змея, бросившаяся в атаку: сжав горсть ткани на груди парня в кулак, Бакуго притянул его к себе, заставляя стул, на котором тот пристроился, неприятно загрохотать о мраморный пол, а его задние ножки подняться в воздух.        Парень, к его чести, тут же сгруппировался и уперся подошвами в пол, его покрытая шрамами рука шлепнулась о стол, а вторая твердо схватила Кацуки за запястье. Что бесило Кацуки больше всего – ублюдок даже не вздрогнул в ответ на его вспышку. – Ты… – низко зарычал Кацуки, но тут же оказался перебит. – Тише, Каччан, – мягким мелодичным голосом произнес парень, слегка сжимая свою руку, как бы намекая, что он может вырваться, но не хочет этого. – Ты привлекаешь внимание. Я всего-то пришел поздороваться. – Предварительно выследив меня там, где я учусь?! Не дури мне голову!       К его неудовольствию, парень только рассмеялся. – Вот она, популярность, – покачал он головой, явно намекая на положение Кацуки среди окружающих. – Я не выслеживал тебя, мой дорогой будущий друг! Я учусь в этом же самом универе, о чем ты мог бы быть в курсе, если бы обращал хоть немного внимания на кого-то, кроме своего бестолково симпатичного рыжего химбо-парня, – парень после этого имел наглость подмигнуть ему. – Изуку Мидория, кстати, будем знакомы.       Кацуки вынужден был с сожалением признать, что парень – Изуку – может говорить правду. Более того, чем дольше он на него смотрел, тем отчётливее чувствовал, что уже мог видеть Мидорию где-то поблизости раньше. Где-то там, в прочих лицах, которые легко теряются в толпе: слишком простой, слишком невзрачный, чтобы учитывать и обращать внимание.       Особенно учитывая, что одет Изуку был как самый что ни на есть типичный зануда-ботан, привыкший большую часть свободного времени отдавать либо учебе, либо каким-то своим гиковским увлечениям. Слишком большие очки в толстой черной оправе, клетчатая, плохо сидящая на нем рубашка, скучные коричневые брюки и совершенно нелепые красные кроссовки.       Буквально всё в нем кричало о слабости и неумении дать отпор. Даже видя его сейчас перед собой, Кацуки с трудом мог признать в этом парне человека, один вид которого заставил его насторожиться и почувствовать угрозу. Один вид которого заставил его признать в нем равного и достойного противника, а не слабую жертву, с которой он мог бы с легкостью справиться.       Не желая задумываться об этом слишком сильно, Кацуки резко отдернул руку, чувствуя некоторое мстительное удовольствие, когда Изуку слегка поморщился от того, что стул резко встал на все четыре ножки. Протянув руку к стоявшему на столе стаканчику, Кацуки неторопливо сделал глоток, хмурясь и наблюдая, как его нежелательный собеседник, обиженно ворча, пытается разгладить мятую рубашку покрытыми причудливыми шрамами руками. – Кто сказал, что я хочу с тобой дружить? – спросил Кацуки мрачно. – И что за хрень насчет Киришимы? Эйджи, блять, не мой парень.       Как бы Кацуки ни хотел произнести последнюю фразу легко, слова прозвучали с явной горечью, от которой ему стало не по себе. Обычно он хорошо скрывал эмоции, никогда не позволял им просочиться наружу, особенно когда это касалось Киришимы, но что-то в этом задроте просто сбивало Кацуки с толку. – О, но ты бы хотел этого, верно? – улыбнулся ему Изуку, и в словах его звучала какая-то не до конца понятная Кацуки эмоция. – Какое тебе до этого дело? – парировал Кацуки, намеренно резко и грубо. – Как тебе вообще пришло в голову подойти ко мне после… – он прикусил язык, не желая произносить очевидное. – После всего.       Мидория буквально был последним человеком, которого Кацуки хотел бы видеть рядом после их последней встречи: спокойствие, с которым Изуку вел себя в ту ночь говорило, что он делает что-то подобное не в первый раз, и если этого парня когда-либо поймают, он может с легкостью потащить Кацуки за собой.        Черт, ему, вероятно, стоило прикончить парня, пока он мог. – Потому что мне любопытно, – ответил тот так, словно это было очевидно. – А еще потому что я смотрю на неё, – Изуку слегка кивнул в сторону одного из столиков, и проследив за его взглядом Кацуки наткнулся на смеющуюся в компании друзей миловидную брюнетку, – точно так же, как ты на своего Эйджиро.       Изуку сделал небольшую паузу, чтобы взглянуть в глаза Кацуки.       На короткое мгновение его глаза сузились, проявляя что-то холодное, расчетливое и циничное, все это время прятавшееся за дружелюбным фасадом, так что даже улыбка Изуку стала казаться немного кривой, неестественной и жесткой, а затем всё пропало, будто ничего и не было.        Словно тучка, которая быстро пробежала в ясный день и исчезла без следа, оставляя за собой ясное, чистое небо. – И потому что я избавился от того мусора той ночью ради неё, точно также как ты сделал это для него, – закончил Изуку наконец с такой легкостью, будто говорил о выброшенном мусоре, а не убитом человеке.       И вот это… это привлекло внимание Кацуки по-настоящему.

***

       Кацуки не может толком объяснить, как это получилось, но Изуку вливается после этого в его жизнь так, будто он существовал в ней всегда – не успел никто и глазом моргнуть. Ложь о потерявших связь друзьях детства возникает как-то сама собой, когда окружение Кацуки и Изуку начинают интересоваться, что могло бы объединить таких непохожих и явно находящихся на разных ступенях местной иерархии ребят. – Я понятия не имел, что Деку всё это время был рядом, – пожимает плечами Кацуки, когда его идиоты-друзья начинают донимать его вопросами, на ходу придумывая прозвище, отмечая при этом больше всего искренний интерес Эйджиро и думая о том, как бы использовать это себе на пользу. – В последний раз, когда мы виделись с Каччаном, то расстались на не самой хорошей ноте, – смущенно заливает своему небольшому отряду ботаников Изуку, явно выбирая миленькую кличку из чистейшей вредности ему в отместку. – Я не думал, что он снова захочет общаться со мной.       Паутина из общей лжи сплетается так легко и просто, что Кацуки порой почти сам верит в то, что это правда.       Он никогда не признает этого вслух, но Изуку, пожалуй, самый занимательный человек из его окружения.       Конечно, не беря в расчет Киришиму, которого Кацуки встретил полгода назад, когда они стали соседями по комнате в местном общежитии: разумеется, Эйджиро – любовь всей его жизни, даже если очаровательно-глуповатый рыжий еще не знает этого, но за исключением его, Изуку – первый человек, с которым Кацуки чувствует такую тесную связь.       Может быть даже единственный.        Разумеется, тот факт, что Изуку является точно таким же поехавшим психом, как и он сам, готовым пойти на любые крайности, вплоть до убийства, ради объекта своего поклонения, играет в этом далеко немаловажную роль. Впервые за более чем двадцать лет своей жизни рядом с Кацуки оказывается кто-то, с кем ему не нужно притворяться; кто-то, кто понимает, насколько далеко можно зайти, если речь идет о чем-то важном; кто-то, кто знает, каково это быть одержимым настолько, чтобы быть готовым отдать сердце, душу и тело ради того, кого считаешь действительно важным. – Она сказала, что ей понравилось, – в совершенном благоговении шепчет в один прекрасный день Изуку, лежа на его кровати, закинув ноги на стену и свесив голову вниз. – Мне пришлось приготовить и забраковать с десяток порций, но, в конце концов, оно получилось идеальным и ей понравилось!       Кацуки только хмыкает, позволяя мягкому бормотанию Изуку звучать на фоне. Краем уха он слушает, как тот расписывает процесс готовки бенто для своей возлюбленной, перечисляя все ингредиенты и слегка ухмыляется, представляя себе лицо Круглолицей, если бы та узнала, насколько «необычные» ингредиенты использовал Деку, чтобы приготовить ей свой кулинарный шедевр.       Стоит заметить, что идея использовать свою кровь кажется ему соблазнительной. Может, в следующий раз, когда он будет готовить, он сделает что-то подобное и для своего возлюбленного: одна только мысль о том, чтобы пометить Эйджиро таким образом, заставляет мурашки пробегать по его коже. – И что, её совсем не волнует тот статист, который сейчас гниет в двойной могиле? – спрашивает Кацуки, прерывая рассуждения Изуку, и тот замолкает, сосредоточивая на нем своё внимание.        Тонкая улыбка касается губ Изуку. На короткое мгновение безобидный и беззубый ботан исчезает и хищник показывается наружу, явно чувствуя себя комфортно в присутствии Кацуки. – Ей было немного грустно, – признается он без всякого сожаления. – Но я смог её утешить. Рано или поздно Чако придется привыкнуть к тому, что я единственный, кто будет с ней рядом, – говорит он, пожимая плечами.       «Хочет она или нет», – как бы повисает в воздухе, и Кацуки слегка откидывается назад, наслаждаясь зрелищем.        Изуку – волк, настолько умело использующий свою овечью шкуру, что порой даже Кацуки, который прекрасно знает, кто за ней скрывается, почти верит в то, что она настоящая. Тем больше удовольствия ему доставляет наблюдать за тем, когда Изуку позволяет ей соскользнуть, показывая своё настоящее гнилое нутро.        Ему странно льстит то, что Деку позволяет себе делать это рядом с ним. Взаимное доверие со стороны такого же дикого опасного существа, как и он сам, заставляющее чувствовать его себя… странно одаренным.        Сказать по правде, чем больше Кацуки наблюдает за ним, тем меньше понимает, чем такая девушка как Очако могла привлечь внимание кого-то, вроде Изуку. Деку, разумеется, сам рассказал ему всю эту «их» историю: о том, как он и эта девчонка познакомились еще в средней школе, о том, какой милой и заботливой она была по отношению к Изуку, который привык быть изгоем в средней школе, и первой проявила к нему доброту и понимание – вот это вот всё.       Всё это мило и всё такое, но есть что-то неправильное в том, как мало Круглолицая ценит всё то, что Изуку для неё делает. Разумеется, она не знает о том, как далеко этот одержимый псих готов зайти ради неё, но есть что-то чертовски несправедливое в том, что Деку делает так много для кого-то, кто никогда не сделает ничего подобного для него самого.       К счастью, Кацуки хватает ума не озвучивать свои мысли вслух.       Бог знает, что сделал бы он сам, если бы Изуку посмел ляпнуть что-то подобное касательно Эйджиро…

***

      Кацуки требуется слишком много времени, чтобы заметить, что Эйджиро начинает проявлять к нему интерес – и это, вероятно, должно было стать первым намеком на то, что положение рыжего в жизни Кацуки изменилось кардинально.       Бог знает, сколько это могло бы длиться, но Эйджиро никогда не был из тех, кто ходит вокруг да около, так что в один из дней он просто… берет и признается Кацуки прямо в кафе, где они обедают между занятиями. Кацуки застывает с почти поднесенным к своему рту сэндвичем и смотрит через стол на улыбающегося ему Киришиму, чей открытый и честный взгляд словно заглядывает ему в душу.        Ужаснулся бы он, если бы действительно мог это сделать? – Ч-что? – хрипит Кацуки, неуверенный, что не ослышался. – Я сказал, что ты мне нравишься, бро, – смеется Эйджиро. – Если честно, судя по тому, как ты себя вел, я был уверен, что ты чувствуешь то же самое.       И язык Кацуки просто… немеет в его рту. Если бы Эйджиро признался ему немного раньше, Кацуки был бы вне себя от радости. Всё, чего он хотел, о чем он столько мечтал, к чему он стремился, наконец-то пришло ему в руки и он должен быть счастлив.        Должен.        Вот только всё, что он чувствует – это странное разочарование.       Киришима славный, добрый малый. Он чертовски хорош собой, он умеет поддержать в трудную минуту, он отличный друг, он…        Он никогда не убьет никого ради Кацуки, думает Бакуго внезапно.        Если Эйджиро когда-нибудь узнает о том, что сделал ради него Кацуки, он не будет радоваться – он придет в ужас. Эйджиро может верить в то, что он влюблен в Кацуки, но если он когда-нибудь увидит реального Кацуки, то он сломя голову убежит прочь. – Кацуки? – растерянно спрашивает Эйджиро, в то время как свет в его глазах гаснет, сменяясь беспокойством, а зубастая улыбка тускнеет, а Кацуки продолжает смотреть на него в упор.       Он даже не может заставить себя вспомнить, почему убедил себя в том, что влюблен в Эйджиро. Потому что с этим рыжим Кацуки впервые почувствовал себя принятым? Ему казалось, что Эйджиро первый, кто смотрит на него и видит не модельную внешность и деньги его родителей, а его, Кацуки. Настоящего.        Вот только… было ли оно так на самом деле? Нет, единственный, кто знает и принимает Кацуки настоящего – это совсем не Киришима.       Эйджиро был ошибкой, решает затем Кацуки, чувствуя нарастающую в душе ярость: столько потерянного впустую времени…        Его кулаки сжимаются под столом, глаза сужаются, в голове уже созревает план.        Ошибки, в конце концов, нужно исправлять…

***

– В каком смысле он исчез? – удивленно спрашивает у него Изуку несколько дней спустя, глядя на него с беспокойством.        Задрот сидит за его кухонным столом, за обе щеки уплетая приготовленный Кацуки кацудон, пока тот задумчиво наблюдает за ним со своего места, тщательно следя за каждым его укусом. – Вот так. На самом деле я сам во всем виноват. Когда он признался, я так обрадовался, что позволил себе расслабиться. Дал маске чуть соскользнуть, позволяя чувствам вырваться наружу – показать ему себя настоящего. Должно быть, этого было достаточно – Эйджи даже не попрощался: собрал вещички, пока меня не было, да и свалил куда подальше, – объясняет Кацуки печально, стараясь звучать искренне – он не может позволить себе облажаться, а Изуку не так-то просто обмануть.        К счастью, зеленые глаза Изуку смотрят на него с сочувствием и сдержанной злостью, а не подозрением: кому как не Изуку знать, каково это потерять объект своей одержимости? Он тянется, накрывая руку Кацуки своей, и его взгляд становится решительным. – Мы его отыщем, – говорит он уверенно. – Можешь на меня положиться.        Кацуки молчит, тщательно удерживая скорбную маску на лице, чувствуя покалывание там, где их ладони соприкасаются. Никто и никогда больше не увидит Эйджиро, но это не важно. Одного только этого «мы» достаточно, чтобы заставить его сердце взволнованно забиться в груди.       Мы. Это значит – он и Изуку. Вместе.       Никто больше.       Ему хочется искупаться в его сочувствии и поддержке, но Кацуки лишь согласно кивает, наблюдая за тем, как Изуку возвращается к еде. Ему придется быть очень терпеливым и расчетливым, если он хочет удержать Изуку рядом, вырывая его из когтей его бесполезной подружки, но с этим ничего не поделаешь. На этот раз его целью является такой же хищник, как и он сам.       Небольшая рана на внутренней стороне ладони слегка покалывает, но Кацуки не обращает внимания, глядя на то, как еда исчезает во рту Изуку. Возможно, в следующий раз, когда он будет готовить для Изуку, он добавит в его порцию что-то еще, помимо собственной крови?       Уголки его губ чуть дергаются вверх, желая растянуться в улыбке, но он сдерживает себя.       Терпение, Кацуки.       Терпение…