7 | Битва за Штормград

      Волшебный колледж погрузился в кладбищенскую тишину без какого-либо указа или заявления. Школа затихла по своей воле, студенты прекратили греметь только из-за своего желания, а уроки отменились только лишь от бессмысленности их проведения. Выпускники не нуждались не то, что в уроках. Многие из них ныне не нуждались в самой жизни. Кривозуб стал единственным, кто посетил своё же собственное занятие, да и сам он на него опоздал, ожидая полноценно полученных итогов. Ученики не выходили в столовую, их редко получалось встретить где-то в коридоре, и о многих из них учительский состав с сомнениями размышлял, что они покинули заведение, но на третий день это опровергалось. На королевскую процессию похорон мордашки явили себя, пусть и давалось им это с большим трудом. — Василиса доставила нам чёрные платья, — сообщила богиня огня, затаскивая вешалки с нарядами. — Какая она милая! — Она просто помышляет о том, что мы без её помощи не оденемся, — притупила радость подруги Мария. — Предполагает, что мы понятия не имеем, как собирать образ. Учитывая то, что патруль сумел преодолеть себя и сесть перед косметикой, но так и не сделал ничего, только лишь нагрев стул задницей, догадки верны. — Впрочем, она права, — вывела вердикт исследовательница, потягиваясь к туши. Взяв её, она снова посмотрела в отражение и сразу разжала пальцы, находя макияж сумасшедшей затеей. Глаза намокали каждую секунду. Нет ни толики смысла в том, что она покрасит ресницы. Дела у подруг обстояли не лучше, потому что Снегурочка не сумела собраться больше, кроме как скрепить свои локоны заколкой, и то, отчасти их сложив своими мокрыми от слёз пальцами, а Алёнка только собрала пучок, с каким и так бытовала все дни. Отчасти, это спасло ей душу, потому что повторяющаяся причёска прекрасно скрыла то, что рыжие кудри грязные. За наряды девушки не дрались вовсе. Каждая разобрала по своему размеру, и плевать хотела на то, как оно на ней сидит. Никаких лишних поясов и украшений они одевать даже и не планировали, ведь образ — последнее, что волнует кого-либо из них. Общее движение как-то и вовсе вызвало в учёной тошноту, из-за чего она, прыснув подругам, что скоро вернётся, направилась в туалет, думая, что вырвет вчерашний ужин. А, может, и не вчерашний. Поди, знай, когда она ела последний раз. Добравшись же до унитаза, она не смогла ничего вытащить, но чёткое желание блевать не покидало её, так что, чтобы не изрыгнуть ничего на поле боя, ныне признанным погребальным местом, она направилась в оранжерею, планируя создать себе какой-то отвар, чтобы пережить это отвратное дело. Внутри властвовала природа. В зеркальных стенах тихо шелестела листва, а лучи солнца кормили редкую растительность своим светом, внушая этим исцеление. Очутившись под одним из них, студентка сжала глаза от ясного света, но ощутила тепло, какое, увы, не грело. Власть ясности в такой кромешно мрачный день мерещилась ей преступлением. — Ты загораешь? — обратилась к ней ещё одна посетительница на время забытой оранжереи, замерев неподалёку от одноклассницы с несколько баночками разных ингредиентов и одним листом лавра. — Нет! — вздохнула, испугавшись, колдунья. — Нет… — Хорошо, а то я уже хотела уведомить тебя, что загар не спасёт от красных вымученных щёк. Поставив свои сборы на стол, Кика открыла крышку спиртовки и подожгла её, планируя своё творение. — Давно не виделись, — буркнула отличница, наблюдая за её работой и не менее печальным обликом. Задира также облачилась в чёрное одеяние и даже собрала волосы в искорёженный мало майский хвостик, но и по ней ясно виднелось, что она ничуть не трудилась, а многие дни провела в слезах. Как бы не казалось, Любава была ей очень близка. — В этом колледже все давно не виделись, — шептала она. — Но, да, ты права. Последний раз мы сталкивались, когда на этом столе валялся наш препод. — Нет… Мы виделись после… — После ничего не было. Отрицание считалось вразумительным, хотя бы, потому что и в их комнате им занимались вообще все, отрицая и разбор вещей их лидера, и даже касания к её вещам. Восприняв это за нечто правильное, она не стала мешать, наивно предполагая, что сама его ещё не перешла, так что не смеет торопить и иных. В этом им требовалось отвести разговор в иную сторону. — Ты давно видела Астера? — спрашивала Маша, задумавшись о бывшем парне. — Не так давно, как тебя, бриофита, — сообщила студентка, смешивая отвары. — Мы столкнулись утром здесь, когда он брал травы на лекарство. Нёс их своему любовнику. — Корвину? — Как они могут продолжать отрицать их отношения? — Понятия не имею, — продолжила шутку исследовательница, после перейдя на серьёзный тон. — Не знаешь, как он? — Твой первый бывший или второй? — Оба. Здесь она солгала, потому что метаморф, очевидно, волновал её сильнее. Если верить его же речам в последние дни, он ныне лишился любимого человека, а, зная его романтичность, с ним могло произойти многое. Догадки двоечница подтвердила. — Если брать в счёт то, что он нёс ему травы энергетики, то, сомневаюсь, что он спал… — Вчера? — Вообще все дни. Хотелось бы узнать: а кто спал? Приняв информацию, учёная кивнула, помышляя о том, что надо бы навестить друга, принести ему пару книг, чтобы разбавить его горестное существование, ведь, верно, иные миры помогут ему лечиться от горести и страданий. Спастись. Рано или поздно они все смогут это сделать. Рано или поздно. Пока ученица думала об этом, она присмотрелась к тому, что варганила заносчивая гадюка и, поняв, что это, поинтересовалась, с какой целью его создали. — Рассадник? — Да, — призналась Кика, добавляя последний ингредиент в виде того самого лавра. — Не начнёшь пищать о надобности книг и рецептов? — Я уже поняла, что ты искусна в этом деле и без них, — похвалила она одноклассницу. — Это на похороны? Не сумев выдавив ничего взамен, отрицая само слово, вредина только кивнула, уверяя, что имеет какой-то свой план на захоронение и установленные могильных плит. Подумав о том, что же планирует её бывшая партнёрша, отличница, недолго думая, развернулась на каблучке и поправила очки, стремясь найти знакомый бутон, какой, вне сомнения, здесь находится, ведь она самолично их по чьей-то просьбе здесь выращивала. Перед тем, как уйти в дебри оранжереи, она попросила об одолжении: — Завари, пожалуйста, такой и мне, — прозвучал её голос, прежде, чем копна каштановых волос испарилась в поисках цветка, значащего для кого-то синоним слово «любовь».

***

За прошедшие три дня этот стал первым, когда бы братья с уверенностью могли заверить, что провели вместе больше времени, чем минута, в какую бы они передавали старшего из них в заботу другого. Никаких успехов за это время они не словили, потому что их тёмный могущественный князь, ставший живым трупом, всецело доказывал, что его ныне можно и стоит принимать за мебель. Он никогда не болтал и почти не двигался, почти не ел и лишь редко почитал их взглядом, уверяя, что ещё не погиб в своих страданиях по ушедшей возлюбленной. Постель стала его пристанищем, его норой для пряток и его пыточной камерой, что семейство напрягало с каждым днём только сильнее. Их старший заботливый родственник, тот самый, что заменил им отца, валялся, уткнувшись в свою же кожанку, скомканную вместе с пижамой, и пялился только в одну точку на своей стене, видимо, определив её, как самую не душераздирающую. Они не винили его, ведь, невзирая на уборку, прогнать из его спальни его, как бы, невесту у них не получилось. Каждый сантиметр этой комнаты дышал ею, носил о ней воспоминание, сохранял счастливые четыре года жизни мечтательного глупца. Спрятав одно, они с ужасом воспринимали, что и пустота, какую они оставили за предметом, в себе хранит какой-то рассказ. Из райского пристанища комната стала истинной, средневековой пыточной, но худшим осознанием являлось то, что это — лишь одно помещение. Только восемь квадратов, четыре стены и потолок. Только одна из тысячи иных здесь, где он грезил о лучшем. Приняв далеко не лёгкое решение, парням пришлось справиться с не менее тяжёлой задачей, когда они пытались убедить рокершу провести немного времени в качестве няньки для Влада. — Вы чё, серьёзно думаете, что за это время он кокнется?! — урчала недовольно она. — Не думаем, а предполагаем! — Мы сильно тревожимся за него, Смеяна, только и всего. — Честно сказать, курочка, — перебила ювелира студентка, — Я предполагаю, что эта клякса не помнит, как двигаться. — Значит, тебе и делать ничего не придётся! — определил диггер, поправляя свой чёрный пиджак. — Ты подготовилась к мероприятию? — Ты про одежду или про алкоголь? Если насчёт шмоток, то, хочу напомнить, я всегда в этом. — Насчёт алкоголя. Поделись. Открыв сумку, музыкантша выудила оттуда бутылёк крепкого напитка, глотнув какой, Алексей сообщил, что они могут идти. — Ничего не хочешь сказать? — говорил книголюб. — Тебе комплимент внешности сделать или извиниться, что я не помянул? — Что не подумал поделиться. Практически отняв напиток у Несмеяны, он словил её яростный взгляд из-под пирсинговых колец, в какой она вложила, как скоро он почтит своим визитом землю и присоединится к своей королеве. Но спасение пришло, когда гробокопатель схватил бутыль опять и отдал его знакомой, оттаскивая родственника в коридор и попутно утверждая, что они вернутся, как смогут. Оказавшись снаружи, братья направились в сторону кабинета директрисы. Часть пути они действительно преодолели молча, но на последних метрах богок не сдержался, изложив волнующий его вопрос. — Алиса так и не отправила тебе письма? Не поворачивая голову, охотник дал ответ. — Нет, я ничего не получил. Она не собирается посещать это мероприятие. — Неужели никаких слов сожаления даже… Остановившись перед братом, охотник за богатствами мёртвых заговорил очень строго, источая свою скрываемую ярость наружу. — Она не почтила нас визитом, когда я утверждал, что от её участия зависит возможная гибель её подруги, и теперь Вари нет. Она осталась в своей дурацкой башне, когда её же близкая знакомая умирала. Не думаю, что она сможет пересилить себя, только для того, чтобы с ней попрощаться. Озвучив ответ на поставленный вопрос, мужчина ускорил ход, очутившись подле надобного кабинета, куда, не ожидая медлительного и тормозящего брата, сразу постучал. Раскрывшись, двери впустили непрошенных гостей, встречаясь с владыкой всея школы, что сегодня поддерживала общее настроение — больная алексетимией преподавательница также облачилась в чёрное. — Чем я заслужила таких гостей? — потребовала информации она, как только молодые люди пересекли порог, а дверь за ними захлопнулась. — За какие грехи мне вас послали? — Рады, что вы сами признаёте свою грешность. — Но, вы правы, они не столь жестоки, чтобы заслужить нас, — уведомил Пётр, усаживаясь на стул. — Об этом и разговор. Когда, согласившись с предложением, все разместились по местам, младший из рода Равелиных потянулся в свой карман и вытащил оттуда два свёрнутых свитка с прошениями, которые положил на стол, дожидаясь секунды, когда женщина их раскроет. К счастью, в порядке она не ошиблась, и первым в руки взяла именно необходимую рукопись. — Заявление на увольнение, — зачла она то, что ждала увидеть. Смысл вошёл в неё быстро, а братья уже чуть прищурились, готовые пояснять своё решение, но Василиса перебила их, решив шутить. — На должность клоунов я вас не набирала. Вы добровольно пашете. — Зарплаты тоже не будет? — Для чего она вам надобна, если вы живёте и питаетесь здесь? — Как раз для этого, — протянув второй свиток, богок уселся так, что пытался спрятать свой подбородок в объёмной чёрной толстовке, дожидаясь, когда женщина прочтёт и это прошение. Второй свёрток лишился тайны, вынеся желания в её рассудок, и женщина тихо вздохнула. Она вполне ожидала этих результатов. — У нас есть шанс это обсудить? — Если желаете с нами, то, пожалуйста, — монотонно балакал Алексей. — Если же с самим увольняющимся работником, то, извиняюсь, — мы не уверены, что он по-прежнему умеет говорить. — Вы перегибаете палку… — Он отказывается нормально двигаться уже с неделю, и мы от него не получаем не то что разговоров, но и каких-либо чётких показов, что он в действительности жив и сгибается под обязательные условия организма. — Ему нужно время… — упрямилась директриса. — Да, вся жизнь и даже больше, — заговорил Пётр опять, пытаясь донести их непоколебимость в вопросе. — Он ждал Варю всю свою жизнь. Он влюбился в неё, когда впервые встретил, ещё, будучи проклятым, влюбился, когда впервые увидел на балу в своём веке, влюбился, когда случайно заметил её на похоронах какого-то ублюдка… — Нашего отца, — поправил его брат. — Какая разница кого?! Его не больно волновало, что там в этой коробке! Не двигаясь ничуть, владыка кабинета слушала до конца сказ молодого гостя. — Он ждал её триста лет, получил своё «избавление», чтобы сейчас его лишиться совсем. — Если без прикрас, скажем проще, — облегчил ноту охотник. — Он не выходит из комнаты, потому что каждый миллиметр этого заведения — воспоминание о ней. Все разы, когда я засекал его на своих двоих, были в темноте, и, как вы понимаете, ему сейчас глубоко плевать, упадёт он где-то или нет. — Он падок ко всему, потому что согласен падать уже как угодно, — выдохнул книжный червяк, тряханув своими локонами. — Больше его ничего не держит. Кинув взгляд на документы с двумя прошениями снова, колдунья решила хотя бы уточнить, что они собираются делать дальше. — Поселимся очень далеко от колледжа. У нас есть место… — Вы же в курсе, что все дворцы вашего семейства изничтожены? — Я гулял в книгах об этом. — А я собирал украшения с останков, — определив это, группа вернулась к разговору. — У нас есть другое далёко место, куда вы обязательно сможете добраться, если ваше холодное сердце начнёт жалеть его. — Я уже жалею… — Не себя, — попросил алкоголик. — Я и не себя жалею. Взяв перо со стола, управляющая окунула кончик в чернильницу и начиркала на заявление об увольнении свою разрешающую подпись. Второе же так и сохранилось в сторонке, о чём мальчики напомнили, как бы невзначай сдвинув рукопись ближе. — Нет, — заявила женщина. — Комнату я отчищать отказываюсь. Это его спальня, в какой он жил много лет… — С Варей… — Иногда там вообще весь патруль помещался, как и здесь, но это не повод изгонять с лица земли целые стены! — злилась дама. — Возможно, когда-то он соберётся с силами и вернётся сюда. — Но… — Три месяца, — поставил условие Лёша, не поднимая очей на собеседницу. — Оно пробудет у вас три месяца и, если за это время Владислав не придёт в себя, вы снесёте стены к чёрту. Впервые по безэмоциональному лицу имелась возможность что-либо прочитать: она не желала соглашаться. Волшебница хотела верить, что молодой князь, рано или поздно, возьмёт вверх над горем, и возвратится, но, зрея упёртость мальчишек, подтвердила такое решение. — Условились, — положив бумагу под стекло её стола, завершил беседу средний брат, указывая, что им пора уходить. Похороны обязались стать последним мероприятием, куда они уйдут из колледжа, чтобы не возвратиться в него никогда. Чуть ли не за шиворот диггер выводил своего неугомонного книголюба, но словить последние его слова он так и не сумел. Сунув голову в щель между дверью и аркой, Пётр погасил надежду на лучшее. — Он пришёл в колледж ради неё, — замолкнув, он поставил точку. — Он не вернётся. Вцепившись в капюшон толстовки, гробокопатель погнал родственника обратно в их комнату, дозволяя женщине только провожать их взглядом. Началось то, чего она боялась больше всего: гибель учениц приводила к запустению школы. Но, вопреки её домыслам, ядро крылось не в страхе. Над колледжем взяли власть банальные утрата и боль.

***

Состояние души анимага не то чтобы больно отличалось от его дядюшки. Постель и для него стала единственным приютом, а окружающее пространство — главным врагом. К счастью, у него тоже имелся товарищ, кто властвовал над его телом и помогал тому оставаться в этом мире. Такой же тряпичной куклой он не стал, но такой дофенизм, какой он испытывал ныне, Астер не лицезрел с его стороны никогда. Одеваясь на похоронную процессию, воронёнок молчал, застёгивая рубашку и не двигая глазами в лишний раз. Фирменный распоротый пиджак, некогда родной к его телу, сейчас для него воспринимался неуместным и глупым. Точно, как и сама его жизнь. Многое указывало на то, что и он, особенно со своей драматичностью, войти в обыкновенный темп жизни не сумеет. Тогда астроном взял на себя крайне большую ответственность, которой сильно боялся. Поэтому он провёл последний эксперимент, поставивший непреклонную точку в его решении. Графоман отказался от книги. Школьная коалиция очутилась на поле уже после того, как к месту явились гостья королевских кровей. Только эти носители регалий и стояли на своих двоих, отражая абсолютное безразличие к происходящему, из-за чего шайка школьников грезилась группой истериков, что еле-еле стояли на ногах. Увы и ах, подобное было даже не преувеличением, потому что из трёх мальцов, которых приходилось откачивать после битвы, не нашлось никого, кого бы не схватили за локоть, требуя сохранять самообладание. Прямо перед началом самой церемонии, преподаватель заметил, что директриса стоит одна. Тогда он отдал своего товарища во власть двух близких девушек, от кого некогда ждал объединения, исполнившегося по иной причине. — Побудьте с ним немного, пожалуйста! — Он — не младенец! — вспылила Кика. — В отличие от тебя, он подобным и не кажется ничуть! Вопреки словам, как только пальцы на вид слабого учёного отпустили книголюба, он пополз вниз, удержавшись только с помощью быстротечной реакции своей бывшей. — Проследим! — пискнула Маша, отпуская парня. — Иди! Кивнув, неуклюжий юнец метнулся через толпу, преодолевая чёрные похоронные одеяния, и, толкнув кого-то, попутно чуть не сломав нос об чужую спину, он очутился подле своей начальницы. — Здравствуйте, Василиса Васильевна. — О нет, — сразу вспыхнула женщина, отвернувшись полубоком. Авось так у неё удастся избежать ещё одной вполне вероятной беседы. — Я бы хотел с вами кое-что обсудить… — Если ты о том, идёт ли тебе чёрная жилетка или нет, то я разочарую тебя, ибо ответ отрицательный. — Я не об этом! — Ты ещё и бантик неправильно завязал! Вымученная в этой общей апатии и слезах, дама так хотела избежать очередного сильно непонятного её бесчувственной плоти диалога, что вела себя, как ребёнок, приходя к тому, что пальцами зацепилась за ленту и начала сама перевязывать новый узел, пока собеседник отбивался. Выглядело это глупо, хотя бы оттого, что он имел больший рост. Ей приходилось тянуться, и это выглядело, как сцена между матерью и непослушным дитём. Отодвинув руки, колдун заговорил строже. — Это насчёт Корвина! — Кого? — отбивалась она. — Наследника рода Моригач и… — Впервые о них слышу. — И можете вовсе расслышать! — взбушевался Астер. — Будьте так добры, выслушайте меня, потому что это действительно играет немаленькую роль в его волшебной сути. — Наша беседа как-то влияет на метаморфов? — Она как-то влияет на одну из самых редких веток нашей магии. Возможность птенчика гулять по книжным изданиям считалась определённым знаменем, требующим предельно осторожной обороны, лишь бы ему никто не навредил. Только это и позволило мальцу продолжить диалог. — Говори, — позволила женщина. — Я прошу вашего разрешения на досрочную сдачу всех выпускных экзаменов со стороны ученика Моригач Корвина, — заявил он. — Требуешь его скорого освобождения? — презренно щебетала она. — Ты же в курсе, что я абсолютно не поверю, что сдавать будет он? Ты ответишь за него. — Я подготовлю его, и он сам их сдаст. — Ложь, — отвратила вариант особа. — Если я и позволю такому произойти, то готовиться будет он в одиночку. — Он не будет… — Потому что это — не его желание, а твоё? — Потому что он не читает! Будучи сильно злым от этой бессмысленной ругани, выражение он прокричал, потому некоторые обернулись. Выставляя себя здравомыслящей, Вась Вась качнула головой и состроила довольную ухмылку, якобы утверждая, что всё в порядке, а после возвратилась к беседе. — Он вообще не хочет? — Он ни одной книги за неделю не открыл. — Прошла лишь неделя… — Но книги — это его мир, — настаивал астроном. — Он — не просто их чтец, он — жилец. Хочет он этого или нет, а они его позовут, но он препирается… — Из-за чего его может затянуть насильно, — догадалась, к чему тут приплетено репетиторство, женщина. — И как вернуть его такого обратно я уже не знаю. Стало ясно, что анимагу уже скоро нельзя будет касаться книг, ибо его, сломленного, затянет в ловушку, откуда не хватит духу выбраться. Требовалось обезопасить его от такого риска, ибо терять ещё кого-то команде совсем не хотелось. В первую очередь, надобно оградить его вовремя депрессии в одиночество, а во вторую, спрятать от книг. Директриса кашлянула и, сжав губы, кивнула. — Даю разрешение, — сообщила она, слыша, как заиграла труба. — Но мне печально. Я строила на него очень большие планы. — А кто нет? Понимая, что они придерживаются единой мысли, куда они могли втянуть страсть воронёнка всех повторять, парочка разошлась, возвратившись на свои позиции. Любителю звёзд отдали его друга, презренно наблюдавшего на королеву, вышедшую в середину, с презрением. Оркестр наигрывал мелодию, а хор делал звук размашистее своими голосами, навевая мрачный флёр к слезам. Но всё стихло, когда еретичка выбралась вперёд и опущенными глазами обратилась лицом к небу, напевая причину, по какой они собрались. — Мы сошлись здесь, чтобы почтить память двух горячо любимых принцесс королевства Штормград… Слово «любимых» возбудило страшный гнев в почти каждом, кто погряз в боли с головой. — Любимых, — шипела Маша. — Ну, да, епта! Так с любимыми и обращаются — кидают в стену и выкидывают из родословной! Именно! — Лишают памяти и заставляют бороться против тех, кто готов отдать за тебя жизнь, — добавил к говору воюющих одноклассниц еле болтающий Корвин. — Тех, кто, к большому сожалению, сошлись в схватке, лишив друг друга дыхания. Вроде и правда, но толпа воспротивилась вновь, щебеча без конца, к чему отнеслись спокойно все, кроме богини огня. Она чуть ли не радостно завизжала, когда её возлюбленный, стоявший рядом, зашевелился. В отличие от многих, он не походил на амёбу, но стал сильно похожим на того же себя, кем являлся, когда только Любава завела эту игру. Пропавшим. Сейчас, принцесса воскликнула, а потом сконцентрировала медовые глазки на нём, видя, как тот прячет в чертах физиономии гнусавую ярость. — Саша, успокойся, — попросила Алёнка, поглаживая его за щёку и руку, но этим не угомонила главную мысль, что он томил в себе все дни. — Это не они друг друга убили. Это она убила их. Сколько бы окружающие не пытались его убедить, что в потере виновата его Психея или что его Варвария зря кинулась на бойню с таким жестоким человеком, он чувствовал, что они никак не властвовали над этой ситуацией. Всегда существовал исток, с какого всё пошло. Корнем тех приходилась Марфа. Это она вынудила девочек с раннего детства ввязаться в соперничество, это она прививала им чувство открытой непристойной ненависти, это она делала их соперниками и врагами, и это она вывела к тому, что они, без сожаления, убили друг друга. Что люди, какие нити вязали, лишь бы каплю помочь любимым, в итоге обвязали их вокруг шеи, друг друга удушив. Дальнейшая беседа играла мало роли. Какое-то значение она возымела, когда каменные маги принялись создавать монументы на месте гибели, пока оркестр пытался наиграть хоть что-то. Как на зло, пошёл дочь, в котором Алексей в шутку обвинил старшего брата, но тот никак не отреагировал, и он прикрыл рот опять. Из-за капель инструменты прекратили нормально играть, да и музыканты искренне обленились, что выбешивало группу из себя. Старообрядка не сумела девочек даже красиво проводить. Понимая, что за такие похороны, Варя дала бы ей втык, фигуристка, вопреки своим мнениям о себе же, выбежала наружу. Создав какой-то малопонятный навес, она уместилась вместе с группкой прямо под ним, но играть они лучше не стали. От холода инструменты совсем расстроились. — Эм… Мыча, она разволновалась, не понимая, к чему здесь надобна, ведь ситуация ухудшалась, и музыки, какая исправила бы процессию, не будет. Уяснив это, из толпы вышел ещё один человек. — Да еп вашу кошку! — огрызнулась Несмеяна, передав бутыль новому другу. — Эй! — покричал ей вслед диггер, не замедлив девчонку. Растолкав гостей, она добралась до навеса, где возымела себе гитару, почти отгрызя пальцы одному из музыкантов Штормграда, и повернулась к однокласснице. Приоткрыв рот, волшебница снега вопрошала, что же она вытворяет, но та взамен моргнула одним глазом, утверждая, что сейчас выступит её поддержкой. Уловив намёк, Снежка попросила хор следовать за ней и, сделав крупные вдохи, подготовилась к тому, что сейчас разнесётся громкое, но далеко не самое красивое пение. — Я буду вечно помнить: это время нашей жизни. Так сложно позади, оставить наши дни… Переметнувшись к толпе, она ощутила груз ответственности за то, что исполняет, и последние строчки, слившиеся с безупречно подобранными аккордами, вырвались из неё истерично. — Но, если мы в конце, спасибо, что был другом мне, в это время жизни. Позади формировались посмертные камни. Белые граниты грезились большими и великими, восхищающими, но, при этом, очень простыми. Их форма была не ровной, а немного сколотой, но это не портило картину, хоть талантливый кузнец и фыркнул от подобного творения. Кобылка достойна большего. Как только ваяния создались, а на них очутились имена почивших принцесс, песня закончилась, а толпа не держала рыданий, выплёскивая их наружу. Прошедшие похороны Виктора не стояли близко с тем, в какой мрак поместилось поле, когда все приняли очевидную мысль о том, что девочек нет. Зная, что Снегурочке это дастся тяжело, рокерша протянула ей свою руку и помогла добраться до Васи, который перенял к себе хлюпающую носом девушку. Толпа знакомых отличалась невероятным уровнем горечи, при этом не кроя в себе так много слёз. Они выделялись совсем померкшим… Скорее, даже полностью покинувшим их огнём жизни. Лучше всех это отображалось в тех, кто в этой гонке участвовал. На них не хотелось смотреть. Не сдержавшись, юная бабушка девочек, всё-таки, обратилась к толпе и нашла своего самого любимого ребёнка, находя его таким сломанным, каким не видела никогда. Она не пыталась прочитать его мысли, потому что уверовала, что их у него вообще нет. Зато, точно, как мать, она угадала, куда вылилась это обречённость. Всё должно кончаться.

***

Опустевший колледж снова наполнился жильцами, но, создавалось впечатление, что в нём, по-прежнему, никого нет. Пусти по коридору писк, а он возвратится к себе. Такой чистейшей пустотой славилось учебное заведение. Привыкнув к этому бесшумному обитанию, Василиса теперь сразу выявляла, если кто-то возникал на горизонте, но за этот день она точно начала терять сноровку. В мгновение кабинет стал проходным двором, где лишиться чёрного наряда быстро не сложится. Сняв лишь пиджак, она услышала, как в дверь стучатся. — Да что же такое-то? — пропела ненавистно она. — Заходите! В помещение медленным шагом, с опущенными вниз глазами зашёл тот, кого она также причислила в список возможных гостей, из-за чего еле проглотила смешок, думая о том, сколь же чувственные люди предсказуемые. При всём при этом, Абрикосов стал первым из её предположений, кто пришёл в этот кабинет на своих двоих, что вызывало у неё, как минимум, уважение. Сейчас бы радоваться, что твои выпускники ходить умеют! Как только мальчишка очутился в кабинете и добрался до стола, ещё не усевшись на стул, учительница обратилась с вопросом. — Дай уже своё заявление! Посмотрю, чего ты хочешь! Не противясь, факир благосклонно его протянул, оставаясь в стоячем положении и с опущенной вниз головой, что очень сыграло ему на руку, когда дама вытащила из конверта письмецо. Пробежав по банальным строчкам, она увидела дальнейшее содержание, из-за чего её глаза, вопреки её болезни, широко раскрылись, а тело содрогнулось от неверия. Конечно, она знала, что на него это повлияет сильно. Что гибель близких подруг в ходе сражения, в котором он участвовал, не сумев оказать помощь, обязана испортить ему душу. Что она доведёт его до страшной депрессии и апатии, от каких он будет убегать и спасаться. Но в вариантах дальнейшего исхода она предполагала отъезд в недлительный отпуск или лечение в клинике, а не кардинальный исход, не сочетаемый никак с давно знакомым фокусником. — По-моему, ты ошибся в написании, — играла она, надеясь, что он сумеет вывести её сарказм. — Нет, всё верно, — вякнул хладнокровно паренёк, абсолютно опровергая весть, что он — член саркастичной тройки. Прошлого юмора и шуток в нём словно и не жило больше, ибо теперь правила прямолинейность. Он жаждал добиться своего. — Такого не может быть, — не верила женщина, развернув бумагу к нему и тыкая в слово, которое она опровергала всем своим образом. Ноготь почти порвал лист в месте «отчисление». — Ты всю жизнь стремился попасть в волшебный мир и учиться здесь… Я взяла тебя вопреки законам! — убеждая, колдунья перешла на быстрый говор. — Ты учился здесь… Годами учился и справлялся, а сейчас, в двух шагах от выпускного, ты желаешь уйти?! На эмоциональные всплески сам юнец отреагировал очень благосклонно, лишь легонько приподняв голову, но не применяя крик. — Я благодарен за всё, что вы сделали, за то, что открыли мне мир магии и позволили к нему прикоснуться… — Не смей говорить «но»! — Но я должен уйти. От огорчения женщина раскинула руки. Верить в этот бред не хотелось. — Саша, умоляю, только подумай! — просила она. — Тебе осталось два месяца до экзаменов! Только два месяца до выпускного, и ты получишь реальный шанс учиться дальше в нашем мире! Да, ты не станешь волшебником, но я договорюсь, чтобы тебя приняли в университет! Договорюсь, чтобы ты остался в магическом мире! Крутясь вокруг себя, Вась Вась вопила. Она не желала верить, что такой долгий путь, состоящий из тысячи столкновений с системой, закончится тем, что неподалёку от финала, он развернётся и пойдёт в противоположную сторону. Иного же пути её ученик не зрел. — Он мне не нужен, — горестно прошептал он, добавляя каплю эмоций в свою болтовню. — Он принёс мне много боли и разочарования. Он сломал меня… — У тебя есть друзья и любимая девушка! Он дал их тебе! — И он же их забрал! Кашлянув, поняв, что он крикнул очень громко, а владыка школы слишком поражена, он заговорил монотонно. — Он мне лишний раз, поверх всех слов, доказал, что я бесполезен здесь, и что я ничего для волшебников сделать не могу. Не помочь, не спасти… — Но ты и не должен… — В этом то и дело, — подтвердил он. — Я — не волшебник, от меня здесь ничего не ждут. Выражение прозвучало выводом, а директриса так от него опешила, что в комнате повисло молчание, лишний раз подтверждающее утверждения Александра. Он — чужак, и своим, невзирая на благие отношения и страсть к этому, никак стать не сумеет. Особенно сейчас, когда многое, что эта магическая вселенная ему даровала, та забрала обратно. — Будьте так добры, отчислите меня, — настойчиво требовал он. — Можете дать нынешние оценки, и я поступлю к нам, или прошлогодние… Впрочем, неважно! Что угодно! Только отпустите меня из места, где я лишний. — Лишний? — И никогда своим не буду. Волшебница почувствовала себя так, будто ей нож вонзили в грудь и разрезали полость напополам. Её затрясло от помысла, что он действительно верит, якобы он здесь — никто. Особые условия к земным мальчишкам принимались всегда, да, но разве хоть раз она противостояла, если он жаждал своего участия? Припоминала ли ему вечно, как мантру, что он ничтожен и никчёмен? Немудрено, ведь она знала, кого брала, знала, за кого воевала, нарушая законы, ещё тогда, при зачислении. Она никогда не считала его чужаком, и, что важнее, вообще воспринимала, что он, отчасти, — недостающий кусочек пазла, необходимый их заведению. Звено мира, способный болтовнёй одержать вверх над магией. У него нет волшебных сил, но создавалось впечатление, будто он умел красть их у других. Прекрасно заводя знакомства и понимая людей, он привёл к тому, что имел в использовании почти всевозможные колдовства, только пискни он, что надобна помощь. Он — требуемое этой школе, и она мечтала это доказать, но поняла самое банальное — ему больше это не требуется. Все годы они с волшебным колледжем нуждались друг в друге, воспринимали себя за товарищей и верных друзей, но сейчас они обратились врагами. Абрикосов ныне ненавидел его и всё волшебное измерение, ведь они забрали его самых важных людей, забрали его желание помогать другим, его возможность принять душу каждого… Ненавидел его за то, как он его измучил. Здесь устоять она не сумела. Покоряясь порыву, она подписала лист и отдала его не магу, сообщая условия их контракта. — Я выдам тебе аттестат за одиннадцатый класс со средними оценками за год, будто ты полностью закончил школу. Тебе не придётся доучиваться у себя, и ты сразу сможешь отправиться в университет. — Благодарю, — развернулся фокусник. — Саша! — прервала его уход дама, кинув то, что совсем не полагалось ей, как безэмоциональной преподавательнице. — Мне будет тебя не хватать. — Мне вас тоже, — вежливо мямлил он, выйдя наружу. Подписанный документ позволял ему покинуть колледж сейчас же, что он и планировал сделать, идя медленным шагом в комнату, но преследовавшая его неудача считала иначе. Так он неудачно напоролся на свою же возлюбленную, шедшую из туалета, снова помыв свою мордашку до такой красноты, что веснушек не видно. — Плакала? — ласково спросил он, когда богиня огня подошла к нему вплотную и обняла, позволяя тому пройтись пальцами по её личику. — Хмх, — призналась она, прижавшись к нему крепко и утоляя боль в этих жестах. — Сомневаюсь, что смогу успокоиться вскоре… Хорошо, что хоть ты будешь со мной. По плану Абрикосова, он обязан уйти тихо, не сообщив вообще никому. Тот намеревался оставить лишь бумажку, по которой команда бы поняла, что он не вернётся, но тишина, последовавшая за изречением, выдала его с потрохами. Учуяв неладное, принцесса повторила выражение и снова ничего не получила. Так она сразу начала искать намёки и увидела тот самый документ. Ручка попыталась выдернуть лист, но факир отошёл на шаг, запрещая ей это, вслух сообщая, что же там писано. — Я отчислился из волшебного колледжа. — Что? В мгновение ока она затерялась в атмосфере, запрыгав от страха на месте. Он не мог её покинуть сейчас. — Саша, подожди! — сразу перешла на плач Алёнка. — Как так?! Как ты можешь?! Волшебный мир — это твоя мечта! — Моя мечта… — еле управляясь, чтобы произнести слово из пяти букв, он натужно задышал, чувствуя себя по-настоящему поломанным. — Ты видишь, чем стала моя мечта?! Закинув голову, он желал сохранить слёзы в себе, но они вырвались, а вместе с ними полились и крики. — Мой лучший друг в страшной депрессии и видеть меня не хочет! Мой товарищ меня ненавидит! — Влад простит тебя! — Я не уверен, что он, поглощённый в своей боли, вообще это вспомнит! — трезвонил молодой человек. — Маша померкла, Снежка упала, а ты… — А я что?! Ему так не хотелось её обижать, но и держаться он не мог. — А ты очень стараешься всем помочь, зная, что ничего сделать не можешь. Потому что… Ты не можешь их вернуть. Вздохнув еле дышащим носом, психолог всея патруля, сам сейчас нуждающийся во враче, начал изливать самые трепещущие его мысли. — Мои подруги, которые всю жизнь держались друг за друга, невзирая на то, что создавали вокруг иллюзию ненависти, погибли, убив друг друга… Этот волшебный мир мне нужен?! — Но он и раньше таким становился! — щебетала волшебница огня, сжав себя руками и надеясь удержать дорогого ей человека хоть как-то. Она действительно сомневалась, что справится без него опять. — И мы и раньше разрушались! — Да, но он всегда разрушался до этапа, когда всё можно восстановить, а теперь это невозможно, потому что… Он обязан это сказать, но это даётся трудно, потому что они будто все гуляют мимо. Прогуливаются рядом с местом гибели, даже напрямую говорят, что кто-то умер, но создаётся впечатление, что этот кто-то — неопределённый. Якобы и лица у него нет, и не любил его никто. Они не говорили имена или прозвищ, потому что тогда бы пришлось столкнуться с действительностью. С правдой о том, что их, именно их, а не кого-то далёкого и не существенного, больше нет. — Они умерли! — завопил он. — Любава и Варя умерли! Признав это, он ощутил, словно сердце попыталось вылететь из груди. Вслух сказанные имена поразили и батарейку, из-за чего она ощутила, будто её насквозь ножом проткнули. Вроде лишь имена, но как же прочно они держали правду в стеклянном кубе, где все точно знают, что происходит, но ничего не могут сделать. — Мои Психея и Варвария ушли! — продолжал измываться и над собеседницей, и над собой фокусник. — Я когда-то думал о том, что будет, если одна уйдёт… Одна! Чмокнув губами, он боролся с телом, чтобы произнести это вслух. — Я думал, что я с ума сойду! — признался он в важности Ветровых для себя. — И я лишился обеих! Для меня остаться без них, это будто отдать на донорство обе части своего мозга! Страшно, пугающе, отвратно! От бушующих эмоций, он начал ходить из стороны в сторону, тряся головой, локонами, руками, будто подпись ставя под всеми своими признаниями. — Я не могу говорить, дышать, функционировать, потому что кажется, что вместе с богиней ветров ушёл весь воздух, а вместе с царицей мыслей полностью подохла моя голова! Я не могу оставаться здесь, потому что я вижу, как вы все утихомирились! Как ваша жизнь вошла в правильное русло! Да, слёзы, плачи, но будто ничего не было! Всё стало спокойно и тихо, ведь война кончилась! По интонации становилось ясно, что для него это далеко не так. — Только это произошло не потому, что девочки примирились, а потому, что их больше нет! И я… Я… Произносить вслух последний вердикт, какой он вывел за неделю, считалось невероятно тяжёлой задачей, но, преодолев уже тысячи этапов, он с ней справился. — Я лучше бы на поле боя в схватке за одну из них умер, чем сейчас остался без них. Где-то здесь диалог прекратил играть роль, что богиня огня с ужасом восприняла и впустила в себя. Она не остановит его. Не смогла тогда, перед сражением, не сумеет и сейчас. В этой схватке она опять проиграет Любаве, потому что, даже будучи мёртвой, она заставит его уйти. Приняв это, Алёнка, без лишних слов, подошла к нему опять и вжалась, крепко обнимая, чему он не противился. Ещё до того, как она начала болтать, понимал, что это — объятия на прощания. Сложив руки на талии, он уткнулся в родные рыжие локоны, стыдя себе за то, кем является, но понимая, что иначе поступить не в состоянии. — Обещай, что будешь отвечать на звонки, — молила принцесса, чмокнув возлюбленного в щёку. — Обещаю, — поцеловав её взамен, произнёс Саша, после снова возвратившись в объятия. Чтобы расстаться, без шансов снова стать единым целым, времени им понадобилось много, и шло то так мимолётно. Мышцы затекали, кости уставали, а они всё равно стояли, сохраняя друг другу самые лучшие воспоминания, отрицая то, что оба знали. Это всё — неправильная ситуация.

***

Дожидаться конца похорон одноклассницам грезилось очень тяжкой задачей. Старые люди болтали свои убогие речи, из-за которых учёной постоянно приходилось своей рукой прикрывать рот отстающей партнёрше. Рано или поздно, а поток скудных королевичей обязан был прекратиться, и, как только это произошло, отличница толкнула задремавшую знакомую, пробуждая её от сна. — Уже всё?! Неужели?! Даже потемнеть не успело?! — Закат, — указав на розовое зарево, заметила Маша. — А, может, это рассвет. Кто знает, сколько мы времени здесь провели? На это никакого ответа не поступило, потому что зелёные очи исследовательницы уткнулись в надгробные камни, внимательно их изучая и пугаясь тому, что они ей сообщали. «Её ветрейшество, Ветрова Варвара» и «Её ветрейшество, Бабейл Любава» лежат под землёй. — Ей бы это не понравилось, — фыркнула Кика, тоже впервые увидев ваяния вблизи. — Она бы хотела чего-то розового? — А твоя — чего-то фиолетового?! Не договариваясь, они замолкли, понимая, что пересилили этап шутки и могут возвратиться к обсуждению в здравом расположении духа. — Она никогда не хотела, чтобы у неё после был камень. Да и, по правде сказать, я уверена, что она хотела бы свою настоящую фамилию. — Предполагаешь? Она бы получила её, став королевой? — Нет, — опровергла такой исход колдунья. — Она бы получила её, потому что бы её заслужила верной службой своему королевству и признанием того, что она ему — тоже власть. Услышав это, волшебница земли печально улыбнулась. — Став королевой, Варя бы вернула ей его просто так, — шептала та. — А так, Алексей всё грозился, что он сам поправит этот камень. — Как я поняла из его шипений, он хочет приписать им слова «кобылка» и «стерва»… — Он может, конечно, но я услышала иное, — перебила её учёная. — Он собирается выбить на этом камне изображение единого потока ветра и обвести его через оба надгробия. Вредина взамен хмыкнула, предполагая эту красоту. — Будет изящно, что превратит это место не только в погребение, но и в настоящее произведение искусства. Вытащив из кофты два бутылька, она повертела ими перед глазами знакомой. — Приготовим ему почву для этого? Кивнув, Маша приняла подаяние с фирменным фиолетовым оттенком, и, пустив слезу, вылила содержимое на землю, рядом с камнем подруги, уподобляясь однокласснице. Раствор полился по земле струёй, расходясь дальше и дальше, очень быстро теряясь на фоне почвы. Плачущая и плохо видящая студентка той капли уже чрез секунду не увидела. Когда она потёрла веки и снова узрела мир, она увидела, как рядом расцветают бутоны фиолетовых тюльпанов. Великолепные цветы, безупречнее, чем те, что Влад под страхом ругани часами выбирал в оранжереях, расходились дальше и шире, видимо, стремясь покрыть всё поле невероятными красотами. Ласковые листья пленяли огромные территории, расходясь влево, но не могли идти вправо, потому что там они столкнулись со своими соперниками. Там власть себе возымели листья лавра, какие, без деревьев, каждый становясь отдельным растений, прорастали поверх многочисленных колосьев, поглощая каждый уложенный снизу цветок. Поделённое пополам поле развивало две абсолютно разные части, не прекращающие расти, что восхищало и поражало девушек. Не видно горизонта территории, и не найдёшь уже конца их лиственных работ. Всё покрылось тюльпанами и лавром. Чем-то это напомнило самих ушедших девочек. — А это им бы понравилось, — заметила Кика. — Да, — подтвердила Мария. Точно, как некогда победившая в бою за сердце короля Марфа получила своё болото Анютиных глазок, так и сейчас проигравшие сёстры Ветровы удостоились своего поля, зацветшего их любимыми цветами. Только, если те встречали, то эти прощались. Такое «до свидания» восхищало и порабощало, заставляя задыхаться от красоты внезапно ожившего лесного пространства. Но, что поразило знакомых во много раз сильнее, так это столкновение этих необыкновенных растений посередине, где они не переплелись, а только лишь благосклонно встретились и остановились, не нарушая покой друг друга и не ломая власть чужих владений. Как же прост, оказывается, был секрет битвы за Штормград — всего-то требовалось разделить повиновение и дать каждой самолично процветать. Растения продолжили путь своих хозяек и справились с этой задачей, увы, отдав корону другому человеку. Думая о Марфе и том, что она способна вытворить, девочки находили нечто успокаивающее в том, что их подруги ушли. Чтобы она не сделала, это больше не их боль и не их проблемы.