Наизнанку

Личные покои императора Владимира всегда впечатляли. Такие… он даже не мог подобрать слов, чтобы описать эту жуткую смесь блеска, веса императорского жезла и пропитавшего все отчаяния. Словами это чувство не выразить, зато прекрасно можно ощутить электрическим током по коже. Таким же, что прошибает Владимира, стоит императору замереть около туалетного столика и пальцами вцепиться в край воротника, приоткрывая шею. Владимир отводит взгляд. - Владимир. Чужой голос манит. В чужом голосе непривычная боль и мольба, чужой голос долгие годы был для Владимира самым сладким кошмаром. А кошмары снились ему часто, ой как часто. - Владимир, прости меня. Императорский цензор все же поднимает голову, чтобы столкнуться с этим щенячьим взглядом кристально голубых глаз. Когда-то они завораживали своей чистотой, когда в них Владимир соглашался тонуть вечность. Когда-то. - Вам не за что извиняться, ваше величество. Владимир смотрит, как опадают плечи молодого императора, как он отводит взгляд. - Прости. Слово падает между ними чем-то тяжелым и болезненным, чем-то, что Владимир хочет растоптать. И он морщится, позволяя эмоциям на мгновение взять верх над прилипший к лицу годы назад маской. - Вам не за что извиняться, ваше величество, - повторяет он и отворачивается к окну. Потому что смотреть на солнце своей жизни не может ни один человек в этом бренном мире. В лучах солнца хочется греться, а не сгорать. Медленно. Обманчиво принимая жар за спасение после долгой зимы. - Владимир… В голосе солнца усталость и отчаяние. В голосе солнца боль, и Владимир все же не выдерживает, переводит взгляд обратно, готовый ослепнуть. Готовый сгореть. Он не сгорает. Потому что за спиной императора в распахнутом окне мелькает тень. - Ваше… Тень быстро становится человеком. Человеком с кинжалом в руке, и Владимир реагирует быстрее, чем успевает осознать что-либо. В груди сжимает сердце боль, в голове одна единственная мысль: он не может позволить солнцу империи погаснуть, пусть самого его оно не греет уже очень давно. Сердце расправляет крылья сонной птицей. Оно трепещет, посылает разряды молний по венам, на кончиках пальцев искриться сила, и Владимир бьет. На груди нападающего расцветают ледяные узоры, он застывает, так и не успев ударить клинком свою цель, а император запоздало отшатывается, падает в кресло и выпученными глазами смотрит то на убийцу рядом, то на Владимира. Владимир медленно опускает руку. Кончики пальцев покалывает морозом, а птица в груди трепещет от радости – он так давно не колдовал. Сильнейший маг империи. Главный императорский цензор. Владимир. Человек, что в одиночку разбил элитные войска княжества, состоящие целиком и полностью из натренированных бойцов и убийц. Человек, в одиночку принесший империи оглушительную победу. - Владимир… Он подходит к ошарашенному императору и бегло осматривает того на наличие ран. Их нет. - Вы в порядке, ваше величество? – все же осведомляется Владимир из вежливости и отступает на шаг, позволяя солнцу империи с усталым вздохом уткнуться лбом в собственные ладони. - Это уже пятое за неделю… - тянет Александр и поднимает глаза на своего старого друга. Больше чем друга когда-то. – Ты то как? Он знает, что Владимир зарекся колдовать хоть когда-либо еще. И сейчас нарушил собственное обещание. Нарушил ради него. Это определенно льстило и настораживало, Владимир все еще никак не отомстил ему за раба. Александр незаметно сморщился, вспоминая цепкий взгляд нового и единственного раба Владимира. Юноша смотрел на императора, как выброшенные кем-то помои. Отвратительно. - Я… - Владимир смотрит на собственные руки, все еще мелко дрожащие, и не знает. что сказать. В памяти всплывают не самые приятные картины прошлого. Его прошлого, насквозь пронизанные кровью и болью. Скольких людей он убил этими руками? Скольких обрек на жизнь в аду? Владимир поклялся, что больше никогда не применит магию. Ни за что. И вот где он? В императорских покоях, снова убив человека, стоит и внутренне радуется вновь сорвавшейся с пальцев магии. Омерзительно. - Я в порядке, - Владимир стискивает кулаки, унимая дрожь, и склоняется в поклоне. – Нужно позвать стражу. И прежде чем император успевает возразить, Владимир уже у дверей, уже объясняет что-то стоящей там страже. Секунда, и его фигура исчезает в коридоре, а Александр лишь обреченно вздыхает, позволяя людям заполнить его покои. Да уж. Он облажался. Опять.

***

Владимир устало облокотился о колонну в коридоре, наконец-то позволяя себе выдохнуть. По стене рядом тут же поползли морозные узоры. Такие прекрасные и такие же ненавистные. - Сергей, - он прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. – Выходи. Тень за соседней колонной зашевелилась, и Сергей вышел из нее, словно призрак, впрочем, он им и был. Командир специального подразделения княжества. Тот, кого Владимир убил лично. Какая ирония. - Вспомнили? Сергей закусывает губу и смотрит привычно из-под челки, такой знакомый, почти родной Владимиру взгляд. Удивительно. - Да, - он отталкивается от стены, чтобы стоять перед своей смертью ровно. Теперь понятно, почему Сергей не сбежал, попав к нему. Не из привязанности же. Глупо было так считать. Да и Владимир ни за что не признается, что вообще позволил себе думать о чем-то столь сентиментальном. Он и сентиментальность не совместимы, надо бы давно это уяснить. - Ты пришел убить меня? Сергей смеется и достает кинжал. Что ж, Владимир сам вооружил свою смерть. Вот и последствия его необдуманных действий. Разгребай, великий императорский цензор, разгребай. Владимир вздыхает и сжимает кулаки. В коридоре сразу же становится порядком холоднее, иней ползет по окнам и стенам, пол становится скользким, самому бы не навернуться, но Владимир не задумывается о подобных мелочах – в груди бьется магическая птица, она хочет вырваться, ведь ее заперли так давно. Слишком давно. Сергей смотрит на него с интересом, чуть склонив голову к плечу, и Владимир вынужден признать, что он очень сильно облажался, забыв этого юношу. Впрочем, он забыл почти все произошедшее в те отвратительные годы войны, заставил себя забыть. Стер лица, имена, события. У него вполне неплохо выходило лгать себе. И вот Сергей явился теперь к нему закономерным итогом длительного самообмана. - А говорил, что не воевал…- зачем-то совсем по-детски упрекает врага Владимир и сам удивляется собственным словам. Впрочем, на Сергея они производят тот же ошеломляющий эффект, что и на него. Он опускает взгляд к клинку в собственной руке и оправдывается. - Я…просто не думал, что встречу вас так… вот и… Конец фразы он произносит слишком тихо чтобы Владимир смог его расслышать, но это и не важно. Как они вообще могут вести столь бессмысленные диалог в подобной ситуации? Как? В коридоре раздаются шаги, и Сергей резко оборачивается, пряча кинжал. Владимир тоже вскидывает голову, вглядываясь в полумрак. Мимо коридора проходят несколько человек, о чем-то переговариваясь, и оба врага облегченно выдыхают. Сергей – очевидно потому что свидетели убийства ему не нужны, Владимир – потому что не хотел бы скандала. А он будет. Точно будет, в любом случае нападение на главного цензора его же рабом не пропустят мимо ушей ни в одном из концов империи, но… не сейчас. Не так. Владимир отчего-то не хочет, чтобы в их с Сергеем бой влезали посторонние. Иррациональное желание, но такое яркое, что птица в груди вырывает прутья клетки, и в коридоре становится еще холоднее. От дыхания Сергея идет пар, но сам он словно не обращает на упавшую температуру никакого внимания, даже не вздрагивает. Только убирает кинжал обратно под одежду и поворачивается обратно к Владимиру. - Может, нам лучше разобраться дома? Дома. Дома. Слово бьет Владимира по голове и в грудь, и он кивает, разжимая пальцы усилием воли. Дома, господи, почему он сказал дома?! Они возвращаются в зал как ни в чем не бывало. Идут рука об руку – Сергей чуть позади, на пол шага примерно, Владимир мрачно прощается кивками с редкими знакомыми и берет экипаж. Сергей садиться в него первым, чем вызывает безмерное удивление слуг. Владимир на тех даже не смотрит. Он залезает следом, усаживается прямо напротив и молчит. Сергей тоже молчит и даже не волнуется, кажется, в отличии от Владимира, который не нервничает, нет, просто не каждый день встречаешь человека, которому ледяной кол в сердце вонзил и забыл об этом. А это располагает к некоторой доли нервного напряжения. - Как ты выжил? Владимир разрушает тишину кареты, и Сергей вопросительно склоняет голову к плечу. Его глаза мало что выражают, ну, или Владимир просто не видит ничего из-за темноты. - Это…интересно? - Я хочу знать. - Я бы, - Сергей сбивается, словно смутившись, - Предпочел это не обсуждать. - Хорошо, - Владимир кивает, и они снова молчат. На этот раз до конца поездки. Поместье встречает их тишиной и пустотой. Отослав конюшего и дворецкого, вышедшего, как и полагается, на встречу хозяину, Владимир направляется в собственную комнату, чтобы переодеться и собраться хоть сколько-нибудь. Мысли не сильно спешат приводиться в порядок, но все же кое как строятся и приходят к единогласному глупому решению: Владимир не станет убивать Сергея. Потому что за эти три недели он… привык. Да, подходящее слово. Привык, не привязался, нет уж. Он не настолько сентиментален. На поле он приходит последним - Сергей уже ждет его там. Расслабленно ковыряет землю носком ботинка, словно не они сейчас будут пытаться убить друг друга. А птица в груди Владимира рвется наружу. - Готов? – Сергей улыбается уголками губ и выхватывает кинжал, что порхает в его руке, то исчезая, то появляясь снова голубоватой вспышкой. Владимир делает глубокий вдох. Медленно выдыхает, отпуская давно стиснутые вожжи, отпускает на свободу свою птицу. Лед ползет по земле длинными голубыми росчерками, иней покрывает тренировочную площадку, и Сергей внимательно вглядывается в узоры, подмечая, куда уж точно наступать не следует – поскользнётся. Владимир поднимает руку, и птица прорывается в реальность, с радостным криком взмывает в небо, сила бурлит, чтобы замереть холодом вырвавшейся из-под земли глыбы. Сергей отскакивает в сторону и смеется, приземляясь на ноги. Еще одна глыба вырастает сбоку, Сергей отпрыгивает, уворачивается в гибком наклоне от ледяных копий, через стойку на руках уходит назад от еще одной глыбы, а потом исчезает, когда две другие сталкиваются друг с другом в месте, где он стоял мгновение назад. Птица Владимира кричит над их головами. Он оборачивается, чтобы отразить удар кинжала ледяной стеной, чтобы выпустить в противника град ледяных стрел одним взмахом руки, чтобы увидеть собственными глазами, как Сергей припадает к земле, уходя от удара, и, понадеявшись на чужую живучесть, разверзнуть под его ногами бездну. Сергей удивлен, это заметно, и ему стоит неимоверных усилий отпрыгнуть в сторону и не дать ледяному аду себя затянуть. Владимир закрывает зев бездны и убирает лед. Сергей стоит примерно в двадцати шагах от него, такой обманчиво спокойный. Он вытирает со лба едва выступивший пот и прячет кинжал. Владимир знает – не чтобы признать поражение. Нет. - И что теперь? – он наклоняет к плечу голову, внимательно наблюдая за чужими движениями. Сергей, которого он запомнил, сражался до последнего, Сергей, которого он вспомнил, сражался даже с несколькими дырами в груди. Сергей перед ним больше не атаковал. Драться с магом на близкой дистанции глупо. Сражаться с магом врукопашную еще глупее. Против мага может сражаться только другой маг. Поэтому элитные войска княжества и проиграли в той войне – магов среди них не было. И пусть Владимир уступал Сергею в мастерстве, для победы ему было достаточно не подпускать противника близко к себе. И он, как показал бой, справлялся с этим превосходно. Особенно, когда противник был всего один. Сергей улыбнулся, и в небе полыхнуло. Владимир задрал голову к небесной темноте, под куполом которой рядом с его голубоватой ледяной птицей закружила втора. Огненная. Он медленно перевел взгляд на Сергея. На пальцах его врага вспыхивали огненные всполохи, освещавшие его лицо и пространство вокруг. Сергей поднял руку, прочертив по воздуху огненную дугу. Его птица в небе вскрикнула и ринулась на птицу Владимира. Владимир сделал ответный взмах. Под небом завязался бой, а два мага на земле отвесили друг другу учтивый поклон. Владимир удрученно, Сергей, слегка насмешливо. Или Владимиру так показалось. Он не мог читать этого человека, больше не мог. Маги…они другие. Они не люди. Сергей посмотрел на свою ладонь, на пальцах которой полыхало пламя и грустно улыбнулся, переводя на Владимира взгляд. - Знаешь, что это за птица? Он указал в небо, откуда доносились крики, и Владимир в очередной раз задрал голову, разглядывая побоище. Он покачал головой. - Нет. Не знаю. Улыбка Сергея стала шире, и Владимир без труда разглядел в ней трещины. Потому что она наконец-то была настоящей. - Это феникс, - он опустил руку и зачем-то погасил пламя. Владимир свой лед отзывать пока не решался. Он наблюдал. За Сергеем. И двумя птицами: огненной и ледяной, – в небе. - Знаешь, - Сергей не смотрел на него, только в небо, только вверх. Он обнял себя руками, наверняка неосознанно проводя ладонями по плечам. – Я правда не ожидал тебя встретить. Владимир сделал несколько шагов вперед и все же убрал лед. Пока можно. Пока они не сражаются. Сергей посмотрел на него, все еще не поворачиваясь полностью, но даже так Владимир разглядел на его лице боль. Задушенную боль, такую знакомую. Он ничего не сказал. Просто встал рядом, наблюдая за полетом двух птиц где-то под облаками. Если Сергей решит внезапно ударить – пускай. Владимир отчего-то был уверен, что тот этого не сделает. Не захочет. Под ребрами глухо грохотал отдаленный довольный рокот – его птица очевидно наслаждалась, наконец-то дорвавшись до свободы и до сильного, вполне соизмеримого по силе, Владимир это чувствовал, противника. Феникс его Кюликкяи мало в чем уступал, а лед и жар, сталкиваясь, порождали такой треск, что хотелось заткнуть уши хоть немного, чтобы не слышать этого грохота на всю округу. Однако Владимир не решался отчего-то поднять руки. Он просто стоял и смотрел, как огненные когти феникса выдирают ледяные перья и роняют их на землю с громким шипением испаряющейся воды. - Красиво… - пробормотал Сергей, зачарованно глядя на сражение над ними, и Владимир не мог с ним не согласиться. Потому что это было поистине завораживающе прекрасно. Слишком прекрасно. Однако. - Сергей. Они не могут молчать вечность. Не могут не говорить или хотя бы… Драться не хотелось. Но и не драться казалось глупо. Ведь за этим они здесь, чтобы один убил другого. Их птицы активно этим заняты, так почему их хозяева медлят? Сергей поворачивает голову, и на мгновение в его глазах отражается вспыхнувшее пламя. Такое завораживающее, что Владимир забывает все слова, застрявшие где-то в горле. Сергей смотрит на него, а потом легко смеется и поворачивается всем телом. - Я не собирался вас убивать, - выдает он, неловко потирая шею над ошейником. – Простите за это, просто… вашей птице нужен был противник, я это во время спарринга понял… Он смущенно опускает взгляд и выглядит таким неловким, что Владимир теряется окончательно. В голове словно взорвалось что-то, выметя все мысли подчистую. - Ты…почему? – наконец все же выдавливает из себя вопрос Владимир и отчаянно не хочет слышать на него ответа. Сергей неловко улыбается. - Потому что с войны прошло пять лет. Потому что княжество вошло в состав империи и…- На мгновение, всего на мгновение, во взгляде Сергея проскальзывает что-то жестокое, настолько темное и убийственное, что Владимир едва не отшатывается. Но, лишь на мгновение. - Я не слепой, императорский цензор, - Сергей смеется, и на его лице танцуют блики. - Я вижу, что так будет лучше для всех. Для княжества в том числе. - Но… - Владимир не понимает. – Разве кровь не должна смываться кровью? В его картине мира месть всегда была блюдом холодным и обязательным. В его картине мира врагов не прощали, но Сергей улыбался ему все это время так, словно…словно… Он простил. Перешагнул через собственную смерть, словно феникс, не оставив ничего позади. Владимир задрал голову, чтобы воочию увидеть воплощение чужого «я». - И правда…- прошептал он одними губами, зная, что его услышат. – Очень подходит. Сергей рядом смеется. Немного скованно, наверняка понимает, что их отношения – тот еще запутанный ком, и, если забыл он, не факт, что забыл Владимир. Далеко не факт, что он сможет также легко отпустить прошлое, где было слишком много крови и боли. Знал бы он, что Владимир сам давно отчаянно пытался стереть эту память. И забыть все будет только рад. К тому же, к Сергею за эти недели он привык. Да, привык, сколь подходящее слово. - Я рад, - признается Владимир, но не уточняет, чему конкретно. Даже в мыслях. Сергей несколько мгновений выжидающе щурится, словно опасается подвоха в словах или действиях, но Владимир даже не шевелится, так и стоит, задрав к небу голову, и Сергею не остается ничего, кроме как немного скованно тоже поднять взгляд и смотреть, как две птицы радостно рвут друг друга когтями, зная, что не умрут. Потому что умереть просто не могут. Потому что они равны. Это чувство, оно опьяняет. И Владимир позволяет себе утонуть в нем с головой. Ненадолго. Пока рядом нет никого, кто этим воспользуется. Кто навредит. Потому что Сергей…Он навредить не способен. И Владимир готов кричать от этого знания, так же, как Кюликкяя в небе. Потому что сегодняшнее счастье у них общее.