Дополнение: А ещё он лжец / Addendum: He Is Also A Liar

Хогвартс, 1939 год Том провёл бóльшую часть вечера, беспокойно коротая время в библиотеке. Он уже давным-давно закончил повторять схемы по астрономии с Макмиллан и Фоули, даже умудрился подрихтовать эссе по заклинаниям на два свитка, пока помогал Клианте и Гестии с их собственными, но ему всё ещё нужно было выждать несколько часов до того, как сможет отправиться к Гермионе на их первый урок защиты от Тёмных искусств. Потребовалось время, чтобы сойтись на подходящем расписании — в основном из-за Поттера, которого постоянно держали в заложниках прихотей их излишне усердного капитана по квиддичу, — не говоря уже о том, что все четверо до сих пор не были уверены, где проводить встречи, но наконец-то этот вечер наступил. Том переживал о начале, о том, на что трое гриффиндорцев, возможно, уже способны, а потому ему не нужно будет это преподавать. В их распоряжении не так много времени, и, если до этого дойдёт, возможно, им придётся выбирать, на каких темах сосредоточиться больше всего. Ожидание убивало его. Каждая секунда между настоящим моментом и назначенной встречей — ещё одна секунда, в которой Гермиона в невыгодном положении. Она быстро всему обучится — всегда обучалась, даже когда они занимались своими изысканиями детьми. Однако тот факт, что они не могли встречаться каждый вечер с настоящего времени и до конца семестра, что у каждого из них было определённое количество других обязательств, которые не позволяли им заниматься так интенсивно, как ему бы хотелось, раздражал его практически до невозможности. Квиррелл не собирался сидеть сложа руки и позволять им догонять друг друга. В конце концов, он обязательно сделает какой-то ход, и все они должны были быть к этому готовы. Том думал о посланиях, которыми обменивался с Квирреллом — или, точнее, с тьмой, которая его заражала. Юный слизеринец написал нечто довольно короткое и пренебрежительное, отстранённо надеясь, что, возможно, если он будет достаточно груб, одержимый профессор быстро потеряет интерес. До меня дошли сведения, что ты жаждешь моего внимания — ты получил его. А теперь вопрос: почему оно тебе вообще так нужно? Ему хотелось подписать короткое послание, чтобы не было никакого сомнения, что он наконец-то пришёл к общению, но он знал, что этот риск он на себя брать не собирается. С учётом доставки письма Гермионой, ему пришлось предположить, что она подсмотрит, — что справедливо, учитывая, что всё это изначально было её идеей, — но он не сможет справиться со всеми последствиями, если она узнает, кто он на самом деле, сверх всего остального, с чем уже разбирался. Однажды он скажет ей правду, проглотит её недоверие и расслабится, и начнёт делиться с ней всем, чем может, но не до тех пор, пока не поймёт, почему кто-то вроде Квиррелла и его темноты так сильно в нём заинтересован. Однако Гермиона, видимо желая сохранить лицо после их последней ссоры, не стала читать писем. — Как всё прошло? — спросил он её, когда они встретились вечером после обмена. — Хорошо, полагаю, — пожала она плечами с усталым голосом. — Мы не разговаривали или что-то такое — я вложила записку в свою домашнюю работу, а он передал мне ответ, когда раздавал проверенные эссе с прошлого раза. Он принял из её рук небольшой квадратик пергамента, гордясь тем, что она так бесстрастно встречает опасность и выходит из положения невредимой. И всё же, гордясь или нет, Том не смог удержаться от вопроса: — Ты прочитала его? Она ни удивилась, ни возмутилась вопросом, спокойно показав на сургучную печать, и объяснила: — Оно не моё, не мне читать. Кроме того, мне уже порядком поднадоели письма от Квиррелла, и я начинаю чувствовать себя немного похожей на уценённую сову, — на этом она принялась жевать губу, о чём-то размышляя. Наконец, она закончила на: — Ты же скажешь мне, если там что-то важное? Его ошеломило, как сильно она в него верила, как слепо она ему доверяла, что он не станет злоупотреблять или ревностно охранять информацию, сокрытую в письме. Или это была проверка, чтобы понять, насколько ему можно доверять, и как бы ему ни были ненавистны провалы, он лишь смог положить нераспечатанное послание в карман, заверив её: — Конечно. Только несколько часов спустя, в безопасности собственного времени, он рискнул сломать сургучную печать. Он не был до конца уверен, чего ожидать от письма, но он всё ещё был глубоко им разочарован. Уверен, ты простишь мои прямые вопросы. Ты поймёшь, что это не тот сценарий, который я планировал. Как ты проявился и почему под прикрытием столь юного ребёнка? Как ты добыл эту палочку, ведь я убедился в её сохранности? Но самое главное, что ты задумал? В Хогвартсе уже закрутились колеса — будет очень жаль, если мы помешаем друг другу. Для Тома это было едва понятней тарабарщины. По тонкому изящному росчерку букв он понимал, что написано это было не Квирреллом — его собственный почерк, по беглым взглядам, которые ему довелось на него бросить, был мягким и округлым, — так что эта записка пришла напрямую от захватившей его сущности. Том не был уверен, считать ли эти зашифрованные фразы признаком сумасшествия или простым непониманием. Часть его хотела предположить, что его просто приняли за кого-то другого, но каждый раз, когда он пытался это сделать, он вспоминал об обнаружении Гермионой Тома М. Риддла. Ошибки не было. Что сделал Том — что он сделает, — чтобы придать этим странным вопросам осязаемый вес и значение? Что хотело сказать это существо? Что случится с самим Томом в следующие пятьдесят лет, раз ему потребуется прятать палочку для сохранности? Почему тьма предположила, что он всё спланировал? Кто настолько глубоко в нём заинтересован, и почему на протяжении всего короткого письма его не покидало ощущение, что неестественная тень предполагает, что они должны работать вместе? Том остался с пригорошней кусочков мозаики, и ни один из них не подходил друг к другу. Каким-то образом после короткого общения он получил ещё больше вопросов к тем, с которыми пришёл, и без единой идеи, что делать дальше. Но одно было ясно: путешествия во времени пока что не коснулись мыслей Квиррелла или его хозяина. Если во всём этом фиаско и был какой-то просвет, так это он. — Мистер Риддл, — привычный весёлый голос Слагхорна прервал его мысли, — можно Вас на минутку? Том поднял глаза от того места, где он достаточно бесстрастно смотрел в пустоту в стороне своего задания по трансфигурации, немного забыв о том, что он вообще находится в библиотеке, поскольку, как это часто случалось, его мысли устремились в будущее. Он быстро попытался придать своему выражению лица более вежливый, любопытный вид, но, судя по забавляющейся мине Слагхорна, ему это не совсем удалось. — Ни к чему сидеть с таким трагичным видом, Том, — засмеялся под нос профессор, усаживаясь напротив без приглашения, — я здесь не потому, что у Вас проблемы, — начало казалось слишком похожим на прошлый раз, когда они разговаривали с деканом с глазу на глаз, и, разумеется, Слагхорн почти сразу начал болтать о его социальных связях. — Как замечательно видеть, что Вы разговариваете со своими товарищами. Вы нас даже немного волновали. И как он должен на это ответить? Неприятно думать о том, что какой бы то ни было взрослый — как некоторые деканы, например, — следил за ним достаточно пристально, чтобы вообще об этом волноваться. Ему не нравилась идея их будничного осмотра и последующего вывода, будто он ничуть не лучше зверька в зоопарке, на которого приходят поглазеть. Бесстрастно он произнес в ответ отрывистое: — Спасибо, сэр. Слагхорн, который, видимо, принял его лишение дара речи за смущение, просиял: — Кажется, Вы близки с мисс Селвин и Дагворт-Грейнджер, — заметил он, — чудесные девочки, просто очаровательные, — нет никакого секрета, что Мастер зельеварения собирал талантливых учеников с полезными связями и, хоть и пытался держаться отстранённо от младшекурсников, было очевидно, что у него были любимцы. Гестия Дагворт-Грейнджер, чья семья славилась инновационным зельеварением, могла почти соперничать с тем вниманием, которое молодой профессор уделял самому Тому, а Слагхорн, похоже, был просто в восторге от того, что несколько его любимых учеников завязывают отношения. — Я же говорил, что в конце концов терпение будет вознаграждено, не так ли? — Воистину, — пробормотал Том, про себя веселясь, насколько далеко находился Слагхорн от действительной стороны вещей — Клианта и Гестия быстро начали вести себя с ним как давние знакомые, но их отношения были в первую очередь обусловлены практичностью. Если между ними когда-либо и образуется истинная дружба, она всегда будет сбалансирована их полезностью, что ничем не отличается от их отношений с Андрусом. Неловкий момент затянулся, пока юный слизеринец размышлял об этих вещах, а взрослый не торопился его заполнить, поэтому Том ввернул: — В чём дело, профессор? — в надежде поддать ходу. Хоть у него и было более чем достаточно времени, которое надо потратить за этот вечер, ему претило провести значительную его часть, лукаво притворяясь, что он счастлив, что нашёл своё место в Слизерине, — оставалось слишком много работы, прежде чем он сможет поистине отпраздновать свой успех. Слагхорн просиял, будто только сейчас вспомнил, зачем он вообще пришёл: — Вообще-то, я хотел обсудить Ваше последнее домашнее задание. Отличная работа! Мне кажется, я никогда не встречал такого вдумчивого первокурсника, — ответил он. Затем, бросив взгляд на стопки книг, наваленные на заброшенном столе Тома, тихо продолжил: — Интересно, что Вы решили написать о семенах аниса, особенно учитывая, что он не входит в программу первого курса. По осторожным фразам и настороженным взглядам было понятно, что Слагхорн переживает, что он спасается от одиночества, погружаясь в учебу, и неважно, что они только что говорили о двух «друзьях», которых он завёл. Было бы легко солгать и сказать, что его товарищи по Рейвенкло подстегнули его интерес к исследованиям и теории — это было бы безопаснее, — но у него был и другой вариант, который позволил бы потворствовать профессору и дать ему почувствовать свою полезность. Во время их последнего разговора Слагхорн, несомненно, по указанию Дамблдора, спросил о молодой ведьме, которую Том, по его словам, знал до поступления в Хогвартс: ничего особенно важного из этого разговора не вышло, но профессор вскользь предложил снова связаться с девочкой. Так что это было сущей правдой — Том восстановил дружеские отношения с Гермионой и работал над этим заданием, находясь у неё в гостях, — а возможность быть честным и при этом скрывать реальное положение дел всегда доставляла ему удовольствие. Тихо, надеясь, что лесть, обращённая к Слагхорну, убедит его уделять меньше внимания юному слизеринцу, Том начал: — Я последовал Вашему совету, сэр, и написал своей подруге, которая учится за границей… Будучи рьяным, профессор, которого, по всей видимости, ещё было легко отвлечь, перебил его громким: — Замечательно! И как поживает юная леди? — Ей одиноко, я полагаю, — признался он, пытаясь не поморщиться, когда неминуемо задумывался о недостойных её товарищах. Однако не то чтобы два гриффиндорца и близко подходили ей по уровню интеллекта — из того, что он понял, Поттер и Уизли были склонны к тому, чтобы списывать её работу, а не добавлять чего-то полезного к процессу, — так что, по крайней мере, подобная честь была лишь его. — Она сказала, что ей слишком легко, и так уж вышло, что у нас похожие домашние задания, так что мы превратили это в некоторую игру. Сначала ей это показалось кощунственным, она настаивала, что их домашняя работа не может превратиться во что-то легкомысленное, но в конечном итоге смирилась, что их склонные к соперничеству натуры таким образом могут лучше сосредоточиться. — Кто получит самые высокие отметки по теме, которую не обсуждали на уроке или в заданной книге, выигрывает. Слагхорн, который для слизеринца был потрясающе плох в сокрытии своих эмоций на лице, гордо улыбнулся Тому и ответил: — Смею предположить, я знаю победителя. — Спасибо, профессор, но я в этом не уверен, — сказал Том, позволив себе момент искренней честности. — Гермиона дотошна донельзя, особенно когда дело касается исследований. Я совсем не удивлюсь, если мы окажемся в патовой ситуации, — она всегда считала, что магия даётся ему легче, — возможно, так оно и было, — и пыталась компенсировать этот недостаток, выписывая всё, что только можно разузнать о предмете. Это была её навязчивая привычка, которая только усилилась после того, как они получили доступ к библиотеке, — временами это раздражало Тома до крайности, но он признавал: если бы не её чрезмерная подготовка, дышащая ему в спину, отчего ему было необходимо учиться не хуже, а то и лучше, то он бы не прикладывал и половины усилий в школьную работу, чем начал. — Что ж, значит, какая жалость, что она не поступила в Хогвартс, — чуть ли не мечтательно вставил Слагхорн. — Я начинаю думать, что вы вместе на одном уроке явили бы настоящее зрелище! — Тому пришлось остановить себя, чтобы не воображать это, не представлять, что могло бы быть — если бы, если бы, если бы, — а вместо этого сосредоточиться на следующем вопросе профессора: — И часто вы так делаете с домашней работой? — Мы помирились всего лишь несколько месяцев назад, — беспечно ответил Том, — но мне кажется, что это может стать нашим постоянным соревнованием. Если только Вы не предпочтёте, чтобы я остановился? — никаких шансов, что он исполнит это, не было, но это не мешало создать видимость, что он бы этого хотел. — Мерлин, нет, — вырвалось у Слагхорна так, будто его практически ужасала подобная идея. Он быстро вернул себе самообладание и, гораздо мягче, признался: — Вы знаете, не я один замечаю Вашу скуку. Не сочтите это критикой, поймите, Вы выдающийся молодой человек, которому учёба даётся легче, чем обычному ученику, — и всё же каким-то образом это казалось критикой: будто частая незаинтересованность Тома почему-то делала его менее заслуживающим внимания или доверия учителей. — Если честно, мы все переживаем, что Ваши оценки могут начать ухудшаться, потому что Вы не очень вовлечены. Если это необходимо для того, чтобы задания казались Вам интересными, пожалуйста, продолжайте, — рассуждал его профессор серьёзным тоном, который казался странным после его обычной бравады. — Я могу дать Вам лишь ограниченное число баллов за задание, и вся Ваша работа в семестре была совершенно образцовой, но это эссе — нечто совершенно иное. Оно вышло за пределы обычной правильности, оно было больше, чем обычным пересказом фактов, и я бы очень хотел и дальше видеть подобное. Может, Слагхорн и тюфяк, но он всё ещё слизеринец, и подобное подбадривание от него казалось подозрительно похожим на вызов — из тех, которые Том с превеликим удовольствием готов встретить и непременно пройти с блеском. Его ошарашило, что некоторые из его преподавателей спокойно ждали момента, чтобы увидеть, как он медленно скатится в спираль провала, учинённого самому себе. И он, по правде, даже не мог их за это винить: оглядываясь назад, он прилагал лишь достаточные усилия для круглой пятёрки, и уж точно не бросал себе вызов сверх этого, особенно учитывая то, что его внимание так часто требовалось где-то ещё. Уж точно не помогло то, что Гермионочка узнала, что Том М. Риддл выделяется лишь собственными достижениями в учёбе — в какой-то мере это казалось гарантией, что он достигнет всех успехов, к которым стремился. Именно из-за подобных ложных надежд он так непреклонно избегал знаний о своём будущем. Повлияли ли эти заверения на его результаты, или так было всегда, а он просто не понимал этого? Эту ошибку требовалось исправить. Даже знаний о том, что его будущие оценки за экзамены побили все рекорды, недостаточно. Он докажет, что его профессора ошибаются, бросит вызов известным ему отметкам и позволит себе углубиться в учебу, хотя бы для того, чтобы показать всем, что в сиротке Риддле гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Значит, они ждут от него посредственности? Он, чёрт побери, будет самым лучшим учеником, которого когда-либо знал Хогвартс.

***

Хогвартс, 1991 год Гермиона сидела в Общей гостиной Гриффиндора, нервно ожидая, пока последние несколько полуночников наконец-то отправятся в постель. Она должна была помочь Гарри, Рону и Невиллу начать домашние работы по истории магии, но слишком тревожилась, чтобы действительно оказаться полезной. Этот день настал — когда Общая гостиная опустеет, она свяжется с Томом, и они впятером наконец-то начнут занятия по защите от Тёмных искусств. Она перевела взгляд на Невилла, который, казалось, немного не понимал, что происходит, но всё же был рад, что его позвали, и снова задумалась, правильно ли поступает. Том плохо отреагировал на Гарри и Рона, даже с учётом предупреждения. А представить перед ним ещё одного гриффиндорца, не спрашивая… Ну, она не удивится его гневу, это уж точно. Она могла оправдать этот поступок для самой себя, повторять снова и снова, что Невиллу нужна помощь, и в какой-то странной мере Том может действительно хорошо к нему отнестись, но это не смягчало её неуверенности и страха. Если подумать, в последнее время она многому подвергала Тома: утаивала секреты и начинала ссоры, распаляла его до такой степени, что уже не была до конца уверена, когда он взорвётся. Он многое от неё терпел, однако она не могла перестать гадать, станет ли это, Невилл, последней каплей. В конце концов, чем больше людей встретятся с Томом, тем более вероятно, что его секрет будет раскрыт — а это опасно. Только… Сам Том не был образцом открытой, дружелюбной честности. Он таил множество секретов, лгал ей, когда ему этого хотелось, и удивлял её информацией по необходимости. Если они равны, то почему она должна следовать правилам вежливости, к которым он сам явно не снисходит? Ей нужно начать становиться настойчивой в желаемом, иначе она будет погребена под размахом личности Тома. Но эта мысль не успокаивала её нервов, и последнее, чего она хотела, — разозлить слизеринца так сильно, что он снова перестанет её навещать. С кружащими вокруг этой пугающей возможности мыслями Гермиона огляделась по сторонам, пытаясь отвлечься. Пара пятикурсников, игравшая в шахматы, наконец-то закруглялась, собрав фигуры и отправляясь в кровати. Значит, оставались только Уизли. Фред и Джордж листали книгу о сглазах, а Перси сидел рядом и бросал на них неодобрительные взгляды из-за домашней работы по травологии. Странно, как много нежности может вызвать в ней вид этих трёх мальчиков, и с резким толчком она осознала, что чувствует удивительное родство по отношению к старшим Уизли. По отношению к Перси это не было большим шоком: несмотря на его высокомерное поведение, он ей сразу понравился, и он помогал ей приспособиться к жизни Хогвартса больше, чем кто бы то ни было. Однако близнецы были для неё любопытны: за их глупыми шутками скрывалось ядро довольно острого интеллекта. Во всех отношениях ей должно было быть противно, что они растрачивают свой потенциал на подобные беспечные и опасные занятия, но, если честно, бóльшую часть времени она не могла заставить себя осуждать их. Они были слишком обаятельны на свою голову. Кроме того, ей казалось, что они заботятся о ней с тех пор, как она призналась Рону и Гарри в своих проблемах. Даже Перси, который обычно добуквенно следовал предписаниям старост, будто бы коршуном следил за Парвати и Лавандой и не единожды закрывал глаза на козни близнецов против двух девочек. Для Уизли не было ничего важнее семьи, и у неё было странное чувство, будто её неосознанно удочерили. Будучи единственным ребёнком, она находила их архаичный способ помогать ей немного непонятным, но у неё никогда не было братьев — возможно, просто так принято в больших семьях. Потребовалось ещё пятнадцать минут, пока близнецы, наконец, удалились, а следом за ними — Перси с подозрительным блеском в глазах. Первокурсники несколько долгих секунд ждали, затаив дыхание, но когда никто не вернулся, стало ясно, что они, наконец-то, одни. Настало время действовать. Гермиона свернула своё, по сути, забытое эссе и вскочила на ноги, а Гарри и Рон спешно последовали её примеру. Невилл перевёл взгляд между ними тремя и нахмурился: — Что происходит? Она подавила желание потеребить что-то пальцами и ответила: — К нам присоединится кое-кто ещё, — Гермиона чувствовала себя немного виноватой за то, что втянула в это другого гриффиндорца — ведь, по правде говоря, она не сказала ему ничего особенного, только то, что пара друзей собирается вместе, чтобы попрактиковаться в том, чему Квиррелл их толком не учил. Невилла не слишком воодушевляла идея заниматься чем-то за спиной преподавателей, но в конце концов сдался. Но сейчас? Сейчас он выглядел поистине подозрительным, гримаса исказила его круглое лицо ещё больше: — Всё это кажется немного чересчур для учебной группы, не думаешь? — осторожно спросил он. — В смысле, к чему вся эта секретность, и почему мы встречаемся после отбоя? Гермиона знала, что это жестоко с её стороны — жестоко не говорить правду Невиллу и жестоко требовать от Гарри и Рона хранить тайну, — но она просто пока не могла решиться быть с ним полностью честной. Ей нравился Невилл, и она хотела ему помочь, но не за счёт безопасности Тома. Не то чтобы она считала, что другому гриффиндорцу нельзя доверять, но… Ну, Невилл забывчив, и она не была уверена, что когда-либо встречала более невезучего мальчика за всю свою жизнь, не считая, пожалуй, одного известного сироту или двух. Гораздо безопаснее не говорить ему правды, по крайней мере, в этом она пыталась убедить саму себя. — Мой друг, — медленно ответила она, выдавливая из себя слова через силу, — который будет вести группу, он немного… другой. Рон закатил глаза и фыркнул: — Под этим она имеет в виду, что он слизеринец, — как бы ни была очевидна неприязнь рыжего к Тому, он явно отбросил хотя бы часть своих чувств, чтобы защитить секрет, который они все хранили. — Что? — взвизгнул Невилл с расширяющимися от страха глазами. — Не паникуй, — поспешила она его успокоить, — это не Малфой или вроде того, обещаю! По правде, я даже смею предположить, ты его вообще не знаешь, — вытащив подёрнутые патиной серебряные часы из кармана юбки, она проверила время и прикусила губу. Становилось поздно, им действительно нельзя больше медлить. — Мне нужно сходить за ним, чтобы мы могли начать. Тебя это устраивает, Невилл? Невилл на мгновение замешкался, выглядя так, словно хотел броситься к лестнице, но в итоге мужественно кивнул. Гермиона ответила ему тем же жестом, а затем бросила взгляд на Гарри и Рона — они согласились отвлечь другого гриффиндорца, пока она будет общаться с Томом. Как только Невилл отвернулся, она проскользнула в укромный уголок Общей гостиной и открыла потайное отделение своих часов. Том появился рядом с ней после короткой задержки, его тёмные глаза скрупулёзно изучали окружающую обстановку. Как она и предполагала, его обсидиановый взгляд наткнулся на Невилла, и его глаза грозно сузились. Том молча смотрел на неё, а затем с усмешкой спросил: — Ещё один бродяга в твою коллекцию? Презрение лучше отъявленного гнева, с этим она может работать, если правильно разыграет свои карты: — Не груби, — жёстко сказала Гермиона. — Когда-то и ты был бродягой, знаешь ли. Он приподнял тёмную бровь, каким-то образом ему было одновременно и забавно, и обидно: — А теперь ты намекаешь на то, что я одомашнен? — Упаси Мерлин, — закатила она глаза с поддразнивающим раздражением. Она окинула взглядом группу гриффиндорцев — все они с тревогой ждали реакции слизеринца. Времени на подобную ерунду не было, если они действительно хотят успеть хоть немного позаниматься сегодня, поэтому она продолжила, как ни в чём не бывало: — Слушай, Невиллу нужен кто-то, кто поможет ему набраться храбрости. — И ты считаешь меня этим кем-то? — вторая бровь Тома недоверчиво присоединилась к первой, и его веселье улетучилось. — С ума сошла? — Я думаю, что частое нахождение со слизеринцем — кем-то отличным от нас, но всё ещё частью группы, — поможет успокоить его нервы, — ответила Гермиона. Тёмные глаза Тома блестели, казалось, разрываясь между желанием поспорить с ней и тайным удовольствием от того, что его назвали частью группы. Она не стала дожидаться, какое желание одержит верх: она уже давно поняла, что её сирота согласен практически на всё, если это отвечает его определённым инстинктам, а он очень любил преподавать. Поспешив, она добавила: — Кроме того, ему бы очень пригодились твои уроки. Это заставило слизеринца задуматься, но его природная склонность к замкнутости уже давала о себе знать. Он нахмурился: — Отлично, значит, я даю тебе более высокий уровень образования, а ты мне — идиота, страдающего тревожным расстройством, — сердито смотрел он на неё, и она с некоторым облегчением заметила, что он не особенно злится. Вообще, он просто немного подавлен. — Что-то в этом обмене кажется не совсем справедливым. Она пожала плечами, потому что уже это знала, разве нет? У неё всю ночь скручивало живот от беспокойства о том, насколько это нечестно — ко всем участвующим, — но она была решительно настроена разобраться с этим: — Это и есть дружба. — Заведомый дисбаланс, который всегда склоняется в твою пользу? — ехидно спросил он, ничуть не впечатлённый её логикой. — Том, — предостерегающе произнесла она, не желая напоминать ему о том, сколько раз весы отчаянно склонялись в его сторону. Примерно три года, не меньше. Между ними посыпались невысказанные обвинения — манипулятор, лжец, оппортунист, — и как раз в тот момент, когда ей показалось, что они вот-вот перейдут в одну из самых опасных перепалок, Том разразился смехом. По сравнению с тем диким звуком, который он обычно издавал, это был тихий звук, но то, что он веселится, было не менее очевидно: — На что я только не иду ради тебя, — тихо сказал он, полуулыбка скривила его губы. Кивнув в сторону ожидающих гриффиндорцев, он указал на новенького и спросил: — Что именно ты собираешься ему сказать? Он наверняка заметит, что что-то не так. Гермиона прикусила губу и взглянула на Невилла, вновь погрузившись в чувство, что она всё делает неправильно. И всё же Том имел право на личную тайну, а раз Невиллу не особенно требуется знать… — Мы перейдём этот мост, когда придём туда, — чопорно ответила она, не обращая внимания на узел чувства вины в животе. — Пока что, я считаю, он слишком нервничает, чтобы даже стоять рядом со слизеринцем, так что не подумает о том, чтобы задавать вопросы. — Это твой вежливый способ сказать, что он тупой? — поинтересовался Том, наклоняя голову набок. — Нет, — жёстко нахмурилась она, безмолвно пытаясь показать ему, что он должен вести себя прилично. — Ему просто нужен кто-то, чтобы помочь собраться — я знаю, что Невилл в состоянии выучить материал первого курса, даже если он так не считает. — Как сентиментально, — глумливо протянул Том, и холодная усмешка искала уголки его рта. — Ты собираешься быть его учителем или матерью? — Не зли меня, — предупредила его Гермиона, прожигая взглядом. Хотя, по правде говоря, это совсем не было похоже на то, что слизеринец в плохом настроении. Напротив, это было почти его пониманием игривости. — Ты с нами или нет? Том странно опустил взгляд в некотором насмешливом смирении: — Поскольку он уже видел меня, не думаю, что теперь уже есть большой смысл выходить из игры, — пожал он плечами. — Я не в восторге, но я это позволю. Недовольный и взбешённый — две совершенно разные вещи, если это касалось её друга. Она не гордилась тем, что разозлила его, но его довольно лёгкое принятие Невилла всё равно казалось победой. Одарив мрачного мальчика весёлой улыбкой, она переплела с ним руки и пошутила: — Собираешься и его заставить насильно меня защищать? Его длинные пальцы сжались вокруг её собственных, пока он раздумывал над вопросом несколько серьёзнее, чем она рассчитывала: — Какой бы обузой он ни был, половина щита всё равно остаётся щитом, — наконец ответил он. Затем, после тягостного мгновения, добавил: — Думаю, я знаю место, где можно немного поднять самоуверенность каждого. Отличные новости! Несмотря на все старания Рона, близнецы так и не сказали ему ничего подходящего — Рон уже несколько дней ворчал, что братья явно что-то от него скрывают, — и всем пришлось броситься на поиски подходящего места, в котором их не так-то легко будет обнаружить. Пока что им удалось найти только тот единичный кабинет астрономии, который по своему определению накладывал серьёзные ограничения на использование, и Зал академических достижений, загруженный памятными вещами и, скорее всего, был тем местом, где мог появиться Квиррелл. Идея Тома, честно говоря, не могла быть хуже, чем те скудные варианты, которые они придумали самостоятельно. — А оно безопасное? Он улыбнулся, очевидно, чем больше он обдумывал эту идею, тем больше она ему нравилась: — Сомневаюсь, что кто-нибудь наткнётся на нас так глубоко в подземельях. Самое трудное — добраться туда незамеченными. Гермиона не была уверена, что её устраивает идея забрести так далеко на территорию Слизерина — класс Снейпа был единственной частью подземелий, с которой она была хорошо знакома, — но ведь Том, в конце концов, — слизеринец. Если он чувствовал себя комфортно в этом месте и верил, что оно достаточно секретно, то она готова идти. И попасть туда будет не так уж сложно, как предполагал Том, благодаря анонимному рождественскому подарку Гарри. — Он не накроет нас всех, — медленно ответила она, — но у Гарри есть мантия-невидимка. Уладив этот вопрос, она потянула друга к ожидающим гриффиндорцам. Знакомство прошло как нельзя лучше. Том, как обычно, вёл себя почти идеально, а Невилл, казалось, не мог смотреть прямо на него, не говоря уже о том, чтобы вести разговор. Возможно, это было не самое удачное начало для их маленькой группы, но нельзя было отрицать, что всё могло пойти гораздо хуже. Все, кажется, почувствовали небольшое облегчение, что у Тома, по крайней мере, нашлось место для проведения встречи, хотя идея пробираться в подземелья никого особенно не радовала. Тем не менее, в отсутствии лучших вариантов, спорить с этим было бессмысленно, и Гарри с радостью предоставил свою мантию-невидимку для этой цели. Однако потребовалось некоторое время, чтобы разобраться с логистикой. По обычным меркам она была довольно просторным предметом одежды, и, прикинув, можно было бы сказать, что в него поместятся двое, может, трое некрупных взрослых, если ужаться. Но пятеро детей, по крайней мере двое из которых были довольно высокими для своего возраста? Без шансов. Том, который, казалось, жаждал любого повода, чтобы отдалиться от шумных гриффиндорцев, вызвался остаться за пределами мантии — это предложение не очень понравилось Гермионе, пока он очень тихо не напомнил ей, что, в отличие от остальных, он может в любой момент исчезнуть в своё время. Оказалось, что уместить даже четверых под мантией — обременительное мероприятие. Они все сгрудились до неудобства близко, неловко семеня по замку. К тому времени, как они достигли Вестибюля, Гермиона уже даже немного завидовала ведущему их слизеринцу. Странно было наблюдать, как Том движется в темноте, проскальзывая от тени к тени, как шёпот, едва видимый, не считая всполохов зелёного и серебряного на его мантии. Видимо, он здорово наловчился передвигаться подобным образом, — и она снова начала гадать, какой на самом деле была его жизнь до Хогвартса, раз он так хорош в сверхъестественных ухищрениях в столь юном возрасте. Она была почти уверена, что даже если профессор или староста на дежурстве попадутся им на пути, их несведущие глаза посмотрят сквозь Тома и не смогут засечь его призрачный камуфляж.

***

Хоть он и не мог их видеть позади, Том чувствовал, что гриффиндорцам тем больше не по себе, чем дольше они направлялись к месту назначения. Он никак не мог изменить то, что класс Слизерина зарыт под землёй настолько глубоко под школой, хоть он изо всех сил старался вести их самой короткой дорогой, которую знал. Не будет преувеличением сказать, что не особенно радовался разделить это достояние с ещё бóльшим количеством учеников, особенно с этими мальчиками, в ком он до сих пор не видел пользы, но им нужна помощь голубого камня. Между тем, как мало времени осталось до конца года, и ещё одним пространно некомпетентным мальчиком, которого он не знал, всплывшим в жизни Гермионы, как будто просто-напросто не было никакого выхода — потребуется чудо, чтобы пережить Квиррелла, и его может им предоставить только голубой камень. Они без происшествий добрались до комнаты, что было проблеском удачи, учитывая, что Тому не особенно нравилась мысль путешествовать дважды за этот вечер. Одного прохода туда и обратно через всё более ухудшающуюся Пустоту было более чем достаточно. Несмотря на нежелание пускать собравшуюся компанию в это святилище слизеринского образования, он был вполне доволен их изумлённой реакцией. Все трое мальчиков были ошеломлены, удивлённо и трепетно оглядываясь по сторонам. А Гермиона… Гермиона водила пальцами по грубо обработанным каменным плитам и полированным мраморным столешницам, осматривая комнату с присущим ей спокойным стяжательством — как будто, глядя на это и добавляя это к огромным запасам своего разума, она каким-то образом делала эти знания неотъемлемо своими. Она никогда не стремилась обладать вещами, не так, как, по мнению Тома, стремился он сам. Каким-то образом ей удавалось удовлетворять свою жадность просто за счёт опыта и информации, которую тот ей давал. Его гриффиндорка двигалась по комнате с благоговением, и, несмотря на то, что она смотрела на центральную кафедру со смутным собственническим выражением, он знал, что она никогда не посмеет считать эту комнату своей. Очень жаль, на самом деле, потому что из всех присутствующих Том был бы готов разделить с ней право собственности на эту комнату — добавить что-то к их маленькому королевству, как браслеты и часы. — Что это за место? — тихо выдохнул один из мальчиков. Не успел Том даже подумать над ответом, Гермиона его опередила: — Класс Салазара Слизерина, — произнесла она с ликующим восторгом. — Но я считала, что он утерян. — Скорее, забыт, — покачал головой Том, наклоняясь над подиумом, напоминавшим трон, пока остальные рассматривали убранство. — Кажется, больше никто не ходит в старейшие части замка. Поттер нахмурился, рассеянно потирая свой шрам, пока ходил концентрическими кругами к центру комнаты: — Понимаю, почему, — в итоге признал он. — Здесь жутковато. — Это просто голубой камень, — лениво объяснил Том, с удовольствием заметив довольный блеск в глазах Гермионы — она явно догадывалась, зачем он привёл их в это место, — вы привыкнете к нему. Дело в том, что здесь наша магия усиливается, поэтому освоение новых заклинаний должно занимать меньше времени. В этой комнате у нас есть все шансы наверстать защиту от Тёмных искусств до летних каникул. Он дал остальным ещё несколько минут, чтобы побродить вокруг и, что ещё важнее, привыкнуть к голубому камню. Это, конечно, более любезно, чем то, что он позволил своим однокурсникам. Особенно Андруса, казалось, тронул голубой камень. Впрочем, в равной мере возможно, что старший слизеринец побледнел в память о том, как он пострадал от рук Тома, — тут уж наверняка не скажешь. Всё же атмосфера комнаты поначалу могла быть до ужаса ошеломляющей. Казалось, что стены дышат, пульсируя в мягком ритме бьющегося сердца, и это создавало тревожное впечатление, что их окружает что-то явно живое. Даже сам воздух был тяжёлым от магии, одновременно знакомой и нет — иногда воздух казался таким густым, что в нём было трудно дышать, и всё же магия дразнила их, побуждая заклинать, заклинать, заклинать. Том задавался вопросом, какой магии обучал здесь Слизерин, какие заклинания он разработал и довёл до совершенства, в какие глубины он погрузился, чтобы оставить после себя ощутимые следы своей ауры даже спустя целое тысячелетие. — Что ж, — нарушил воцарившуюся между ними тишину Уизли, испугав Лонгботтома и перебивая изыскания Поттера и Гермионы, — раз уж это потерянный класс Слизерина и всё такое, ты не считаешь, что это также значит, что… — запнулся он, невнятно махнув рукой. — Ну, ты знаешь, тоже реально? Том и в лучшие времена с трудом терпел рыжего, но когда мальчишка нёс бессвязный вздор? Он не мог удержаться от того, чтобы не начать глумиться: — Честно говоря, не думаю, что кто-то, кроме тебя, имеет хоть какое-то представление о том, как этот набор слогов должен был быть истолкован, Уизли. — Перестань, Дэвис, — огрызнулся другой мальчик. — Ты слизеринец, не можешь же ты рассчитывать на то, что мы поверим, что ты ничего не знаешь о Тайной комнате! — У тебя вместо мозгов решето? — закатил глаза Том, не обращая внимания на неодобрительный сердитый взгляд Гермионы в его сторону. — Сколько раз тебе повторять, что я вырос в Магловском Лондоне, пока ты не запомнишь? Я никогда ничего не слышал об этой Комнате. К его удивлению именно Лонгботтом — который не издал ни звука с того момента, как они покинули Гостиную Гриффиндора, — ответил: — Считается, что это было убежище Слизерина, где он хранил предметы и материалы, которые не одобряли другие Основатели. — Ага, — фыркнул Уизли, — и огромного монстра, чтобы сожрать любого, кого он не считал достойным изучения магии. Было бы возмутительной ложью не признать, что Том любил секреты — он собственнически оберегал свои собственные и с удовольствием выведывал чужие. Несмотря на то, что зачастую они были полны нудных и неважных подробностей, светские сплетни Андруса во время праздников питали ту всегда голодную часть Тома. То, что его собственный предок, о котором он до сих пор знал так мало, собрал целую Тайную комнату, заставляло его страстно желать найти ее. Представьте себе, что Слизерин мог обнаружить, а потом спрятать, к какой редкой и арканной магии Том мог бы получить доступ, если бы только знал, где находится эта Тайная комната! Если кто-то вроде Уизли слышал о легенде, то почти наверняка и Андрус что-то знает, хотя, наверное, слишком оптимистично предполагать, что местонахождение Комнаты окажется в числе этих сведений. Возможно, сенешаль, лучше разбирающаяся в непонятном и неизвестном, окажется более полезной в этом вопросе. В конце концов, она уже однажды предоставила Тому доступ к личным записям Слизерина — учитывая, что эти книги были полностью на парселтанге, вполне возможно, что его предок разгласил несколько секретов. Расшифровка дневников потребует больше времени, чем Том хотел бы потратить, но перспектива узнать, где находится Комната, была весьма заманчивой. Гермиона и Лонгботтом не показались слишком заинтересованными в этой смене темы разговора. Уизли, конечно же, смотрел на Тома, но именно Поттер привлёк его внимание. Изумрудные глаза мальчика сверкали любопытством, как и всякий раз, когда речь заходила о философском камне. Казалось, он тоже жаждет разгадать эту тайну, это была почти патологическая привычка, которая, несомненно, в один прекрасный день приведёт мальчика к серьезным неприятностям. Не сказать, что Том мог его винить, но, насколько он знал, это никак Поттера не касалось. Надеясь сдержать интерес мальчика, а также отвести от себя пристальные взгляды Уизли, Том решил беззаботно отмахнуться от обвинения: — По мне, так это просто сказка, — ответил он, бесстрастно пожав плечами, с удовольствием отметив отстранённый кивок Гермионы в знак согласия — меньше всего ему нужно было, чтобы её пристальное внимание собирало воедино секреты, которые ей, возможно, знать небезопасно. — А теперь, если мы все закончили трепаться, может быть, перейдём к делу? Ответом ему стали закатанные глаза, что он милостиво решил проигнорировать, а вместо этого предпочитая поподробнее расспросить их о том, как обычно проходили уроки защиты от Тёмных искусств. Оказалось, что некоторые вещи Квиррелл преподавал с достаточной точностью — например, распознавание и лечение укусов оборотней, — но темы, связанные с использованием заклинаний, он в основном обходил стороной или даже откровенно вводил в заблуждение. После некоторого раздумья Том решил начать с различных дуэльных стоек, на исправление которых ушло немало времени. Гермионе было проще всего, так как он привык к тому, что она часто держалась скованно, а она была так же хорошо знакома с его критикой и поправками по этому поводу. Поттер тоже не требовал особого внимания: мальчик осваивал каждую новую позу с лёгкостью, которая просто шокировала, учитывая его магловское воспитание. По правде, как он и предполагал, больше всего проблем Тому доставляли Уизли и Лонгботтом. Лонгботтом держался так скованно, что казалось, он может сломаться при малейшей провокации, и Тому потребовалось немало его осторожно улещивать, чтобы заставить мальчика расслабиться. С другой стороны, Уизли уже был знаком с несколькими позами и, как следствие, держался слишком развязно. Когда Том заметил, что его ленивая стойка делает его опасно открытым для нападения, рыжий ответил, что это даёт ему лучший диапазон движений и лёгкость броска, что быстро переросло в спор, для прекращения которого потребовалось вмешательство Гермионы. Под угрозой её свирепого и мрачного взгляда Уизли немного поворчал, но в итоге всё-таки выполнил указание. Когда все, наконец, пришли к одному уровню, они несколько раз повторили свои упражнения — Тому показалось, что все пятеро вместе представляют собой довольно негодную труппу, но к концу тренировки их форма была лучше, чем можно было ожидать от большинства первокурсников. После этого он попросил Гермиону достать конспекты, которые он для неё сделал, и они провели остаток времени за изучением одного из простых защитных заклинаний. Оно было полезным только для отражения небольших снарядов, но, похоже, это было подходящей темой для перехода. Заклинание и движение палочки были достаточно лёгкими, и, благодаря голубому камню, все четверо гриффиндорцев справились с ними с первой или второй попытки. Чтобы попрактиковаться, Гермиона превратила несколько кусочков пергамента в горстку маленьких мягких шариков, и все по очереди бросали ими друг в друга, пока у каждого не получалось наложить чары так, словно это давалось им естественно. Конечно, кроме Лонгботтома, скорость которого явно оставляла желать лучшего. Однако то, как другие гриффиндорцы ободряюще смотрели на мальчика, оставляло у Тома ощущение, что для Лонгботтома даже то, что он смог произнести заклинание, было в некотором роде триумфом. В общем, за один вечер они освоили примерно две недели материала — две медленных, вводных недели, но это всё равно было больше, чем то, что гриффиндорцы выучили с сентября. Если они смогут поддерживать подобный темп до конца года, Том был вполне уверен, что смог бы подтянуть их к итоговым контрольным. Было уже очень поздно, когда они, не переставая зевать, отправились спать. Том предложил показать гриффиндорцам дорогу обратно в Башню, но Гермиона настояла на том, чтобы он сразу же отправился в постель, уверяя, что и без него сможет вспомнить путь. Он уже привык к тому, что мало спит, но не видел причин отказывать Гермионе в этом — в конце концов, ему нужно было запастись хоть какой-то энергией, чтобы преодолеть Пустоту. Том наблюдал, как гриффиндорцы покидают комнату и проскальзывают под мантию Поттера. Когда он был абсолютно уверен, что они далеко, что больше никто не сможет увидеть его трюк, только тогда он забросил себя обратно сквозь врата Времени.

***

Пустота, дата неизвестна Это был совершенно иной опыт, к которому он совершенно точно не был готов, хотя, по крайней мере, неизвестность в кои-то веки сыграла в его пользу. Перед ним простиралась Пустота, такая же бездонная и ужасающая, какой он её помнил, но она промелькнула мимо него так быстро, что он едва успел всё осознать. Как и во время путешествий своей юности, он пронёсся сквозь небытие с лёгкостью, которая отсутствовала уже очень давно.

***

Хогвартс, 1939 год Том вновь появился в заброшенном классе, из которого путешествовал, в прострации по совершенно другим причинам. С тех пор, как он помирился с Гермионой, прохождение сквозь Пустоту стало дорого ему даваться. Ему требовалось немало душевной стойкости, чтобы пережить непостижимое, и хоть он крепился с шёпотом парселтанга и мыслями о наивных карих глазах, сияющих от пыла и неистовства, которые попросту взывали к нему, эти космические силы всё же испытывали его на прочность. Перемещения в ту сторону были не так уж плохи, но возвращения назад всегда оставляли его разболтанным, со слабостью в конечностях. Хотя, пожалуй, никогда не настолько сильно, как когда на него наткнулся Дамблдор — когда впервые промежуточное состояние показалось пыткой. Что-то изменилось, что-то отклонилось от замеченного Томом поведения. Пустота смягчилась, но почему? Съёживалось ли промежуточное состояние, или он просто получал больший контроль над этой странной силой? Хоть это и были хорошие новости, он чувствовал, как нарастает раздражение, усиливается порыв что-то сломать или разрушить ради небольшого дешёвого выплеска эмоций. На него давили неразрешённые вопросы, объединяясь в ухудшающееся чувство неудачи, поскольку он продолжал не понимать природу своих путешествий. Что, чёрт возьми, такое эта непостоянная постоянная, разделявшая его с Гермионой, и почему это было единственным в его жизни, что он совершенно никогда не мог предсказать?