True-blue

      Фирузе с самого утра чувствовала, что что-то должно случиться в ночь хны. И это что-то растянулось на весь день. Началось всё с госпожи Гюльфем, устроившей в своем дворе торжество безвкусицы. И если бы не появление Атеша, она бы точно разругалась с ней и с господином Омером. Когда Фирузе увидела, с какой нежностью и легкостью Атеш уговорил свою мать всё переделать, в её сердце всколыхнулась неожиданная ненависть к этой женщине.       «Он обращается с тобой, как с королевой, оберегая тебя, словно самую драгоценную вазу. А ты бессовестно пользуешься его любовью, поселив в его сердце страх остаться сиротой. Жестокая женщина!» — Яростно думала Фирузе, глядя на то, как бережно Атеш обнимал мать за плечи.       Затем они с Атешем говорили о том, как сложно быть старшим в семье. И каждое слово, сказанное им, отзывалось в глубине Фирузе. Атеш говорил, а Фирузе не могла оторвать взгляд от его лица. Он никогда не показывал свою боль явно, но она видела её в его напряженной челюсти, сжатых губах, нахмуренных бровях. Но больше всего — в глазах. За этими черными зеркалами столько застарелой печали и невысказанных обид, что внутри Фирузе всё сжималось. И тогда она приняла решение рассказать ему правду о лжи госпожи Гюльфем.       Подготовка к празднику немного отвлекла от печальных мыслей. Работать бок о бок с Атешем было легко и приятно. Он был таким же как она — делал всё быстро и четко, не задавал лишних вопросов и сразу понимал, чего от него хотят. И эта черта идеально вписывалась в тот образ, что потихоньку собирался у неё в голове. И чем больше она узнавала этого мужчину, тем больше её тянуло к нему. Она украдкой наблюдала за ним, когда он не видел. Фирузе смотрела на то, как легко он таскал тяжести, а вены на его сильных руках вздувались, заставляя ее тяжело сглатывать и смущенно отворачиваться. Она видела, как легко он находил общий язык с работниками, объясняя им, что от них требуется. Каждая новая деталь в Атеше заставляла раз за разом вызывала в ней один вопрос: «Разве может мужчины быть настолько идеальным?».       А мерзкое поведение Ямана заставляло Фирузе задаваться другим вопросом.       «Как два столь разных человека могли появиться из одного чрева?» — Думала Фирузе, глядя на то, как Яман прожигал бледную от страха Ферайе взглядом, полным ненависти.       Она вернулась в дом, чтобы забрать подарки для гостей, когда увидела Ямана, Корая и Ферайе, стоящих во дворе. — Что ты здесь забыл, Гюльсой? — Спрашивает Корай, вставая между ним и Ферайе.       Фирузе видит, как Ферайе жмется ближе к Кораю, ища в нем защиту и поддержку. Завидев сестру, Ферайе облегченно выдыхает. — Присоединяюсь к вопросу Корая. Что ты тут делаешь, Яман? — Говорит Фирузе, становясь рядом с сестрой. — Да так, хотел узнать, как себя чувствует наша дорогая невеста. Как-никак, мы друзья детства, и мне стало интересно, — злобно усмехается Яман, глядя на Ферайе. — Я прекрасно себя чувствую. Спасибо, что поинтересовался, — тихо, но твердо отвечает Ферайе. — Видишь, с Ферайе всё прекрасно, — говорит Корай, едва сдерживая гнев. — И даже совесть не мучает? — Вкрадчиво интересуется Яман. — Почему она должна её мучить? — С вызовом спрашивает Фирузе, вставая перед сестрой. — Ну как же? Корай разве не знает, что Ферайе со своим бывшим меньше месяца назад рассталась? — Деланно удивляется Яман. — А людям вы сказали, что уже три месяца общаетесь. Получается, вы двое обманывали бывшего Ферайе, встречаясь за его спиной?       Фирузе хочет что-то ответить, но Корай хватает Ямана за шкирку, как непослушного котенка, и тащит в сторону особняка Гюльсоев. Фирузе хочется рассмеяться от того, как забавно выглядит Яман, едва поспевавший за широкие шагами Корая. — Фирузе, надо остановить их! — Восклицает Ферайе. — Они сейчас устроят драку! — Ферайе, успокойся. — Фирузе удерживает сестру на месте. — Корай не сделает с ним ничего плохого. Просто ткнет его в собственное же дерьмо, как непослушного кота. — А если Яман что-то сделает с Кораем? Ты же видела его глаза! Он словно безумный сюда прибежал. — Волнуешься за Корая?       Фирузе слышит в голосе Ферайе беспокойство и страх. И это удивляет её. Она думала, что Ферайе еще не отпустила свою больную любовь к Яману. Но тревога во взгляде Ферайе дает Фирузе надежду на то, что ее маленькая сестра перерастёт эту глупость и сможет стать счастливой с правильным человеком.       Она заводит Ферайе в дом, где их ожидали Дамла и Хазал. Фирузе ругает обеих за то, что они позволили Яману вообще сюда пробраться, и они стыдливо опускают глаза. Фирузе поручает им помочь Ферайе переодеться в традиционное красное платье для ночи хны, а сама наскоро приводит себя в порядок. Платье, выбранное Кораем и Ферайе, не настолько откровенное, как она себе представляла. Да, оно было на тонких бретелях, а юбка, несмотря на количество слоев, всё еще оставалась полупрозрачной, но платье прикрывало всё, что нужно было прикрыть. Фирузе велит девушкам привести Ферайе в особняк Гюльсоев через пятнадцать минут после неё, и уходит. Она проверяет всё ли готово к приёму невесты. Её взгляд блуждает по двору, заполненному гостями, и останавливается на Атеше. Тот стоит рядом с Кораем и о чем-то говорит со своей матерью и незнакомым ей человеком с черной щетиной и недобрым взглядом. Лицо мужчины кажется ей знакомым.       «Он какая-то известная местная шишка», — пытается вспомнить Фирузе. — «Как его там звали? Волкан? Ведат? И фамилия была с металлом связанная… Демирджи? Алтын?»       Фирузе машет головой, избавляясь от ненужных мыслей. Ее взгляд вновь падает на Атеша. Атеш переоделся, заменив синюю рубашку черной, и Фирузе не знает, благодарить его за этот выбор или же разозлиться на него. Она давно поняла, что черный не зря был его любимым цветом. Черный костюм сидел на нём как влитой, подчеркивая его широкие плечи и длинные ноги.       «Пантера. Черная пантера», — мелькает в её мыслях.       Корай, напротив, рядом с Атешем выглядит как суровый медведь. Густая темная борода, пиджак, едва не лопающийся на груди и бицепсах мужчины, мощное тело — все напоминало Фирузе об этом грозном хищнике.       Фирузе отвлекается от наблюдений, чтобы подготовить стулья для жениха и невесты, как вдруг музыканты начинают играть халай. — Молодежь, пора танцевать, — слышит она голос госпожи Арзу.       А потом она видит Атеша, идущего прямо к ней с двумя красными платками в руке.       «Люди очень внимательно следят за тем, с кем танцует девушка на свадьбе. Не давай им лишние поводы для сплетен», — вспоминает Фирузе слова матери, которые та говорила ей, когда она была еще маленькой девочкой.       Но ей хочется станцевать с Атешем. Поэтому она просто принимает платок из его руки и, сбросив мешающиеся каблуки, вкладывает ладонь в его большую, теплую руку. Весь танец она только и делает, что смотрит на Атеша. На напряженные вены на его руках, не скрытых рукавами, на кожу в вырезе его черной рубашки, на его расслабленное лицо. Она ощущает то, как его взгляд скользит по её обнаженным плечам, по её босым ногам, но ей это почему-то нравится. Она чувствует себя желанной под его изучающим взглядом, смело встречаясь с его глазами, когда они находят её лицо. Рука Атеша держит ее ладонь крепко, когда они следуют за танцующими по кругу. Фирузе отвлекается на мгновение, чтобы посмотреть на Ферайе. Та благодарно смотрит на Корая, уверенно ведущего её в танце. Фирузе радуется тому, что появился еще один человек, которому она могла доверить свою сестру. Танец заканчивается быстро.       Рука Фирузе мерзнет без горячей ладони Атеша вокруг неё. Ей не хочется, чтобы он отходил от неё.       «Возьми себя в руки!» — Ворчит на неё внутренний голос.       Приходит время нанести хну на руки жениха и невесты. Фирузе всё это время находится рядом с сестрой, поправляя ей платье и вуаль. Госпожа Арзу и господин Халит выполняют все нужные ритуалы, говорят все необходимые слова. Бабушка Корая целует взволнованную Ферайе в лоб и щеки. Музыканты начинают играть песню «На высоких-высоких холмах». Ферайе бросает на нее короткий взгляд. Фирузе начинает петь.       «Так странно. Свадьба фиктивная, брак будет ненастоящим, но всё идет согласно традициям. Даже песню я пою», — думает Фирузе, чувствуя, как слезы собираются в глазах.       Она смотрит на плачущую Ферайе, и её сердце сжимается от боли за младшую сестру. Не так должна была проходить эта свадьба. Не в доме её бывшего возлюбленного, так вероломно обманувшего его. Не в страхе перед Яманом, грозившимся рассказать всю правду об их отношениях.       «Прости, мама. Я не смогла уберечь Ферайе от боли», — молча молится Фирузе, продолжая петь прощальную песню невесты.       Когда песня заканчивается, Фирузе чувствует себя абсолютно выжатой. Она отходит, позволяя всем гостям поздравить жениха и невесту. Атеш оказывается рядом с ней слишком неожиданно. Он вновь выручает её с платком и шутит, пытаясь развеселить её. Благодарность заполняет её изнутри. Атеш стоит близко, настолько, что она почти чувствует тепло его кожи своей. Но ей не хочется отстраниться.       «Наслаждаешься его близостью. А сама погрязла во лжи. Тебе должно быть стыдно», — журит её внутренний голос.       Фирузе сдается. Она назначает ему встречу, чтобы, наконец, избавиться от груза, который давил на неё со вчерашнего дня. Она уводит Ферайе домой и помогает снять тяжелое платье. Едва они садятся на кровать, их отвлекает стук в окно. Фирузе вскакивает, ожидая увидеть там рожу Ямана, но вместо него в окне сияет довольное лицо Корая. — У тебя было такое лицо, будто ты хотела мне вмазать, — усмехается Корай. — Я просто думала, что это Яман, — отвечает Фирузе.       Ферайе встает и подходит к окну. — О чём вы с ним говорили? Вы ведь не подрались? — Спрашивает Ферайе. — Стал бы я марать руки об твоего сморчка, Ферош, — отмахивается Корай. — Всего лишь поговорил с ним по-мужски. — А он разве так разговаривать умеет? — Язвительно выплевывает Фирузе. — Мне казалось, он только скулить умеет. — Поражаюсь тому, что Яманико до сих пор жив, — шутит Корай. — Как ты его до сих пор убила? — Не хотелось бы, чтобы Ферайе ко мне на свидания в тюрьму ходила, — отвечает Фирузе.       Все трое смеются. Фирузе замечает внимательный взгляд Корая в сторону Ферайе. — Пойду, переоденусь, а то в этом платье и вздохнуть сложно, — говорит Фирузе скорее самой себе и уходит, оставляя их наедине.       Она забирает с собой платье Ферайе, чтобы повесить его и убрать в шкаф.       «Черт, неужели фата осталась у Гюльсоев?» — Думает она. — «Ну ладно, забегу сейчас и заберу её».       Она переодевается в джинсы и футболку и, предупредив Ферайе, что скоро вернется, идет к особняку.       «Наверняка она где-то во дворе завалялась», — размышляет Фирузе, спускаясь по ступенькам.       К счастью, все гости уже разъехались, поэтому во дворе пусто. Почти. Фирузе с удивлением замечает господина Омера, сжимавшего в руках ту самую фату. Она осторожно подходит к мужчине. — Господин Омер. — Тихо обращается она. — Ферайе фату потеряла, хорошо, что вы её нашли.       Омер оборачивается слишком резко. Его глаза растерянно бегают по двору, будто бы он искал кого-то. — Господин Омер? — Вновь повторяет она.       Его взгляд с трудом фокусируется на ней. — Лале? — Он поворачивается к ней, продолжая сжимать в руках вуаль Ферайе. — Ты не видела Ахмеда?       Фирузе замирает.       «Почему он назвал меня именем матери? И почему он спрашивает меня о своем умершем сыне?» — Сегодня ведь была ночь хны Гюльфем. — Он трясет вуалью перед её лицом. — Это ведь фата Гюльфем, я сам её с лица невестки убирал сегодня. Лале, где мой сын?       Фирузе становится страшно. Голос Омера звучит жалобно, словно у маленького ребенка, потерявшего игрушку. Его взгляд рассеянно бродит по двору. — Фирузе?       Голос Атеша становится спасением. Она с надеждой поворачивается в его сторону. Он быстро подходит к ним. — Ферайе оставила здесь свою вуаль. А господин Омер нашёл её, — говорит она Атешу. — Дедушка, это фата Ферайе, Фирузе за ней пришла, — обращается он к деду. — Вурал? А ты что тут делаешь? Ты ведь в армию ушёл… — Омер по очереди смотрит то на внука, то на Фирузе. — И ты разве знаком с Лале? Нет, не знаком. Это жена Мухсина, нашего водителя.       Атеш и Фирузе переглядываются. Фирузе видит в глазах Атеша недоумение и беспокойство. — Дедушка, это я, Атеш. — Он осторожно забирает из рук деда фату и отдает её Фирузе. — Ты, наверное, устал. Пойдем, я провожу тебя в дом. — Нет! — Качает головой Омер. — Атеша я запер в кладовой на ночь, чтобы он подумал над своим поведением и извинился!       Фирузе вздрагивает от того, как исказилось лицо Атеша. Он стал белее снега, и его темные глаза пугающими омутами выделялись на его бледной коже. Она хватает его за руку, пытаясь отвлечь от неприятных воспоминаний. Атеш прикрывает глаза и легонько сжимает её ладонь. Он наклоняется и шепчет ей на ухо: «Я сейчас разберусь с дедушкой и выйду к тебе. Подожди меня». Фирузе кивает, делая шаг назад. — Дедушка, ты переутомился. Прошу, пойдем в дом. Уже поздно. — Тихо просит Атеш, обхватывая его за плечи. — Вурал, ты не видел Ахмета? Сегодня же была ночь хны для Гюльфем. И он сидел прямо тут, на стуле рядом с невестой. Где мой сын? — Продолжает сыпать вопросами Омер, послушно идя за внуком.       Ответ Атеша Фирузе не слышит, стремительно направляясь к воротам. Странное чувство сжимает её изнутри, мешая свободно дышать. Она выходит за пределы особняка Гюльсоев и делает глубокий вдох. Она крепче сжимает руки на вуали Ферайе, чтобы унять их дрожь, но у нее плохо получается. Мысли в её голове разбегаются, не задерживаясь ни на секунду.       «Почему он назвал меня Лале? Я ведь не настолько похожа на маму, чтобы спутать меня с ней».       Фирузе прокручивает странные слова господина Омера снова и снова.       «Почему он назвал Атеша Вуралом? Кто это такой? Какое отношение он имеет к Атешу? Почему господин Омер вдруг вспомнил свадьбу своего умершего сына? Что вообще происходит в этом проклятом особняке?!»       Фирузе трет виски, пытаясь понять, что только что произошло. Она не могла связать то, что Омер назвал Атеша не именем его отца, а какого-то Вурала. В памяти внезапно всплывает пугающее лицо мужчины, который смотрел на неё на торжестве.       «Вурал Бакырджи!» — Вспоминает Фирузе. — «Вот почему в голове были фамилии, связанные с металлом».       Даже поняв, какого Вурала Омер имел в виду, Фирузе не понимает, почему он так обратился к своему внуку. Она сжимает пальцами виски, пульсирующие от подступающей боли. Фирузе возвращается домой и оставляет вуаль в комнате Ферайе. Сестра, вымотанная тяжелым днем, уже сладко спит. Она тихо закрывает за собой дверь. На втором этаже дома свет тоже не горит.       «Видимо, вымотались все», — решает Фирузе.       Жалобный вопль из желудка заставляет её поморщиться. Она прикидывает, успеет ли она до встречи с Атешем перекусить чем-нибудь, как в этот же момент в кармане пищит телефон.       «Я сейчас подъеду», — гласит сообщение от Атеша.       Фирузе выходит за ворота. Атеш подъезжает спустя минуту. Она садится на переднее сиденье. — Куда поедем? — Тихо спрашивает Атеш. — Туда, где тебе будет спокойно, Атеш. То, о чем я хотела поговорить, связано с тобой, — отвечает Фирузе.       Атеш кивает и выруливает на дорогу. Они едут к окраине города, туда, где запускали воздушные шары для туристов. — Как господин Омер? — Интересуется Фирузе, желая разрушить неловкую тишину. — Не знаю. — Выдыхает Атеш. — Я перестал что-либо понимать, Фирузе. — Он пришел в себя? — Мама дала ему какие-то таблетки, и он уснул. Он и тебя не твоим именем назвал, да? — Да, — кивает Фирузе. — Он называл меня Лале. Непонятно почему, ведь я мало чем похожа на маму, на нее больше Ферайе похожа. — Тебя он хотя бы именем матери называл… А меня именем этого бессовестного Вурала, — сквозь зубы выдавливает Атеш. — Он почему-то вспомнил ночь хны твоей матери. Может, этот Вурал тоже на ней был, и он поэтому тебя этим именем назвал? — Пытается утешить его Фирузе, понимая, насколько это нелепо звучит. — Да, но здоровые люди не спрашивают у своего внука, где его умерший отец. С ним что-то не так. А вся семья будто ни слухом, ни духом об этом, — устало произносит Атеш. — Может, это первый раз так случилось? — Не знаю, Фирузе. Мне ведь никто ничего не рассказывает.       Фирузе становится стыдно за свою собственную ложь. Она замолкает, и в салоне вновь воцаряется тишина. Она украдкой смотрит в сторону Атеша, не отрывавшего взгляд от дороги. — Ты была очень красива сегодня, Фирузе, — первым нарушает их молчание Атеш. — Кто-то из гостей даже принял тебя за невесту, настолько ты выделялась.       Фирузе чувствует, как начинают гореть щеки от комплимента Атеша. Но в отличие от прошлых разов, она чувствует не только смущение, но и радость от того, что Атешу понравилось. — Спасибо. — Отвечает Фирузе. — Ты тоже был очень хорош. — Я? — Удивляется Атеш. — Ты-ты, — подтверждает Фирузе. — У Дамлы чуть глаза не выпали, когда она увидела тебя в одной лишь рубашке и с закатанными рукавами. А ты что, не заметил? — Нет, — пожимает плечами Атеш. Он бросает на неё короткий взгляд. — Ведь я смотрел только на тебя.       Фирузе не может сдержать глупую улыбку, в которой расползаются ее губы после этих слов. Ей кажется, будто всё её лицо горит, словно спелый помидор, и от этого она смущается еще больше. Громкий вой, исторгнутый её пустым желудком, делает ситуацию еще более неловкой. Атеш громко хохочет, услышав этот звук. — Сейчас мы доедем, и я тебя накормлю, — усмехается он. — Ты ведь за целый день так ничего и не поела. — Угу, — кивает Фирузе, борясь с желанием закрыть лицо руками.       Они доезжают до небольшого скопления закусочных и кафе, предназначенных для туристов. Они выходят, и Фирузе зябко поеживается, почувствовав прохладный ветерок.       «Надо было кофту захватить с собой», — мысленно сетует она на свою непредусмотрительность.       И спустя мгновение после этой мысли Атеш накрывает её своим пиджаком, оставаясь в одной лишь тонкой рубашке. — Ты ведь замерзнешь, — пытается отказаться Фирузе, но Атеш лишь хмурит брови. — Ты забыла как меня зовут? Огонь не мерзнет, Фирузе, — отшучивается он.       Он оставляет её сидеть на какой-то лавочке, а сам идет в ближайшую закусочную, чтобы заказать им еды. Фирузе кутается в его пиджак, глубоко вдыхая запах Атеша, пока он не видит. Она прикрывает глаза от удовольствия, утопая в этом аромате.       «Интересно, а губы его такие же вкусные, как и его запах?»       Фирузе дергается от этой мысли, вкинутой в её голову словно граната. Она выпрямляется и воровато оглядывается, будто бы кто-то мог услышать её непристойные мысли. Но вокруг нет никого, лишь Атеш идет в её сторону с пакетом в одной руке, и бутылкой колы — в другой. — Не знал, что ты любишь… — Поэтому заказал всё?       Атеш хмурится в ответ на её вопрос. А затем понимание появляется на его лице. — Цитируешь «Красотку»? — Спрашивает он, садясь рядом с ней. — Мама очень любила этот фильм. А нам с Ферайе запрещала его смотреть. — Улыбается Фирузе, предаваясь воспоминаниям. — Но мы с ней все равно вечером пробирались в гостиную, и смотрели его до тех пор, пока мама или папа не замечали нас и не выгоняли спать. — Тебя я за таким занятием представляю. А вот Ферайе — совсем нет, — усмехается Атеш. — Это я её подбивала. Потому что вдвоем нас ругали намного меньше, чем если бы я проворачивала это одна, — отвечает Фирузе. — Коварная Фирузе. — Улыбается Атеш. — Использовала младшую сестру для своих целей. — Должна же была от нее хоть какая-то польза быть? — Защищается Фирузе. — А то из-за нее меня только ругали.       Они смеются, а потом принимаются за еду. Фирузе с наслаждением откусывает от донер кебаба, не обращая внимания на то, что соус течет по её пальцам. Атеш молча протягивает ей салфетку, и она виновато улыбается, вытирая руки. Покончив с едой, они запивают её колой, и Атеш, собрав весь мусор, направляется к урне. У Фирузе начинают дрожать руки, когда она осознает, что сейчас ей придется стереть эту мягкую улыбку с лица Атеша той жуткой правдой, которую она узнала, сама того не желая. Он возвращается и садится совсем близко к ней. — О чём ты хотела поговорить, Фирузе? — Спрашивает он своим глубоким, бархатным голосом.       Руки Фирузе начинают дрожать еще сильнее, и она сцепляет их вместе. Теплая ладонь Атеша накрывает её дрожащие пальцы, даря тепло. — Вчера я солгала тебе о причине своих слез, Атеш.       Фирузе почти физически больно от того, как резко меняется выражение глаз Атеша. Но она заставляет себя продолжить. — Я плакала не потому что соскучилась по матери и хотела, чтобы она вместе с нами готовила дом к ночи хны Ферайе. Я плакала из-за того, что узнала ужасную правду. Правду, которая причинила бы боль очень хорошему человеку. Человеку, который за столь короткое время стал очень важен для меня.       Фирузе не знает, почему она говорит последние слова, но они будто бы срываются с её губ без её ведома. Слезы начинают жечь глаза. — Что за правду ты узнала?       Дрожь в голосе Атеша заставляет слезы сорваться с ее ресниц. — Твоя мать обманула тебя, Атеш. Нет никакой опухоли, — выдавливает она из себя.       Атеш замирает рядом с ней. Фирузе часто-часто моргает, чтобы слезы перестали застилать её взгляд. — Как это? — Только и спрашивает он. — После того, как мы с госпожой Гюльфем обговорили все детали торжества, Алейна отвела меня в свою комнату, чтобы вернуть мне украшения, которые я ей одолжила. — Фирузе удивляется тому, как плоско звучит её собственный голос. — Она зашла в ванную, а я вышла на балкон, чтобы подышать свежим воздухом. И услышала разговор твоего деда и твоей матери. — И что они обсуждали? — Тебя и твою возможную женитьбу. Госпожа Гюльфем убеждала твоего деда, что ты точно не опозоришь их, как это сделал Яман, и женишься на достойной девушке. А господин Омер сказал, что он не стал бы на это так сильно надеяться. — И? — Твоя мать сказала: «Нет, отец. Я этого не допущу!» А твой дед ответил: «Как? Так же, как заставила его вернуться из Америки? Очередную болезнь придумаешь?» — Так и сказал. — Слово в слово. Клянусь памятью своей матери.       Атеш кивает так, будто он ожидал чего-то такого. — Атеш? — Тихо зовет его Фирузе. — А я-то недоумевал, почему она целыми днями сидит дома вместо того, чтобы ходить по врачам… Почему отнекивалась каждый раз, когда я предлагал ей поехать в клинику. Почему отмахивалась от моих вопросов насчет лечения. — Атеш отпускает руки Фирузе и вцепляется ими в свои волосы. На его губах — пугающая улыбка. — Потому что никакой болезни не было. А раз нет болезни — не нужно и лечения. Идиот!       Атеш встает с лавочки и начинает нервно расхаживать туда-сюда. Фирузе смотрит на его напряженную спину, на то, как он обхватывает себя руками, будто бы пытаясь утешить. И её сердце разбивается от боли. Она и представить не может, насколько сильно его ранила эта правда. Он тяжело вздыхает и выпрямляется. Фирузе кажется, что сейчас этот сильный, благородный мужчина может сломаться от малейшего дуновения ветерка. Она встает с места. Её тело действует само по себе, когда она обнимает его со спины, обхватывая его руками и пряча лицо между его лопатками. — Мне очень жаль, — выдыхает она.       Она чувствует, как расслабляется его спина. Он горбится, будто бы переставая изображать из себя несокрушимого человека. Фирузе чувствует его ладони поверх своих рук и прижимается чуть теснее, пытаясь поделиться с ним своим теплом. Она не знает, сколько они так стоят. Но в какой-то момент Атеш аккуратно расцепляет её руки и поворачивается к ней лицом. Фирузе вновь хочет расплакаться, когда она видит одинокую слезу, прочертившую мокрую дорожку на его щеке. Её рука тянется к его лицу, чтобы стереть её. Атеш прижимает её руку к щеке, и Фирузе не смеет её убрать. Её большой палец невесомо проходится по его закрытому веку, смахивая влагу с его черных ресниц. — Мне правда очень жаль, — вновь повторяет она, глядя на его измученное лицо.       Атеш открывает глаза, и Фирузе почти задыхается от океана боли, что плещется внутри них. — Как она могла так поступить? — Шепчет он, продолжая держать её руку в своей. — Как могла обречь своего ребенка на бессонные ночи, наполненные кошмарами? Как могла заставить меня ощутить себя сиротой раньше времени?       Он продолжает озвучивать вопросы, которые крутились в голове Фирузе со вчерашнего дня. Каждый вопрос, заданный срывающимся от обиды голосом, вонзается в её сердце ядовитой иглой. — Если она так хотела моего возвращения, могла бы искренне поговорить со мной. Если бы я знал, что она готова на такой обман, я бы приехал, только бы ей не пришлось лгать. Я бы…       Фирузе не может больше выдерживать этот его сломленный голос. Она встает на носочки и крепко обнимает его. Атеш замолкает и застывает на мгновение. А затем обхватывает её с такой силой, что ей становится сложно дышать. Её ноги почти не касаются земли, но Фирузе плевать. Сейчас ей хочется лишь утешить Атеша, готового вот-вот окунуться в липкое, затягивающее отчаяние. — Ты не виноват. Это был её выбор — солгать тебе. Ты не ответственен за её решения, Атеш. Прошу, не вини себя, — шепчет она, и слезы текут по её лицу, падая на шею Атеша.       Атеш прижимает её к себе в последний раз и аккуратно опускает на землю. Его теплые пальцы тут же принимаются вытирать слезы с её лица. Фирузе обхватывает его руки своими, заставляя его посмотреть ей в глаза. — Прости за то, что не рассказала тебе еще вчера. Я просто не смогла вот так бросить в тебя эту правду, — извиняется она. — Тебе не за что просить прощения. — Атеш заправляет выбившуюся прядь ей за ухо, нежно касаясь её щеки. — Спасибо, что всё же рассказала мне об этом. — Я не могла иначе.       Они замолкают. Атеш убирает руки с её лица, неловко пряча их в карманы. Фирузе только осознает, что обнимала его посреди ночи в месте, где их мог увидеть кто угодно. Стыд запоздало накрывает её, вновь заставляя щеки гореть. — Что ты будешь делать с этой правдой? — Спрашивает она, чтобы отвлечься от собственного смущения. — Не знаю, — выдыхает Атеш, нервно проводя рукой по растрепанным волосам. — Если я вдруг смогу чем-то помочь — обращайся. Я сделаю всё, что в моих силах. — Спасибо, Фирузе.       Его улыбка, обращенная к ней, выражает столько благодарности и нежности, что Фирузе становится не по себе.       «Какая умница, рассказала ему правду!» — Язвительно отзывается внутренний голос. — «А правду об отце ребенка в животе Ферайе ты ему рассказать не хочешь? Чем дольше будешь тянуть, тем тяжелее тебе будет заслужить его прощение. Лгунья».