Учитель танцев

Это был ежегодный рождественский бал, устраиваемый старым главой дворца Хуаньхуа, чтобы продемонстрировать все свои щедрость и богатства, чтобы ни у кого из присутствующих и сомнений бы не осталось в том, кто здесь «правит бал». Конечно, присутствовать обязана была каждая духовная школа Поднебесной. И конечно, школа хребта Цанцюн исключением не являлась. Смысл битвы в демонстрации боевых навыков, прелесть показательных сражений была очевидна всем, и потому устраиваемые собрания между различными школами, где каждый мог продемонстрировать свое мастерство, всегда вызывали особый ажиотаж в массах, жадных до зрелищ. В чём же был смысл бала? Изящность, танцы, живая музыка, неспешные беседы, по настоящему ни какую тему особенно не затрагивающие, но вечно создающие впечатление того, что ведущие её несомненно умны и прекрасно знакомы с этикетом… На самом деле, для человека, посвятившего себя целиком и полностью боевым искусствам, как, например, для Лю Цингэ с пика Байчжань, мероприятия подобного рода представлялись лишь пустой тратой времени. Впрочем, одиноким в своих предпочтениях шиди Лю не являлся: мало кого из мира боевых искусств действительно занимали подобного рода времяпровождения, однако оскорбить старого главу дворца — себе дороже. По крайней мере таково было мнение большинства. Шэнь Цинцю себя к большинствам не относил, и в главе дворца он мало чего хорошего находил. Ну, богат, ну, предположим, положение в обществе — да только чем тут гордиться? Это была даже не «дутая слава», не видимость всеобщего уважения и почитания, а видимость самой видимости. Иногда этот Шэнь задумывался о том, стал ли бы он подобное терпеть, будь он на месте старого главы, но тут же спохватывался, вспоминая, что он не на его месте и вряд ли ему грозит на этом самом месте оказаться. Сложная концепция, но Цинцю как-то уживался с этими мыслями в  своей голове, умудряясь даже сдерживать порой те реки язвительности и сарказма, которые стремились покинуть его уста, облив очередного недалекого и не самого умного, с какой стороны ни посмотри, собеседника вёдрами грязи. Ло Бинхэ вообще не задумывался о таких сложных вещах, предпочитая просто смотреть на вещи своим незамутненным взглядом и делать свои по-детски порою наивные выводы. Для него всё это было в новинку. Эта пышность убранств, праздничные украшения, ель, омела. Этот западный стиль казался таким удивительным и немного загадочным, что ненадолго Бинхэ показалось, что он попал на страницы какого-нибудь английского романа, такого же странного и непонятного, как и вся европейская культура, в целом, хотя шизцунь за изречения подобного рода и сердился на него, говоря, что он пока что слишком глуп, чтобы понять чуть больше, чем он понимает сейчас, что ему нужно больше читать и совершенствоваться, а не о всяких глупостях мечтать. Только вот что поделать если эти вот самые глупости сами в голову к нему лезут? Например, его учитель в образе прекрасной девы… Ну разве не глупость? Только вот сердце отчего-то колотиться начинает с такой силой, словно вот-вот вырвется из грудной клетки, и дыхание перехватывает от неясного восторга. — А-Ло, хочешь потанцевать? - звоном колокольчика прерывает его размышления голос шебутливой Нин Инъин. Потанцевать? Точно, он ведь за этим и пришел на бал. Потанцевать. Танцы, девушки, связи… о чём там еще говорил шизцунь, наставляя его накануне торжества? Обычно все слова учителя этот Ло записывал в своем сердце несмываемой тушью, так что эхо этих слов продолжало раздаваться в ушах ещё некоторое время, но вот конкретно эту речь про бал, укрепление выгодных отношений и прочее… Бинхэ почему-то совершенно упустил из виду. Нет, он отлично помнил фасон очередного повседневного костюма Шэнь Цинцю светлого с переливами оттенка цинь, намёк на веселье в привычно ко всему холодном и почти равнодушном (хотя Ло Бинхэ и знал, что это не так) взгляде, он даже помнил тот насмешливо рождественский узор на веере (хотя новогодние узоры на аксессуарах Шэня были куда занимательнее). Слегка покачивались подвески в его прическе, какой бы и невеста из богатого семейства позавидовать могла бы, красивые тонкие губы что-то говорили, иногда кривясь в усмешке, отнюдь не портившей прекрасные черты… но вот в чём заключалась суть произносимого, Бинхэ не мог вспомнить, как ни старался. «Нин Инъин — своя. У нас уже общий наставник, — заключил в итоге парень, придя к некому внутреннему компромиссу. — Укреплять отношения с шицзе нет нужды». — Наверное, шицзе будет интереснее провести вечер с кем-то более опытным и умелым, — рассмеялся Бинхэ в ответ на заданный вопрос. — Мин Фань был бы рад партнёрше на следующий круг, — сокровенным шепотом прибавил он, и девушка, смущенно улыбнувшись, кивнула, направившись в сторону, где в относительно гордом одиночестве стоял их шисюн. — Какой несговорчивый молодой господин, — деланно сокрушённо прозвучал резкий девичий голос за спиной Бинхэ, заставив юношу вздрогнуть всем телом от неожиданности. — И до чего же пугливый, — прибавила девица, почти откровенно глумясь над ним, нисколько не смутившись, когда парень к ней развернулся, постаравшись на манер своего наставника насмешливо приподнять бровь. — Ты… из какой школы? — несколько скомкано спросил Бинхэ у незнакомки. — Что, даже имя не спросишь? — дерзким тоном парировала та. — Впрочем, эта госпожа сегодня в хорошем настроении, поэтому запоминай. Фамилия этой девы Ша — как пряжа, которую прядет твоя старая бабушка. А имя — Хуалин, цвет колокольчика и твоей ориентации. Ненадолго Бинхэ впал в ступор от подобного способа вести беседу, не задумываясь ни о приличиях, ни о чем-либо ещё. Впрочем, он быстро пришёл в себя, так кстати вспомнив, что семья девушки и впрямь не последнее место в обществе занимает, и даже несмотря на то, что про её отца ходили грязные слухи о его связи с демоническим родом, это не мешало процветать благополучию в его доме. — Этого ученика зовут Ло Бинхэ. И… - он хотел было сказать какую-нибудь грубость про внешний вид нахалки, который был, мягко говоря, «кричащим», заметить, что тот способ, которым она начала их разговор, не самый лучший из всех возможных, но почему-то в этот миг исполненное печали и укора лицо наставника воскресло перед его мысленным взором, и юноша просто не осмелился озвучить все свои мысли вслух. Вместо этого в довольно вежливой манере он закончил своё короткое приветствие. — Этот недостойный сомневается, что имя его знакомо госпоже. Ша Хуалин в ответ на его удивительно вежливую речь лишь рассмеялась: — Такой белый и невинный… — почти пропела она. — Такой чистый и хороший… Так и хочется запачкать! — она улыбнулась, скорее, оскалившись, продемонстрировав собеседнику довольно острые клычки, одного укуса которых, наверное, хватило бы, чтобы порвать чью-то глотку. — Не подарит ли господин танец этой недостойной? Танец… Что не так с этим словом? Румянец невольно коснулся бледной кожи скул и шеи Ло Бинхэ, делая смущение парня ещё более позорным. Нет, он слышал от некоторых соучеников, что в годы отрочества наступает такой период, что смущаешься буквально собственной тени, но он никогда не соотносил подобные вещи с самим собой. Да и от чего он краснеет? Не от прекрасного ведь лика собственного наставника? Однако мысли о божественном лице Шень Цинцю неизбежно сделали ещё очевидней пунцовость щек, и он не мог не признать, что да — его и впрямь смущает собственный шицзунь, о последствиях чего он задумываться пока что не хочет. — Эта Шэнь Юань приносит свои извинения, но шиди уже обещал подарить этот танец мне. Надеюсь, госпожа Ша знает цену слова благородного мужа и не затаит обиду на этого Ло в своем сердце? - нежно, словно мелодия эрху, прозвучал голос еще одной «претендентки» возле них. Машинально развернувшись в сторону говорившей, Бинхэ хотел было снова пояснить, что танцевать он не намерен, и вообще, праздник и без всяких танцев чудесен, великолепен и прочее. Однако слова замерли, не слетев с языка. «Шицзунь?» К собственному удивлению Бинхэ догадался поддержать небольшую игру учителя, вовремя сдержав радостное восклицание, вместо привычного щенячьего восторга к наставнику продемонстрировав поразительную покорность перед старшей «соученицей». — Шицзе Юань, — склонился он перед девушкой не самого высокого роста в почтительном поклоне. — Конечно, этот Ло верен своему слову. Для этого будет большой честью подарить сестрице Шэнь следующий танец. Цинцю улыбнулся с каким-то особенным превосходством над до ужаса неприличной Хуалин, которая, верно, теперь была готова локти кусать (как же, такая партия расстроилась!) «Ты же сам хотел своему ученику подходящую пассию подыскать», - напомнило Шэню его предупредительное подсознание, но Лорд Цинцзин уже по привычке проигнорировал этот тихий-тихий голос. В конце концов, это его ученик, и он сам несёт ответственность за будущее своего подопечного, не так ли? Танец их двоих был борьбой, демонстрацией противостояния двух противоборствующих. Та самая война, начало которой положила та злосчастная чашка чая, пролитая на голову несчастного Бинхэ, а может и тот момент, когда Ло, еще желторотый юнец, ничего в жизни не смыслящий, решил вдруг, что нет лучшего наставника во всей школе Цанцюн, чем лорд пика Цинцзин, и что Шэнь Цинцю самый подходящий кандидат ему в учителя. Это было бы смешно - взрослый состоявшийся лорд противостоит по сути ребёнку, однако то была лишь внешняя оболочка, когда на деле хрупкое на вид тело Бинхэ скрывало неведомую даже его владельцу силу невероятных размеров, о масштабе которой его учитель мог только предполагать. Шэнь Цинцю отнюдь не преувеличивал, когда говорил, что Бинхэ прикладывает недостаточно усилий. Бинхэ вообще почти никаких усилий часто не прикладывал, предпочитая особо не выделяться на общем фоне. Однако малейшее увеличение вложения ресурсов с его стороны приводило к удивительным прогрессам. Оттого и не было удивительным, что его шицзунь так много требований ему предъявлял. Когда прозвучали первые ноты аргентинского танго, Бинхэ сперва решил, что тут он несомненно покажет всю свою неуклюжесть, но лёгкая злость вспыхнувшая на миг в глазах учителя, вмиг вернула ему тот запал, с которым он обычно бросался на своего оппонента во время дуэли. Не зная ни единого движения, мальчишка готов был учиться прямо посреди бального зала, отбросив в сторону последнее стеснение. Порывистость их шагов, стремительность поворотов и бешеное волнение всех пяти чувств можно было ощутить в накалившемся до предела воздухе вокруг них и между ними. Если во время предыдущих танцев Цинцю еще мог сердито глядеть на своего ученика, когда тот неожиданно сбивался с ритма или обнаруживал еще какой-нибудь недостаток, то, танцуя танго, он мог лишь тяжело дышать, а ярость становилась просто общим состоянием, не имея конкретной причины. — Кто была эта девица? — во время одного из поворотов спросил у Бинхэ Цинцю. — Учитель говорит о госпоже Ша? — по окончании очередного круга уточнил юноша. — Представилась как Ша Хуалин, на танец меня приглашала… Бинхэ сам понятия не имел о том, откуда взялась такая экстравагантная леди, и так же был бы не против узнать, что это за госпожа Ша и какое ей дело было до его скромной персоны. Танец окончился на последнем особенно надломленном аккорде, и Шэнь Цинцю, отойдя ненадолго в сторону, чтобы принять свое настоящее обличье, уверенным шагом двинулся в направлении юной госпожи, чьи красные лёгкие одежды особенно дерзко смотрелись на общем фоне. Ша Хуалин в своем образе была более всего подходящей фигурой на роль рождественской ели, и смешок не слетел с уст лорда Цинцзин лишь по той причине, что не к лицу благородному мужу такими глупостями заниматься. — Не думал, что представителям чистокровных демонических семейств будет дозволено сегодня присутствовать, — почти вежливо заметил Шэнь. — Достопочтенный мечник Сюя преувеличивает достоинства этой ничтожной Ша, — и не пытаясь скрыть нотки нахальства в своем звонком голосе, заметила Хуалин. — Неужели господин лорд так неуверен в собственных учениках, что может подумать, что этой никчемной демонессе под силу сбить их с пути истинного. Губы Шэня складываются в едва заметную улыбку: — И кого бы госпожа Ша хотела бы с пути истинного сбить? - осведомляется он у демонессы полушутя. Оскорблено фыркнув, девушка всё же покидает его, оставив вопрос без ответа. Что ж, она ещё получит от жизни своё.