Лис лису лис

      Возвращение в общежитие вышло скомканным и смазанным. Думать ни о чём после нервного вечера не хотелось, да и не моглось — четыре часа в дороге поздно ночью не щадили. Стоило только оказаться на пороге комнаты, как плечи сдавила усталость. Пришлось заставить себя умыться, смыть разочарование прошедшего дня и переодеться в пижаму.       А после, вопреки усталости, Мэг никак не могла избавиться от зудящего раздражения под покрасневшей кожей, а сон ни в какую не хотел приходить. В темноте не было видно разодранных полос на запястьях, но они, саднящие, легко находились подушечками пальцев, и отзывались на прикосновения пульсирующей болью, а беспокойные мысли никак не заглушались тихим ворочанием и сопением её соседок.       По ощущениям, прошла целая вечность, прежде чем рассвет промелькнул меж плотно закрытых штор, намекая о том, что Мэгги за целую ночь так и не сумела уснуть. Понимая, что и дальше лежать смысла нет, она тихонько выскальзывает из-под одеяла, вслепую хватает вещи, чтобы переодеться, и прошмыгивает из спальни в ванную. Превращается в нормального человека, бесшумно закинув пижаму в шкаф, и скрывается на кухне, где садится за обеденный стол и, раздражённо растрепав свои и без того взлохмаченные волосы, складывает руки перед собой и утыкается в них лицом.       Она даёт себе несколько мгновений на то, чтобы собраться. Привести себя в порядок. Вернуть беззаботный образ, который она выстраивала целый год. Самой себе казалось, что это пустяк, а на деле — всё равно, что попытаться море руками вычерпать.       Целый год она жила по строгому расписанию, делала всё, что ей говорили, ради того, чтобы получить характеристику «Мэгги Добсон — образцовый пациент». Это было легко сделать, когда весь её мир сузился до личной палаты в клинике в живописном месте, и когда вокруг были такие же, как она — потерявшие всё, и оттого совершенно безучастные к чужим ошибкам.       Теперь, когда спустя год её вернули обратно в нор-маль-но-е общество, всё стало сложнее, несмотря на её пожизненную уверенность в себе — чувствовать себя котёнком, которого топили, да так и не утопили и просто бросили на произвол судьбы, неприятнее, чем она себе представляла. Как бы она не ненавидела Маргарет Хейз, Мэгги Добсон не может не признать себе, что у неё таких проблем никогда не было. Она знала, чего хочет, и всегда это получала, пусть даже в конце ей предъявили за это счёт, за который не удалось расплатиться.       Мэгги резко подскакивает на ноги, неуверенная в том, что именно ей нужно делать, но точно знающая, что хоть что-то — необходимо. Всё, лишь бы ни за что не останавливаться и не начинать оглядываться. Давала себе слово — смотреть только вперёд, и своих слов она с того же момента и придерживалась.       За своими размышлениями не заметила, что тихо, едва слышно хлопнула дверь в спальню. Поняла это, только когда почти носом к носу столкнулась с Элисон. Секунда на удивление, а после — мгновенно вернула себе дружелюбную улыбку ещё до того, как осознала, с кем именно из соседок пересеклась.       — Доброе утро, — спокойно произносит Мэгги, отходя на шаг, чтобы освободить больше личного пространства Элисон.       Элисон бросает на неё отрешённый взгляд. Ещё сонная, без идеальной укладки и стильной одежды, превосходного макияжа и горделивой осанки. Персонификация скорби от потери близкого человека. Мэгги, может, и не знала Сета, но всё-таки сумела научиться сочувствию.       Правда в том, что Маргарет никогда не была ни хорошей подругой, ни сестрой, ни девушкой, ни кем-либо ещё — разве что спортсменкой. Она была зациклена на себе, горделива и слепа к чужим проблемам, но лишь до тех пор, пока эти проблемы не могли принести ей выгоду, как в своё время было с малышкой Джоан. Пока Дэн с Мэттом переживали из-за приглашения Эндрю в Колумбию, Мэгги была спокойна в том числе и по той причине, что Маргарет издевалась над новенькими — будь то в спортцентре, компании или на курсах, — похожим образом. Мэгги этим не гордится. Особенно теперь, зная, что Эндрю, в отличие от неё, делает это не издёвки ради, а лишь чтобы узнать, насколько прибившиеся к стае новые лисы опасны для остальных, проверяет на бешенство и вшивость. Просто Эндрю иначе не умеет.       А Маргарет просто было скучно. А ещё ей слишком многое позволили.       Мэгги старается исправиться, старается быть участливее, пытается слышать других людей, пытается стать наконец-то лучшей версией себя. В рехабе — находила себе компанию таких же несчастных девочек, как она, и пыталась д-р-у-ж-и-т-ь. Лечащий врач, знающий об её жизни всё, что было положено, хвалил за усердие и инициативу, а Мэгги чувствовала, что задыхается и понятия не имеет, что говорить, хотя раньше ей и думать не нужно было над словами — быть горделивой сукой выходило так же естественно, как дышать. Маргарет бы никогда не улыбалась людям просто так; никогда не выслушивала бы чужие проблемы без желания позже — подковырнуть корочку гнойника; никогда не сделала бы первый шаг навстречу тому, чтобы стать чей-то подружкой. Но в итоге сумела привыкнуть, сумела начать относиться ко всему проще и мир, на удивление, не рухнул.       В Лисах она тоже старается. Возможно, даже усерднее, чем прежде — тем девочкам из рехаба, когда выписывалась, вместо своего настоящего номера она подсунула случайный набор цифр, чтобы точно больше с ними не пересечься. Но Ники ей нравится взаправду — он хороший, даже если язык у него без костей.       И Кевин, кажется, всё-таки тоже ей нравится, даже если вид у него такой, словно он вместо завтрака ежедневно облизывает десятки самых кислых киви. Просто они действительно неправильно начали.       Просто мир, оказывается, не такой враждебный, как она хотела считать, и достаточно просто сделать первой шаг навстречу, а не скалиться на всех, ожидая подвоха.       Мэгги знает, что у неё впереди долгий путь — год реабилитации лишь самое начало её пути к тому, чтобы действительно стать кем-то после того, как собственными руками она разбила свою жизнь.       Мэгги знает, что все люди разные, и это нормально — не давить из себя дружелюбие, когда не хочется; это нормально, что Элисон лишь слабо кивает ей вместо полноценного ответа, а после, явно не желая начинать разговор, уходит и закрывается в ванной.       И всё равно вздыхает, чувствуя разочарование, и раздражённо треплет волосы.       Вопреки тому, что Мэгги подписала контракт с Лисами исключительно из-за того, что больше не знала, чем себя занять, ей искренне нравится эта команда. Своеобразная, дикая и напоминающая стаю лисов, а не солидных учеников университета. Ей хочется попытаться стать частью команды, но проблема в том, что её мнение мало учитывается в этом вопросе.       А вопрос заключается в том, хотят ли они находиться в команде с Маргарет Хейз.       Они ничего не спросили у неё вечером, не полезли к ней в душу, не стали допытываться, хотя имели право, но Мэгги прекрасно знает, что это ненадолго. Раздражённо натягивая длинные рукава свитшота ещё ниже, ей хочется провалиться сквозь землю.       Для той, кого зовут бесстыжей, она слишком переживает о подобной ерунде. Понимала ведь, что рано или поздно все узнают? Понимала конечно же, но…       — О, доброе утро, — сонно приветствует её Рене, зевающая и выходящая из спальни.       Мэгги, так и застывшая до этого посреди комнаты, снова широко улыбается и бодро отвечает:       — Доброе! Поставить чайник?       Рене кивает ей. В комнате сразу становится оживлённее — тишину разбавляет шарканье тапочек, звук закипающей воды и тихие разговоры после того, как проснулась и Дэн. Мэгги, что всю жизнь прожила со своим личным пространством, куда никто не смел вторгаться, совсем не привыкла к общажной жизни — присутствию соседок, что отпечатывается в каждой мелочи; очереди в ванную комнату; коллекция забавных кружек вместо одной личной.       Но, если признаться честно, ей это нравится куда больше, чем стерильный, идеальный порядок, который установила в своей жизни Маргарет.       Ей до мягких смешков нравится растрёпанный и сонный вид Рене; ей нравится радушное «доброе утро» от Дэн; ей нравится эта волшебная метаморфоза, когда Элисон превращается в ту сияющую диву, которой всегда является в обыденной жизни; ей нравится чувство, словно она всегда была частью этого.       И ей хочется остаться частью этой утренней идиллии настолько долго, насколько ей позволят. Даже когда Дэн, закончившая со своим завтраком, сварганенным на скорую руку, аккуратно отодвигает от себя тарелку, словно эта мелочь поможет ей собраться с духом, и тогда произносит:       — Мэг, я понимаю, что это может быть немного резко, но… можешь показать руки?       Мэгги, пившая в этот момент чай, удивлённо оглядывается на неё, словно искренне не ожидала подобный вопрос. Дэн, заметив её взгляд, продолжает:       — Не воспринимай на свой счёт. Просто наша команда с определённой репутацией, и я хочу убедиться, что всё в порядке.       О, конечно. Джейни Смоллз, чуть не вскрывшая себе вены. Все знают.       Конечно, ебанутая Маргарет Хейз. Тоже все знают, все помнят, ха-ха.       — Меня вчера аллергией стукнуло. Видимо, на ебаного Рико, — Мэгги хихикает, закатывая рукава, — с непривычки расчесала руки, но сейчас уже отпустило, правда.       Дэн окидывает взглядом расчесанные запястья. Вряд ли верит до конца, но кивает — ей главное, что нет следов порезов и уколов. Видимость благополучия и того, что команду не ждёт очередной скандал — как минимум не в ближайшее время. С её молчаливого одобрения Мэгги обратно спускает рукава, надеясь, что это не выглядит слишком дёрганно. Напоследок касается левого запястья, оглаживает издевательски-яркие татуировки мармеладных, блять, червячков.       Насколько глупо с её стороны было набивать их?       Все, кто видели их, лишь хихикали и не воспринимали забаву Мэгги всерьёз, а значит — не выискивали белесые шрамы в этом разноцветном месиве. Это помогает Мэгги чувствовать себя спокойнее и защищённее.       На миг воцаряется молчание, что прерывается лишь тихим хрустом овсяного печенья и стуком ложек о кружки. Вопреки отсутствию явного дискомфорта, между ними, как дамоклов меч, нависает ещё не заданный вслух вопрос.       Дэн капитан, к которому никогда не было вопросов; уверенная, способная вести за собой команду, и всё же не слишком хороша в деликатных, осторожных темах. Таких, где требуется хирургически-точный подход, смягченный, как анестезией, верой в лучшее. Мэгги замечает, как она переглядывается с Рене, но ничего не говорит. Понимает, что они о чём-то разговаривали наедине до этого.       Первая заговаривает Рене, спрашивая аккуратно и мягко:       — Ники вчера не выглядел удивлённым. Он знал?..       — Я призналась их компании ещё в Колумбии, — Мэгги пытается продолжать улыбаться, но из-за поджатых губ и сложенных на груди рук выглядит натянуто, — вам тоже хотела сказать, но… не так.       — А как? — резко произносит Дэн, хмурясь, не вытерпев. — Я с радостью готова принять тебя в команду, как полноправного игрока, но я не потерплю недомолвок, понимаешь? У нас и без этого достаточно трудностей. Потому предлагаю прямо сознаться во всём, что считаешь нужным.       Мэгги нервно хихикает, чувствуя в себя резкую, как удар наотмашь, вспышку раздражения. Ей не нравится, когда на неё давят — хочется скалиться в ответ. Она пытается убедить себя в том, что в этот раз — заслужила; действительно могла признаться во всём прямо, ещё тогда, когда компашка Эндрю вытрясла из неё правду.       — Я не считала нужным признаваться в том, как меня звали раньше, — всё же произносит Мэгги, проведя языком по клыкам, — потому что я не хочу, чтобы меня ассоциировали с тем именем. Не знаю, говорил вам Ваймак или нет, но я поступила в Пальметто после года рехаба. И для меня не существует той жизни, что была до этого года.       Все замолкают. Единственный отчетливо слышимый звук — приглушенно работающий фен Элисон, скрывшейся в спальне. Дэн с Рене не хотели втягивать её в этот разговор, и Мэгги почти благодарна им.       Рене первая реагирует; подсаживается ближе к Мэгги и в поддерживающем жесте касается её плеча, чуть сжимая.       — Дэн не пыталась давить на тебя, — примирительно произносит она, пока Дэн молча кивает, — просто… мы правда хотим поладить с тобой. В этом суть нашей команды — что бы не произошло раньше, в итоге судьба свела нас в одном месте и в одно время, и это главное. Но мы не сможем понять тебя и в случае чего помочь, если не будем знать правду.       Мэгги чувствует, как окончательно успокаивается. Словно кто-то переключил тумблер и выкрутил на ноль её злобу; газовая плита, в котором закончился газ. За этот несчастный год она так долго душила в себе всё мерзкое, всё гадкое, когда-то заставившее её поднять руку на малышку Джоан, что теперь по-настоящему умеет злиться только на себя.       Мэгги улыбается — чуть искреннее, чем до этого.       — Я ничего не хочу скрывать от вас, правда. Просто… мне не обо всём легко говорить. Я буду рада, если вы дадите мне время.       Дэн заметно смягчается, а Рене добродушно улыбается ей.       — Ты в порядке после вчерашнего? — спрашивает Дэн, и в её тоне не остаётся и намёка на резкость. — Этому ублюдку стоит наконец-то укоротить его гнилой язык.       Мэгги снова нервно хихикает, вспоминая банкет. Знала, что её уже официально зачислили в команду Лисов, и понимала, что Рико в первую очередь получает всю актуальную информацию, особенно про команду, где поселился его ненавистно-обожаемый Кевин. И всё равно не ожидала, что он взаправду так быстро и легко откопает её прошлое, которое она так старательно закапывала заживо.       Но это, на самом деле, уже не так важно.       Мэгги говорит:       — Я в порядке. Слышала вещи и похуже в своей жизни.       И сама себе, на самом деле, верит, хотя ожидала почувствовать себя лгуньей. Но дело действительно не в том, что болтал Рико, и даже не в том, что узнала команда, а в том, как она сама отреагировала на Кевина, а ещё в том, что малышка Джоан — гниющая рана, которой она сама не позволяет затянуться, расковыривая ещё из раза в раз, чтобы не смела забыть и простить себя.       Но говорить о Кевине она не планирует даже с хорошей, понимающей и мягкой Рене. А Джоан — её личный бич, к которому она никого и никогда не подпустит ближе, чем вчера на эмоциях подпустила Ники.       С Кевином она разберётся сама.       С Джоан разбираться поздно.       Звук работающего фена стихает быстрее, чем Дэн и Рене находят, что ей ответить. Элисон выходит из спальни с видом, словно готова прямо сейчас обыграть парочку команд Воронов, — прямо в своём коротком платье, что не скрывает её роскошных ног от ушей, — несмотря на то, что она всё ещё держится отстранённее и тише, чем обычно.       Оглянув их, она интересуется:       — Долго ещё планируете рассиживаться? Особенно ты, — Элисон посмотрела прямо на Мэгги, — твой гардероб это вообще что? Это недоразумение нуждается в исправительных работах.       — Я буду драться за каждую свою всратую майку, — Мэгги широко улыбается, — даже с тобой, красотка. Если хочешь, можем поговорить о том, насколько гениально я сочетаю в себе богему, эстетику викторианских королев и роскошь подзаборного бездомного.       Элисон выразительно вскинула подбородок. Дэн усмехнулась в свою кружку кофе. Рене ободряюще потрепала по плечу Мэгги, словно безмолвно желая удачи, и отошла.

***

      Мэгги не помнит, когда она в последний раз ходила по магазинам вместе с кем-то, кого она может звать подругами, сохраняя при этом безмятежное настроение.       То, что Лисы устали от бесконечно окружающих их скандалов, ясно даже Мэгги, что в их команде всего-ничего; они, пусть и хлебнули много дерьма в жизни, остаются обычными людьми, заслуживающими отдыха и спокойствия. Возможно, именно поэтому никто из их квартета и слова не сказал Элисон, что вытащила их всех на шоппинг.       Отвлечься. Забыться. Хорошо провести время. На время подумать только о дорогих шмотках, а не о том, что мафиозный засранец точит на них зуб, а совсем скоро матч с Воронами, который они безбожно сольют, как последние неудачники, которыми, говоря честно, и являются.       Всё это осталось за порогом брендовых магазинов; Дэн с Рене остались в роли плохой и хорошей судьи, выносящих свой приговор, который, впрочем, Элисон интересовал мало. Мэгги, что боялась упущенной возможности поладить с ней, со всех замечаний хохотала и примеряла всё, что попадалось под руку, сочетая самые абсурдные вещи.       Приятно наконец-то почувствовать себя нормальной.       Когда-то у Маргарет была Ева. Её личный идол с идеальным платиновым каре и густо накрашенными пухлыми губками, которыми она восхваляла Маргарет Хейз и говорила, что к её идеальному лицу подходит абсолютно всё, а в гардеробе были только дизайнерские платья, сшитые на заказ.       Теперь у Мэгги нет ни Евы, ни дизайнерских платьев, но она впервые за долгое время чувствует себя по-настоящему довольной, вдоволь насладившись спонтанным шоппингом, а прокатившись на переднем сидении розового кабриолета и вовсе почувствовала себя лучшей подружкой Барби.       Лисы заставляют её верить в лучшее.       В общежитие они возвращаются ближе к вечеру; Элисон окончательно оттаивает, вслушиваясь в беззаботное щебетание Дэн с Рене, по которому скучала, а Мэгги наслаждается чувством принадлежности к этой команде.       На стоянке они пересекаются с компанией Монстров, тоже вернувшихся откуда-то — зная Кевина, глядящего в сторону, то вернулись они, вероятно, со стадиона, и скоро поедут туда снова. Эндрю, стоящий у машины и курящий, лишь мельком окинул их взглядом и мгновенно потерял интерес.       То, что между Монстрами и остальной частью команды есть пропасть, успела заметить даже Мэгги; оттого ей приятнее, что Ники, обычно сохраняющий нейтралитет и не нарушающий установленные братьями заветы, охотно общается с ней, всегда болтает на переменах, а сейчас — с интересом и лёгким намёком на тревогу задерживает взгляд на ней. После вчерашнего они так нормально и не поговорили — Мэгги на весь день забыла о существовании телефона, и теперь может лишь догадываться, сколько десятков сообщений увидит, когда всё-таки достанет его из недр карманов.       Пока они парковались, компания Эндрю уже двинулась в общежитие; один Ники замялся, задержался у входа. Мэгги, поняв его намёк, чуть ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться у дверей. Ники заговорил первым, переходя на немецкий:       — Всё хорошо, Мэг?       — Уже да, — Мэгги улыбается ему, — не переживай. Мы с девчонками отлично провели время. Прости, что игнорировала твои сообщения, я не нарочно. Весь день сражалась с Элисон на вешалках-шпагах, если ты понимаешь, о чём я.       Ники на мгновение поджал губы — вспомнив о тотальном игноре на протяжении всего дня, вспомнил и обиду, но быстро успокоился, подкупленный тем, что Мэг извинилась быстрее, чем он заговорил об этом. Потому бросил нейтральное:       — Если что — обращайся.       — Спасибо. Я правда ценю твою заботу. К слову…       Мэгги прикусывает язык, едва не спросив, как Кевин. Если она замечательно провела время в окружении потрясающих девушек, то компания Эндрю…       — Что? — переспрашивает Ники после затянувшегося молчания.       Мэгги мягко улыбается ему, резко уводя свои мысли в совершенно другое русло:       — Как сам день провёл?       Ники расцвёл в ответной улыбке.       — Спишемся, ладно? А то если я задержусь ещё дольше, карлики сожрут меня с потрохами.       Мэгги расхохоталась и махнула Ники на прощание, больше не задерживая его. Её внимание всецело забирают себе подошедшие девчонки — возможно, они даже тактично подождали, пока она закончит болтать с Ники. Мэгги начинает чувствовать благодарность к ним за каждую мелочь.       Вместе они поднимаются на свой этаж, и у Мэгги в голове лишь желание наконец-то отдохнуть и лечь ещё раньше, чем обычно. Когда-нибудь то, сколько бессонных ночей лисы заставили пережить, доконает её. Соседок, впрочем, планы Мэгги мало интересуют — вместо блаженного сна её увлекают играть в карты, достав припрятанные пивные запасы. От такого аргумента Мэг никак не могла отбиться и согласилась на всё, что ей предлагали.       Веселье пришлось прервать, когда закончились снэки, и нужно было выбрать отважного воина, что метнётся туда-обратно до круглосуточного; Мэгги вызвалась сама, понимая, что ещё немного и её начнёт рубить мертвецким сном, а ей хочется посидеть подольше. Свежий воздух казался её спасением.       Планы накрылись сразу же, как только она вышла в коридор общежития и столкнулась с взъерошенным Кевином. Он, явно будучи на взводе, запоздало понял, с кем столкнулся, а когда всё же осознал, нахмурился с отчётливым раздражением — в слишком плохом настроении даже по меркам Кевина Дэя. Мэгги отходит на примирительный шаг, но взгляда не отводит. Перекатывает на языке множество вопросов разной степени навязчивости, но выдаёт лишь нейтральное:       — Привет.       — Отойди с дороги.       Мэгги оглядывается на проход позади себя. Смотрит снова на Кевина. За его спиной — слегка приоткрытая дверь комнаты Монстров, откуда он выскочил, явно с кем-то успев поругаться. Банкет оставил его в настолько расстроенных и подавленных чувствах, что Мэгги не верит, словно дело только в одной встрече с Рико.       Но ей, конечно же, никто не расскажет. А она и спрашивать не станет, зная, что это не её дело.       Вместо вопроса она предлагает, чуть понизив голос, чтобы в комнате Монстров было не так отчётливо слышно:       — Прокатись со мной, а?       Кевин на миг теряет всю свою спесь, посмотрев на Мэгги уже растерянно, а не раздраженно. Но почти сразу же вспоминает, кто он такой, и снова хмурится:       — Ты совсем идиотка?       Мэгги отвечает не думая:       — Да.       А через мгновение добавляет с нарастающей уверенность:       — Иди за мной.       Мэгги не знает, какие мысли посещают Кевина в этот момент, и о чём он размышляет, оглядываясь на комнату, но главное — он действительно спускается следом за ней на стоянку и подходит к чёрной Хонде. Мэгги, сев на капот, с улыбкой смотрит на Кевина. Пьяной она себя совершенно не ощущает, — ей уже не семнадцать, чтобы с пива развозило, — но чувствует прилив уверенности. Потому и произносит:       — У меня есть предложение: ты съездишь со мной туда, куда я хочу, а я взамен буду самой послушной на всех тренировках. Как тебе?       Кевин снова нахмурился и сложил руки на груди, совершенно не убеждённый в происходящем. Мэгги, на самом деле, снова понятия не имеет, что творит, но на собственной шкуре убедилась, что главное уверенно делать вид, словно всё под контролем. Впрочем, если в уравнении присутствует Кевин Дэй, почему-то всё постоянно получается через жопу.       — У меня нет желания ввязываться в твои идиотские забавы.       — Да ладно тебе, — Мэгги с улыбкой наклоняет голову, — всего один разок. Покатаемся с тобой, поболтаем по душам, а с завтрашнего я, по велению волшебной палочки, стану самым ответственным игроком в экси. Ты ничего не теряешь.       — Зачем тебе это?       Мэгги шкодливо хихикает. Самой бы знать. Но Кевину она говорит:       — Расскажу в дороге, если сядешь в машину.       Кевин оглядывается на здание Лисьей Башни, хмурым взглядом находит окна комнаты Монстров. Злится на них больше, чем на Мэг, но всё равно колеблется, никак не решаясь сказать обычное «да». Словно он — собака на привязи, и если посмеет сделать шаг дальше положенного — ошейник ударит током.       Мэгги понимает, что старые привычки не исчезают быстро и бесследно. Сама ощущает на себя хватку Маргарет даже спустя год, напичканный всевозможными терапиями и медикаментами. И всё равно, несмотря на все старания врачей, решается в очередной раз спустить с цепи внутреннюю суку:       — Что, — Мэгги улыбается во всю свою клыкастую улыбку, — настолько хороший, послушный мальчик, что и шагу никуда не сделаешь без сопровождения?       Кевин оборачивается на неё резко, как оборачиваются на выстрел, и именно этого она добивалась. Чтобы он отвлёкся от своей ссоры с остальными и переключился на неё. Ей не нравится чувствовать себя так, словно она избивает лежачего. Но она хочет побыть эгоисткой. Хочет подарить себе поездку, во время которой сможет упорядочить свои мысли по поводу Кевина, и, в теории, поладить с ним. Как минимум — понять, что делать с ним дальше.       Потому она выпрямляется во весь рост — даже плечи расправляет, — и с подлой ухмылкой продолжает:       — Давай поговорим начистоту, Кевин Дэй. Если убрать из твоей жизни экси, то ты — тихоня. Послушный, хороший мальчик, который и шага не сделает, не обернувшись, чтобы увидеть, что его одобрили. Я почти уверена, что у тебя ещё есть какое-нибудь скучное увлечение, кроме экси… дай угадаю, ты фанат истории? Как часто тебе говорили, что это нудная хуйня?       Кевин заметно мрачнеет с каждым сказанным словом. За последние Мэгги даже искренне жаль, но она не готова идти на попятную. Запихнув руки в карманы кофты, она с издёвкой спрашивает:       — Что с лицом? Любишь всех задевать за живое, но как посмели задеть тебя — так сразу куксимся?       — Ты…       — Одна поездка, Кевин, — перебивает его Мэгги, не позволяя распалиться, — всего одна. А дальше делай, что хочешь. Хоть игнорируй меня до конца жизни вне тренировок, я больше лезть не стану.       Кевин снова оглянулся на общежитие с тихой яростью. Почти скрипнул зубами от раздражения, и тогда — сделал шаг ближе к Мэг.       Мэгги сразу приободряется, понимая, что её взяла. Вытащив руки из кармана, она качнула на указательном пальце ключи от машины, и ухмыльнулась, точно готовая сказать очередную глупость. Но в последний раз мазнула взглядом по запястьям Кевина, задумалась о чем-то на миг, и сама крепко сжала ключи. Кевин сильнее сжал руки, сложенные на груди.       Спасибо, хоть про это ни слова не сказала. Но всё равно неприятно.       Каждый разговор с ней наедине заставляет захотеть его тщательно помыть руки, словно он заляпался в чём-то грязном. Сама Мэгги — тот человек, с которым ему хочется проводить время в самую последнюю очередь; понимает, что она не просто бесячая дура, и это хуже всего.       Она знает, что ляпнуть, чтобы задеть его за живое. И одновременно с этим — проявляет странную заботу, которую Кевин так и не дождался от по-настоящему важных ему людей. Кевин прекрасно знает, как общаться с журналистами, а как — с Рико, чтобы лишний раз его не разозлить. Кевин успел понять, о чём можно говорить с остальными лисами — только об экси, — чтобы его не заткнули, а какие темы — все остальные, — вызовут лишь раздражение и «это никому не интересно». Легко общаться на одну единственную тему, что связывает всех собравшихся в команде.       Мэгги не вписывается ни в один из шаблонов, к которым привык Кевин, и это проблема.       Сама Мэгги — одна большая проблема, каким бы именем она себя не называла.       А он добровольно садится в её машину.       Что снаружи, что внутри она выглядит дорого; блестящий чёрный корпус, кожаный салон. Кевин никогда не был особым фанатом машин, но в таких — приятно ездить. Если забыть о том, кто водитель.       — Надеюсь, ты хотя бы умеешь водить, — хмыкает Кевин, пристёгиваясь.       Мэгги хохочет, заводя мотор с тихим урчанием:       — Увидишь!       Вопреки своему привычному образу — выруливает со стоянки аккуратно. Куда аккуратнее, чем обычно водит Ники, хотя на его фоне кто угодно покажется нормальным. Когда машина отъезжает от Лисьей Башни, телефон впервые надоедливо вибрирует. Кевин, только завидев на дисплее номер Эндрю, отключает телефон вовсе.       Если остальным плевать на то, что Кевин вырвется вытащить Лисов из дерьма, пока они подбрасывают очередные проблемы, ему тоже будет плевать на них. Хотя бы на один вечер — на один вечер забыть о сраном Ниле, ебучем Эндрю и проклятом Рико. Забыть о том, что он — Кевин Дэй, и дать Мэгги то, что она от него хочет.       Мэгги тем временем тянется к проигрывателю и включает музыку. Чуть убавляет громкость до отметки «прилично», и тогда прощелкивает пару песен, не сводя взгляда с дороги. Ещё через пару песен заговаривает:       — Так какую музыку ты любишь? Рок, инди, поп? Если ты не воспользуешся своим очаровательным ртом по назначению и не ответишь мне, я ведь не узнаю.       И снова — своеобразная забота вперемешку со снисходительной насмешкой; ни Эндрю, ни Ники никогда не было дела до того, какая музыка нравится Кевину. Мэгги хотя бы спросила; хотя лучше молчать, чем спрашивать так, как она.       — Я с тобой не в друзья собираюсь играть.       — О, конечно. Ты играешь только в экси.       Ещё несколько песен безжалостно пропускаются. Рок. Поп. Рок. Рок. Джаз. После звучит что-то нейтральное, напоминающее классику. Приятная мелодия скрипки. Размеренное, красивое звучание наполняет салон. Мэгги, словно догадавшись о том, что такое по душе Кевину, остановилась именно на этой песне.       — Ты? И слушаешь такое?       — Это осталось от Евы, — Мэгги хихикает, но звучит это невесело, — она тащилась по такому, была одухотворенной девочкой-музой из консерватории. А я как вышла из рехаба, так до сих пор и не почистила плейлист. Как видишь, пригодилось.       Слишком наблюдательная. Слишком догадливая. Ваймак говорил, что Мэгги за год реабилитации одичала. Кевин думает, что лучше бы она была такой, как Эндрю или Нил — действительно дикой, — чем такой, какой является на деле.       Болтает, болтает, болтает — бесконечно заполняет собой эфир, вбрасывая случайные факты, делится почти-личным, почти-интимным, умалчивая о самых важных фактах, что могут сложить полноценную картину. Как в клубе, когда рассказала всё, кроме того, кем была раньше.       Как сейчас, когда рассказывает о Еве, не объясняя, кто такая эта Ева.       Кевин отворачивается к окну, продолжая держать руки на груди. Город смазывается в единое тёмное пятно, постепенно уступая место трассе. Затянувшееся молчание прерывает звонок уже на телефон Мэгги. Вслепую она вытягивает его из кармана кофты, не отвлекаясь от дороги, и отвечает:       — Да? О, точно, снэки… прости, Дэн, планы поменялись… не поверишь, но в этом действительно замешан некий Кевин Дэй…       Мэгги морщится и отодвигает от себя телефон, и, бросив брезгливый взгляд на дисплей, сбрасывает вызов. Безжалостно отбросив телефон в сторону задних сидений, где он глухо стукнулся что-то твёрдое, она заговорила уже с Кевином:       — Эндрю уверен, что я тебя похитила и везу расчленять в лес. Пообещал оторвать мне руки. Ещё и всю общагу на уши поставил.       Кевин хмыкает и снова отворачивается к окну. Отчасти, ему нравится мысль, что Эндрю так ревностно пытается сдержать своё обещание защитить его в любом случае. Но в остальном он остаётся упрямым ублюдком. Кевин тоже хочет поупрямиться — хоть раз сделать вид, словно всё в порядке и он нор-маль-ный.       Мэгги, посмотрев на него краем глаза, насмешливо фыркает:       — Может, прекратишь вести себя так, словно я тебя действительно похищаю? Ты ведь добровольно согласился поехать со мной.       — Я сделал это ради сделки, а не из огромного желания болтать с тобой.       Мэгги рассмеялась, словно он сказал самую уморительную вещь в её жизни.       — О, моя ты прелесть. Это очаровательно, насколько ты остр на язык с теми, кто, как ты знаешь, ничего тебе не сделают. Но как только появляется какой-нибудь Рико — ты сразу помалкиваешь, как хороший мальчик.       Упоминание Рико действует на Кевина, как попавшая под ноготь заноза. Он стискивает руки так сильно, что левую простреливает отрезвляющей болью, и лишь тогда понимает, насколько крепко сжал челюсть. Пытается расслабиться. Напоминает себе: Рико сейчас здесь нет. Сейчас Рико его не достанет. Сейчас Рико не до него, потому что есть ебучий Нил Джостен, что упрямится и отрицает очевидное — такими темпами пиздец будет не ему одному, а всей команде.       Всей команде, в которую Кевин вкладывается и пытается поверить.       Всей команде — даже этой идиотке, что испытывает его на прочность и пытается залезть под кожу. А ещё — совершенно не умеет держать язык за зубами, и причину, по которой она сцепилась с Рико на банкете, он до сих пор не смог понят. Потому и игнорирует попытку уязвить, заговаривая так, словно словно только и делал, что ждал, когда тема зайдет об этом:       — Тебе тоже следовало помалкивать с ним. Теперь все в курсе.       Мэгги на миг замолкает, словно не понимает, о чём речь, хотя по тому, как белеют костяшки, Кевин понимает — всё она прекрасно понимает. И жалеет, безусловно жалеет. Оттягивает время, переключая песни — прошлая закончилась и снова заиграл слишком энергичный поп. Мэгги несколько раз нервно щёлкнула по дисплею, остановилась на чём-то, напоминающем рок, и убавила звук ещё больше. А после ответила с привычной беззаботностью:       — Пусть так. Мне уже всё равно. Я бы не могла молчать об этом вечно, понимаешь? А так он избавил меня от необходимости признаваться самой. Как застоявшийся пластырь сорвать.       Если бы ей было всё равно, она бы не сбежала с банкета на улицу, чтобы прийти в себя.       Если бы ей было всё равно, Ники не пошёл бы за ней, и не терроризировал бы сегодня весь день свой телефон в попытках получить от неё ответ.       Если бы ей было всё равно, едва ли у них случился бы этот разговор в принципе.       Если бы ей было всё равно, она бы не продолжила говорить:       — Тебе вряд ли интересно, но я расскажу тебе кое-что, — Мэгги ухмыляется, — и ты, наверное, и без моих рассказов знаешь, каково это — выстраивать свой мир заново, когда всё, к чему ты привык, рухнуло.       Кевин знает. Знает слишком хорошо, чтобы не почувствовать отторжение от этого разговора.       Мэгги — не репотёры со своей неиссякаемой жалостью, бесконечными «а как же так, а как же дальше, а как же Рико». Мэгги насрать и на него, и на его будущее, и на Рико. Ей не нужна ни извиняющаяся улыбка, ни ослепительная, ни очаровательная, ни та, которую фанаты будут вырезать из газеты и вешать на стенку — рядом с такими же, одинаково-обворожительными, чтобы любоваться на свой самодельный алтарь.       Ей, в общем-то, сам Кевин Дэй, целиком и полностью, не нужен. На его месте мог бы быть любой, в ком она углядела бы что-то… что-то, в чём она нуждалась всё это время.       — Я провела с Маргарет больше времени, чем любой из тех ублюдков, что писал статьи в те убогие жёлтые газетёнки, и я знала эту тупую суку лучше, чем кто-либо. Она заслужила каждую позорную статью про себя, но мне всё равно без неё тяжело. Мне тяжело не быть ею, даже если я её ненавижу. Я целый год выстраивала свой новый образ по кусочкам, чтобы чувствовать, что я являюсь хоть кем-то в этой жизни. Первые несколько месяцев я чувствовала себя так, словно с меня содрали лицо, и я искала новое, потому что быть Маргарет Хейз я не могла, как и оставаться безликим никем. Мэгги — удобный, приятный вариант.       Весь этот разговор — странный, почти сюрреалистический. Причудливая игра — делать вид, словно речь идёт о двух разных людях, хотя на деле — об одном и том же, что сидит рядом с ним. Говорить в третьем лице о той, что сама же и начала эту забаву.       И, самое идиотское — Кевин взаправду совсем не знает Маргарет Хейз. Не знает и про Мэгги Добсон. Но она дала ему слово, что начнёт играть всерьёз; она дала ему слово, что это первый и единственный подобный разговор, если он захочет.       А сам себе он пообещал на этот вечер забыть обо всех проблемах, что полнятся в его жизни. Словно нет ничего, кроме этой бесконечной дороги и этого бессмысленного разговора.       — Ты говорила, что Маргарет мертва. И не хотела говорить о ней.       — Она мертва, — Мэгги кивает, — и в этом проблема. Я испытываю что-то типа грусти по безнадёжно больной собаке, которую решили усыпить. Но одновременно с этим меня тошнит от этой псины, потому что при мне эту крошку в последний момент переехал грузовик, и её внутренности заляпали мою одежду. В общем, очень противоречивые чувства, которые вряд ли кто-то поймёт, если даже я почти не понимаю себя.       — В твоих словах почти нет логики. Ты в итоге ненавидишь Маргарет или хочешь быть ею?       — Маргарет Хейз была идеалом, — Мэгги смеётся, и Кевин косится на то, как крепко она сжала руль, — ты когда-нибудь видел людей, на которых смотришь, и твоя первая мысль: блять, это совершенство? Вот кем была Маргарет Хейз. У неё была громкая фамилия, ещё более громкое имя, успех, результаты и учёба в одном из лучших, блять, университетов страны. На неё смотрели, разинув рот. Её боялись, её уважали, её обожали. У неё до какого-то времени было всё, а у меня — ничего от неё не осталось.       — Это слабо вяжется с тем, что я от тебя же слышал о ней.       — Потому что ты знаешь только конец истории, — Мэгги кивнула, — я знаю всё от и до. Когда рукотворных богов ставят на колени — случается полный пиздец. Ты ведь и сам это пережил. Как будто мы оба с тобой нарисованы на «последнем дне Помпеи», и если бы могли оглянуться, то точно встретились бы взглядом.       Кевин хочет закрыть тему. Хочет сказать, что без понятия, на какую картину она ссылается, пусть даже название для него смутно знакомо — лишь из-за того, что он с удовольствием вникал в историю Помпеи. Мэгги даёт множество возможностей свернуть с этой дорожки, уйти подальше от этого разговора, что в обоих из них раскапывает останки Помпеи, похороненной заживо под вулканическими извержениями.       Но он упрямится и заставляет себя ответить:       — Мы с тобой разные.       — Разные, — не спорит Мэгги, и на этом сама же заканчивает разговор.       Не сочла нужным даже объяснить.       Оставшийся путь они проезжают молча. Кевин мало узнаёт дорогу — обычно он и не запоминает её, привыкший, что его везде и всегда возят. Сейчас — не остаётся выбора; станция «Мэгги-фм» объявила о радиомолчании.       Возможно, ответь он иначе, и разговор закончился бы совсем иначе, но Кевин не знает ни как отвечать в подобных случаях, ни чего он на самом деле ждал от Мэгги.       В моменте ему начинает казаться, что Мэгги просто прокатится по трассе и вернётся обратно к Лисьей Башне, и они разойдутся, словно этой случайной поездки и не было. Но трасса сменяется узкой дорогой, с которой она сворачивает и глушит машину на обочине. Ничего не объясняясь отстёгивает ремень безопасности, оставляет на своём сидении кофту и выходит. Кевин, едва улавливая суть происходящего, неторопливо следует за ней.       — И где мы?       — Если хочешь — можешь думать, что мы на свидании.       — Обойдусь. Это место похоже на конечную точку в моём некрологе.       Мэгги хитро ухмыляется ему:       — Может, Эндрю был прав насчёт моих планов? Как знать, как знать…       Кевин хмыкает и идёт за ней следом через небольшие заросли. Это место — где бы оно не находилось, — последнее, где он хочет бродить ночью, но выбора у него уже нет. Знал, что Мэгги — неадекватная, и всё равно почти добровольно сел к ней в машину. Сам виноват, отчасти.       Ещё несколько шагов вглубь, и они выходят к небольшому водоёму. Трудно сказать, что это, не зная точного местонахождения; Кевин хмыкает ещё раз. За время разъездов по миру он бывал только на лучших курортах мира; такие, как Мэгги — тоже. Оказаться в её компании в подобном месте… странный выбор.       — Есть свидетели, знающие, что я уехал с тобой.       — Да ради Бога.       Ещё раз окинул взглядом нетронутую водную гладь, по которой рассыпаны звёзды, и повернулся обратно к Мэгги. Та подходит ближе, становится плечом к плечу, и гордо упирается руками в бока. С видом древнего мудреца начинает говорить:       — Знаешь, Кевин, порой, чтобы тебе стало легче, нужно умереть.       — То есть, обдолбаться и попробовать вскрыться? — хмыкает Кевин, и лишь после прикусывает острый язык, понимая, что это было не к месту.       Вообще никогда и нигде не будет к месту напоминать человеку про его неудачную попытку самоубийства.       Но Мэгги хохочет, откинув голову, и, кажется, совсем не задета. Словно не было их недавнего разговора в машине и откровенных признаний. Словно для неё тоже перестал существовать весь остальной мир, в том числе и скандальное прошлое.       — Можно и не так радикально!       А после, явно не думая ни секунды, стягивает через голову свой и без того отвратительно-откровенный топ — Кевин едва успевает понять ситуацию, как она уже тянется к поясу брюк и стягивает и их, оставаясь в чёрном комплекте спортивного белья.       — Что, блять, ты…       — Я не собираюсь ехать обратно в мокрой одежде, — Мэгги снова расхохоталась, — мне свой салон жалко, знаешь ли!       Кевин что-то разозлённо пробормотал, неосознанно смешав английский с французским, и с силой провёл ладонью по лицу, словно пытаясь смахнуть с себя раздражение. Мэгги — абсолютная идиотка.       Возможно, он слишком рано сделал вывод, что она не дикая.       — У тебя вообще стыда нет? А понятий о рамках приличия? А…       — Чего ты разбухтелся, как будто никогда в жизни сиськи не видел, — Мэгги расхохоталась пуще прежнего, провокационно оттягивая рамку спортивного топа, и взгляд против, абсолютно точно против воли Кевина зацепился за пирсинг, очертания которого проглядываются сквозь ткань. — Брось, Кевикиви, не лишай меня удовольствия творить всю хрень, которую мне хочется. Снижаем градус занудства и выкручиваем безумие на максимум.       — Кеви… что? — глухо повторяет за ней Кевин, уловив смысл только в своём исковерканном имени, но сам же сбивается с мысли, растерянно моргнув.       Безумная. Абсолютно безумная идиотка, с которой опасно оказываться наедине неизвестно где, так ещё и ночью. А ей самой весело — совсем не обращает внимание на его потерянный вид, и беззаботно заходит в воду по щиколотки, проверяя, насколько та тёплая. Не оглядываясь бросает:       — Точно не хочешь вместе искупаться? Вода, вроде, ничего. Хотя свою королевскую задницу можешь отморозить, если мерзлявый.       — Иди нахрен. Если подцепишь что-нибудь в этой луже — сама виновата будешь.       — Сам ты лужа, это — озеро. Наверное.       Кевин хмыкает и скрещивает руки на груди, с явным недовольством наблюдая за тем, как Мэгги спокойно заходит в воду. По коже пробегают мурашки, стоит только представить, насколько там холодно. Осень в самом разгаре, какие ночные купания? Если эта идиотка заболеет — ни о каких тренировках и речи не будет.       Возвращается, впрочем, она быстрее, чем его терпение окончательно заканчивается.       — Совсем не холодно, что ли?       — Не-а, — беззаботно отвечает Мэгги, мотнув головой, как мокрая собака, а после, так и не одевшись, натягивает хлюпающие кеды, — в машине, вроде, полотенце должно быть. Не хочу шмотки мочить.       — Как будто твоя одежда сильно отличается от того, что на тебе сейчас.       Мэгги оглядывается на него с ухмылкой; не ожидала внезапного комментария к её внешности, но явно осталась довольной, и совершенно не растерялась:       — Не люблю, когда на мне много одежды. Если ты понимаешь, о чём я.       И подмигивает.       Проклятая. Абсолютно проклятая идиотка, которая творит, что ей вздумается. И Кевин чувствует себя таким же проклятым идиотом, когда тащится с ней обратно к машине. Мэг, достав всё-таки имеющееся полотенце с заднего сидения, подхватила заодно и завалявшийся телефон. Бросив его на переднее сидение, начала вытираться. Кевин, продолжая с недовольным взглядом следить за ней, снова заговорил первым:       — Почему ты на самом деле предложила проехаться?       Мэгги беззаботно пожимает плечами:       — Может, просто хотела найти повод раздеть тебя?       — Это был абсолютно идиотский предлог. Даже для тебя.       — В следующий раз я ворвусь в мужскую раздевалку. Хотя там может быть Эндрю… риск слишком велик, но, думаю, будет того стоить.       И подмигнула. Снова. Кевин стиснул челюсть.       Проклятая. Идиотка.       — У тебя нет ни намёка стыда.       — В этом и суть, — она хихикает, — понимаешь? Вот какой я хочу, чтобы была Мэгги — бесстыжей, но счастливой и живущей ради своего удовольствия с людьми, которые ей искренне нравятся, и о которых она будет заботиться. Больше никаких бесконечных поисков одобрения и людей, что, на самом деле, ненавидели меня всё время и зависали со мной просто потому, что это было выгодно. Жизнь слишком коротка, чтобы я тратила её непонятно на что.       Кевин хмыкает. «Непонятно на что» в её мировоззрении это базовые нормы поведения? Великолепно. Мало было одного Ники, болтающего всё, что приходит на ум, так появилась ещё и Мэгги, совершенно не следящая за своими действиями.       — А если серьёзно? К чему эта выходка?       Словно задумавшись, Мэгги помедлила с ответом. Закинула полотенце обратно в дальний угол, а после всё-таки натянула на себя одежду, став походить чуть больше на нормального человека.       — Я просто хотела расслабиться, выкинув какую-нибудь херню. И чтобы ты расслабился. У нас был по-дебильному серьёзный разговор, нужно было разрядить обстановку. И вообще…       Она развернулась к нему полностью и слегка ухмыльнулась, протягивая руку.       — Я уже говорила это, но скажу ещё раз. Мы с тобой неправильно начали. Предлагаю забыть о том, что было, и начать заново. Мы, вроде как, неплохо общаемся, ага? Так что давай теперь жить дружно. Я больше не хочу быть тварью с тобой.       Кевин угрюмо поджимает губы.       — Ты говорила, что ты просто девчонка с татуировками в виде мармеладных червяков, а теперь признаёшься, что была тварью?       Мэгги воинственно задрала голову и уперлась руками в бока, бросив:       — Не швыряй в меня мои же слова, бессовестный.       — Тогда аккуратнее используй их.       Гордый вид долго не продержался — Мэгги снова зашлась хохотом, явно пребывая в хорошем настроении, в котором оставалась весь путь обратно. Возвращение в Лисью Башню прошло без разговоров, но в сопровождении ненавязчивой музыки и рассвета. В планах было тихонько разойтись по своим комнатам, но…       — Иди первый, — заявляет Мэгги, остановившись на пороге общежития, — я уверена, что Эндрю, как нервная мамаша, сидит и караулит. Появлюсь в его поле зрения без тебя — отхвачу пиздюлей. А у меня только жизнь налаживаться начала.       Кевин цыкает, но делает, как она просит — первый поднимается на этаж, ожидая застать общежитие в полной тишине и сонном спокойствии, но дверь в комнату Монстров мгновенно раскрывается, а следом — и две оставшиеся. Вероятно, остальные тоже не ложились, чтобы попробовать остановить Эндрю в случае чего.       Он, пребывая в привычно-эйфорическом состоянии, не перестаёт улыбаться, произнося очевидно взбешённое:       — Где эта сука…       То, что первым на глаза попадается именно Кевин, слегка сбавляет жажду крови, но сонный Мэтт всё равно выходит вперёд, готовый ко всему; Мэгги аккуратно проскальзывает за спину встревоженной Дэн и с тихим смешком скрывается подальше от гнева Эндрю в спальне. На то, чтобы его окончательно успокоить, уходит несколько минут. Кевин тяжело вздыхает, когда всё же оказывается в комнате.       Это был один из самых сумбурных дней в его жизни, что, впрочем, закончился… не так плохо, как мог бы.       От мыслей его отвлекает беззвучная вибрация телефона. Пришло сообщение. Нахмурившись, Кевин проверяет его — Мэгги прислала ему фотографию киви, на которой написано «kiwin».