Быть взрослым

      – Выпусти меня.       И всё-таки действия сяо были дурными и наглыми. Ван Ибо очень погорячился, когда стал оправдывать его тем, что он был связан с драконом. Это вредное существо стояло возле кровати, сложив руки у груди, и выглядело очень рассерженным. Он так замер с самого утра, как статуя, охраняя или удерживая, Ван Ибо так и не определился. Сам он сидел на коленях на кровати, словно наказанный ребёнок, и если бы не сама ситуация, могло бы сложиться впечатление, что он через пару мгновений начнёт отбивать поклоны изваянию перед собой. Мочевой пузырь уже ныл после плохого ночного сна, однако сяо не позволял ему спускаться и отправиться в туалет. Скалился клыками и молчал.       – За что ты переживаешь? Что я сбегу? Да куда теперь я сбегу! Но давай по-честному, ты сам меня прогонял, что же теперь передумал?       Демоническая сущность продолжала сверлить его взглядом. Ван Ибо вдруг резко сжал колени, сдерживая порыв. Это уже переходило все границы! Неужели сяо ждал, когда он так опозориться? Конечно, не то, что он держал Ван Ибо под руки, однако он не хотел лишний раз обмануться деланной отстранённостью.       – Можно мне хотя бы в туалет? Пожалуйста. Мне серьёзно надо. Или если я обоссусь прямо здесь, тебе станет от этого легче? О, я понял. Тебя это возбуждает, да? Золотой дождь [47]?       Под его нервный смех сяо наконец-то ожил, повёл бровями, сначала не понимая, о чём речь, а затем кашлянул и крутанул пальцами в воздухе, мол, валяй. Ван Ибо сразу же подскочил, прошёлся по кровати прямо ногами, спрыгнул и рванул в ванную комнату, пока никто вдруг не передумал. Подняв ободок и крышку на унитазе, он стянул шорты и бельё.       – Чего ты так боишься? Что я расскажу всем, что под землёй действительно спит дракон? Поэтому ты будешь удерживать меня здесь вечно?       – Во-первых, – Ван Ибо вздрогнул от этого низкого проникновенного голоса, что раздался прямо за спиной, и у него спазмом прихватило мочевой пузырь, он так и застыл над унитазом. Облегчиться до конца не получалось. – Это не просто дракон.       – Ты не мог бы… – он повернул голову назад и залился краской. Закусил губу и снова пошутил. – Всё-таки тебя подобное возбуждает, да? Может для начала хотя бы чмокнешь, а то как-то неловко так сразу да так близко…       Сяо прислонился к косяку двери, закрываясь за скрещенными руками. Он словно и не замечал красных щёк Ван Ибо, и его уязвимой позы.       – Ты когда-нибудь слышал о паньлуне? Легенду о нём?       – Слушай, тогда подойди поближе, что ли, окропить тебя с такого расстояния даже мне не по силам.       Ван Ибо из-за плеча угрюмо не спускал с него взгляда, буравя им насквозь, и сяо даже не шелохнулся сначала, пока он не стал разворачиваться, удерживая член в прямом положении, у него даже в мыслях было покрутить им для особой зрелищности, чтобы до существа наконец-то дошло. И только тогда он закатил глаза и всё же вышел, прикрыв дверь. Ван Ибо в это же мгновение расслабился и завершил свои дела. Смыв воду в унитазе, а затем ополоснув руки под краном, он обтёр их об шорты и вернулся в комнату. Стоило ему переступить порог, как сяо поймал его за кисть, и Ван Ибо лишь устало уставился на него.       – Всё-таки решился меня поцеловать?       – Не паясничай! – сяо даже не улыбнулся, хотя прекрасно видел, что он так шутит.       – Я не собираюсь сбегать. Я всего-то хотел бы сообщить друзьям и наставнице, что всё в порядке. Иначе они разнесут это место в щепки, чтобы спасти меня. Может, кажется, что им всё равно, раз они не пришли на помощь сразу, но это не так.       – Не разнесут, потому что они не придут к тебе на помощь, – уверенно проговорил тот с совершенно безразличным выражением лица, будто наставник скучную лекцию молодому поколению читал. – У тебя не получится им ничего сообщить, и ты не сможешь отсюда выйти, даже если очень захочется.       – Ты, что ли, мне не позволишь? Или твой питомец? – осклабился Ван Ибо, с удовольствием и ужасом наблюдая, как сузились глаза у сущности.       – Какая же ты всё-таки глупая ведьма! – взорвался сяо, откидывая руку Ван Ибо с отвращением, словно это была не человеческая конечность, а по меньшей мере грязная тряпка. – Думаешь, что я ежеминутно размышляю, как бы тебе получше насолить? Я тебя здесь запер? Я лишаю тебя духовных сил? Я заставил вашу старейшину обозлиться на тебя?       – Откуда ты…       – Ты просто маленькая глупая ведьма! – не дал тот ему и слова вставить, и от выплёскиваемого гнева кожа вокруг глаз и рядом с висками у демонической сущности раскраснелась. – Упёртая, ничего не знающая и глупая.       – Хватить на меня кричать! – повысил голос Ван Ибо, возмущенный таким отношением. Он специально расставил ступни, чтобы казаться выше. – Я не ребёнок, чтобы меня отчитывали. Тем более всякие там сяо!       – Ребёнок и есть! – вздыбился «всякий там» сяо, его губа приподнялась, снова оголяя клыки. – Будь моя воля, и следа твоего здесь не было, но судьба, как видишь, считает иначе. Пришёл сюда на погибель всего мира и щетинится, словно обиженный щенок!       Ван Ибо в первую же секунду намеревался отозваться какой-нибудь колкостью, однако дослушав всё до конца, проглотил язык. О чём говорил этот сяо? На погибель?       – На погибель?..             Сяо оглядел его, ошарашенного, всего за мгновение, и лицо его тут же разгладилось, он тяжко выдохнул. Ван Ибо вцепился в его одежды, вдруг испугавшись, что он снова собрался вызывать переход и исчезнуть, так и не ответив.       – Что ты имеешь в виду? Погибель всего мира? Почему? Почему ты так говоришь?       Он тянул за красный юаньлинпао, ловил бегающий взгляд, ожидая пояснений. В голове стало пусто, он не мог ни о чём думать здраво. Лишь отзвуком звучало «на погибель» , «на погибель» , «пришёл сюда на погибель всего мира».       – Сядь, – приказал сяо, и Ван Ибо послушно доковылял до кровати, утягивая за собой и его, разместился на самом краешке и преданно смотрел, пока усаживались с ним рядом.       Повернулся лицом, вглядываясь в черты демонического лица, стараясь отыскать опровержения сказанному, только сущность не позволяла себе лишнего, вытаращилась раскрывшимися широко глазами вперёд и молчала.       – Так что…       – Ладно, – выпалил сяо, вскинув руки. – Ладно! Я преувеличил. Но из-за того, что ты запер нас тут всех, ничего хорошего всё равно не жди.       – Что?       Тот наконец-то развернулся и посмотрел прямо. Пожал плечами и закинул для удобства одну из ног на кровать, обнял её руками, покачал.       – То есть ты так и не понял, что запер здесь себя сам?       Ван Ибо яростно затряс головой. Сяо почесал щёку и озадаченно произнёс: – Мда уж…       – Я не глупый! – Ван Ибо возмутился до того, как услышит это снова, и вспыхнул, что аж уши загорелись. – Я… просто не понимаю! Как можно сделать что-то и не знать, что ты это сделал?       Сяо опять пожал плечами. Ван Ибо выпустил краешек его юаньлинпао, зажал ладони меж коленями.       – Старейшина говорила, что на мне метка…       – Она также говорила, что ты проклят мною, – фыркнуло существо, и он поднял на того любопытный взгляд.       Ему вдруг показалось, что демоническая сущность, сидя перед ним в такой раскрепощённой позе, была гораздо человечнее его самого. Он даже в мыслях пожелал больше не называть его сущностью. Может быть, парнем? Сколько тому было лет? Но задал он совершенно другой вопрос:       – Откуда ты вообще это знаешь?       – Ну, – сяо задумчиво поднял взгляд наверх, перевёл его влево, причмокнул губами, почесал ухо, помолчал, а потом отвернувшись, буркнул. – Ты иногда разговариваешь во сне…       – Интересно-то как! И как давно ты сидишь и слушаешь, что я говорю, пока сплю? Значит, у нас немного другой направленности кинки?       – Прекрати, – наконец-то вспыхнул парень, впервые Ван Ибо обнаружил, как у того покраснело даже основание шеи. – Надумал всякого! Я лишь жемчужину хотел забрать и всё!       Ван Ибо гаденько ухмыльнулся. Вот она, его брешь. На которую можно надавить, чтобы насладиться смущением. Сяо вдруг повернулся и ударил его по плечу.       – Эй!       – Что ты там напридумал себе, Ван Ибо?!       Он заухмылялся ещё сильнее, за что получил ещё один тычок.       – Ты запомнил моё имя, какой добрый сяо мне попался. Значит, я не совсем глупая ведьма, а?       – Меня зовут Сяо Чжань, – нехотя признался сяо, подтягивая обе ноги к груди и раскачиваясь.       Он снял наконец-то обувку, и теперь дрыгал пальцами и смотрел на них же, выглядев не особо довольным. Будто это признание из него вытаскивали клещами, хотя Ван Ибо даже не заикался об этом. Он повторил за сяо и тоже подобрал ноги повыше. Он молчаливо и спокойно ждал продолжения, только Сяо Чжань словно и не собирался продолжать. Выдал крохи какой-либо информации – и ладушки. Ван Ибо мог бы посчитать, что это лишь признаки недружелюбного отношения со стороны сяо, однако он так не думал. Ему показалось, что встреча с паньлуном их даже сблизила, и теперь у Сяо Чжаня не было причин вести себя так. Скорее всего дело было в другом. Может быть он просто был замкнутым сам по себе?       – Твоя фамилия Сяо, потому что ты сяо? – Ван Ибо сгорал от любопытства.       У него было достаточно много вопросов, от совершенно глупых до серьезных, на которые ответа раньше так и не получил, и он лишь выбрал самый его интересующий. Да, ему было важно узнать, сяо ли перед ним или всё же не сяо? Наблюдая за выражением лица Сяо Чжаня, как он поджал губы, Ван Ибо почему-то не смог скрыть улыбки. На самом деле узнавать что-то от сяо было похоже на игру: один неверный шаг, одно слово – и ты в отстающих. Ему нравился подобный азарт.       – Сяо всего лишь непослушные дети, которым только и нравится, что вредить кому-нибудь да забавляться! Я, что, выгляжу как обезьянка, что сидеть на месте не умеет?       Ван Ибо отрицательно покачал головой, хотя в мыслях покивал. Ведь до этого Сяо Чжань так себя и вёл, забавлялся и не скрывал этого. Вслух он, конечно же, подобного не произнёс, но судя по тому, как сощурился парень, тот разгадал его измышления.       – К сожалению, – Сяо Чжань закатил глаза, – мой вид действительно относится к роду сяо, я определённо демоническая сущность, пусть мне это и не нравится.       – Родственнички так себе?       Парень мазнул по Ван Ибо возмущённым взглядом.       – Родственников не выбирают.       – Так какой у тебя вид?       – Шаньхусяо, – Сяо Чжань закусил губу, с особым вниманием поглядывая на Ван Ибо, пока тот не расхохотался.       – То есть ты не шумная длиннорукая обезьяна, а лиса? Разве демоническая лиса – это не хули-цзин [48]? У тебя есть хвост? Или даже несколько?       Парень обиженно надулся и прижался лицом к ногам, закрываясь окончательно. Ему не приходилось выгибаться дугой, чтобы так сделать, как Ван Ибо, из-за их длины, из-за которой колени находились почти на уровне подбородка.       – Сяо Чжань? – со смехом позвал он шаньхусяо.       – Я не буду с тобой больше разговаривать!       – Значит, тебе меня называть ведьмой да и ещё глупой можно? А мне нельзя называть тебя хули-цзин?       – Потому что я не хули-цзин! – пробубнил тот в собственные конечности, оттого его голос слышался приглушённым. – Последний иероглиф означает не «кричать» и «шум», а сову, так по твоей логике я – сова?       – Так ты сова! У тебя есть перья и даже крылья, а ты скрываешь?       Сяо Чжань под его смех только застонал, закрыл уши и замотал головой.       – Тогда почему ты шаньхусяо?       – Потому что родился в такой семье, что непонятного? Ты же кичишься тем, что ты наньу, хотя не был им рождён? Наверное тогда и я могу отрицать то, что родился таким?!       Напоминание о том, что он не был рождён наньу, задело Ван Ибо, сжало горло болью, но он не подал вида, пусть и хрипло сделал вдох. Правда рухнула ему на макушку, вдавила, что он приподнял выше плечи и припал губами к своим оголённым ногам, окружая себя самим собой, давая себе минуту, чтобы подобрать достойный ответ. Он не был истинным наньу, он не был им рождён, и сейчас, без духовных сил, он не мог называть себя кем-либо, кроме как бесполезным куском плоти. Выдохнул.       – То, что я не истинный наньу, но «кичусь» этим, не означает, что я отказываюсь от своих корней. Пусть мои родители и были обычными людьми, я никогда не отрекусь от них. И на мои принятые решения никак не влияет то, что моё настоящее место среди людей, а не среди иных существ. Я знаю, кто я, и это не мешает мне жить.       – Знаешь, почему я называю тебя ведьмой? Потому что, как бы ты там себе не думал, твои родители – обычные люди, ты не наньу и никогда им не будешь, ты просто ведьма. А таких забивали палками, ты знал?       – Я стану наньу, чтобы ты себе там не надумал. Я стану Старшим. Только наберу баллы и пройду инициацию. И стану.       – Какая же ты глупая и наивная ведьма! Считаешь, что тебя примут таким? Без духовных сил?       – Ничего я не глупый! Если ты не веришь в меня, ну и ладно, сдалось мне твоё мнение! Но ты мне мешаешь в осуществлении задуманного, поэтому я точно не сдамся. Я обещал раскрыть твою тайну, и я это сделаю, понятно?       Сяо Чжань в итоге всё-таки повернулся к нему, прижимаясь теперь к колену только щекой. Казалось, проповедь Ван Ибо его насмешила, на лицу расцвела слабая улыбка.       – Раскрыть тайну? Не слишком ли ты самонадеян, Ван Ибо, когда просишь меня рассказать всё об этом сам? Так ли тайны разгадывают?       Ван Ибо лишь отмахнулся и показал пальцем, что вот, нужное направление разговора, продолжай. Шаньхусяо сурово насупил и поиграл бровями, призывая его к решению заданных проблем, а не выяснению, кто он больше, сова или лиса. Они пару минут буравили друг друга взглядами, когда Ван Ибо озвучил первое, что пришло на ум, и только стоило это произнести, он сразу же понял, как это можно было услышать, и раскраснелся.       – Я просто хочу понять тебя.       Сяо Чжань вдруг расхохотался, да так чувственно и открыто, что даже его глаза тоже заулыбались, и покрасневший Ван Ибо решил, что это было хорошим знаком. В душе от этого разрослось воодушевление, он был на правильном пути. Ощущение даровало ему энтузиазм, вскочить, вовлечь в игру, сделать хоть что-нибудь, чтобы выплеснуть это наружу. Шаньхусяо смеялся без остановки, даже когда Ван Ибо подхватил подушку и начал хлестать ею по прямой спине. Сяо Чжань выгибался, уходя от удара, и вскинул руки в попытке остановить его. Но сопротивление лишь больше распаляло. В моменте у Ван Ибо мелькнула мысль, что вот тебе, комфортная обстановка, даже спокойная и дружелюбная, даже несмотря на то, что до сих пор с тобой говорили загадками. Он чувствовал что-то близкое и знакомое, словно родство души. Ему нравилось, как Сяо Чжань загораживался локтями и улыбался, улыбался ярко и добродушно. И это развязывало ему руки. Он от всего сердца молотил Сяо Чжаня подушкой, гогоча, не замечая ни мешающих волос, ни зачесавшегося от взметнувшей пыли глаза. Подпрыгнул, когда Сяо Чжань тоже подхватил подушку и намеревался ударить его по коленям. В результате это всё переросло в потасовку на кровати. Сяо Чжань, казалось бы взрослый парень, скакал за Ван Ибо по постели, смеясь без умолку, дразня и играясь, точно малое дитя. У него было такое счастливое лицо…       Пока шаньхусяо не упёрся руками в свои колени, тяжело отдуваясь, и не замахал рукой, словно сдаваясь.       – Всё. Всё. Хватит. Успокойся, Ван Ибо, успокойся.       Только Ван Ибо было уже не остановить, он перекатывался с ноги на ногу, пружиня по матрасу и разгоняя воздух вокруг своим мягким оружием. Он не хотел успокаиваться, в нём уже заиграл азарт выйти победителем из схватки.       – Ты слишком легко сдался, ещё себя демонической сущностью называешь. Где твои нечеловеческие силы, которые превосходят простых смертных? Что, годы уже не те?       – Ах ты мелкая пакость, – Сяо Чжань кинул в него подушкой, и он словил её у самого лица, не прекращая хохотать. – Никакого уважения к древним сущностям!       – Ты и не признавался, сколько тебе на самом деле, поэтому никакой пощады: дерись и докажи свою небывалую мощь, сущность! – вспотевший Ван Ибо подскочил к шаньхусяо, целясь куда-то в правое плечо.       И тот вскинул голову с горящими алыми глазами и рявкнул:       – Успокойся, я сказал!       Ван Ибо так и застыл, не зная, что делать дальше. Всё-таки ударить? Зрачки напротив плавились от красного огня, и враз Сяо Чжань снова отступил, дистанцировался, как будто они только что не дурачились вместе. Ван Ибо прижал к себе подушку и сдул волоски с носа, уговаривая себя не обижаться. Но обида всё же гложила. Он не понимал, что изменилось и почему это изменилось, пока Сяо Чжань, даже не попрощавшись, не сложил пальцы в знаке и не исчез.       Горькое осознание затопило его душу.       Ван Ибо опустился на кровать опустошённым. Конечно, он догадался о причинах, почему шаньхусяо так поступил, только менее обиднее не становилось. Он застрял в собственной лавке в глубоком одиночестве, когда не мог связаться ни с друзьями, ни с наставницей, и даже не мог последовать за Сяо Чжанем. И наедине с собой он ощущал лишь то, каким слабым стал. Как физически и морально выдохся.       Он интуитивно провёл по воздуху, вызывая экран НИП, чтобы хоть немного отвлечься от плохих дум, и только когда тот не раскрылся, вспомнил, почему он сейчас остался совсем один. Без духовных сил. Без общения, поддержки, близких. От злости Ван Ибо откинул подушку, упал на спину и замолотил ногами.       Это было нечестно! Совсем нечестно! Как можно было оставить его совсем одного?       У Ван Ибо никак не получалось уснуть. Он ворочался с бока на бок, не зная, как улечься, чтобы скорее погрузиться в сон. Его донимал собственный мозг, который не желал спать, а желал бодрствовать: вставать, идти, делать. Лишь бы не тосковать. И как он не пытался – уснуть не получалось.

«Передо мною лунный свет – как иней на земле.

Поднимешь голову – луна сияет в вышине,

Опустишь голову – тоска под ясною луной,

И мысли грустные придут о стороне родной»[49].

      Перед взором Ван Ибо не было лунного света, однако стихи Ли Бо пронеслись в его голове, и он застонал, перевернувшись на спину, и застучал себе по лбу.       – Прекрати. Прекрати, прекрати, – порыкивал он.       «Да почему вместо настоящего родного дома, где ты вырос и учился, вместо мыслей о Ли Юне, его цзецзе, Ши Хуне, наставнице и других близких людях, ты думаешь о нём?!»       Желудок возмутился совсем неожиданно, и Ван Ибо словно разрезало пополам от боли, и единственную позу, которую он смог принять – это прижать колени к себе и свернуться калачиком. Он пытался медитировать, с помощью привычной мантры войти в транс, ведь за столетия натренированное духовными практиками тело могло спокойно обойтись без еды целые месяцы, достаточно было и воды, только его трясло так, что он лишь стучал зубами. Ни о какой медитации в таком случае и речи не могло быть.       Он знал, что от него требовалось. Рука беспрестанно тянулась к косичке, теребила её, однако бусины в ней не было. Нужной бусины. Ван Ибо почувствовал, как нуждался в голосе шаньхусяо. Именно нуждался.       И тогда он скатился с кровати, благодаря только упорству смог подняться и в бессознательном состоянии добрести до ванной. Он забыл зажечь свет, поэтому сбил стойку, не разглядев во тьме, и высыпал всё её содержимое на пол. Он рухнул на колени и зашарил руками, пальцами нащупывая сразу столько всего... Вылавливая бутылки и скользкое мыло, что выпрыгнуло из его рук куда-то вдаль, он вместе с тошнотой начал испытывать панику. Что, если Сяо Чжань уже отыскал бусину и забрал? Отыскал, как обещал, забрал и исчез. Что ему делать в одиночестве теперь, и как открыть лавку без духовных сил?       «Я…»       Он с испугом отогнал появившуюся страшную мысль, упёрся локтями и ногами удобнее в пол и зашуршал ладонями усерднее. Нервное напряжение не позволяло ему размышлять благоразумно, Ван Ибо заметался в темноте и был на грани срыва, когда включился свет, что ослепил его.       – Ван… Ибо? Что ты делаешь?       Он обернулся на голос, проморгался, чтобы разглядеть Сяо Чжаня в проёме. Руки не прекращали искать бусину, он быстро поглядел на устроенный им хаос, заметил белый шарик рядом с шампунем, подкатил его к себе и сжал в ладони.       – Не отдам! – первым делом заверил он шаньхусяо и крепче стиснул кулак.       Но Сяо Чжань даже не сделал шага вперёд, всё так и стоял у косяка двери, внимательно разглядывая вытянувшегося по струнке Ван Ибо. Тот вздёрнул подбородок и смотрел вызывающе, только шаньхусяо опустил взгляд и осторожно предложил:       – Мы… можем спуститься вниз, на кухню?       И он подал ему руку, чтобы помочь подняться.       – Я хотел бы извиниться, что был груб с тобой, и что отношусь к тебе как к ребёнку, – у Ван Ибо на лоб глаза полезли от услышанного извинения, когда они оказались на кухне, но ещё пуще он удивился, когда Сяо Чжань поставил перед ним миску горячей лапши. – Наверно, ты голодный.       Он почти свалился на стул, подвинул к себе миску, будто её собирались у него отнять, и вперился взглядом в лицо стоявшего напротив шаньхусяо. Тот выгибал и сгибал пальцы, упёршись ими в столешницу, покачивался на носочках, определённо нервничая. Подцепив приготовленные палочки, Ван Ибо опустил их в лапшу, выловил горсть и громко втянул её, не сводя вопросительно взгляда.       – Ну что ты так смотришь? Я искренне хочу извиниться. Неужели так странно, что я это делаю?       Подвоха он и не искал.       – Но ты же действительно прав, я ещё ребёнок, пока не пройду инициацию и не вольюсь в ряды Братства. Просто мне надо понять, могу ли я верить в твою искренность.       – Конечно же, можешь, – меж бровей у Сяо Чжаня пролегла складка.       От острого бульона, обжёгшего желудок с первого глотка, загорелись и губы, но несмотря на это Ван Ибо не отодвинул миску, волочил по ней палочками и снова затянул лапшинину в рот. Он вдруг ощутил себя самым счастливым человеком, словно несколько тысяч лет ничего вкуснее не ел, чем эту, к слову, обычную лапшу. У него пекло язык, Ван Ибо накручивал длинные полоски на палочки и почти не жуя глотал, в какой-то момент он увлекся настолько, что даже позабыл о чужом присутствии.       Чем, наверняка, даже обидел гордого шаньхусяо, потому что тот не смог долго молчать. – Я… я настолько сильно не выгляжу тем, кому можно доверять?       Сяо Чжань спрашивал спокойно, почти буднично, однако Ван Ибо встревожил надрыв, звучавший между слогов, в тонах, улавливаемый где-то на уровне интуиции. Он отложил палочки. Раскрыл ладонь с бусиной и выставил её перед Сяо Чжанем. И шаньхусяо в тот же миг потянулся навстречу, его рука на весу дрогнула, и он остановил её прямо сверху, так и не коснувшись. От холодной кожи веяло демонической энергетикой.       – Возьмёшь? – Ван Ибо приподнял уголок губы в полуулыбке, подначивая. Сяо Чжань отдёрнул руку.       – Испытываешь?       – Проверяю своё к тебе доверие.       Шаньхусяо сглотнул, открыл рот, издал звук, похожее на какое-то слово, но сомкнул губы обратно, прочистил горло. Ван Ибо демонстративно расплёл косичку, чтобы на одну из нитей нанизать бусину, потому что реакция у его оппонента была яснее слов: он не собирался её отнимать. Когда беленький шарик оказался на своём привычном месте, Ван Ибо преисполнился решимостью. Кризис миновал.       – Расскажи, зачем она тебе?       – А тебе? – парировал Сяо Чжань, отвернувшись полубоком, сложив руки у груди и демонстрируя полное равнодушие.       – Ты говорил о доверии, разве нет?       – О, в вашем современном мире теперь такие правила, да? Чтобы тебе начали доверять, нужно вывернуть душу наизнанку? – ощерился шаньхусяо.       – Во всяком случае, можно попробовать говорить друг другу правду, – Ван Ибо подергал заплетённую косичку. – Ты знаешь, для чего наньу заплетают волосы?       Сяо Чжань косо взглянул в его сторону и отрицательно качнул головой.       – Чаще всего так делают те, у кого слишком много духовных сил, и чтобы она не утекала в мир, не рушила мироздание лишним магическим воздействием, ты заплетаешь косу, тем самым циркулируя собственную энергию ци. Ещё есть наньу, умеющие брать энергию извне и скапливать её в себе, иногда даже приумножая эту силу, их называют накопителями.       – У тебя нет духовных сил, чего ты тогда всё их заплетаешь, – буркнул Сяо Чжань, развернул к себе стул и намеренно расселся, закинув ногу на ногу.       – Поэтому, нося твою бусину, я не буду чувствовать себя таким одиноким и бесполезным.       Ван Ибо облизал губы и достойно встретил понимающий взгляд.       «Я доверился» , – говорил он своей мимикой и жестами. – «А ты доверишься мне?»       – Шаньхусяо живут у самых гор, – начал Сяо Чжань, когда Ван Ибо доел лапшу. Он кашлянул, чтобы голос стал чище, и заговорил дальше. – Нас зовут совами из-за того, что мы умеем петь только в тёмное время суток, лисами, потому что живём в скалах, как в норах, чтобы ни одному человеку не удалось нас отыскать. Демонами нас никогда не называли, так как пользу мы людям приносили, хворь да хищников своими песнями отгоняли. Раньше у предков был и пушистый хвост, и даже перья на груди и спине, но сейчас уже такого нет. Почти на человека стали похожи, только когти и клыки остались, чтобы землю сподручнее было рыть и охотиться. Однажды с гор спустился к нам даос в красных одеждах, встал он посреди деревни и призвал к себе всех шаньхусяо.       Ван Ибо подпёр щёку, заслушавшись. У Сяо Чжаня и впрямь был завораживающий голос: низкий, грудной, от него аж душа дрожала, но когда тот начал рассказывать саму легенду, его тон стал выше, словно он пел одну из колыбельных паньлуну. Ван Ибо уселся удобнее, затащив одну из ног на стул, под себя, готовый наконец-то узнать больше. Шаньхусяо тоже повернулся к нему лицом, уложил кисти рук на столе, перебирая пальцами, и Ван Ибо залипнул на это движение.       – Человек, – выкрикнул старейшина шаньхусяо, выйдя вперёд, – ты пришёл на наши земли, напугал всех от мала до велика. Откуда ведаешь, скажи, что обустроились мы здесь, на краю гор?       – Нефритовый император [50] поведал мне, – отвечал даос.       Зашевелились шаньхусяо, зашумели испуганно, стали вопрошать даоса на разные голоса. И тогда снова взял на себя слово старейшина.       – Что же Нефритовому императору от шаньхусяо надобно? Мы народ немногочисленный, деток наберётся, дай небо, два-три за год, тихо-мирно живём в горах, людям у подножья помогаем. Нежели прогневили мы Владыку чем-то?              – Дошёл до Владыки слух, что у шаньхусяо талант природный есть, – опустился на землю даос, и все выползшие из своих нор горные жители опустились на колени следом. – Умеете петь вы, чтобы ночные твари засыпали.       – Умеем, – отвечал старейшина. И народ его зашумел, подтверждая. «Умеем, умеем», – разливалось по воздуху эхо.       – Спит под землёю нашей паньлун, и от деяний человеческих стал он просыпаться. Пока ещё не отошёл он ото сна, но если пробудится, воспрянет, то жизнь всю и загубит, сотрясёт и зальёт водами, не даст житья человеческого. И будет это проклятьем до самых небес. Опечалены небеса, божества тревожатся за жизнь людскую, передали весточку, чтобы отыскали мы вас, выпрашивали помощи.       И наказал даосу Нефритовый император выбрать самого певчего шаньхусяо, забрать его из родных мест и заточить его под землёй вместе с паньлуном, пусть колыбельные ему поёт, не позволяя отойти тому ото сна. Оторопели горные жители, напугались наказа, да только выбора у них и не было. Выбрали они самого певчего шаньхусяо и отправили его сон паньлуна сторожить.       Сяо Чжань замолчал, поднял взгляд на Ван Ибо, а с того будто пелена спала. Он выпрямился.       – «Горластая шаньхусяо, Нежнее, пожалуйста, пой, Тогда уснёт паньлун под горой, А ты, ты его не буди. Пока белого наньу не сможешь найти», – прошептал Ван Ибо, произнося пришедшую на ум детскую присказку, что они разбирали на занятиях. – Так ты тот шаньхусяо, что выбрал даос?       Перед тем, как кивнуть, Сяо Чжань добавил:       – Только давай проясним две вещи. Что это был не совсем тот даос, и не я был первым, кого он выбрал на эту роль. До меня успело смениться несколько поколений…       – И?.. – Ван Ибо никак не мог подобрать нужную формулировку и стучал себя сначала по губам, а затем по виску, вдумчиво перебирая слова, пока, наконец, не выпалил наиболее подходящее. – Тебя устраивает такая жизнь?       Шаньхусяо скорбно прикрыл глаза, сморщился и снова их открыл. Когда он рассказывал легенду, то выглядел одухотворённым и оживлённым, будто на его лице сияло солнце, однако теперь опять смотрел раздражённо.       – Что ты хочешь услышать?       – Каково это, жить под землёй всю свою жизнь и заниматься лишь пением колыбельных какому-то паньлуну?       Сяо Чжань испуганно прижал палец к губам и громко шикнул.       – Не оскорбляй его такими словами!       – Но ведь его могущество не должно означать, что другие существа ради этого страдали! Это несправедливо.       – Мы не страдаем, – оскорбился шаньхусяо, что даже клыки сверкнули, только теперь это Ван Ибо не пугало.       Он уже понял, что вся злость и бравада были лишь напускным, когда Сяо Чжань не мог быть честным даже с самим с собой. На сердце стало тяжело.       – Паньлун очень добр по отношению к моему роду, из поколения в поколения он дарит нам жемчужину, чтобы показать своё расположение! Это честь для шаньхусяо – петь ему колыбельные.       «Вот почему тебе она так дорога» , – подумалось Ван Ибо, и он неосознанно потянулся к косичке, чтобы дотронуться до бусины. Скорее всего, именно по этой причине у него была связь с Сяо Чжанем, потому что она была подарком тому от паньлуна.       – Ты один ребёнок у своих родителей? – спросил он с самым честным побуждением.       – И что?       – В каком возрасте даос выбрал тебя на роль спасителя мира?       – Почему я слышу в твоём голосе какой-то подвох, и он мне не нравится? Лет… в семь? Или мне было десять? – Сяо Чжань задумчиво уставился в потолок, словно только там он мог получить ответ.       – И ты считаешь, что твои мама и папа были счастливы? Рады? Горды? Единственное, что я могу представить, как они были убиты горем и…       – Замолчи! – шаньхусяо поднял руку ладонью к Ван Ибо, а затем провёл ею по горизонтали, будто перекрывая ему рот. – Не вызывай во мне пустое чувство вины, это было несколько тысячелетий назад, и я не думаю…       – В этом и проблема, что ты не думаешь, как себя чувствуют другие!       – А ты будто понимаешь? Всех понимаешь, да? Разгадал, по полочкам разложил и всех просвещаешь? – осклабился Сяо Чжань, сложил ладони вместе и склонил голову. – О, всеведущий лао Ван, просвети же меня, неразумное существо перед тобою!       Ван Ибо нахмурился и закусил изнутри губу. Для него родители всегда были болезненной темой, и, видя, как Сяо Чжань наплевательски отнёсся к чувствам своих родных, кольнуло его. Конечно же, он не хотел, чтобы тот взял на себя вину, и не хотел его обвинять, ведь, возможно, за все тысячелетия шаньхусяо смирились со своей участью и видели в этом лишь благословение небес. Для Ван Ибо же это звучало дико. Пусть выбор нового певчего был не таким частым, только какой несчастной была та семья, что лишалась своего ребёнка? Может быть, им было всё равно, и он одаривал незнакомых людей своими эмоциями. И судя по реакции Сяо Чжаня, им в самом деле было всё равно, а он не имел никаких сил, чтобы ссориться.       Вот только когда он перевёл на того взгляд, то чуть не пропустил вдох.       У шаньхусяо словно остекленели глаза, и в уголках собрались почти кристальные слёзы. Ван Ибо привстал, желая хоть что-нибудь сделать, но обречённо сел обратно. Он открывал и захлопывал рот, точно немая рыба: ему нужно было что-то сказать, и в то же время он боялся обострить ситуацию ещё сильнее. Он сжал пальцы в замок и опустил голову, чтобы его испуганное лицо закрыли волосы. Какой же он глупый, говорит всё, что придёт на язык!       – Я… я так скучаю по ним, Ван Ибо. Я так по ним скучаю.       Ван Ибо еле сдержался, чтобы не ляпнуть что-нибудь ещё, и просто сидел на своём стуле по другую сторону, слыша, как Сяо Чжань шмыгал носом, сдерживая плач.       С того дня песни Сяо Чжаня стали тоскливее. Они били поддых, от высоких нот, наполненных одиночеством, ломило в груди, разбивалось сердце, и Ван Ибо только усилием воли сдерживал себя от пустых рыданий. Глаза постоянно были на мокром месте, и он никак не мог совладать со скорбью, что чувствовал шаньхусяо. Ван Ибо корил себя, что затронул такую болючую тему, только теперь ничего поменять не мог. Мог только быть рядом и стать опорой в такое время.       Сейчас он знал, что слышал колыбельные из-за бусины, и если бы захотел, имел возможность избавиться и от неё, и от чужой тоски, только он не хотел. Сяо Чжань больше не строил козни, чтобы её отнять, а ещё и тело перестало отзываться болью на его голос. Лишившись духовных сил, он не страдал от их потери как тогда, когда магия выливалась из него, словно спускаемая из крана вода. Бусина стала для Ван Ибо неотъемлемой частью.       В отношении Сяо Чжаня к нему тоже что-то поменялось. Помимо того, что он не требовал возвращение бусины, он утих и успокоился, даже стал более живым, и его улыбка очень быстро нашла местечко в сердце Ван Ибо. Конечно, он был слишком юн и неопытен, чтобы дать точное определение тому, что происходило, однако с каждым прожитым в лавке днём пресекал страх перед незнакомцем, чаще распахивал душу и открывался перед шаньхусяо. И у него возникла потребность делать это постоянно. Ему было мало разговоров днём, поэтому он однажды попросил Сяо Чжаня прийти и ночью. И это было таким привычным, как и то, что шаньхусяо никогда не приходил с пустыми руками.       Они уселись с ногами на кровати, уместили миски с вонтонами [51] между животом и бёдрами и, активно поглощая бульон, обсуждали предпочтения в еде. Инициатором разговора был Ван Ибо, потому что он заметил, что среди соевого творога, маринованного имбиря и отдельной тарелки салата из нори на подносе выделялись баклажаны, которые ел только он.       – Ты не ешь баклажаны?       Сяо Чжань как раз запихивал в рот очередной вонтон и поперхнулся. Казалось, от одного только слова ему поплохело, и даже кожа стала зеленоватой, будто его сейчас стошнит. Ван Ибо заржал.       – Если ты так их не любишь, зачем тогда готовил? Тебе плохо от их запаха не стало?       – Стало… – невесело протянул тот с набитым ртом, размахивая руками. – Я подумал, что они могут нравиться тебе и…       – А если бы мне они тоже не нравились, м?       Сяо Чжань наконец-то дожевал, сглотнул и удивлённо уставился на смеющегося Ван Ибо. Словно его наставили на путь истинный, в его зрачках почти отразилось настоящее озарение.       – Тебе… не нравятся?       Успокоившись и словив накренившуюся миску, он повернулся к шаньхусяо и искренне улыбнулся.       – Что, запереживал теперь? Вот надо было спрашивать! Нормальные люди как делают? Сначала уточняют о предпочтениях, а потом уже готовят. А не наоборот.       – Я не человек, – буркнул Сяо Чжань, подхватывая новый вонтон.       Ван Ибо наловчился: чтобы не глядеть на его блестевшие от бульона губы, он вовлёк его в игру, подтолкнул игриво плечом.       – Ладно, ладно, не сердись, ты меня просто не понял. Это шутка такая, могу подставить вместо «человек» «сущность», тогда не будет обидно? Мне в принципе нравится всё, но иногда случаются казусы с морковью и острым…       Сяо Чжань резко вскинул голову, поэтому он даже содрогнулся и не успел договорить.       – И ты молчал? Так вот почему у тебя такие красные щёки! – шаньхусяо потянулся, чтобы отобрать у него миску, но Ван Ибо подхватил её первой и увёл в сторону, неприлично и угрожающе выставив палочки. Тогда Сяо Чжань отставил свои вонтоны на поднос и для удобства перевернулся на колени: его руки так и мельтешили в попытках обмануть и забрать еду. – Чего ты упрямишься? Не любишь, а давишься! Это что, единственные вонтоны во всём мире, что ты так в них вцепился?       – Я не говорил, что не люблю острое, – он почти спиной разворачивался к шаньхусяо, и даже в таком положении умудрился подхватить вонтон и запихнуть в рот со счастливой улыбкой, несмотря на то, что щёки, язык, полость рта и горло действительно полыхали. – Я лишь сказал, что иногда мой желудок это не воспринимает.       – Ты ужасен, – Сяо Чжань ударил его по руке.       – Зато еда гэгэ прекрасна, – парировал Ван Ибо.       – Раз она такая прекрасная, то это определённо стоит, чтобы мучить свой организм, тем более когда он и так на грани! Логика наньу такая логичная.       Ван Ибо громко фыркнул и утёр лицо, потому что бульон выплеснулся на подбородок, теперь у него загорелись и уши от неловкости. Надо же вот так заляпаться!       – А кто говорит, что мой организм на грани? То, что у меня нет духовных сил, не значит, что я немощный. И красные щёки и пожар во рту не сравняться с любовью гэгэ, который готовил для меня целый ужин. Спасибо, прекрасный гэгэ, спасибо за вкусную еду.       – А-а-а, замолчи. Захлопнись, Ван Ибо!       Наверно, шаньхусяо посчитал, что если дёрнуть его за собачьи уши, как строптивого щенка, то Ван Ибо присмирел бы и перестал смеяться. Но когда его ладонь взялась за одно из них, Сяо Чжань и Ван Ибо притихли, уставившись друг на друга с изумлением. Ван Ибо весь задрожал, а Сяо Чжань вместо того, чтобы рвануть и сделать больно, пригладил трепыхающееся ушко к макушке, и на его лице отразилось блаженство.       – Они такие мягкие! Мягонькие, мягусенькие, они просто чудесны. О небеса… почему… что?..       Шаньхусяо растерял все слова, да и Ван Ибо, сам от себя не ожидая, подставился под ласку и зажмурился от удовольствия. Если у него был ещё и хвост, то он точно им бы завилял. Когда к первой присоединилась и вторая рука, Ван Ибо довольно замычал, прогнулся и вытянулся вслед за касанием, в конце концов тоже отставил свою миску и почти наклонился к коленям Сяо Чжаня, чтобы уткнуться в них, втянуть носом его запах. Почуять и распознать все его эмоции, уловить сигналы его тела. И в этот же момент всё прекратилось, Ван Ибо чуть не заскулил и поглядел на шаньхусяо снизу вверх преданным взглядом. Закусил губу. Сяо Чжань, в последний раз коснувшись его светлых волос и горячих щёк, отстранился.       Ван Ибо смущённо выпрямился.       – Прости, я…       – Нет, это ты меня прости, – перебил его Сяо Чжань, с ужасом глядя на свои ладони. – Я… они такие у тебя мягкие, и ты так подставлялся, что я…       – Ты боишься, что я обиделся на это? – он склонил голову к плечу.       – Нет. Да. Так не должно быть! Ты же не собака.       Шаньхусяо закрыл свой рот сжатым кулаком, и его взгляд бегал вокруг, только бы не остановиться им на Ван Ибо. Тот тоже не знал, куда себя деть, поэтому чинно сложил руки на коленях, будто был на занятиях. Ему нужно было прояснить ситуацию, что его вовсе это не задело и не обидело, только он не представлял, с чего начать.       – Я тебе ещё не рассказывал, – наконец-то заговорил он, осторожно и не спеша, уставился на свои пальцы. – Однако меня могли не допустить к инициации, потому что я завалил один из экзаменов. Старшим даже пришлось созывать Совет для принятия решения по поводу меня, они спорили, возмущались, и не желали давать мне право войти в Братство. Не потому что я накосячил с экзаменом, а потому что совершив ошибку в таком простом деле, я мог совершить гораздо более грубую ошибку в человеческом мире. Пусть между нами и людьми мир, это не означает, что так будет всегда. Повода для новой вражды Старшие давать не хотели, боялись. Поэтому позволили сделать выбор нашей старейшине, Ао Шу. Именно она дала мне ключ от этой лавки чудес, и именно она нашла на мне метку. Проклятье.       Ван Ибо, погрузившись в прошлые события, вдруг позабыл, к чему именно вёл разговор, и замолчал. Он робко приподнял взор: Сяо Чжань сидел перед ним, точно его отражение, он тоже сложил руки на коленях и из-за выпрямленной спины смотрел на него чуть сверху.       – Что это был за экзамен? Который ты… завалил?       – Это было оборотничество.       – Вас учат обращаться в животных? – подивился шаньхусяо.       – Никогда не знаешь, какие умения пригодятся в человеческом мире, – пожал плечами он, ему вдруг стало чуть легче, потому что он представил Сяо Чжаня среди наньу, и как он умело бы мог обратиться птицей или лисой. Ещё раз быстро осмотрев его, Ван Ибо кивнул сам себе. Умело, так точно. – Моим заданием было обернуться собакой.       – И каково это?       – Странно. Необычно. Неприятно. Когда ты зверь, любой зверь, твоё сознательное я словно отходит на второй план. Ты почти привычно чувствуешь, ты видишь, но если ты будешь реагировать, на слова, действия, приказы, это будет инстинктивно. Наставница призналась, что я стал великолепным псом, и всё шло достаточно хорошо. Мне даже дали дополнительную задачу – взять след.       – И что-то произошло. Да?       – Да. Моя человеческая часть вдруг перестала быть осязаемой, я вдруг растворился в собачьем инстинкте идти по следу. Я двигал лапой, махал хвостом, и сознание перестало понимать, что я не собака. Магия словно вытекала из меня наружу, с каждым движением я всё больше переставал контролировать ситуацию. Я, моё человеческое я, желало пойти вправо, к наставнице, просить о помощи, сделать хоть что-нибудь, чтобы выбраться из ситуации, но пёс шёл лишь по следу. Не слушался. Я… испугался. Он настолько окунулся в воспоминания, что даже не заметил, как Сяо Чжань положил поверх его ладони свою.       – Теперь я думаю, что сейчас произошло то же самое. При эмоциональном всплеске такой силы, я неосознанно закрываю поток ци, чтобы не лишиться остатков духовных сил. Закупориваю их, чтобы выжить, и тем самым не могу должным образом достигнуть поставленных целей. То есть сам себе и мешаю. Оказывается, я боюсь темноты, всяких чудовищ в ней и умереть.       Ван Ибо истерически засмеялся. Чтобы не умереть, он блокировал собственные, потом и кровью выточенные из человеческого тела силы, и благодаря этому оказывался на краю смерти. Не смешно ли?       – Бояться смерти – это нормально. Ты ещё неопытен, и вполне объяснимо, почему ты на тех же инстинктах действуешь себе на благо. Это не плохо. Бояться – это не плохо, Ван Ибо.       Он поднял голову и увидел слабую ободряющую улыбку на лице шаньхусяо. От её искренности внутри всё обрывалось, затапливалось благодарностью и обожанием, от них немело нутро, и Ван Ибо ни смог не вернуть улыбку.       – Прости, что пробудил твои собачьи инстинкты, – Сяо Чжань отдёрнул руку, и без неё стало зябко, хотя она вовсе и не была тёплой в принципе.       Ван Ибо пошевелил пальцами, начал покусывать губы, решаясь. А затем преклонился перед шаньхусяо, подставляя к нему ближе голову.       – Если тебе это понравилось, ты можешь меня ещё погладить.       – Хочешь, – хихикнул Сяо Чжань, и впервые в его голосе слышалась застенчивость, – быть хорошим мальчиком?       Он не ответил, только поднёс ладонь к губам, чтобы не издать никаких звуков, когда Сяо Чжань решился всё-таки его погладить.