Надежда живет даже среди могил

      У Себастьяна обнаружилось много вредных привычек. Главная из них — увиливать от прямого ответа, при этом не нарушая контракта. «А кто сказал, что в момент потопления Титаника я был непосредственно в вашем мире и вмешался таким образом?» — елейным тоном, о котором Эстель не переставал думать, сидя в мастерской. В колледж Себастьян за ним обычно не ходил и не объяснял почему. Может подражал собачьему послушанию хотя бы в этом, а может ему не нравилось место, где он сошел с пьедестала в дождливый ранне-летний Лондон.       Студенты в последнее время не перешептывались о нем. Свою фамилию он слышал всего пару раз. К счастью, людям было, кому еще перемыть все до одной обглоданной кости. Эстель заканчивал уборку своего рабочего места: теперь, когда алебастровая глыба не занимала все пространство у стены, разложенные на столе инструменты не вселяли огромного воодушевления и маниакального желания продолжать до вершины идеала. Помутневшие лезвия стамески и напильника, больше ненужный скарпель — нечего завершать. Молоток, терка, карандаши, бумажные эскизы, множество из них. Когда-то, уйдя из дома, он летел Икаром на солнце. Воск расплавился, обжег спину, выцвел фиолетовым клеймом на глазу, и теперь он падал в небытие, не зная, как ему следовало поступить.       — Эй, Фантомхайв. Твоя скульптура. Мне жаль.       Алоис неуклюже переминался с ноги на ногу, будто это он её сломал и теперь пытался в этом сознаться. Он был непривычно-неприлично растрепан, немного потерян и без знакомых французских жаргонных словечек за пазухой.       — Лучше пожалей меня, мне ехать на свадьбу брата, — у Эстеля не было ни сил, ни желания подыгрывать чужой жалости. Алоис слегка просиял, когда понял, что сегодня его не отталкивают, и заглянул через плечо, с любопытством осматривая набор инструментов. — Скульптуру же мне не жаль. Сделаю что-нибудь другое, просто в этот раз у меня будет обыкновенный гипс. Может собаку. Как у меня в детстве была. Или шпица. Они свирепые.       — А паука не хочешь? — Алоис широко улыбнулся, будто заигрывая. — Или снова человека, но миниатюру. Клод всегда готов попозировать тебе натурой. Только попроси, я договорюсь.       — Ты просто хочешь статую мистера Фаустуса, — фыркнул Эстель, бессердечно щелкая по любопытному носу двумя пальцами. — Которую ты мог бы умыкнуть после моей защиты, не так ли? Потому что я не возьмусь делать твоего опекуна для твоих извращений.       — Да не для извращений он мне нужен! — обиделся Алоис, правда, не всерьез. — Мне просто хочется найти повод над ним поиздеваться. Может хотя бы так у него появятся эмоции. Russe insensible!       — Ты думаешь, если я сделаю из него «Розу», а сам стану «Джеком», то он начнет эмоционально фонить? — Эстель собрал все инструменты в ящик и убрал в шкаф. Влажной тряпкой он прошелся по столу. Оставалось немного пыли, он убирался совсем недавно, но теперь он освобождал рабочее место для других студентов. Свое творение он будет создавать уже дома, размер позволит. И так будет безопаснее, подальше от возможных сплетней. А хвосты закрывать придется. Иначе профессор Ландерс не даст ему не то, что защититься. Покоя.       — «Dessine-moi comme une de tes filles, Jack!»       — Откуда в тебе столько сил ёрничать?       — Поживи с Клодом несколько лет. И не такому научишься.       — Pas mal.       Алоис нагло повис на его плече, и Эстель даже не стал сбрасывать его руку. Проблемный приятель вышел выше него ростом и всячески пользовался их небольшой разницей. Эстель и так не отличался красотой размера. Пять футов и девять дюймов против пяти и десяти с половиной. Разница несущественна, но Алоис вел себя как король великанов и не упускал возможности как-то напомнить Эстелю, что ближе к земле теплее — там Ад.       — Mon petit ami, не желаешь ли ты составить мне компанию и выпить по бокальчику Prosecco где-нибудь с видом на чертовы horloge forte? — игриво поинтересовался Алоис, расслабившись. Эстель бросил на него скептический взгляд, приподняв брови. Мысль о том, что, возможно, пора заканчивать с дополнительной порцией посторонней близостью, показалась ему вполне здравой. Алоис плохо понимал что «можно», а что «нельзя», но Эстель все равно винил избалованного французского мальчика в отхождении от приверженной дистанции между народами Англии и Франции. Старая шутка ходила по людям, обрастая домыслами, которые можно было бы разрешить простым запросом в гугл:       «Вы, французы, сражаетесь за деньги, а мы, британцы, сражаемся за честь» — «Сэр, человек сражается за то, чего ему больше всего не хватает».       — Чтобы иметь силы для вина, надо меньше работать и больше предаваться праздности, — ответил Эстель, заканчивая с уборкой, увернувшись от Алоиса, и возвращая себе отобранное личное пространство. — У меня, в отличие от тебя, есть еще дела. Я взял больше смен перед поездкой в Эдинбург.       — Ты чем-нибудь кроме работы вообще можешь заниматься? Сначала у тебя был диплом, потом предзащита, потом работа, потом ты еще на дому что-то делал, — Алоис сел на стул и поставил подбородок на спинку, постукивая мыском ботинка по ножке. Эстель фыркнул и отвернулся, еще предстояло отодвинуть все в шкафу, чтобы никто не вздумал трогать его инструменты. — У тебя ни девушки, ни парня, даже друзей, кроме меня, и нет толком-то. Тебе самому от затворничества не тошно?       — У меня есть кошка, — возразил Эстель и задумался: «Теперь, правда, у меня еще и дитя Сатаны на коротком поводке, но, думаю, об этом ему знать не обязательно». — Друг у меня тоже есть. Не ты. Я тебя в друзья не записывал.       — Я сам записался, да, знаю, я вот такой вот, необычный чародей-часодей, становящийся другом всем обездоленным и несчастным, — замурлыкал парень, покачиваясь на стуле.       — В каком месте я обездолен и несчастен?       — Ты сам так сказал. Ты вообще себя видел, когда говорил про свадьбу брата? Так говорят только «обездоленные и несчастные».       Против такого замечания ответа не нашлось. Эстель сердито обернулся на собеседника: Алоис развалился на спинке стула, улегся на плече и весело улыбался, закрыв глаза. Эстель шлепнул его по взъерошенным светлым волосам и пнул стул, скорее от вредности, чем от обиды. От резкого звука на них обернулось несколько студентов рядом, невольно подслушивающие их разговор.       — Не верю, что у тебя есть друзья, кроме меня, профессор Холл не в счет, он старый, — продолжал мурлыкать Алоис, когда они уже поднимались с цокольного этажа на первый к выходу во внутренний дворик на пути к воротам за пределы колледжа.       — Ему всего тридцать, — фыркнул Эстель, но Алоис как ни в чем не бывало продолжил:       — Может они воображаемые? Или ты дружил с «Себастьяном» до того, как он разбился?       Эстель отмахнулся. Назвать Себастьяна воображаемым можно было полторы-две недели назад, пока он качался морем в его голове, сворачивался в спираль послушным паразитом-Веномом и сосуществовал с ним в подобии симбиоза. Под понимание слова «дружба» Себастьян не вписывался вообще. Их отношения строились на демоническом интересе в его сторону и заключенном контракте, где демон занял роль исполнителя за достойную плату — душу. Эстель выбрал этот путь потому что не увидел возможности отомстить брату лучше, пусть до конца и не определился с методом. На его стороне был повязанный демон. Хорошее подспорье.       — Кстати, Эстель. Кто тебе подарил такое красивое колечко? Неужто ухажер появился?       — Боже, да заткнись ты.       — Боже не сохранил королевскую семью целой, с какой стати мне затыкаться?       Они вышли на улицу. Солнце приятно грело, сядет через пару часов, если не скроется за облаками раньше. Молодые умы сновали по своим делам. У самых ворот столпилась небольшая группа. По высокой макушке светлых волос Эстель определил профессора Холла. Рядом с ним мужчину, вызвавшего раздраженный выдох. Себастьян не следовал за ним в колледж, но иногда ошивался неподалеку, ожидая, когда Эстель закончит все свои дела внутри.       — Да ты гонишь, — прошептал Алоис почти восторженно, проследив за его взглядом. — Засранец, до последнего молчал, что он ожил! А я уже было поверил, что правда разбился!       — Он не… Стой, что ты только что сказал?       Алоис, не слушая его растерянный шепот, уже обогнал и устремился вперед, вероломно рассекая пространство между двумя девушками, заслонивших собой мужчин.       — Профессор Холл! А курить на территории колледжа запрещено, я все вижу!       — Формально, я за забором, так что устава я не нарушаю.       Эстель заметил, как тяжело поднялась и опустилась чужая грудь. Но выручать профессора на глазах у студентов он не собирался. Вместо этого он с шипением приосанился к Себастьяну и сквозь зубы процедил:       — Ты обычно сюда не ходишь, а сегодня я ясно дал тебе понять, чтобы ты здесь не появлялся!       Себастьян очаровательно улыбнулся, смахивая больше на блаженного, чем на осознанного мужчину, готового прислушаться к просьбе.       — Четче формулируйте ваш приказ, госп… Эстель. Вы приказали мне «не мешать вам, пока вы не освободитесь», а вы уже вполне свободны. Мистер Холл пригласил меня составить ему компанию за сигаретой, я всего лишь выстраиваю приемлемые для людей социальные связи.       Эстель никогда не думал, что отдавить кому-то ногу может принести такое удовольствие.       — Мистер Михаэлис, так что вы там говорили о девятнадцатом веке?       — Преподавай бы вы у нас историю Англии… На такие пары можно и сходить, — девушки, отвлеченные короткой перепалкой между профессором Холлом и Алоисом, снова обратили свое внимание на них. Они были не с его потока, но легче от этого не становилось.       — «Мистер Михаэлис»? — уточнил Эстель. Себастьян весело улыбнулся в ответ.       — Замечу, что не от архангела Михаила. Прошу прощения, дамы, но на этом внеурочная лекция для вас окончена, мой компаньон почтил меня своим визитом.       Эстель скрестил руки на груди, придерживая при себе один из возможных язвительных комментариев. Как ни пытайся описать, их отношения далеки от компанейских. Пускай они были знакомы достаточно давно, открыто взаимодействовали меньше месяца. Эстель одернул себя: снова он пользуется сухими машинными терминами. Девушки оглядели его с ног до головы, одна, судя по лицу, что-то для себя поняла. Она принялась искать по карманам джинс телефон, приговаривая «секундочку-секундочку». Где-то на фоне зудели голоса Алоиса и профессора Холла: последний оправдывался, что курит вне колледжа, хоть и у ворот, и он взрослый мужчина, чтобы не скрываться с сигаретой по углам.       — Мистер Михаэлис, скажите, пожалуйста, это ведь вы? — рыжая повернула к ним лицом экран смартфона, в открытой галерее красовался снимок незаконченной скульптуры. Эстель закатил глаза и тихо простонал:       — Боже, серьезно?       Себастьян поднес руку к лицу, наклонился вперед, чтобы лучше разглядеть изображение. Он скосил взгляд на него, устало потирающего переносицу, Эстеля, и получил сердитый взгляд в ответ. Поэтому-то Эстель и не хотел, чтобы Себастьян ошивался близ колледжа и радовался, что демон не настолько к нему приклеился. Скульптуру Эстель оставлял в институте из-за размеров и редко накрывал брезентом или покрывалом, но ничто не мешало его и сдернуть. Фотографии «Себастьяна» разошлись по колледжу спасибо одногруппникам и некоторым преподавателям. Эстель и сам отправлял фотографии семье в моменты их редкого общения. Мама иногда звонила и спрашивала, как у него дела. Эстель кидал фотографии процесса, и после этого расспросы обычно чудесным образом прекращались. Сейчас Эстель задавался вопросом, не дьявольских ли рук это дело?       — Вы все это время скрывали от меня тему своей скульптуры, — Эстель подавился воздухом от настолько проникновенного томного заявления. — Теперь я понимаю почему. Оказывается, я был вашей музой!       — Вы давно знакомы… с Фантомхайвом? — вторая девушка в широкой толстовке удивленно присвистнула. — Фантомхайв, стало быть, та скульптура — это в честь твоего бойфренда?       С каждым прозвучавшим словом становилось все хуже и хуже. Эстель ошеломленно моргнул, в недоумении уставился на осекшегося профессора Холла — Никки — и растянувшегося в улыбке на манер кота Чешира Алоиса. Себастьян не дал вставить ему и слова, поднеся палец к губам, словно желая намекнуть на секретность:       — Мистер Фантомхайв и я пока не являемся парой, поэтому меня нельзя назвать его «бойфрендом». Но, возможно, у меня есть шанс, раз я, как оказалось, стал пищей творца.       Кто покраснел больше, сам Эстель или собеседницы, он не знал, но жар на щеках отозвался незнакомой волной стыда в теле. Чудом сохранив лицо надменным и равнодушным, он отвернулся.       — Не неси ерунды, Себастьян. Сама судьба к тебе не благосклонна, ведь моя скульптура разбита на множество осколков.       — Мне важно только то, сколько сил и времени вы потратили на её создание, а результат может быть любым, Эстель. Даже если итог — горстка пыли.       Эстель оглянулся на него через плечо, обвел взглядом затаивших дыхание девиц и цокнул языком, закатывая глаза и отмахиваясь от излишне волнительной для окружающих реплики ладонью.       — Я проклинаю тот день, когда встретил тебя, — уколол он как можно больнее. Дьявольскому существу подобная боль, видимо, неведома, или же шпилька метнулась мимо. Себастьян шагнул к его плечу ближе, едва дотронулся до него и склонился над его ухом, почти нежно воркуя:       — Хорошо. Лучше проклинайте меня. Так я буду знать, что вы думаете обо мне.       — Мы, пожалуй, все-таки пойдем. Мистер Михаэлис, в следующий раз обязательно поделитесь фейсбуком! Приходите к нам еще! — неуклюже пробормотала самая смелая из них. Алоис за ними потешно зажал рот ладонью, сдерживая рвущийся наружу гогот. Никки, судя по выражению лица, желал, как и Эстель, оказаться как можно дальше отсюда, чтобы пережить романтичный позор.       Девушки ушли, другие, поредевшие студенты к ним больше не подходили. Эстель заглотнул в грудь побольше воздуха, и Алоис позволил себе громко вальяжно рассмеяться, схватившись за кирпичную стену.       — Я вырву тебе язык и завяжу его бантиком, ты вообще соображаешь, что говоришь? — прошипел Эстель, когда вместо стыда в каждую клеточку его тела стало закрадываться плохо сдерживаемое бешенство. Никки сочувствующе сунул ему в руку зажженную сигарету в знак поддержки.       — Насколько я могу судить, истории о безответной любви пользуются спросом у людей, а объяснить мое участие в вашем дипломе…       — Тш, — Эстель ударил его под колено, понизив голос до шепота. — Следи за языком.       — Здесь нет никого, кто бы не знал, — Себастьян усмехнулся, потирая ушибленную голень. — Так имеет ли смысл скрываться? Другие же вам вряд ли бы поверили.       От Эстеля на укрылось, как удивленно посмотрели друг на друга профессор Холл и Алоис, словно проверяя, не послышалось ли им. На место встали и ранее брошенные слова парнем, когда они только выходили за территорию колледжа на узкий асфальт пешеходной дороги улицы рядом с проезжей частью.       — Профессор, да вы тот еще кот в мешке! — Алоис обнял его за руку и повис на чужом плече. Эстель едва не застонал в голос, подавленный внезапным вопросом: откуда знал Алоис? Молчаливое требование объяснений осталось проигнорированным. «Собакой» Себастьян был ужасно непослушной и обожающей безобидные шалости.       — Я сделаю вид, что никого из вас не знал и не знаю, и подошел только стрельнуть сигарету.       Эстель поднес кончик к губам и обхватил его, сразу чувствуя на языке прогорклый вкус табака. Мэйфейр считались изысканными сигаретами, но все-таки уступали излюбленному ричмонду. Себастьян щелкнул металлическим колесиком о кусок кремня, и маленький огонек пламени согрел сигарету до углей. Эстель, прикурив с его рук, глубоко затянулся и выдохнул через нос, неприятно обожгло слизистую носа. Темный табачный дым развеялся вместе с легким порывом ветра. Стоило накинуть куртку поверх теплой рубашки в полоску.       Алоис знал. Знал о том, что с его статуей что-то не так, но молчал все то время, пока Эстель ею занимался. Так показал сам Алоис, это подтвердил и Себастьян. Скосив взгляд в сторону ворот, он обратил внимание на то, что к ним не просто не подходят: на них вообще не обращают внимания, как если бы они вмиг обратились в пустое место. Себастьян расслабленно стоял рядом, демоническая сила порой поражала воображение такими тривиальными вещами как не настоящая «мантия невидимости», наброшенная на них неказистой вуалью.       — Не смотри на меня так сердито, — Алоис высунул язык, дразнясь и перекатывая истончившиеся от времени и слюны титановую штангу. Эстель увидел бледный узор, напоминающий его пентаграмму, и приподнял бровь в вопросительном жесте.       — Мистер Фаустус, полагаю, — он озвучил вслух одну из своих догадок. Алоис просиял.       — Именно! Почти как «Портрет Дориана Грея», но сам холст не пригодился. Теперь стоит дома пустой.       — Во что меня втянули, — Никола, нахохлившись, прижался спиной к еще не прогревшейся от вступающего в свои права серого лета кирпичной стене и дымил с каждым сказанным словом. — Эстель, ну матерь божья, я договаривался только на одну историю с «хтонью».       Профессор и Эстель не афишировали свою дружбу, какой бы признанной она между ними ни была в разные периоды их жизни, но и не сказать, что сильно скрывали в последние недели. Профессор Холл не имел никакого отношения к экзаменационной комиссии, а Эстель давно закрыл курс «Истории искусства» на балл «А» с плюсом, чтобы мозолить глаза в учебном кампусе и как-то о себе напоминать. Поэтому они пересекались по необходимости или просто выходили курить вместе, если оказывались в одном корпусе. Достаточно сброшенного короткого сообщения «Перекур?» и в ответ «Перекур», и они встречались у кирпичной стены и щелками зажигалками друг для друга. Со временем их компанейский перекур перестал удивлять, и к ним перестали подходить другие курящие студенты перекинуться парой слов с молчаливым Эстелем и разговорчивым Холлом, быстро сворачивающим разговор. Алоис не курил, но тоже ловил эти моменты и иногда к ним присоединялся. Тем более, профессора Холла он видел в разы чаще, поскольку у него дисциплина шла в самом разгаре.       В сессию, как помнил Эстель, профессор Холл не щадил никого, хоть и потом, как тот признавался тет-а-тет, обливался кровью в надежде никого не довести до нервного срыва.       — Оказывается вы так близки, — Алоис сделал неопределенный жест рукой, теперь вприпрыжку изучая Себастьяна весьма открыто. Благонастроенность Эстеля сошла на нет, теперь юнца хотелось отодвинуть в темный закуток и придушить, чтобы он не мельтешил перед глазами так рьяно. — Мне вот поделиться было не с кем. Я был так рад, когда понял, что ты такой как я! А твоя печать на твоём глазу, да? Это что же, я смогу теперь обсуждать с тобой, какой Клод заноза в заднице?       — Не говори так громко, — поморщился Эстель, без особой надежды быть услышанным. Алоис завелся и теперь ничто не могло его остановить. Больше всего настораживало, как легко он говорит о своей связи с потусторонним. Эстель понимал, почему Алоис ничего не сказал ему, даже не намекнул. В такое нельзя поверить, пока не столкнешься лично.       — Нас все равно не услышат и не поймут, да? Твой Себастьян хорош, но Клод все-таки лучше.       — Ты только что назвал его «занозой в заднице», — ввернул обратно Эстель, прикусив сигарету за фильтр. Алоис жеманно пожал плечами.       — Одно другому не мешает.       Себастьян на сравнение не обиделся. Его подобное не заботило, казалось, он считал себя выше на голову любого во всех вопросах. Его ровная выпрямленная осанка не оставляла в этом никаких сомнений. Улыбка на лице мягкая, обволакивающая, но дежурная. Дома демон вел себя саркастичнее и еще своевольнее, будто всем видом намекая, что Эстелю лучше покрепче держать поводок. В действительно, Эстель хотел не крепко сжать в руке холодную цепь, а намотать ее тугим намордником поверх чужой глотки, чтобы тот не мог издать ни звука.       — И все же, если нет базы, ни одна сделка с дьяволом не поможет вам сиюминутно обрести талант, — сказал Себастьян спустя несколько минут разразившейся перекрестной перепалки между ним и Алоисом на тему Оскара Уайльда, «Дориана Грея» и тем, насколько уместно называть демонов «занозами», потому что Алоис имел неосторожность обронить, что Клод сам вел его руку с кистью на холсте, а Эстель оскорбиться, что его мастерство не измерялось играми чертовщины. Сигарета закончилась, вторую у него отобрал демон, не дав закурить снова. Если у Алоиса был заноза, то у него — самая настоящая зануда. — Либо у вас есть, с чем можно работать, или же этого нет, и исполнить желание контрактора нужно как-то иначе.       — А все еще ничего, что мы говорим об этом здесь? — спросил профессор Холл, стряхнув с третьей по счету сигареты пепел в сторону. Он зябко повел плечами, и Алоис снова прилип к его боку в пародии на объятие. — Не подумайте, что я в вас сомневаюсь, Себастьян, но это как-то…       — Ваше Высочество.       Себастьян сначала настороженно вскинул голову, но затем расслабился. Эстель посмотрел туда же, откуда раздался сухой сдержанный отклик. Мистер Фаустус ничуть не изменился с последней встречи, случившейся незадолго до того, как Себастьян «ожил». Холодный мужчина высокого роста в строгом офисном костюме поправил узкие очки на переносице и обвел их взглядом, задержался на нем с Себастьяном, а потом, положив руку на плечо Алоиса, одернул его на себя.       — «Ваше Высочество»? — передразнил Эстель. — За такое в прошлом отправили бы прямиком в Тауэр.       — Брось, кому не хочется побыть принцем, — весело фыркнул Алоис. — Клод, смотри! Ты был прав, не разбилось!       Алоис радовался появлению Себастьяна как маленький ребенок новой игрушке. Эстеля это начинало раздражать, как и то, что Себастьян не реагировал на такие выпады, словно так и должно быть. Себастьян вообще вел себя чересчур спокойно, хотя сам утверждал в их первый и последний короткий разговор об его мире, что демоны не часто задерживаются среди людей. А тут двое на территории одного города.       — Ваше Высочество, вы можете так привлечь слишком много внимания, — мистер Фаустус устало вздохнул. Во всяком случае Эстелю в его долгом тяжелом выдохе почудилась настоящая усталость. Алоис отнимал много сил и энергии, и если Эстель истощался с его скудными ресурсами за час-два, то демона, терпящему его каждый божий день на постоянной основе, оставалось только посочувствовать. — Прошу простить моего господина, он может неосознанно сбить с толку.       Мистер Фаустус прислонил руку к груди и вежливо поклонился. Эстель потер зарубивший дробью висок: игры в хозяина-слугу ему не нравились. В отличие от двух исчадий ада, он не застревал в прошлом и жил сегодняшним днем современного человека, отказавшегося от концепции классового неравенства, которую ему с детства прививали отец и мать, постоянно напоминая: «Ты сын семьи Фантомхайв и младший брат будущего графа, Эстель, ты должен держаться уверенно и не дать чему-то сбить себя с ног».       — Мой господин достаточно великодушен, чтобы не обращать на подобное внимание, но я нахожу такое поведение неприемлемым, — ответил за него Себастьян. — Вы же, к тому же, не оповестили о своем присутствии и даже не поздоровались.       Между Себастьяном и мистером Фаустусом сразу пробежала черная кошка, смахнув хвостом возможное перемирие. Эстель закатил глаза, игнорируя и восторженный взгляд Алоиса, и очевидную попытку выслужиться и обозначить территорию: вежливо, спокойно, но жаля по доступным местам под обманчивой оболочкой профилактического укола.       — Так, парни, без разборок у моей альма-матер, — профессор Холл отлип от стены и вклинился между ними. Очки мистера Фауста отразили яркий солнечный блик, и он плавно подхватил правую ладонь профессора, чтобы взглянуть на нее поближе.       — Ваша рука так и не зажила, — произнес мистер Фаустус, и профессор выдернул ее к себе, едва не отшатнувшись на Себастьяна. Забавляющееся лицо Алоиса изменилось, померкло и удивленно спросило:       — Вы знакомы?       Эстель только сейчас заметил, что его друг профессор Холл-Никола почти дрожит и напряжен до скрежета зубов. На коже по центру шелушилась вскрытая рана из сети мелких красных трещинок, местами по форме напоминающих вдавленные лунки от ногтей. Расчесанная рана, которая то заживала, то открывалась вновь. Эстель уже видел такие у Николы: кожный дерматит обострялся от аллергенов в еде или же на стрессе, у друга была привычка расчесывать незажившие воспаления до кровавых трещин, если что-то его беспокоило.       — Мистер «Сай», — вместо ответа сказал мистер Фаустус, смотря куда-то на свою протянутую опустошенную руку.       — Тот парень с сайта знакомств? — Алоис от удивления забавно подпрыгнул. — Который тебе так и не дал?       Никола нервничал все сильнее и с каждой секундой сжимался до беспомощной точки. Эстель коротко взглянул на Себастьяна, словно надеясь найти ответ у него.       — Веселая «хтоническая» история, — тихо пробормотал Эстель себе под нос.       — Она самая, — согласился Никола, услышав его бормотание. Он потушил почти дотлевшую сигарету о подошву ботинка и зажал окурок в руке. — Как говорится, дружелюбный сосед мистер «Паук». Я потом тебе расскажу. Сейчас, пожалуй, мне пора возвращаться в колледж.       Мистер Фаустус не стал его удерживать, отвлекшись на восторженное щебетание Алоиса. Из него Эстель понял, что когда-то Алоису надоела постная мина его контрактора, и он зарегистрировал его на сайте знакомств, а потом приказал сходить на свидание с любым парнем оттуда. Этим парнем оказался мистер «Сай» — за псевдонимом прятался Никки.       — Нам пора, — слушать версию событий Алоиса Эстель не хотел. Это означало проспойлерить себе весь сюжет наперед и заранее узнать концовку. Себастьян и мистер Фаустус тоже выглядели не слишком заинтересованными в пересказе. К тому же у него были запланированы дела на сегодняшний вечер: он собирался пройтись по магазинам в поисках свадебного подарка для Элизабет. Какие бы сложные ни были его отношения с Сиэлем, подругу детства и невестку в одном флаконе он любил и баловал, насколько ему позволяло его положение.       — Вы на метро поедете? Там же самый сок час-пика. Давайте мы вас отвезем. Клод сегодня на машине.       Отказать Алоису, вбившему себе что-то в голову, сродни разговору со стенкой. Бесполезно и в довесок отнимает время. Черный внедорожник Бентли казался чужеродным, хотя не в первый раз подвозил его до его ветки метро или до остановки на автобус к его дому. Алоиса Эстель к себе ни разу не приглашал. Не было повода и не считал его настолько к себе близким. Теперь, помимо сволочного характера, их объединяли метки на телах и серьезные брюнеты, стоящие за их плечами с грозным видом клубных вышибал.       Что-то новое в сидении с кем-то на заднем сидении, и когда этот «кто-то» — Себастьян. Их локти соприкасались, хотя между ними оставалось много свободного пространства. Мистер Фаустус, еще пройдет достаточно времени, прежде чем Эстель хотя бы про себя начнет звать его по имени, поставил на фон негромкое радио. Алоис что-то проворчал на открывшего трансляцию ведущего Кисс Эф Эм, но уже через минуту подпевал Хелен Юсефссон «Я такой одинокий сломленный ангел», вбивая сохраненный у себя адрес отправной точки на в гугл-картах.       — Должно быть, мистер Транси узнал обо мне от мистера Фаустуса, — заметил Себастьян, когда они встали в первую пробку. — Я не предполагал наличие еще пары контракторов. Как я уже говорил, подобное — нечастое явление.       — Неужели ты ничего не заметил в Алоисе, пока был бестелесным? — Эстель отвлекся от созерцания загруженных туристами и местными лондонских улиц за тонированным окном и повернул голову в его сторону.       — Когда вы начали создавать мое вместилище, я больше не мог свободно наблюдать за всем в людском мире. Сконцентрировавшись на вас, я не обращал внимание ни на что вокруг. Можно сказать, что мой нюх притупился. В конце концов, посторонние не имели значения.       Эстель кивнул на его слова, задержал взгляд на приглушенно поющем на переднем сидении Алоисе и спросил:       — Они ведь нас не слышат?       — Мистер Фаустус слышит, — ответил Себастьян. — Но, полагаю, он слишком занят дорогой и своим контрактором.       — Ясно. — Эстель облокотился лбом о стекло и прикрыл глаза.       Машину немного качало. Включился подогрев сидения. Лето еще не разогрелось, поэтому Эстель расслабился от тепла и немного задремал. Себастьян тронул его запястье зачем-то. То ли хотел еще поговорить, то ли просто прикоснуться, даже захотелось спросить, почему Себастьян, не могущий ему лгать, сказал его одногруппницам о некоем «шансе». Но сон увлек его за собой, и тогда, покачнувшись, перед тем как провалиться в баюкающую бездну, его голова упала на плечо Себастьяна.       И стало чуточку лучше.