Это просто

Се Лянь стоял перед Цзюнь У; только вернувшийся с улицы юноша пах холодом и совсем немного — пылью. Нормальные люди вовсю спешили домой к семьям, чтобы скорее усесться за стол и поесть достаточно простых, но горячих и сытных блюд в окружении близких. Ненормальный же Се Лянь спешил возвратиться к Цзюнь У в их холодную лачугу.  Бывший Небесный Император не знал, льстило ли ему это или же кололо в давно уязвленное эго: «Его Высочество наследный Принц Сяньлэ приютил чудовище и батрачит на его содержание».   Цзюнь У от этих мыслей поджал губы и кивнул Се Ляню в знак приветствия: все равно был молча благодарен, что тот вернулся в нему в новогоднюю ночь. Не отправился в Небесную Столицу, хотя теперь двери всех дворцов всегда были гостеприимно открыты Богу войны в короне из цветов.   — Скучали? — улыбнулся Се Лянь нежно, осматривая совсем не готовый к празднеству стол.   — Порой думал о тебе, — уклончиво ответил мужчина, отстраняясь.   Цзюнь У ни капли не изменился в лице, пусть в груди и поселилось скребущее чувство: он ожидал, что Сяньлэ найдет себе более подходящую компанию на ближайшие дни, и даже не подумал о том, чтобы сходить на рынок.   Справедливости ради, из них и на рынок ходил всегда только Се Лянь. Цзюнь У смертных избегал любой ценой.   Почему-то сейчас он точно так же избегал смотреть на Се Ляня, опасаясь, что теперь уж точно исчерпал запас чужого милосердия. Никто не был обязан брать его, рычащего и переломанного, под свою ответственность, даже Сяньлэ. Особенно Сяньлэ.   — Ты всегда проводил такие масштабные празднества на Новый год... А теперь мы встретим его здесь, вдвоем... — начал Се Лянь неловко, бережно подбирая слова, но и это не помогло.   — Неужели потешаешься? — хмыкнул бывший Император с невеселой улыбкой и пронзительным, внимательным взглядом.   Се Лянь под этим взглядом самую малость стушевался: он должен был привыкнуть к чужим мнительности и нелюбви к хождению «вокруг да около». Если начать издалека, Цзюнь У с большой вероятностью надумает себе всякого и вновь будет молчать сутками... и это в лучшем случае.   Цзюнь У тем временем выжидающе, с поднимающимся раздражением следил за божеством перед собой, будто пытаясь залезть к нему в голову и найти подтверждение: его презирают.   Се Лянь облизнул пересохшие губы и вновь начал:   — Я понимаю, что ты устал и тебе все это может быть непривычно, но я...   — Но ты? -– поддел его Цзюнь У, напоминающий в это мгновение готового к прыжку тигра.   Се Лянь вздохнул.   — Хотел бы порадовать тебя на этот праздник.   И в подтверждение своих слов он тут же полез в мешок, с которым обычно бродил по улицам. Цзюнь У склонил голову набок, молча наблюдая за происходящим: что там, какой-нибудь занятный кусок мусора? Но вопреки всем опасениям, чужие ладони выудили из мешка достаточно простой, но аккуратный увесистый сверток.   Цзюнь У нечитаемым взглядом смотрел, как как Се Лянь сам разворачивал шуршащую упаковку — и миру явился... Пао. Верхний халат, расшитый изящными узорами. Явно дорогой.   Тигра будто шлепнули ладонью промеж глаз.   Мужчина в смятении смотрел то на подарок, то на Се Ляня, что старался скрыть собственное волнение. В горле запершило.   — Сяньлэ... — выдавил он из себя едва слышно и осекся.   Он должен сказать «спасибо»? Расценить это как жалость и оскорбиться? Сколько времени Се Лянь откладывал деньги на это?   Цзюнь У разлепил пересохшие губы:   — У меня для тебя ничего нет.   Улыбка персиковых губ из слегка нервной стала печальной и самую малость снисходительной.   — Подарки делают не для того, чтобы получить что-то взамен, — терпеливо отозвался принц, — их делают, чтобы показать свои чувства и порадовать. Вот и все.   Се Лянь говорил об этом так, словно это было слишком просто, слишком... очевидно, чтобы объяснять. Цзюнь У взял пао в свои руки и плотно сомкнул веки; меж его бровей пролегла глубокая морщинка. Советники, почувствовав бурю в чужой душе, беспокойно зашептались, и Цзюнь У пришлось сосредоточить остатки сил на том, чтобы вынудить их успокоиться хоть немного.  Император, построивший свою империю на лжи и красноречии, впервые за тысячелетия почувствовал, насколько тяжело бывает подобрать слова.   — Мне нечем тебя порадовать, — упрямо продолжил Цзюнь У, сжав пальцы на гладкой нежной ткани. Да, это одеяние и впрямь должно быть гораздо приятнее к телу, чем то, что он носит в своем изгнании. Но он не может его принять. Он не останется в долгу перед Сяньлэ, не снова.   Внезапно Се Лянь выпрямился и, быстро подойдя к Цзюнь У, точным движением коротко толкнул его в грудь раскрытой ладонью. Цзюнь У был так погружен в свои мысли, что — к своему стыду — даже не успел отреагировать должным образом. Это не было похоже на начало драки: его усадили на хлипкий деревянный ящик, в холода служивший стулом. Се Лянь тем временем уверенно подался вперед: теперь он вновь внешне был похож на того юношу, что вознесся во сне восемьсот лет назад. Такой же спокойный, непреклонный и немного игривый. «Сейчас ты послушаешь меня и сделаешь так, как я захочу.» — вот, что читалось во взгляде ясных как звезды глаз. Цзюнь У и заметить не успел, как засмотрелся.   Се Лянь коротко выдохнул и понизил голос до шепота, склонившись к испещренному шрамами лицу:   — Ты порадуешь меня тем, что примеришь это одеяние. И будешь радовать каждый раз, как наденешь его.   Узкие ладони легли на крепкие плечи, и это прикосновение будто пламя лизнуло их обоих жаром. Цзюнь У, неосознанно приоткрыв рот, ловил каждое сказанное Сяньлэ слово. Делил с ним одно дыхание, волнительное и дрожащее.   Цзюнь У был почти готов к тому, чтобы податься вперед — самую малость, этого хватило бы... Но к тому времени Се Лянь уже отстранился. В скромном жесте он собрал волосы в кичку, давая им обоим время придти в себя. Закончив, Се Лянь откашлялся, и Цзюнь У уже готов был услышать привычные извинения, но вместо этого в последний раз увидел ту снисходительную и довольную одновременно улыбку, свойственную лишь божествам.   — Надеюсь, Вы поняли меня, Владыка.   Цзюнь У задумчиво осмотрел дорогой халат, отмечая, как блестит чешуя вышитого у горловины дракона; пожалуй, единожды примерить пао, если принцу так хочется — меньшее, что можно сделать в Новый год.   Он был так поглощен мыслями, что и не заметил, как голоса советников смолкли окончательно.