acts of kindness

На столе стояло намного больше блюд, чем требовала того скромная компания. Паэлья с морепродуктами, изобилие овощей и фруктов, зажаренный на вертеле поросенок, свежий хлеб и даже ореховый торт, покрытый приторной глазурью — все это собственноручно приготовил Луканис, не позволяя никому кроме себя даже на шаг подступить к кухне. Со стороны могло показаться, что они что-то праздновали. Однако, видел Создатель, это было далеко не так. С падения Вайсхаупта прошло две недели. Первые несколько дней отряд зализывал раны — лазарет Маяка никогда не был более оживленным. Нэв и Эммрик не спали ночами, творя бесчисленные исцеляющие заклинания, перевязывая раны и накладывая травяные компрессы. А ведь они не были даже целителями. Досталось всем. У Тааш было сломано два ребра, на лицах Дарвина и Хардинг не осталось живого места — каждый дюйм кожи был иссечен царапинами и синяками; Луканис порвал связки на руке, у Беллары было вывихнуто запястье и сломана ключица. Сами Нэв и Эммрик оказались истощены магически — оба напоминали скорее призрачные тени, нежели живых людей. О своих ранах Рук предпочитала даже не думать. Когда силы были хотя бы частично восстановлены, пришло молчание. Стихли разговоры в библиотеке, книжный клуб больше не собирался у камина с бутылкой вина. Будто бы призраки, они слонялись из угла Маяка в угол, не находя нужных слов, чтобы описать, что случилось в стенах крепости. Те дни Рук отсиживалась в своей комнате для медитаций, изредка выбираясь в соседнюю, к Эммрику. Некромант не задавал лишних вопросов, позволяя расположиться в его пространстве. Он читал какие-то письма, разбирал бумаги, пока Рук просто сидела в кресле, поджав по себя ноги, и думала. Думала о всем том, чего не успела и не смогла сделать. О трупах Стражей, огромными кучами сложенных у ворот крепости. О всех тех, кого они не смогли спасти. Еще через пару дней тишина стала невыносимой. Выросшая в ярком Тревизо, Рук ненавидела спокойствие. И тогда она заставила — именно заставила, ведь страстным желанием это делать никто из отряда не горел — их хотя бы собираться вместе на ужин. «Для поднятия морального духа» — так себе объясняла странное решение Рук, но в глубине души понимала, что все куда прозаичнее. По вечерам шепот ее внутренних демонов — сожалений — становился громче, и это была лишь наивная попытка приглушить их. И вот они снова сидели за одним столом. Еда была вкусной, но каждый укус, каждый глоток давался Рук с усилием. Несмотря на это она упрямо заставляла себя отправлять в рот все новые и новые ложки риса, надеясь, что послужит команде хорошим примером — Нэв угрюмо возила вилкой по тарелке, все больше размазывая по ней рагу, Эммрик лишь потягивал вино, а Беллара уже полчаса методично резала на мельчайшие кусочки запеченный лосось, даже не удосужившись съесть хотя бы крошку. — … не стоило ожидать слишком многого, — продолжил свой монолог Дарвин. Рук потеряла его нить уже с четверть часа назад — эльф снова и снова возвращался к той ночи в Вайсхаупте, в мельчайших деталях восстанавливая все самые ужасные моменты. Поначалу девушке казалось, что это к лучшему — Страж выговорится, успокоится. Однако время шло, а он все не прекращал, каждый вечер возвращаясь все к той же теме. Дарвин ел лишь хлеб. И не тот, что приготовил Луканис, а черствую корку, которую еще перед падением крепости купил в Минратоусе. Рук видела в этом тревожный знак. — В конечном счете, Луканис — лишь ассасин. Он убивает людей за деньги, — эльф недобро усмехнулся. — Без обид, Рук. Она промолчала, лишь сильнее сжав в заледеневшей ладони ложку так, что та грозилась согнуться пополам. — Неудивительно, что в момент, когда нужно было сделать что-то действительно стоящее, он промахнулся. Никто ведь не отвесит за смерть Гиланнайн кошель золота! — выплюнув глупую шутку, Дарвин разразился смехом — не добрым и мягким, как обычно, а озлобленным и ядовитым. — Дарвин! — вспыхнула Рук, отбрасывая приборы. — Хватит, это совсем не забавно. Нам всем безумно жаль, что ты не умер, убив архидемона, и не исполнил свой долг Серого Стража, но тебе пора остановиться! Рук не хотела этого говорить. Она не это имела ввиду. Но слова — полные горечи — уже сорвались с ее языка. — Остановиться? — взревел Дарвин, вскакивая из-за стола — Эти Стражи — мои братья и сестры — мертвы. И они будут умирать, потому что Луканис не смог собрать в кучу свое дерьмо и убить Гиланнайн. А шуму-то было — Демон Верантиума! — его ладони сжались в кулаки, на лбу проступила пульсирующая жилка. — А на деле — жалкий тюфяк, не способный на что-то большее, чем продажа собственной шкуры… Он сказал бы еще кучу гадостей, если бы Луканис не смел его, сваливая на пол. Посыпались пинки — один за одним глухие удары плоти о плоть эхом разнеслись по столовой. Рук сидела слишком близко, чтобы не вмешаться. Это было ошибкой. Да, она была Вороном — искусно метала кинжалы, неплохо стреляла из лука и легко и ловко, словно перо, носилась по полю боя — но она была всего лишь женщиной, и не могла противопоставить ничего в открытой схватке без оружия двоим взрослым мужчинам — горам мышц и необузданной физической силе. Она пыталась оттянуть Луканиса, правда. Однако за свою попытку — пусть и жалкую — лишь получила кулаком по лицу. Конечно, Дарвин поступил так не специально, Рук был в этом уверена, но это не делало жгучую боль менее яркой. Во рту появился металлический привкус, а на глазах навернулись предательские слезы — не от боли как таковой, а от унижения. Спасая себя от новых ударов, Рук отползла в сторону, уступая место Тааш. Кунари были куда мощнее ее, и им не предоставило труда разнять мужчин, которые к тому времени уже начали выдыхаться. Лица обоих — Луканиса и Дарвина — напоминали кровавое месиво. Взъерошенные, с адским огнем в глазах — они напоминали не верных спутников, с которыми Рук пережила немало передряг, а загнанных в угол зверей, готовых вцепиться друг другу в глотки. В ноздри Рук ударил до боли знакомый запах шалфея. Эммрик был рядом — присев рядом на корточки, он взял ее лицо в свои ладони, чуть разворачивая его к свету. Губы эльфийки изогнулись в надломанной жестокой усмешке — из них троих ей явно меньше всего нужна была помощь, но почему-то некромант не торопился одаривать своей заботой Луканиса или Дарвина. — Рук, вам нужно обработать рану, — тихо проговорил Эммрик, подушечкой большого пальца дотрагиваясь до ушиба, заставляя Рук зашипеть от боли. — Я в полном порядке! — она поспешила освободиться из плена его рук, отворачиваясь. — Лучше займитесь этими двумя идиотами, — девушка кивнула в сторону мужчин, между которыми все еще стояли Тааш в попытке закрепить хрупкое перемирие. — Они сами затеяли драку. Осмелюсь предположить, им это даже пойдет на пользу, — равнодушно пожал плечами Эммерик и снова потянулся к ней в попытке рассмотреть ее ушиб. — Позвольте помочь… — Нет! — прервала его Рук, вскакивая на ноги. Это — и она имела ввиду абсолютно все — было для нее слишком. Рук пыталась им помочь, поддержать, выслушать — и каждая ее попытка была встречена стеной безразличия и упоения собственным горем. Даже эти глупые ужины служили одной-единственной цели — сплотить, дать надежду на новое завтра — а они не могли высидеть и получаса без взаимных обвинений и мордобоя. Нет, Рук больше не могла это терпеть. Она и сама разваливалась на куски — каждую ночь Вайсхаупт приходил в ее сны бесконечной вереницей кошмаров. У нее просто не было сил нянчиться с ними всеми. Слезы, которые пару мгновений назад лишь проступали еле ощутимой влагой, грозили разразиться в настоящую истерику. В горле застрял ком, и Рук вдруг отчетливо поняла, что стоит ей минутой больше задержаться в столовой, как она расплачется у всех на виду. — Моя дорогая… — голос Эммрика, полный сожаления и горечи, был последним, что она услышала, стремглав выбегая из комнаты. Солнце ослепительной волной ударило Рук в лицо, стоило тяжелым дверям столовой с грохотом закрыться за ее спиной. Вечный день на Маяке начинал порядком раздражать. Во рту все еще ощущался металлический привкус крови, и Рук — совсем не элегантно, что наверняка не понравилось бы некоторым чопорным некромантам — сплюнула на землю. Однако мерзкое ощущение не проходило, заставляя желудок сжаться в тугой узел. Еще секунда — и она почувствовала, как внутренности вывернуло наизнанку. Слава создателю, никто не видел этого позора. Вытерев рот рукавом, Рук поспешила в комнату, надеясь хотя бы там найти укрытие — как будто бы от страха, растерянности и назойливого зуда сожаления можно было спрятаться. Маяк не был лишен минусов, но стоило отдать ему должное — то, как он подстраивался под даже самые маленькие нужды его обитателей, вызывало восхищение. И этот раз не оказался исключением — внутри Рук ждала бадья с теплой водой, достаточно большая, чтобы смыть и кровь, и грязь, и налет разочарования к собственной персоне, который въелся в кожу с тех самых пор, как Варрик передал ей бразды правления. Рук никогда не просила этого. Долой излишнюю вежливость — она дерьмовый лидер. Она это признавала. Ей не хватало нужных слов, чтобы подбодрить команду в тяжелую минуту, ей была чужда четко спланированная стратегия и тактика — ведь будучи Вороном, она всегда действовала в одиночку, никогда не принимая других в расчет. И самое главное — Рук никогда не могла принять ответственность за ее же решения. Не могла или не хотела? Осознание этого простого факта впервые пришло на ум, когда после прерванного ритуала Соласа она увидела покалеченную Нэв — прямой результат своих плохо обдуманных действий. Нет, Рук не была лидером — лишь добросовестным исполнителем чужой воли. Сначала ей указывали цель контракты, потом — Варрик. А выбирать цель самостоятельно она не могла, не умела — и не хотела учиться. Смыв с лица уже засохшую кровь, Рук упала на узкую кушетку, служащую кроватью за неимением лучшей опции. Зуд обиды и злости все не утихал, не давая расслабиться. Нет, Рук прекрасно понимала, почему Луканис и Дарвин затеяли драку — в них было слишком много напряжения после Вайсхаупта, а когда кипящий котел накрывают плотной крышкой, пар все равно находит выход. Они погрязли в пучине взаимных обвинений и придирок, не замечая, что все вокруг точно также разбиты, как и они. Рук — скорее по зову долга нежели сердца — пыталась собрать их куски в единое целое. День за днем она совершала привычный круг — зайти к каждому в комнату, спросить, как они, может ли она чем-то помочь. Однако никто и не подумал спросить, каково ей, нужна ли помощь ей, Рук. Нужно отдать должное Эммрику, в один из тех вечеров, когда она молча сидела в его кабинете, он пытался разговорить ее — в свойственной себе, приторно-вежливой манере. Тогда она почему-то не решилась нарушить молчание — что-то удержало Рук, и некромант больше не возвращался к этому вопросу, скорее всего решив, что эльфийка не хочет ничего обсуждать. Проблема была в том, что на самом деле она страстно этого желала, но не находила нужных слов, чтобы описать то, что творилось на душе. Ей было бы гораздо легче вывернуться наизнанку с Хардинг или Дарвином, не задумываясь о том, как грубо звучат ее слова или о том, как уродливо изгибаются губы, когда к ней подступает плач. С ними было проще, но никто из них не спрашивал. Эммрик, в свою очередь, спрашивал — но с ним было трудно. Не потому, что он не смог бы ее понять — как раз напротив, Рук почему-то была уверена, что он как раз-таки сможет это сделать. Ей просто не хотелось быть рядом с ним уязвимой — не еще более уязвимой, чем она уже стала в его присутствии. Было во взгляде некроманта что-то такое, что видело, как ей думалось, ее нутро насквозь — и от этого становилось не по себе. Вороны никого не должны подпускать близко. Чем сильнее объятия, тем легче вонзить в твою спину нож. И вот Рук лежала одна, свернувшись калачиком на узкой и неудобной кушетке. Это все было слишком для нее. Варрик всегда знал, что делать. Она — нет. Тишину комнаты нарушил осторожный стук в дверь — настолько вежливый, извиняющийся за вторжение, что не оставалось сомнений, кому он принадлежал. — Рук, вы в порядке? — послышался голос некроманта, глухой из-за двери между ними. — Я могу войти? Она вмиг села, как будто бы Эммрик мог сквозь стены осуждающе оценить ее жалкий вид. — Нет! — поспешила бросить она. — Все хорошо, мне нужно лишь немного… личного времени. — Вы уверены? — Эммрик не звучал убеждено. — Абсолютно, — Рук позволила себе звучать более раздраженно, чем того желала в действительности. И какое ему вообще дело? — Вы знаете, где меня искать, если я вам понадоблюсь, — еще секунда и за дверью послышались удаляющиеся шаги. И вот она снова одна. Отстояла границы своего хрупкого мира — но было ли это на самом деле победой? Рук снова вернулась в излюбленное положение — легла, поджав к груди колени и заключая их в кольцо рук. Стена, разделяющая ее комнату и комнату некроманта, невольно притягивала взгляд. Была ли она так одинока, как ей казалось, если Эммрик всегда был так близко? На некоторые вопросы лучше было не искать ответа. Рук еще какое-то время лежала молча, следя за разноцветными рыбками в аквариуме Соласа, пока веки не стали тяжелеть. Наконец к ней приходил долгожданный сон — и оставалось лишь молиться (каким, интересно, богам?), чтобы он принес блаженное спокойствие, а не кошмары о Вайсхаупте. Она была уже готова провалиться в сладкую негу, как внезапно удар в груди выдернул ее из сна. В ушах застучала кровь. Из легких будто выкачали воздух. В судороге Рук попыталась сделать вдох, однако тело не слушалось ее, и она лишь в беззвучном крике могла открывать рот, подобно рыбам в аквариуме, за которыми еще недавно наблюдала. Все мышцы тела сковало, она хотела пошевелиться, но не могла — даже моргнуть не удавалось. Казалось, сердце осталось единственным органом, приходящим в движение, — каждый его удар отдавался эхом по всему телу. А потом пришел страх — животный и всепоглощающий. У него не было четкой причины, но он объял все естество Рук. Мир вокруг затянуло поволокой — больше не существовало ни кушетки, ни этой комнаты, Маяка, мира за его границами. Был только страх и Рук, тонущая в тягучей, словно патока, обреченности. Тело пробила дрожь. Рук чувствовала, как на коже выступил холодный пот. Дышать все еще получалось с трудом — каждое движение грудной клетки отзывалось тупой болью. Ужас не отступал, все новым и новым кольцом сжимаясь вокруг позвоночника, подобно змею. Рук боялась даже моргнуть — казалось, стоит ей хоть на миг закрыть глаза, и она провалится в небытие. Не так себе она представляла смерть. Вот такой бесславный конец, не достойных Ворона. Рук де Рива испустила дух в собственной постели. «Виаго просто взбесился бы», — подумалось ей, и мысль, забавная в своей простоте на фоне всепоглощающего ужаса, неожиданно помогла ей. Такого прежде не случалось. Судорожно Рук пыталась отыскать причины своего состояния. По началу даже думать, как следует, не выходило — паника перекидывалась с одной мысли на другую, словно лесной пожар. Пытаясь утихомирить сбивчивое дыхание, эльфийка пыталась отыскать в памяти хоть что-то, что могло бы объяснить происходящее. Она не ранена — это точно. На ней ни крови, ни других повреждений, а значит все это — и животный страх, и бешенное биение сердце — исходит исключительно изнутри. Венатори, недавняя стычка в Минратоусе — ну конечно! Магия крови как-то задела Рук, и теперь они могли воздействовать на ее тело на расстоянии. Проще простого! Это все объясняло. Теперь, когда корень проблемы стал более явным, эльфийка могла наметить план дальнейших действий. Чуть не упав из-за дрожи в коленях, она сползла с кушетки. С этой проблемой Рук знала, куда обратиться. Еще секунда — и ослабшие руки колотились в дверь соседней комнаты. — Эммрик, — осипшим голосом звала некроманта Рук, слабый стук по дереву выходил еле слышным. — Это важно, откройте, пожалуйста. Через пару мгновений за дверью послышались негромкие шаги. — Рук? — при виде некроманта, появившегося в дверном проеме, сердце эльфийки пропустило удар, на секунду позволяя отвлечься от мыслей о своей возможной кончине. Она еще не видела его таким — Рук безуспешно пыталась нащупать нужное слово — непринужденным? Не прячущимся за фасадом лощеного, чуть щеголеватого профессора? Или просто расслабленным? Без привычного костюма, в тяжелом халате поверх широких плеч и бледными руками, лишенными привычных украшений? Он не стал задавать лишних вопросов, кивком приглашая внутрь. Кабинет профессора встретил Рук как старую знакомую — приятным потрескиванием камина и запахом трав. Она не потревожила сон некроманта — об этом свидетельствовала раскрытая книга и наполовину осушенная чашка со все еще горячим чаем. Легкое смущение, навеянное слишком неформальным видом Эммрика, уже успело выветриться, и Рук снова почувствовала, как к ней опять начал подступать липкий страх. — Что случилось, моя дорогая? — мягко спросил он, наверняка видя ее замешательство. — Вы дрожите. Тело Рук действительно трясло. Да и слова складывались в предложения с трудом — хотя такое частенько происходило с ней в присутствии Волькарина. — Я не знаю, что это. Возможно, магия крови? Мы столкнулись недавно с венатори в Минратоусе… Как думаете, они могли что-то с мной сделать? Эммрик успокаивающие дотронулся до ее плеча. Холодок касания обжигал даже сквозь неплотную ткань ее туники. — Присядьте, — он невесомым жестом направил ее в сторону мраморного стола. — Мы со всем разберемся. «Стол для вскрытия», — немного обеспокоенно подумала Рук, вспоминая, как совсем недавно она была очевидцем заклинания трупа, расположившегося на этом самом предмете мебели. Однако сейчас серый мрамор был абсолютно чист, а она… Что ж, она никогда не была брезглива. Повинуясь, Рук залезла на стол. Он был достаточно высоким, чтобы ноги оторвались от земли. Вдруг она почувствовала себя не Вороном, не человеком, руководящим операцией по спасению Тедаса, а маленькой девочкой — испуганной и взъерошенной. — А теперь, — Эммрик подошел к ней вплотную, и неожиданная близость показалась девушке удушающей — снова запах шалфея, снова масло для бальзамирования и чуть сладковатый цветочный аромат мыла: — расскажите мне, что произошло. Рук прочистила горло, собираясь с мыслями. — Я даже не знаю, как это описать, — она неуверенно заерзала. Холод мрамора заставил ее, и без того дрожащую, еще больше съежиться. Это не ускользнуло от внимательного взгляда мужчины. Миг — и на ее плечи опустился халат. Ткань придавило тело приятной тяжестью, обволакивая в еще более насыщенное облако запахов — его запахов. — Я пыталась заснуть, и вдруг… Не знаю, как и описать — сердце вдруг стало стучать как бешеное, тело застыло. Не будь я на Маяке, подумала бы, что меня отравили паралитическим ядом. Конечно, я жутко испугалась, а кто бы не испугался? ... и вот я, сразу к вам... Она знала, что рассказ ее звучал спутанно, но ничего не могла с собой поделать. То, что язык и губы вообще позволяли звукам сложиться в подобие речи, было воистину подвигом. Однако на лице Эммрика отражалась понимание, как будто он уже встречался с этим раньше. — И вы думаете, что это магия крови? — учтиво переспросил некромант. Мягкий свет магии развеял интимный полумрак комнаты. Его руки взметнулись в воздух, вычерчивая замысловатые жесты, смысл которых всегда ускользал от Рук, но завораживал грацией. — А что еще это может быть? — ответила вопросом на вопрос Рук, пристально следя за его действиями. — Я слышала, что венатори могут управлять телами заполучив всего лишь каплю крови. Не помню, чтобы меня ранили, но это не звучит как что-то невозможное… Эммрик многозначительно хмыкнул, продолжая вырисовывать в воздухе магические знаки. Он выглядел сосредоточенным и спокойным — таким его Рук видела в те вечера, когда он позволял ей расположиться в кресле у камина, а сам занимался работой: изучал древние тексты и редактировал научные статьи перед публикацией. Молчание затягивалось. — Эммрик, что со мной? — еле слышно спросила она, не в силах больше терпеть. Каждый вздох становился более прерывистым, чем предыдущий, и несмотря на теплый халат, ее снова стало потряхивать. Это — Рук еще не дала ощущению названия — возвращалось. Некромант, почувствовав ее беспокойство, мягко улыбнулся и взял ее ладонь в свою. Воспоминания о ночи, когда этот невинный жест помог Рук выкарабкаться из глубин отчаяния, приятным теплом отозвался в груди. Однако и это приятное чувство исчезло в чернильно-черном страхе. — Моя дорогая, на вас нет и следа чужой магии, — поспешил ее заверить некромант. — И я имею ввиду абсолютно любую магию, не только венатори. Рук сглотнула, отказываясь верить в услышанное: — Тогда что это? Маг неоднозначно пожал плечами. — Ваше тело абсолютно здорово, — холодные пальцы нежно поглаживали ее запястье, успокаивая пульс. — Однако наши души также подвержены недугам, пусть и не столь заметным. Некоторые люди — особенно в периоды сильного стресса — испытывают приступы страха. Это описано во многих трактатах выдающихся целителей. Например,Элоиз Третий писал, что… — Мне не нужна лекция, — прервала его Рук. Не хотелось быть жесткой, но это страх делал ее слова резкими и грубыми — Как это остановить? И снова ответом ей послужила теплая улыбка. — Боюсь, лекарства нет. Дрожь, которая пронизывала ее тело пару мгновений назад, превратилась в настоящий тремор. По щекам пробежали горячие дорожки слез. И почему она всегда рядом с ним превращалась в размазню? — Это значит, что каждую ночь меня ждет это? Эммрик взял ее лицо — как тогда, в столовой — в свои ладони, заставляя посмотреть на себя. Дорожки слез на бледных щеках мерцали в полумраке комнаты серебристым светом. — Посмотрите на меня, — его чуть хриплый голос будто бы упал на целую октаву. — Сделай вдох. Медленный. Глубокий. Если бы не контекст — стол для вскрытия, слезы и сковывающий движения страх — эти слова звучали бы даже интимно. Их должны шептать любовники во мраке спальне или влюбленные, делящие между собой первые радости открытия друг друга. Однако они не были ни теми, ни другими — Рук была уверена, что Эммрик не испытывал к ней, такой неуклюжей и жалкой — и крупицу интереса. Но она подчинилась, чувствуя, как щеки наливаются краской в тех местах, где кожа Эммрика встречалась с ее. — Вам просто нужно научиться бороться с этим, — продолжил он не отпуская Рук. — Я могу помочь, если вы позволите. Эльфийка кивнула. У нее не было выбора — или принять протянутую ей руку помощи, или кануть в пучине первобытного страха. И как бы Рук не презирала собственную слабость, пропасть отчаяния, на краю которой она балансировала, была слишком пугающий, чтобы остаться с ней один на один. — Мне всегда помогала одна игра, — при этих словах брови Рук удивленно поползли вверх. Помогла с чем? Вопрос вертелся на языке, однако она так и не задала его. — Просто отвечайте на мои вопросы. «Где берет начало Имперский Тракт?» — В Минратоусе. «Как долго длился Первый Мор?» — Сто девяносто лет. «Сколько книг лежит на моем столе?» — Двенадцать. Тринадцать, если считать полураскрытый том, покоящийся на стуле. Поток вопросов не стихал. Некоторые были простыми, некоторые требовали от Рук вспомнить уроки истории, к которой в подготовке Воронов уделяли не так много времени. Липкий страх начал отступать, позволяя мыслям цепляться за более приятные темы — география Тедаса, политика, теория Тени (на эти вопросы она не смогла дать даже приблизительного ответа, вдруг почувствовав себя на экзамене в Некрополе). Когда дыхание стало спокойным, а дрожь в теле стихла, Эммрик выпустил ее лицо из ладоней. К своему удивлению, Рук ощутила укол разочарования — почему-то хотелось, чтобы они застыли в вечности вот так, держа друг друга. Глупая мысль. — Чтобы справиться со страхом, нужно переключить внимание, — наконец из уст некроманта прозвучал не вопрос, а утверждение. — Это трудно, но не невозможно. — Спасибо, — только и смогла выдавить из себя Рук, чувствуя резкий прилив смущения — или виной этому был халат, и ей просто стало слишком жарко? Теперь, когда страх уступил перед ней, полумрак комнаты казался действительно интимным, вид Эммрика, оставшегося в легкой шелковой рубашке с расстегнутым воротом — компрометирующим, а его аромат, исходящий от ткани, вскружающим голову. Накаляющуюся неловкость нужно было срочно чем-то разбавлять, и Рук судорожно пыталась найти тему для разговора. Взгляд упал вниз лишь для того, чтобы наткнуться на молочно-белые запястья, вид которых, творящих магию, ее еще недавно завораживал. Без россыпи привычных колец и браслетов на руках Эммрик выглядел уязвимым и — слово странным вкусом отдавалось на языке — как будто бы обнаженным. Было непривычно видеть его таким — лишенным украшений, что в каждой вылазке были его неизменными спутниками. Интересно, как много времени мужчине требуется, чтобы снять каждое из них вечером? Перед глазами Рук возникла картина — вот Эммрик стоит перед камином в кабинете и медленно, шаг за шагом, поочередно снимает кольца, оставляя длинные пальцы без привычной брони. Вслед им отправляются с металлическим лязгом браслеты, потом — запонка в форме черепа, удерживающая воротник его рубашки… Отгоняя от себя непрошеные образы, Рук поспешила занять словами образовавшуюся тишину: — Так странно видеть вас без всех этих… наваррских штучек, — выпалила она и тут же пожалела о сказанном. Эммрика же, напротив, как будто бы это позабавило. — Эти, как вы выразились, «неваррские штучки», — важный элемент нашей культуры, — в его глазах отразились веселые искры. Рук готова была отдать полный золота кошель, лишь бы понять, что именно его так рассмешило. — Мы носим украшения не из любви к роскоши — хотя наверняка многие из нас питают страсть к красивым вещам — а из заботы к себе после смерти. Неваррцы верят, что золото, которое мы носим, мы сможем забрать в иной мир. Признаюсь, спать вместе со всем этим великолепием не очень удобно, однако я всегда оставляю хоть что-то, — сказав это, Эммрик поднял в воздух руку, показывая, что на ней все же осталось одно кольцо с изумрудно-зеленым камнем. — И зачем кому-то золото в загробной жизни? Эммрик неоднозначно пожал плечами: — В библиотеках Некрополя есть немало научных трудов, посвященных этому вопросу. Легенды, объясняющие происхождение этой традиции столь древние, что часто противоречат друг другу. Одна из самых популярных гласит, что наши предки верили, что этим золотом мы сможем заплатить за свой переход из мира живых в мир мертвых. Те несчастные, что не могут этого сделать, навсегда остаются в небытие, а души их не могут найти покой. Рук усмехнулась. — Если это правда, то у меня большие проблемы. Лицо Эммрика вдруг стало серьезным. Как и любой Морталитаси он принимал вопросы жизни и смерти слишком близко к сердцу. — Почему же? В ответ она лишь потрясла в воздухе запястьями, лишенными украшений. — В Тревизо мне редко удавалось сохранить лишний медяк, слишком много соблазнов, — пояснила она, вспоминая свои будничные покупки в Тревизо: бинты, яды, отмычки. — А сейчас как-то не до походов по ювелирным лавкам. Боюсь, что если неваррские легенды все же не врут, мне суждено болтаться где-то на Перекрестке до скончания веков. Самой Рук это казалось скорее забавным, нежели пугающим. Прожив еще слишком мало, она редко задумывалась о смерти. Нет, она, конечно, ходила за Рук по пятам, но эльфийка еще не успела по-настоящему это осознать. — Воистину это было бы очень печально, — согласился некромант. Взгляд мужчины вдруг стал блуждающим и задумчивым — не нужно было гадать, чтобы понять, что мысли унесли его далеко за пределы Маяка. Пользуясь заминкой, Рук соскользнула с холодного мраморного стола. Разговор обещал завернуть в неловкое русло, и эльфийка предпочитала ретироваться до того, как это произошло. Ей было стыдно за концерт, который она устроила посреди ночи, размякнув от своих глупых страхов, и еще больше увязнуть в смущении девушке не хотелось. — Спасибо, Эммерик. И простите за беспокойство, — в последнее время Рук говорила эти слова чаще, чем ей хотелось бы. Ее долг перед некромантом рос с непреодолимой силой, и эльфийка не знала, как положить этому конец. — Всегда к вашим услугам, — одарил ее своей мягкой улыбкой Эммрик. Возможно, воображение Рук выдавало желаемое за действительное, но рядом с ней Волькарин все чаще снимал маску вежливого профессора и становился более живым, что ли? — Если я вам понадоблюсь, то вы знаете где меня искать. Где-то она это уже слышала. — Как хорошо, что мы соседи, — неловко усмехнулась она, чувствуя, как щеки загорелись от непрошенных мыслей. На ум приходили образы — неправильные, но волнующие — такие, о которых она никогда не сможет говорить вслух. Кивнув на прощание, она поспешила к двери. Ни к чему было задерживаться, делая их встречу все более и более неловкой. Рука уже лежала на резной ручке двери, как голос Эммрика окликнул ее: — Когда у вас будет время, моя дорогая, нам стоит снова наведаться в Сады Памяти, — от этих слов брови Рук удивленно поползли вверх. Почему он вспомнил об этом сейчас? — Снова расправиться с парочкой венатори? — уточнила она, оборачиваясь. Теперь, когда расстояние между ними увеличилось, а паника в груди улеглась, Рук новым взглядом посмотрела на некроманта. Без привычных украшений и строго костюма, с чуть растрепанными волосами, он выглядел… пожалуй, тепло? Что-то потаенное — иррациональное — хотело броситься к нему, заключить в замок рук и сжать до хруста в ребрах. И снова Рук силой отогнала эту мысль. Идея о том, что она пала жертвой кровавой магии венатори, снова не казалась ей глупой. Иначе как объяснить все эти пугающие образы? Они явно насылают на нее бредовые видения, заставляя страдать и плавиться от пугающего чувства пустоты и одиночества где-то в груди. — Нет, в этом нет нужды, — поспешил заверить Эммрик. — Однако я кое-что хочу показать вам. Возможно, это поможет вам понять, что вы не так одиноки в своих страхах. Рук нервно сглотнула. Ей показалось, или некромант прочитал ее мысли? Торопливо пожелав Эммрику спокойной ночи, эльфийка поспешила к себе — в знакомую пустоту комнаты, залитой зеленым светом. Проклиная дурацкий аквариум Соласа, она еще долго ворочалась на бархатной кушетке, пытаясь принять удобное положение. Все это — Вайсхаупт, боги, Эммрик со своей дурацкой заботой — было для нее вновь слишком. Стараясь успокоиться, Рук решила снова «сыграть в игру». В этот раз она не считала предметы — обстановка ее комнаты была для этого слишком скудной. Вместо них она сосредоточилась на чем-то знакомом и простом — перечислении ядов и жизненно важных артерий, ранения которых позволяли лишить жертву жизни в мгновение ока. На «arteria femoralis» Рук ощутила а, как беспокойство и напряжение медленно покидают тело, расслабляя мышцы. На «arteriae subcostalis» она провалилась в беспокойный, но все же сон. Утром у порога ее комнаты стояли Луканис и Дарвин — просто воплощения раскаяния и добродетели. Словно провинившиеся дети, они принесли извинения, и Рук не могла не простить их. Им всем нужно было просто двигаться дальше. Вернуться в Некрополь они смогли лишь спустя неделю — слишком много дел после Вайсхаупта требовали ее внимания. Однако длительное ожидание того стоило. Рук никогда бы не подумала, кладбище — а Сады Памяти были именно им, пусть и красивым — действительно могли принести душе покой. Медленно прогуливаясь среди надгробий, зажигая поминальные свечи, она позволяла своим мыслям стать легкими, словно перья. Как и многим, культура и традиции Неварры поначалу казались Рук жуткими. Погребальные костры, на которых практически во всем Тедасе привыкли сжигать мертвых, казались чем-то более надежным, чем могилы в сырой земле. Огонь уничтожал тело, но в его пламени сгорала не только бренная оболочка. Он уносил с собой и боль, и память, и бремя сожалений, оставляя лишь пепел, к которому редко кто возвращался. И это помогало идти дальше — переступить через себя и принять новый день, уже без потери. Неваррцы же как будто лелеяли свою боль. У них навсегда оставалась могила с надгробным камнем — место, куда можно вернуться и скорбеть. Они не отпускали своих мертвых, навеки привязывая себя к ним. Однако уходя все глубже и глубже в недры Сада, Рук начинала понимать, что может стоять за столь мрачными для неокрепшего ума привычками. «Наши мертвые напоминают нам о том, как важно жить», — кажется так сказал Эммрик, описывая традиции Неварры. Было в этом что-то обнадеживающее, что-то, что смывало грязь и кровь, которые она — несмотря на девственную белизну собственных ладоней — так и не могла убрать с рук. И поэтому когда Эммрик рассказал Рук о собственном демоне — о том самом непреодолимом страхе смерти, что мог напасть на него и ночью, и среди белого дня — на плечи рук опустилось будто теплое одеяло невероятное облегчение; как будто с нее сняли непосильный груз. Эммрик не солгал, когда сказал, что прогулка по Садам Памяти поможет ей. Впервые с падения Вайсхаупта Рук почувствовала, что она была не одна. На следующий день после их прогулки Рук обнаружила у дверей своей комнаты сверток. В плотную ткань — ей показалось, что подобный материал она уже видела где-то в Некрополе — была завернута небольшая резная шкатулка — искусная вещица в неваррском духе, с головой выдающая своего отправителя. Внутри на подложке из бархата лежал браслет — узкая полоса золота, иссеченная письменами на местном языке, значение которых для эльфийки оставалось загадкой. «На случай, если наши легенды окажутся правдивыми», — лаконично гласила записка, приложенная к свертку. Губы Рук расплылись в улыбке. Она никогда не была религиозна, и все же что-то в этом простом жесте трогало душу, заставляя ее петь. От мысли, что забота Эммрика найдет ее и после смерти, приятным теплом отозвалась в груди. «В его сердце распустились розы», — так иногда говорили эльфы о влюбленных собратьях. Рук всегда находила это выражение глупым. Создатель, какая связь может быть между переплетением мышц, разгоняющим по жилам кровь, и цветами? Однако сейчас это уже не казалось эльфийке приторной патокой, которую страстные парочки шептали друг другу в ночи, лишь бы быстрее справиться с повязками на брюках. Возможно они не были так далеки от правды, но разве розы — пошлые и предсказуемые — могли передать то, что она чувствовала? Нет, розы это совсем не то. Если Рук и суждено когда-нибудь испытать что-то подобное, то в ее сердце молочно-белыми лепестками распустятся те цветы, что росли на могилах в Садах Памяти. Она еще не знала их название, но интуиция подсказывала, что это ненадолго.