Мистраль

      Первое задание было направлено на демонстрацию наших способностей и должно было проходить в относительной безопасности. Кто же подвергнет только-только начавших обучение первокурсников серьёзной опасности?       Ответ вертится на языке.       Всё начиналось не так уж и плохо. Нас привели на место задания, коротко ввели в курс дела и отправили в здание. Удачи не пожелали только.       С собой мы — умненькие и не очень детки — захватили проклятое оружие. Двое из нас. Рассчитывать только на собственную проклятую технику можно в экстренных ситуациях. Я рисковать не стала.       Первое задание от техникума мгновенно приобрело атмосферу хоррора. Того самого с тупыми подростками. Цукумо болтала почти всю дорогу, находясь в достаточно приподнятом настроении, чему сложно удивиться. Первый опыт, все дела. Вряд ли раньше ей удавалось полноценно изгонять проклятья. Тем более третьего уровня.       — Это будет весело! Ой, вы же уже были на таких заданиях! И всё знаете? И как это будет? А…       — Ками-сама, ты сегодня заткнешься? — Мацуи уже не выдерживает, закатывая глаза.       Цукумо обиженно надувает щёки.       — Мне просто интересно!       Громкие голоса студентов разносились по пустым коридорам заброшенного здания. Наши шаги поднимались, казалось, вековую пыль с пола, белыми клочьями тумана разгоняя её. На черной ткани формы магического техникума оставались уродливые белые следы.       — Джун! Он меня обижает!       Мой взгляд скользит по тёмным, частично разрушенным коридорам, в надежде уловить хоть что-то… чем дальше мы шли, тем тревожнее становилось — липкий комок скатывался между рёбер, нашептывая об угрозе.       «Не так».       — Не обижай её, — на них даже не смотрю.       «Всё не так».       — Понял?!       Доказательств никаких не было. Даже проклятая энергия в этом строении ощущалась слабой, колебалась затухающим на ветру огоньком где-то в глубине, на нижних этажах. Мне нечего было сказать своим вынужденным на ближайшие три года напарникам об этом. Аргументация уровня «я так чувствую».       Мы останавливаемся возле развилки.       — Разделимся?       Не самое плохое предложение.       Будь мы в фильме, то это обязательно бы закончилось смертью больше части группы. Только пришли мы сюда изначально на охоту. Не распивать алкогольные напитки за какими-то другими тупыми подростковыми делами.       Проклятье третьего уровня не очень опасное, скорее неприятное.       Хотя…       Светлая макушка впереди мозолила глаза.       Цукумо Юки.       Я не уверена в ней.       Мне не доводилось пока видеть её в деле, а короткий рассказ о её детстве — полном счастливого неведения — невольно навешивал на неё ярлык неумёхи. От кланового ребёнка можно ожидать каких-то навыков. От обычного? Сомнительно.       — Думаю, это плохая идея.       Под моим ботинком хрустят мелкие камушки и куски битого стекла. На удивление чистое помещение – естественная и строительная пыль со стеклом не считаются, поскольку это около естественный мусор. Никаких смятых банок, фантиков, шприцов или граффити, что говорит об отсутствии здесь сборища подростков… Наверное.       Было чёткое убеждение, что за человеком всегда остаётся мусор. Нет мусора — нет людей.       В родовом гнездышке никакого мусора и не увидишь, слуги трудились словно пчёлки денно и нощно, обеспечивая комфорт своих хозяев. Только это казалось нормальным. Мы же князья и так далее по списку. Не трудно жить в идеальной чистоте, если у тебя огромный штат слуг, разделяющихся на дневных трудяг и ночных.       За женщинами обычно следили женщины, реже — евнухи. Для девяностых, почти начала двухтысячных, это казалось чрезмерным. Но говорить Зенинам про гуманность — себя не уважать.       О японских социальных порядках я имела крайне слабое представление.       — Как в ужастиках! Где компания друзей разделяется и их всех! — она забавно округляет глаза, проводя большим пальцем по шее.       — Как скажешь.       Смысла спорить не было. По одиночке от первокурсников толку мало, особенно если первокурсник из семьи не-шаманов. Четыре студента удобнее, но нас всего трое, разделиться на две пары не получится.       От проклятья третьего не должно быть больших проблем. Сильное, но неразумное, ведомое инстинктами, а значит, предсказуемое в своём поведении.       Проклятья классификацию имеют схожую с шаманской: от четвёртого до первого. И в качестве вишенки на торте выделяется особый уровень, самый необычный, весьма непредсказуемый и от того много кем не любимый ранг. Вершина классификации, отнюдь не потолок развития шамана. И проклятья тоже. Не стоит так же забывать про полуранги, когда шаман — проклятье — застревает где-то между двумя классами. Такие шаманы обычно получают от действующего коллеги рекомендацию к повышению и переходят в класс выше… Коли справятся.       Третий класс.       Разве велика проблема?       Тяжело делать выводы, не видя полной картины, и строить возможные планы на основе недостаточной информации.       «Всё не так».       Во рту ощущается какой-то кислый привкус наёбки для уёбка.       — Может, остановимся?       Возможно, моя нервозность очевидна, или это просто его исключительная наблюдательность или крик «интуиции». Насколько реальным является последний параметр — вопрос.       — Что-то случилось? — самая нейтральная формулировка из всех возможных.       Обычное заброшенное здание, которое, возможно, после изгнания проклятья вообще снесут, никаких объективных причин подозревать дурное. С другой стороны, мир шаманов зачастую не поддавался логике… Даже своей собственной.       Мацуи пожимает плечами, засунув руки в карманы штанов.       — Ничего… Пока что.       Обнадеживающе.       — Заткнись! — Юки с размаху бьет его кулаком по плечу. — Хватит нас пугать!       Хороший урок на будущее — слушать неясные голоса в голове, когда дело касается чего-то… Магического. В иных ситуациях слушать эти голоса идея сомнительная.       Сам спуск в подвальные помещения оказался спокойным. Чрезмерно спокойным. Если всё спокойно — всё не спокойно.       Стоило сделать последний шаг с лестницы в кромешную темноту, как под подошвой что-то мерзко хлюпнуло. Желудок от этого звука — до одури громкого — скрутился в морской узел. Тревожность уже не просто шептала, орала благим матом.       Тонкая, слабая полоска света от ручного фонарика коснулась пола, показывая что-то кровянисто-розовое, влажное. Такие же куски сырой плоти я мельком видела на кухне, в тот единственный раз посещения «плебейской» части поместья.       Бежать!       И прежде, чем мысль полноценно оформилась в моей голове, я обнаружила себя уже на вершине лестницы, за спиной своих вынужденных товарищей.       — Ты куда!? — кричит Юки.       Её из темноты даже не видно.       Стыд присущ тем, кто ощущает за собой вину. Я в это число не вхожу. Лучше быть крысой, нежели мёртвой.       — Это ловушка. Или проклятье. Или территория, — лишь оправдание.       Поток прерывает Мацуи:       — Или расчленённые человеческие тела.       Да, может, я наступила в мясо какого-то несчастного человека, зазря испугавшись, но рискующие отчаянные головы обычно отлетают первыми. Мы знакомы недостаточно близко, чтобы жертвовать друг ради друга чем-либо.       — А если всё же территория? Нам обещали третий уровень.       — Колебания проклятой энергии слабые, — Мацуи поднимается выше и падает задницей на пыльную лестницу. — Это даже до третьего ранга не дотягивает.       — И это странно.       Хороши охотнички на призраков, ничего не скажешь. Каким обычно представляют себе этих «охотников за нечистью?». Бравые герои, смелые и сильные, даже если им по двенадцать лет не исполнилось ещё, всегда готовые прийти на помощь… И реальность. Три подростка, сидящие на пыльной лестнице перед спуском в подвальные помещения, которые размышляют о степени опасности своего врага. Осталось достать только чай и закуски.       — Ты боишься? — светлая макушка Цукумо выглядывает из темноты когда она поднимается чуть выше. Тон её голоса насмешливый, провокационный.       Наверное, это должно задеть.       В такие моменты надо отвечать чётко, уверенно:       — Да. Я боюсь.       И никакого стыда.       Зенины бы сказали, что для женщины подобная слабость простительна, тогда как сами бросят любого, спасая свои жалкие жизни. Ни жёны, ни дети не стоят ничего перед твоей собственной жизнью.       Порода видна сразу.       Она растерялась — глупо заморгала глазками, — на понимание моих слов уйдёт некоторое время.       Никто ничего больше сказать не успевает. Из темноты разносится глухой, болезненный крик и какое-то чавканье.       Проклятый дух определённо находится где-то там, наверняка и наше появление заметил. Они такими чувствительные к изменениям в окружающей среде, на самом деле. Врождённые инстинкты облегчают выживания.       Было бы шаманам легче при наличии инстинктов?       Цукумо исчезает первой — самая отчаянная из нас, полная веры в лучшее и ближе всех к месту событий. Лучик её собственного фонарика вскоре перестает покачиваться от бега, а хлюпающие звуки шагов затихают.       — Если умрёт, я её назад не потащу.       Бежать за ней тоже не очень хотелось, честно.       — Придётся.       Мацуи исчезает вторым.       Изгонять проклятых духов — дело привычное. Никогда меня не отправили бы на что-то действительно опасное, никаких особых уровней, первых, полупервых и даже вторых. Ямы… Другое дело. Всего забитых проклятьями ям несколько, разделенных по уровню уродцев, хранимых там. Всё для деток, с любовью от семьи.       Мои ботинки были измазаны в чём-то красноватом.       Можно вернуться и позвать учителя… Показать, насколько ничтожный из меня шаман — выживание того стоит — или нырнуть в темноту, сделав морду кирпичом. Посмотрите на меня, какое я бравое пушечное мясо!       На размышления ушла секунда.       — Ну что там!? — кричу уже я.       — Хватит ссать, иди сюда!       — Ничего… Кроме мяса.       Если они умрут, просто скажу, что это несчастный случай, а я искренне, изо всех сил пыталась их спасти. Помимо моих слов показаний никаких не будет, получается доказательств обратного у высшего руководства не будет — трупы не говорят. Из минусов останусь на первом курсе в одиночестве, из плюсов посчитают меня несчастной жертвой.       Свет фонарика недостаточно мощный, чтобы прогнать всю темноту подвала. Виднелся лишь розоватый кусочек блестящей плоти.       — А жертва где?       Мацуи лаконично отвечает:       — Никого нет.       О как.       Конечно, если это незавершенная территория, то пространство подвальных помещений может оказаться гораздо больше, чем кажется, и жертва действительно там…       — Поздравляю с первой ловушкой? – я даже похлопала в ладоши.       В почти пустом здании это звучало жутковато.       Рано делать выводы о разумности проклятья. Ловушки были способны создавать даже проклятья низшего уровня, не отличающиеся ни умом, ни сообразительностью. Их поведение полностью подчинено инстинктам.       В один момент тот доступный моему взору кусочек плоти омерзительно запульсировал и зашевелился. С хлюпающим звуком мясо начало срастаться, закрывая проход в подвал. И выход, разумеется, тоже.       Моя душенька спокойна.       Они внутри, я снаружи.       – Меня слышно?! — громкий крик дерёт горло.       Есть риск спровоцировать проклятого духа, но, мне кажется, его сейчас занимают другие дела, вроде поглощения уже пойманных жертв. Как говорится: «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь».       Тонкие иголки враждебной проклятой энергии впиваются в кожу, ноздри забиваются запахом растерзанной дичи. Моя собственная проклятая энергия медленно поднимается из живота к груди, растекается по телу липкой нугой, защищая от дурного влияния.       Проклятье — концентрация негативных эмоций. Всё самое мерзкое, что есть в людях. Даже шаманы ощущают то разрушающее влияние, оказываемое ими на окружающую среду. Обычные люди — самая незащищённая группа — способны на своей шкуре ощутить тлетворное влияние концентрированного, обретшего форму негатива. В зависимости от класса проклятья варьируется сила влияния: от ощущения взгляда на спине до полного изменения психического состояния.       Спустя пару секунд разделся приглушенный мясной стеной визг:       — Какая мерзость!       Слышимость прекрасная.       Есть ли смысл вмешиваться?       Вероятность их смерти велика, но не равна ста процентам. Уйти сейчас — дезертирство с поля боя, прямое признание в никчёмности шаманского амплуа. Вскрывшаяся ложь — приду, расскажу, а после подоспеют выжившие первокурсники — создаст нестабильную почву. Врушки не самые надёжные сотрудники.       Какую выгоду их выживание принесёт мне?       Для спасения чужих жизней придётся приложить определённые усилия. Рискнуть жизнью тоже.       По приглушённым звукам борьбы и ругательств можно понять — ребят, пока что, не переварили. Есть время подумать, перекусить, поспать… Подушку, жаль, с собой не захватила, в чехле за спиной только лёгкий вакидзаси с несколькими печатями.       Проклятое оружие — хороший инструмент, чтобы нивелировать слабость собственной проклятой техники или недостаток в запасе проклятой энергии. В зависимости от того, какое именно проклятье было наложено на оружие или бумажку, различались и эффекты.       Взятый с собой вакидзаси не настолько мощный, какой хотелось бы с собой носить. Зенины за своё добро мне бы глотку перегрызли, поэтому оружие бралось из не самой богатой оружейной техникума. Что не попало в жадные ручонки шаманских кланов, обязательно попадёт в техникумы.       Печати сюда же. Вложить в бумажку своей проклятой энергии и вот уже нужный эффект вроде запечатывания. Сила слов. На это всё уйдёт значительно меньше собственных сил, чем при использовании родной проклятой техники.       Нет грубой силы — есть костыли.       С чавкающим звуком наружу пробивается острый металл маленького топора, с которого капает красная жидкость. Мои глаза следят за той самой каплей, огибающей изогнутое лезвие.       Усилий Мацуи пробиться наружу сквозь плоть проклятья недостаточно, через несколько попыток вытащить топор, он так и остаётся висеть. Живое мясо с нечленораздельные рёвом оплетает оружие.       Какая гадость.       Выгоды от их спасения будет больше.       В конце концов, если они умрут сейчас, то кем жертвовать в следующий раз?       Все шаманы тут жертвенные агнцы, просто кто-то больше других.       Яда проклятого вакидзаси должно было быть достаточно для изгнания проклятья третьего уровня, ведь они, как правило, не велики и не сильны. Это, радость-то какая, рангом повыше. По-хорошему яд должен ограничить регенерацию — или что это — проклятого духа.       Остаётся надеяться, дабы этого хватило.       Мышцы рук напрягаются, когда остриё вакидзаси вонзается в розовое голое мясо, оставляя за разрезами черноватые щупальца яда. Пробить плоть легко, тяжелее вести вакидзаси дальше, для создания дыры, размером с человека. Можно и меньше, не маленькие, на коленях пролезут, коли жить хотят.       Проклятье оглушающе ревёт.       Ещё немного, — перед глазами полыхают разноцветные пятна — а физические силы уже покидают тщедушное тельце. Обычного человека острым клинком зарезать легко, шамана чуть сложнее, проклятье же… Конкретно это проклятье жирное, плотное, быстро регенерирующее и сопротивляющееся.       К спине липнет ткань рубашки, стесняя движения. Скатывающаяся по виску капля пота щекочет кожу, дрожащие пальцы практически отпускают рукоять… Перехватить вакидзаси стоит всех — моральных в первую очередь — сил.       Надеюсь вытянуть с них побольше.       Иначе зачем это всё?       Проклятье не выдерживает первым. Плоть мерзко шевелится, уползая дальше в глубины подвального помещения, освобождая проход. С звонким грохотом на пыльный пол падает топор.       От рёва закладывает уши.       Я падаю на пол следом. Требуется всего пару секунд, — пока под веками расплываются тёмные круги, — чтобы прийти в себя. К этому моменту становится холодно, пропотевшее тело начало остывать.       Из проёма выскакивает Мацуи, сразу же хватаясь за упавший топорик.       — Вставай. Там Цукумо пожирают.       — Предлагаешь посмотреть?       По привычке заставляю себя подняться с пола, — тряпки половые из детей производства Зенин, — хотя забегать внутрь не спешу. Я что, дура соваться на территорию проклятья? Из меня меня выйдут плохие роллы.       Заглянула ровно настолько, чтобы не затронуть живую плоть.       Цукумо действительно пожирали.       Свет фонарика разогнал темноту, во всей красе представляя застрявшую в пульсирующем мясе студентку первого курса. По её лицу катились крупные слёзы, тихие всхлипы заглушались болезненным воем существа.       Интересно, каково это — перевариваться заживо?       Философские вопросы придётся отложить на потом.       Топором или вакидзаси здесь орудовать надо аккуратно, — проклятье буквально оплело руку, — иначе заденешь саму Цукумо, срубив с кости человечину. Нам для этого так же не хватает информации о способностях врага. По какому принципу происходит поглощение жертв? В случае слияния мы можем нанести непоправимый ущерб здоровью.       И тогда зачем это всё?       С Тоджи проще. Зная его возможности изначально… Легко подсчитать плюсы от сближения.       Мои однокурсники же… Их возможности, их предел, их будущее — всё это покрыто полотном тайны, истинной неопределённости. Вложение в налаживание отношений может не окупиться. Может и окупиться.       Если бы, да кабы.       — Держи. Режь мясо возле Юки, только на полу.       Оружие было передано с предельной осторожностью. Его навыки ловли предметов проверим в следующий раз, желательно в безопасных стенах техникума.       Заходить дальше — глупость.       Фонарики пришлось побросать на пол, свободные руки сейчас нужнее. Две полосы бледного света падали на стену в противоположной от выхода стороне, во всей красе демонстрируя набухающие кровянистые вены. Никаких конечностей или органов чувств видно не было, только блестящая от влаги розовая стена с извилистыми прожилками.              Цукумо ревёт, проклятье воет, я преспокойненько копаюсь в переносном чехле для вакидзаси, куда закинула при сборах и печати — романтика. Хочу, чтобы так проходили все мои свидания.       Раскладываю печати на полу возле выхода из подвальных помещений. Активировать их даже ногами можно. Для использования проклятой техники нужно двигать руками, иногда всем телом, вместо с этим читая слова заклинания. Максимальный результат печати слабее шаманской техники, зато удобнее в использовании.       Выбери своего бойца.       Яд проклятого вакидзаси вынуждает проклятье совсем скукожится в дальнем углу, куда даже свет не падает. Голые бетонные стены, пол, потолок измазаны в тёмной жидкости. Знакомый резкий запах железа забивается в ноздри подобно дыму костра.       Всего мгновение кляксой растекается тень в бледном, освещённом кругу, так же быстро исчезая. Цукумо падает на пол, с размаху ударяясь головой об твёрдую поверхность.       Громкий щелчок соприкоснувшихся с ножнами вакидзаси вырывает меня из омута размышлений. Думать в бою — это привилегия, доступная только сильнейшим. О наличии разума для дум даже говорить не стоит. Будь наш противник хоть сколько-нибудь разумным, двое из трёх первашей уже валялись бы мёртвыми.       Нужно поднимать её.       Слишком долго шевелила мозгой. От колебания проклятой энергии в воздухе мелкие волоски на шее вставали дыбом; отродье меняло форму, стекая со стен липкой патокой.       Досматривать представление мы не стали. Пока у проклятого духа, свернувшегося в плотный шар, отрастало некое подобие конечностей, наши пятки уже сверкали наверху лестницы. В дверном проёме разгорается пламя, создавая пару секунд форы, прежде чем проклятье с рычание прорвётся сквозь него. Воняет горелой плотью.       Цукумо мёртвым грузом болталась за моей спиной. Кровища из раненой руки стекала по куртке, не впитываясь. Хороший материал, пять звёзд.       Оно гонится за нами.       Мерзкое, частое хлюпанье било по ушам.       Оторваться не получилось. Руки у меня заняты поддержанием полумёртвого тела, сейчас я беззащитна.       Брось.       Сбрось груз.       Это должно будет отвлечь проклятье.       Я выживу.       Мацуи, может быть, тоже.       Из оконных проёмов падали тёплые, солнечные лучи; весна в полном своём разгаре радовала людские сердца соцветием тёплых красок. Насмешкой птичья трелль звучит, да громко так, что не перебить ничем.       Выпрыгнуть в эти дыры сейчас — решение плохое. Несколько секунд промедлений будут стоить мне жизни; проклятье двигает недавно отращеными конечностями быстрее, чем мы своими родными ножками. Женское тело — подростковое — даже худенькое обременяет, лишая той скорости, на которую ты способен без него.       Это должно того стоить.       Иначе я их своими руками удушу.       За нами должны были приглядывать хотя бы минимально, чтобы после не отправлять письма соболезнования семьям погибших первашей. Всего курса. По-моему позор, если на первом же задании подопечные шамана откинут лапки.       Утешаю себя изо всех сил.       Сердце ударяется о рёбра с силой огромного молота, каждый звук — металлический лязг наковальни. Белка вращает колесо, почти истерически гоняя мысли от одного к другому.       Сосредоточься на дыхании.       Впасть в панику равняется проигрышу.       Брось.       Беги.       Выживи.       Чужая жизнь стоит меньше моей.       — Беги с Цукумо дальше, — между вздохами кричит Мацуи. — Я останусь.       — Как хочешь.       Лучше было бы бросить Цукумо.       Она в любой момент может умереть — болевой шок, кровопотеря… С её руки буквально по плечо содрали кожу. Может, в моменте ей было нормально. Пока рука оплеталась плотью, боли не было, а потом…       Мацуи решил благородно пожертвовать собой.       Посмеюсь после смерти обоих.       На улице мой бег начал замедляться, переходя на быстрый шаг. Лёгкий ветерок пускал мурашки по коже, скользя в туго заплетённых волосах.       Вдох.       Наш учитель спокойно сидел в тени большого, ветвистого дерева, лениво переворачивая страницы какой-то книги. Несколько мелких лучиков ласкали морщинистую кожу лица, вынуждая его щуриться. Где-то над ним весело чирикали птицы, призывая самку к спариванию. У него идиллия.       — Цукумо умирает. Мацуи там с проклятьем.       Учитель морщится, как будто читать книгу важнее, чем спасать своих учеников. Уж простите за разбитый уголок рая.       С ужасающей медлительностью он вставляет закладку между страницами и захлопывает свою книгу, прежде чем плавно подняться на ноги.       — Бросила своего товарища в бою?       — Чтобы спасти другого товарища.       И себя.       Себя в первую очередь.       Он разочарованно качает головой, будто бы пытается укорить в желании выжить и спасти сокомандницу… Ничего удивительного, в общем-то. Жизнь шамана — самая бессмысленная и легко расстрачиваемая вещь в мире.       Учитель перехватывает Юки. Его тонкие, исполосованные кривыми лентами шрамов пальцы скользят по обнаженным мышцам руками. Что-то холодное вытекает из него мелким потоком, заполняя раненую конечность. Всего пару секунд чуда, ведь новая, чистая кожа быстро проростала.       Обратная техника удивительна.       Извращение, в каком-то смысле.       Стоит только дыханию Юки немного осмелеть — лицо наливалось здоровым румянцем, — как учитель двинулся в сторону здания.       Усталость начала брать своё. Оказавшись в безопасности, моё тело начало расслабляться, действие адреналина и проклятой энергии сходило на нет. Ноги едва ощутимо подрагивали от пережитого эмоционального напряжения.       Светлые волосы Юки золотом сияли под палящим весенним солнцем.       Здесь было так спокойно: медленно плыли по небу напоминающие хлопок белоснежные облака, трава под руками свежая и колючая, а прохлада в тени нежила потную кожу. Совсем рядом шла битва, в которой могла умереть я.       Забавно.       Пусть мои старания не пропадут даром.       Пусть от них будет польза.